***
Киаран старательно подмечал любые (даже малейшие) изменения в поведении своего воспитанника, анализировал все, что тот говорит и делает, не желая упустить ничего из виду. В организме новоиспеченного мутанта зрела серьезная перестройка, и каждый раз, когда ученый замечал, как меняется состояние мальчика, у него в душе поднималась неясная тревога. Но поскольку с момента, который Киаран мысленно окрестил точкой бифуркации, особенных событий не произошло, ему ничего не оставалось, кроме как ждать. Ученый подозревал, что Доминику не слишком-то интересно проводить здесь время, ведь тому, как ребенку, было не с кем поговорить, кроме как с ним, а с ним — что ни слово, то наука какая-нибудь. Поэтому у Киарана вскоре стали появляться сомнения, уж не охладела ли к его затее маленькая спасенная душа, пока он жил своей жизнью, погрузившись в работу. Время шло, в распорядок дня мальчика постепенно вошел утренний урок химии. Вряд ли им обоим удалось бы провести день с большей пользой. — Подержи, пожалуйста, — попросил ученый, передавая Доминику круглую металлическую пластину. — А что это? — Уран. Доминик покрутил кругляш в руках и чуть не уронил его, но успел поймать в воздухе. Киаран с трудом сдержался, чтобы не дать ему по голове за эту неосторожность. — Уран? Он… как ты там говорил? — нахмурился малец, что-то вспоминая. — Радиоактивен? — Да, но нам это не грозит. У меня иммунитет к радиации, и тебе я его тоже постарался привить. — Киаран ухмыльнулся, глядя на ученика сверху вниз, и совершенно спокойно добавил: — Если все получилось, ты останешься жив после сегодняшнего урока. — Звучит весьма обнадеживающе, — хмыкнул тот, потоптался немного, как вдруг с любопытством подлез к наставнику. — А что у тебя? Белые патлы его отросли уже до плеч и, стоило ему наклониться, они тут же свесились вперед, едва не попав в пламя горелки. К счастью, Киаран вовремя оттолкнул его прочь, так что мальчишка избежал своей участи. — Так! Я тебе что говорил? — грозно рявкнул он. — Опять ты тут со своими волосами лезешь? Отстричь бы их тебе насовсем, да уродом будешь, каких не описать… — А я их тебе и не описывал, — как ни в чем не бывало глупо улыбнулся Доминик. — Они у меня просто такие… лохматые. Тем более ты стриг уже, а они снова отрасли. — Да уж… серьезно я над тобой поработал. Ученый не знал, сколько вреда его решение нанесло организму подопытного и не сделал ли он только хуже, а тот тем временем, не обращая внимания на его недовольное лицо, продолжал разглагольствовать: — Я люблю свои волосы, Киаран. И чего только они тебе надоели? Вроде, ничего особенного — а какие красивые. — Вот и держись подальше от горелки. Сколько еще раз предупреждать?! Согласно наблюдениям, Доминик бывал порой рассеянным, невнимательным и несдержанным, будто жил в каком-то своем волшебном мирке. Ученый, со своей стороны, за это на него не обижался: ему трудно было злиться на ребенка, тем более на такого, которого он сам на свою голову спас, за что, быть может, впоследствии поплатится. Доминик быстро вошел в роль беспечного ученика, вел себя весело и непринужденно, смеялся даже над шутками, которые при других обстоятельствах не показались бы никому смешными. Кроме того, он любил проявлять чудеса изобретательности и постоянно что-нибудь вытворял. Вот сейчас, например, отвернулся от Киарана, а тот, решив, что ребенок обиделся, спокойно вернулся к работе. Тут-то Доминик и протянул ему на раскрытой ладони блестящий кусочек металла, который все еще находился у него, явно ожидая похвалы за… что именно — до ученого не дошло. — Киаран, смотри. Я сделал, — с гордостью проговорил он, словно совершил что-то поистине необычайное. — Вечно ты… — Нет, смотри, это теперь бомба, — заявил мальчишка. — Ты ее запусти в угол, и стену разнесет — ба-бах, да?! — Типун тебе на язык! — Я с ним это… взаимодействовал, во… — Отдай лучше… — нетерпеливо отозвался Киаран, отбирая у мальчика блестящую штучку и пряча в специальный ящик. — Вот что, иди побегай где-нибудь, хоть по стенам. Включи воображение. Доминик, хитро поглядывая на учителя, почесал в затылке, огляделся по сторонам, однако не ушел. Его глаза были прищурены, словно этот проныра вновь задумал что-нибудь выкинуть. — Что, прогоняешь меня, да? Ну давай… я прямо сейчас… Я выгляжу просто сногсшибательно! Правда? — Да-да, конечно… идиот… — пробурчал Киаран в сторону, а, повысив голос, добавил: — Давай-давай, пробегись, я не буду на тебя сердиться. — Я хотел просто поближе посмотреть, как у тебя работает… — стал оправдываться тот. — Ты отвлекись, я тебе покажу, что я еще умею. Киаран сделал вид, что не услышал, и лишь раздраженно закатил глаза. Доминик же добрался до сваленных на столе бумаг и принялся ворошить их, стремясь, видно, подобрать нечто подходящее для своих выдумок. Ученый с мучительным раздражением сморщился, про себя отмечая: «Вот ведь придурочный…» Что касается Доминика, тот не имел ни малейшего понятия, о чем думает Киаран, да и не сильно его это интересовало. Чаще всего он просто прислушивался к его голосу и по интонации пытался сообразить, какое впечатление производит, поскольку выражение лица ученого оставалось для мальчишки тайной за семью печатями. Быстро он выяснил, что тот почти все время чем-то недоволен, по поводу и без, причем это недовольство вызывал почти каждый предмет, попадающийся под руку, даже самый простой, будь то карандаш или крышка от кастрюли. Что ж, такой у хозяина дома характер. Нередко Киаран ворчал на Доминика по пустякам, упоминая что-нибудь, стоящее выше его понимания, но тот не обижался, только улыбался хитрой улыбочкой и пожимал плечами в свойственной ему манере. Однако не все было так гладко. Доминик старался ничем не выдавать то, что мучило и грызло его изнутри, хотя от этого, наверное, делалось только тяжелее. Он чувствовал, как царапает его разум какая-то страшная и неведомая сила, иногда сковывающая его по рукам и ногам. Ему приходилось прилагать немало усилий, чтобы перебороть страх перед ней, а желая отдохнуть и развлечься, он придумывал всякие пакости. Однажды, в день рождения Киарана, когда тот был занят работой в лаборатории, мальчишка стащил его любимое золотое кольцо и присвоил себе. Думать при этом он даже не пытался — ему просто хотелось сыграть с хозяином дома такую шутку. Киаран быстро все просек и пришел в ярость, долго искал негодника по лабиринтам собственного жилища, пока Доминик сам не напрыгнул на него, бесшумно подкравшись сзади, и не схватил его за лицо холодными ладонями. В тот день Киаран всерьез решился придушить его голыми руками, из чего выяснилось, насколько его эксперимент вышел живуч. Если бы на этом его история закончилась, все могло бы обойтись, однако Киаран и впрямь не смог причинить молодому мутанту никакого вреда. Ну, хотя бы надавал Доминику по шее, чтоб неповадно было, правда, это не подействовало. Напротив, его злость странным образом раззадорила негодяя и придала ему новых сил, заставив действовать более изощренно. Доминик все схватывал на лету и мог бы стать неплохим ученым, если бы не его вечная безрассудная дерзость, справляться с которой было особенно тяжело. Став уже достаточно продвинутым в области химии за год своего обучения, мальчишка, к огромному неудовольствию Киарана, бросил учебу и взялся за изобретение каких-то своих взрывающихся штучек. Киаран не знал, для чего он их так самозабвенно мастерит, не догадывался даже, как именно и когда он собирается их применять — все это Доминик скрывал. Не мог понять он и причин, заставляющих его так поступать. Вроде, прекрасный был ребенок, старательный, скромный, а на самом деле под невинной внешностью скрывались наклонности, свойственные самому настоящему психу.***
Изучив ставшие доступными способности, Доминик осознал, что он больше не тот зашуганный и тихий ребенок из гнилой квартирки, которого все только шпыняли и грозились избить. Он наконец понял, чего, собственно, хочет: веселья. Того самого детского счастья, которое никто и никогда ему не давал. Опьяненный свободой и силой, которой наделил его по воле случая Киаран, Доминик пустился во все тяжкие, творя одну глупость за другой. Сегодня, в какой-то городской праздник, он незаметно улизнул из дому, заявился на центральную площадь, разодетый, как какой-нибудь рок-музыкант, и встал прямо посреди шумной толпы. — Хэ-э-эй, граждане! — проорал он, размахивая в воздухе хлыстом. — Хотите увидеть фейерверк? Толпа замерла, как завороженная, и только какой-то пьяный мужик долго и тупо пялился на паренька. А Доминик со счастливым видом смотрел на окружающие его лица, щурился в знойном воздухе и загадочно улыбался… Потом, медленно и плавно, взмахнув рукой, будто уходя от всех этих гримас недоумения и интереса, вынул из кармана взрывчатку и без предупреждения швырнул ее в людей. Те с визгами бросились врассыпную, расталкивая друг друга, пытаясь уйти от смертельной угрозы, на которую их так внезапно обрекли. Началась паника, толкотня, испуганные крики, плач и ругань. Доминик стоял в стороне от всей этой сумятицы, упиваясь переполнявшим его торжеством и моментально пресекая любые попытки приблизиться к нему, стегая хлыстом по пробегающим мимо фигурам. Взрыв прогремел в его ушах громом, потряс землю и небо, но виновник сумел-таки удержать равновесие и даже глазом не моргнуть. В толпе царила полная неразбериха, жестокая давка, во время которой Доминик развлекался зрелищем человеческих страданий и смерти. — Свобода! Наконец-то! — визжал он во весь голос и плясал на месте, купаясь в волнах всеобщей паники и разрушения. — Ух, сколько народу тут погибло, ха-ха-ха! А что, вы собирались устраивать праздник? Знаете, это даже не смешно. Одни люди падали, другие спотыкались о упавших, третьи от ужаса переставали соображать и затаптывали тех, кто еще оставался в живых. Кого-то, кому не повезло оказаться к взрыву ближе, отшвырнуло прочь, вмазав в бетон. Крики, вопли, плач — шум стоял страшный. Доминик в какой-то момент узнал в происходящем то самое, ради чего оказался здесь; он почувствовал волну радости и веселья, словно увидел что-то чрезвычайно прекрасное и близкое ему, о чем он всю жизнь только мечтал. Безудержный восторг ошеломил юного безумца и навсегда перевернул его душу, смешав все его прежние желания в кучу, ибо он понял, кем является на этой земле. — Вам не смешно? А мне смешно! — заливаясь хохотом, верещал он. — Это так просто — убить! Ха-ха! Даже если вы захотите меня достать, у вас ничего не выйдет! Доминик запустил вслед удирающим людям пригоршню бомб, которые разлетелись в разные стороны кровавыми брызгами, обдав несчастных плотным облаком дыма и пыли. Это было так красиво, так весело — и так прекрасно. Юный мутант наблюдал за учиненным безумием с такой детской непосредственностью, с какой не мог наслаждаться ни одной игрой. Истратив всю взрывчатку и подавившись истеричным смехом, он побрел по площади и склонился над еще живым, искалеченным человеком. С лица незнакомца ручьями текла кровь, густая и темная, а взгляд, полный праведного ужаса, был просто бесподобен. Человек что-то лепетал и шевелил губами, силясь что-то сказать, закрывался от убийцы уцелевшей рукой, а тот, глумливо усмехаясь, разглядывал его. — Что, хочешь мне что-то сказать? — ласково спросил он наконец и вдруг резко наступил тяжелым ботинком на ладонь несчастной жертвы. Хрустнули кости, брызнула кровь, человек закричал от нестерпимой боли. Доминик прикрыл глаза, слушая нотки боли в этом вопле. «Почему мне так хорошо? Этот звук настолько приятен мне… — подумал он в блаженном упоении. — От него… так теплеет в груди. Так хорошо…» Глаза беловолосого паренька расширились от изумления. Под его ногой растекалась лужа крови, и один ее вид дарил ему неописуемое наслаждение, какого он никогда раньше не испытывал. Доминик прошел дальше, крепче сжимая здоровенный хлыст и время от времени щелкая им. На его лице блуждала злобная ухмылка. — Мы все умрем?! — заныл, дрожа от страха, кто-то в метре от него. Доминик, продолжая поигрывать хлыстом, резко обернулся, щелкнул пальцами и размашистым шагом приблизился к ребенку, сидящему возле неподвижного взрослого среди обломков. Тот съежился в комок, теснее прижимаясь к телу на асфальте, а вид его был жалок и беззащитен. Его глаза покраснели и распухли, по ним текли слезы. Пронзительно свистнул хлыст. Ребенок взвизгнул от ужаса, однако удар пришелся по земле, даже его не задев. — Не трогай! Уходи! Плохой! — заверещал он, глотая слезы и еле выговаривая слова. — Что ты вякаешь мне, мелюзга? — усмехнулся Доминик. — Я тебя и не тронул. — Ты нас убьешь? — пролепетал тот, делая большие глаза, и ужас отразился в его голосе. Маленькими ручонками он пытался закрыться, явно опасаясь, что следующий удар придется ему по лицу. Доминик с любопытством склонил голову к плечу. — А что сделал бы ты на моем месте? Ребенок был совсем еще несмышленый, и неожиданный вопрос, судя по всему, вывел его из душевного равновесия. Он разревелся так, что грозный насмешник, глядевший на него с торжеством победителя, совершенно обалдел. — Не убью, — протянул он медленно, как бы раздумывая. — Но мог бы. Не бойся смерти, малец, ни черта она не дает, эта жизнь. Только берет. И ты в ней — никто, пока не дашь ей то, чего она хочет. В глазах его плясали дьявольские ядовито-зеленые огоньки. Он присел на корточки возле плачущего мальчика, протянул руку и потрепал его по голове. Ему доставляло невыразимое удовольствие демонстрировать людям, что они не в состоянии ему противостоять. Если раньше его обуревали обычные человеческие чувства — страх, печаль, тоска, — то теперь он испытывал нечто иное. В нем проснулся тот демонический зверь, которого в нем долго подавляла мать, наказывая за жестокие мысли и поступки, и он требовал крови, требовал смерти. Пальцы Доминика быстро мазнули по щеке мальчика и оставили на его коже багровые полосы острыми ногтями. Тот даже не пытался удержать рыдания, рвущиеся из горла. Доминик подмигнул ему, вставая и уходя прочь. Когда-то он сам был таким же — беспомощным, напуганным, не уверенным в завтрашнем дне… и очень маленьким, чтобы понимать происходящее. Точно так же некому было защитить его, и абсолютно любой мог обидеть его, обидеть жестоко и больно. Теперь же, заглянув в перекошенное страданием лицо ребенка, Доминик увидел в нем частичку самого себя, но это отнюдь не заставило его пересмотреть собственные ощущения — скорее наоборот. В причинении боли другим он нашел для себя незнакомое, яркое и волнующее наслаждение, раскрыл свою порочную натуру и до головокружения погрузился в нее, позабыв обо всем на свете. И уже не было нужды думать о последствиях.***
Вернувшись в дом на вершине горы, Доминик собирался уже завалиться спать, когда услышал на лестнице тяжелые шаги, и дверь резко распахнулась. На пороге стоял Киаран, вне себя от ярости, со сжатыми в кулаки руками. Не говоря ни слова, он схватил мальчишку за шиворот и поволок за собой по коридору. Тот даже возмутиться не успел. Ученый тащил его, что называется, не разбирая дороги, а он только сдавленно взвыл, чтобы хоть как-то протестовать. Без лишних церемоний его втащили на кухню и толкнули к широкому столу, на который он налетел грудью и чуть не упал. Бешено сверкая глазами, Доминик вцепился в край столешницы и непонимающе уставился на ученого. Рука того сжалась на его волосах с неожиданной силой, заставив вскрикнуть от резкой боли, пронзившей затылок. — Доминик! Это что?! — проревел Киаран, повернув его голову к телевизору. На экране мелькали кадры его сегодняшнего веселья: страшные, гибельные взрывы, дикая толпа и одна-единственная фигура, замершая посреди в ликовании. Картинка приблизилась, явив крупным планом открытое лицо виновника с застывшей на нем мечтательной улыбкой. Далее пошли изображения спецов, прибывших для взятия ситуации под свой контроль. Пока они что-то говорили, высказывали какие-то предположения, приводили доводы, Киаран с силой вжал негодяя лицом в стол. — Ты, сумасшедший, ты… ты знаешь, что ты сделал?! — гаркнул ученый так, как ни разу в жизни. — Что с тобой творится?! Ты понимаешь, до чего ты дошел? Что ты за тварь такая, а?! Как ты до такого опустился? Я же тебя спас! Ради чего, скажи мне, Доминик! С трудом выдерживая его натиск, мальчишка пролепетал: — Так ведь было же весело… — Весело?! Хорошо тебе было? Паршивец! — Голос Киарана зазвенел от гнева, он не выдержал и опрокинул беловолосого на пол вместе со стулом. Голова Доминика безвольно мотнулась, юное лицо исказилось от боли и страха. — Хочешь быть убийцей, мразь?! Будь проклят, подонок, чертово отродье! Паренек, мгновенно переменившись в лице, остался на полу и начал бормотать какие-то невнятные оправдания. Киаран с отвращением плюнул ему в лицо, отвернулся и уперся обеими ладонями в стол, пытаясь совладать с распирающей его яростью. Никогда в своей жизни Доминик не чувствовал себя таким униженным и оскорбленным. Он покосился на экран телевизора, где красовались две его фотографии — старая, сделанная в детдоме, где он еще с темными волосами, и новая, взятая с записей с камер наблюдения. –…таким образом, было выявлено, что подозреваемый в данном преступлении никто иной, кроме как несовершеннолетний Доминик Мак-Грегор, год назад сбежавший из детдома и считавшийся пропавшим без вести. По словам психолога, работавшего с ним, все увлечения подозреваемого указывают на большую тягу к насилию. Если вы… — Ну и чего ты добился? — глухо спросил Киаран, успокоившись. — Назови хоть одну причину, по которой мне не стоит сдать тебя спецам прямо сейчас. Переведя растерянный взгляд на ученого, Доминик, по-прежнему сидящий на полу и держащийся за ножку перевернутого стула, перевел дух. Пораскинув мозгами, он победно ухмыльнулся, когда ухватил нужную мысль. — Ну ты и тупица. — Его глаза нехорошо блеснули. — Я ж такой неубиваемый благодаря тебе! Думаешь, никто не узнает, что ты ставил здесь опыты над людьми-и-и? Киаран резко оттолкнулся от стола и навис над ним грозной горой. Доминик торопливо отполз к стене, однако с его лица не сходила предательская наглая улыбка. В течение нескольких секунд они неотрывно глядели друг на друга, не слыша голосов в телевизоре, обсуждавших как раз его, жмущегося сейчас к стенке. — Посмей еще мне улыбаться, — прорычал наконец Киаран, хватая его за ворот и подтаскивая к себе. — Паршивец… урод… Ты хоть что-нибудь своей башкой соображаешь?! — Угу, соображаю, что ты меня не сдашь, иначе сам получишь, хе-хе. Я буду популярный, это точно, — осклабился мальчишка, даже не пытаясь вывернуться из цепких рук. — Это про меня все будут говорить. Они заслужи-и-или боль, слышишь? Они заслужили сме-е-ерть, я сделал это для них, химик… — сипел он каким-то изменившимся, жутким, безумным голосом. Киаран ничего не предпринимал, только сильнее впивался пальцами в ткань, и Доминик чувствовал на своем лице его тяжелое, разъяренное дыхание. В помутневших от помешательства глазах застыло выражение бесстрашного довольства, за которым скрывалось что угодно, но только не страх. Облизав губы, юный безумец протянул: — Полегче, чудик. Тебе не меня надо бояться, а спецов. Они же мигом шкуру с тебя спустят. — С тебя первее, — хрипло выдохнул Киаран. — Не, — в каком-то расслабленном удовлетворении прошептал Доминик. — Я во второй раз подыхать точно не собираюсь. Явно не зная, как его образумить, Киаран поджал губы и грубо встряхнул его. Без толку. Дерзкую улыбку с юного лица так и не стерло. Чертыхнувшись, он ослабил хватку, сел на один из нетронутых стульев и спрятал лицо в ладонях. Похоже, осознал, что может лишь беспомощно наблюдать за выходками Доминика. А тот мгновенно впал в самодовольство и прямо-таки возрадовался наступившему в комнате порядку. — Ты мне не мешай, химик, и не пострадаешь, ясно? Поверь, если я чего-то хочу, то теперь всегда могу это сделать, — хохотнул мальчишка и выключил телевизор, уже начинавший его бесить. — Так что оставь свои претензии при себе. Он неторопливо поднялся, взъерошил пальцами волосы (которые, кстати, были ему уже ниже плеч) и собирался удалиться, но его остановил шепот Киарана: — Просто объясни… зачем? — А ты не понимаешь? — удивился Доминик, повернувшись к нему всем телом и блеснув своими сумасшедшими глазами. — Это весело, знаешь ли. Мне нравится смотреть, красиво. Я люблю смотреть на смерть, а потом все так красиво закручивается, аж дух захватывает. Но тебе не понять, чудик, — с некоторой обидой закончил он. Киаран разочарованно покачал головой, запустил пальцы под очки и протер глаза. Его лицо выражало горькую безнадежность. — Подумай как следует, Доминик… — пробормотал он еле слышно. — Ты ведь умеешь думать. Я возлагал на тебя большие надежды. Как ты можешь… так? Неужели ты и вправду хочешь быть убийцей? Таким, за которым охотятся спецы дни и ночи напролет? Я тебя не узнаю, честное слово. — Он повернулся к мальчику и умоляюще добавил: — Прошу тебя, подумай. Зачем это все? Что хорошего может быть в убийстве, скажи? Доминик долго смотрел на него, презрительно щурясь. Пройдя через ад, именуемый детством, он открыл для себя прелести убийства, которое сделалось его единственным спасением от душевных мук. Ничего из того, чем он теперь владеет, он терять не хотел. И потому мог с легким сердцем наплевать на любые нормы и принципы, призванные их блюсти. — Отстань, — отмахнулся он, криво ухмыльнувшись. — Кем я должен быть по-твоему? Доктором наук? Не смеши. «Террорист Мак-Грегор» звучит куда лучше, а? Желая подчеркнуть свою мысль, он развел руками, мол, не взыщите. Киаран удрученно вздохнул. — Я никогда раньше не встречал такого эгоистичного, злобного и бессердечного ребенка, как ты… — выплюнул он с отвращением и сожалением, на что Доминик безразлично хмыкнул. — Хочешь жить — умей вертеться, не так ли? — Доминик, твое чувство прекрасного просто омерзительно. Ты… Нет, мне просто стыдно за тебя. Иди в комнату. Живо. Мальчишка высокомерно оглядел его с ног до головы, пожал плечами и ушел к себе в спальню, даже не оглянувшись. Подойдя к окну и отодвинув штору, чтобы солнце не светило в глаза, он упал на кровать и погрузился в размышления. На душе у него было странно. Проклятый Киаран испортил все настроение, которое он только что испытал, — настолько испортил, насколько это вообще возможно в подобной ситуации. Неприятно ощущать себя крохотной песчинкой в беспощадной круговерти вселенского хаоса. И, кажется, он уже придумал, как ему заявить о себе, заставить людей о нем услышать, поселить в их сердцах страх… Он усмехнулся. Да, сегодня ему это удалось. Правда, было одно «но»: Киаран успел его расстроить по полной программе, не похвалил за весь тот кошмар, что он учудил на площади, ничего не сказал о его красоте… Доминик разочарованно вздохнул, поднялся с кровати и принялся мерить шагами спальню. В какой-то момент он остановился и повернул голову к зеркалу, с приятным удивлением уставившись в собственное отражение. Хорош, подлец. Просто неотразим. А белые волосы ему очень даже идут. Доминику определенно понравилось любоваться собой, настолько, что настроение его заметно улучшилось. «Пусть подавится, — подумал он, улыбнулся и нырнул под одеяло, силясь заснуть. — Подумаешь, немножко поиграл…» И уже почти проваливаясь в сон, Доминик успел отметить, что поступил правильно. Первые дни Киаран пристально следил за ним, чтобы не допустить ни единой оплошности или промаха. Доминик с невозмутимым видом занимался всякой ерундой, дразнясь и дурачась, провоцируя ученого на грубость. Киарана это, мягко говоря, злило, поэтому он решил во что бы то ни стало остановить нахала. Так он начал работу над особым ядом, который мог бы остановить регенерацию Доминика и окончательно умертвить его, поскольку на данный момент никакого другого способа оборвать его жизнь не было. Страшась, как бы за это время малолетний преступник не успел причинить вреда кому-нибудь еще, Киаран работал в таком темпе, словно от его результата зависела судьба всего человечества. Вполне возможно, так оно и было. Доминик стал сбегать из дома чаще и попадать в неприятные истории. Как он выкручивался, для Киарана оставалось великой тайной. Увы, как он ни старался ускорить процесс создания яда, ничего не выходило, разговоры тоже не помогали, и в конце концов ученый просто свыкся с тем фактом, что с ним живет нечто абсолютно непредсказуемое и что он — создатель этого существа — бессилен перед своим подопечным. Вскоре он перестал цепляться к Доминику, решив, раз он так хочет, пусть с этим безумцем возится хоть сам дьявол. И он почти потерял надежду сделать противоядие. В общем, пока Киаран пытался придумать выход из ситуации, Доминик творил невесть что, ни в какие ворота не лезущее. Однако позже ему придется прочувствовать всю причиненную боль на собственной шкуре…