покойся с миром, моя юность

и ты вернёшься: цел и невредим, как свежесть долгожданного прибоя и больше не останется в груди такой привычной сердце рвущей боли, и больше не останется погонь — от смерти, хищным зверем нас искавшей. и от себя. важнее что всего. я так устала, смело разбежавшись, вдруг падать за один коварный шаг до пропасти, до крыльев и до взлёта! и я иду обочиной дорог, а небо разрезают самолёты. ах, самолётик, ты несёшься вдаль, а брать меня с собой совсем не хочешь. вокруг меня — оскалы. и февраль. и бесконечный холод зимней ночи. а я бы, знаешь, села на твой борт — и ты меня послушно нёс до дома в своих ладонях через небосвод. подальше от зимы и обороны. я просто, знаешь, так устала петь — в огне протеста, в тишине молчанья. как от себя хранить хотя бы треть, когда гроша не стоят обещанья, когда всё пусто — в разуме, в груди? когда опять быть хочется ребёнком? давай же, самолётик. уходи. я знаю, путь таким не будет лёгким. и ты меня не пригласишь на борт, не высадишь на солнечную площадь — самой мне стоит в синий небосвод с земли сожжëной, сквозь больные рощи, всем вопреки, а главное — себе. пусть рвёт внутри. пусть даже крылья в ранах. взлетать, взлетать, взлетать туда — наверх. за храбрость мир всегда даёт награду.