Они долго стоят в тишине, рассматривая друг друга. Чанмин порывается что-то сказать, то открывая рот, то снова закрывая, и незаметно щипает себя за бедро, чтобы проверить: действительно ли он... реальный? Чанхи же не воспринимает окружающий мир, чувствуя только своё сильно бьющееся сердце, содрогающее тело с ног до головы. Это всё ощущается таким нереальным, далёким – не так Чхве представлял себе встречу призрака с его живой копией.
— Я...
— Нет, не говори ничего, – Чанхи вздрагивает, и его зрачки, наполненные страхом перед непредвиденной ситуацией, дрожат. Он абсолютно потерян, не знает, что делать –
да кто бы знал на его месте?! – и потому решает отложить диалог на завтра.
Под стук колёс чемодана и подходящий к концу диск в проигрывателе Чхве входит в гостиную, которая всего несколько минут назад казалась ему магическим островом, принадлежащим только Чанхи и призраку. Сейчас атмосфера воспринимается совершенно иначе – будто из комнаты вытянули частичку души, она чужая, не принадлежит хозяину. Чхве даже чувствует фантомный холодок, хотя, может, это окно продувает вечерний ветер. Взгляд скользит по часам – десять двенадцать, – и Чанхи поднимается по лестнице, шаг за шагом придавливаемый к земле невероятной усталостью.
В тишине проходит всё. Чанхи чистит зубы, Чанмин отрывает в своей сумке зубную щётку. Чанхи льёт воду с фильтра в не мытый стакан, Чанмин довольствуется водой из-под крана. Чанхи переодевается в пижаму, абсолютно не стесняясь постороннего (или не совсем?) человека, и камнем валится на кровать, Чанмин рядом. В сон проваливаются одновременно.
***
Утро воскресенья несёт в себе доброе предзнаменование. Начало чего-то нового, чего-то явно хорошего, думает Чанмин. Он потирает глаза, широко зевая, и садится в кровати. Первым делом его не до конца сфокусированный взгляд ловит одинокие снежинки за окном. Этот вид почему-то так будоражит душу, и Джи чувствует тепло, разливающееся внутри.
Со вчерашнего вечера прошло всего ничего, но для Чанмина – целая вечность. Он несколько раз просыпался посреди ночи, вопросы разной степени сложности скакали по его возбуждённому разуму, и ни один не ушёл с ответом. Может, из-за сонной туманности, может, из-за простого незнания. Сейчас, смотря на снегопад, Джи не думает ни о чём, просто наслаждается моментом. Наслаждается теплом собственного тела, болью в напряжённых мышцах спины, звуком стучащего в ушах сердца.
Улыбается.
Лёгкое сопение под боком напоминает Чанмину, что он не один в этой комнате. Вид спящего Чанхи с подрагивающими ресницами, нахмуренными бровями и приоткрытым ртом заставляет ритм сердца сбиться, а лицо приобрести розоватый оттенок. Джи смущённо отворачивается обратно к окну и встаёт с кровати, подходя к зеркалу. Он поочерёдно двигает пальцами, мнёт кожу, вертится вокруг своей оси и смотрит. Рассматривает каждую пору, каждую ресницу и родинку. Чанмин ещё долго будет чувствовать себя как в сказке, потому что невозможно поверить, что спустя долгие двести лет он снова осязаем и, самое главное, наконец-то может помочь Чанхи. Джи аккуратно выходит из спальни, стараясь не скрипеть дверью, и направляется на первый этаж.
***
Чанхи по пробуждении чувствует ноющую головную боль: ночью его мысли были буйными не меньше, чем у Чанмина. Он мутным взглядом скользит по снегопаду, задерживается на своём отражении и в конечном итоге падает обратно на подушку, прикрывая глаза. Снова куча вопросов: где Чанмин? что он делает? какой вопрос задать ему в первую очередь?
Чхве сильно трёт руками лицо. Помогает плохо, но по крайней мере так он быстрее придёт в себя. Приятная тишина, чуть разбавляемая редким звоном посуды снизу, и белый свет снежных туч, наполняющий комнату, успокаивают парня. Хмурость спадает с бровей, расслабляются мышцы, и дыхание выравнивается. Чанхи почти проваливается в сон, когда его нос щекочет слабый запах кофе и подгорелого хлеба. Очевидно, Чанмин на кухне, и Чхве не может пустить всё на самотёк, потому спускается на первый этаж прямо так: неумытый и без тапочек.
***
Всё это ощущается бредовым сном: и другой человек на кухне, и то, что этим человеком является Чанмин. Чанхи смотрит, как
приз... парень, небрежно накинув на себя фартук, суетится над плитой. Пахнет съедобно и очень даже аппетитно, потому Чхве делает вывод, что тело Джи не обделено навыками готовки. Такая новость не может не радовать: Чанхи находит утомительным вставать рано утром по будням, чтобы удовлетворить раздражающую потребность своего организма.
— Доброе утро, – Чанмин кидает беглую улыбку через плечо, но она такая же яркая, как всегда, и Чхве не может сдержать ответную. Он так редко улыбается на самом деле, что даже непривычно. – Извини, если будет невкусно, я всё ещё приспасабливаюсь к новому телу.
Чанхи наконец-то обращает внимание на стол и заинтересованно, даже с толикой удивления рассматривает его. Выглядит тот не как обычно: белая кружевная скатерть, небось найденная в старом мамином сундуке, корзиночка с ровными ломтиками белого хлеба, маслёнка с ножом для масла и две идеально чистых тарелки с такими же стаканами. Чанмин выплывает из-за спины Чхве, красиво выкладывая английский завтрак со сковородки и ставя кувшин апельсинового сока рядом с хлебом. Эстетичная картинка из интернета, но это всё реальность. Чанхи не может оторвать взгляд ни от одной детали, пока живот не начинает урчать, и Джи смеётся тихонько, садясь на свой стул. Тот самый, над которым буквально вчера левитировал.
Волшебство.
— Давай сначала поедим, – начинает Чанмин, – а потом я отвечу на все твои вопросы.
Трапеза сопровождается, как всегда, тиканьем часов, хрустом еды и звоном столовых приборов о посуду, только теперь в два раза больше. Потому что в поместье Чхве впервые за такое долгое время не один, а целых два человека. Тёплых, дышащих,
живых. От этого тревожней, но одновременно и трепетней на душе. Всё-таки Чанмин достаточно близок Чанхи, чтобы позволять ему оставаться здесь столько, сколько отведёт им судьба.
За размышлением над вопросами Чхве не замечает, как быстро пустеет тарелка и как часто Джи подливает в стаканы сок.
— Знаешь... Я так счастлив, – говорит тихо Чанмин. – Я могу трогать вещи, а не проходить сквозь них или вселяться. Могу есть, могу пить, могу сидеть на стуле. Могу быть наравне с тобой.
Чанхи поднимает рассеянный взгляд на Джи, встречаясь с чужой глубиной зрачков. Она поглощает всё вокруг, впитывает каждый момент, каждую секунду улавливает, потому что нет ничего приятнее
жизни. Чхве кажется, что он заново познаёт мир, глядит с другой точки зрения, когда смотрит на Чанмина. Тот искрится и светится, и Чанхи тоже хочет, безумно хочет, но боится сгореть.
— Как это ощущается? В плане мысли, воспоминания... Каково это тело?
Джи снисходительно — кажется, впервые он так – улыбается, будто ожидал именно этого вопроса.
— Наши разумы вроде как объединились? У меня есть и мои воспоминания, и воспоминания этого человека. Вчера я даже не заметил, как очутился "внутри" него. Всё произошло так естественно.
Чанхи оглядывает комнату в поисках предмета, за который зацепиться, чтобы избавиться от чувства неловкости. Чанмин не сводит с него глаз, только шире улыбаясь, подперев голову свободной рукой. В этот волшебный момент кажется, что даже снег за окном падает с нежным звуком, мурчащим мелодию. В голове Чхве, на удивление, больше не находится вопросов, будто для него всё стало так очевидно. Он случайно цепляется за часы – одиннадцать сорок. Почему-то из его запудренной головы вылетела важная встреча с клиентом. Да, он работает и на выходных – иногда иного выхода нет.
— Извини, Чанмин, – Чанхи скрипит ножками стула по полу, кидаясь от часов к Джи и расстроенно дуя губы, незаметно для себя. – У меня–
— Я знаю, – а Чанмин продолжает улыбаться. Кажется, он всю жизнь такой: юный и блестящий, как волны солнца в море, как искринки в сугробе, как... – Я знаю. Ты говорил несколько дней назад.
Чхве жуёт губу, проходя мимо стола, нехотя уходя, пока не чувствует чужую крепкую хватку на запястье. В глубине души он хотел, чтобы всё так случилось, но сам себе никогда не признается.
— Погоди, – Чанмин поднимается, чтобы оказаться на одном уровне с собеседником, однако между ними остаётся разница в пару сантиметров: Джи ещё вчера заметил, пока ходил за Чанхи хвостиком. – Мы не закончили одно дело.
Чанмин смотрит так же исподлобья, так же берёт чужие руки в свои и начинает напевать песню, которую запомнил со вчерашнего вечера, а потом увлекает Чанхи в гостиную. Они вновь кружатся в танце, и вновь Чхве чувствует укол в груди. Это что-то магическое: одновременно жарко и холодно, больно и приятно, мягко и жёстко. Он забывает о клиенте, отдаваясь моменту, отдаваясь Чанмину. И как будто так и должно быть, как будто правильно – отдаваться двухсотлетнему призраку в теле двадцатипятилетнего парня.
— Вчера... – Джи запинается – переживает, наверное. Сомневается. – Я хотел сказать ещё вчера, но... Вообще-то я очень долгое время собираюсь.
Он сглатывает, останавливаясь и отводя взгляд куда-то в сторону. Чанхи понимает, к чему это всё ведёт, и вчера понимал, и, наверное, пришёл к ответу уже достаточно давно, но есть что-то трепетное в том, что Чанмин произнесёт то, что тревожит их обоих, вслух.
— Знаешь, в детстве я любил играть в снегу, – Чанхи смотрит туда же, куда его собеседник, – на падающие большими хлопьями снежинки. – Мама рассказывала мне о снежной принцессе, и я был так околдован ею, что думал: “Вот вырасту – и мы поженимся”. Я считал это судьбой. Но у маленьких детей вообще странное понятие о многих вещах.
Телефон на столе дребезжит от нескольких сообщений и входящего вызова, часовая стрелка приближается к двенадцати, но ничто из этого не способно сейчас сдвинуть Чхве с места. Он переводит взгляд на мягкие черты лица Джи, разглядывая в них умиротворение, и слабо приподнимает уголки губ. Если для маленького Чанмина судьбой была принцесса, то Чанхи считает, что его судьба – прямо сейчас. Она вершится в этот самый момент.
— Чанмин, – зовёт Чхве, и названный поворачивает голову. Чанхи моргает медленно, раздумывает несколько секунд и протискивает ладони в промежуток между талией и руками Чанмина, укладывая подбородок в ямку между шеей и плечом.
— Оу, обнимашки, – Чанхи не видит чужого лица, но знает – Чанмин улыбается. И это самое драгоценное знание, которое только может иметь человек. Знание, что ты делаешь кого-то счастливым.
— Оставайся в моём доме.
Оставайся в моей жизни.
— Я думал, он уже наш, – смеётся Джи, и этот звук колокольчиками отзывается в сердце Чанхи.
— Я имею в виду...
Чхве отстраняется, но руки с чужой талии не убирает. Он смотрит куда-то в грудь Чанмину, закусывая губу, а потом в чужие глаза. Хочется сделать всё аккуратно, чтобы не дай Бог не сломать Джи – он же из стекла, он сахарный.
А Чанмин
улыбается, улыбается, улыбается. Он всегда улыбается, что бы ни произошло. Только сейчас с какой-то теплотой – да он весь тёплый! Тёплый и живой. Чанхи только этого факта хватает, чтобы сделать то, что ему кажется правильным.
Призрачный поцелуй больше не ощущается на губах покалыванием – теперь мокрый и настоящий. Пальцы Чанмина перебирают чужие рёбра, поднимаясь всё выше и выше, пока не останавливаются на бледных щёках; оглаживают скулы, как что-то драгоценное, как шкатулочку с секретом. Чанхи вжимается несильно в Джи, трётся об него носом, щекой, поднимает брови от наслаждения, реагируя на каждое прикосновение.
И пусть весь мир подождёт.
***
Чанхи находит в себе силы отлипнуть от Чанмина, который теперь светится пуще прежнего. Не человек – лампочка.
— Я ненадолго. Надеюсь, клиент не в ярости... – Чхве суетится: небрежно заправляет рубашку в брюки, почти запрыгивает в туфли и накидывает первое попавшееся пальто. Посмотрев в зеркало, вздрагивает. “Боже, что у меня на голове!?”
Не успевает он притронуться к волосам, как сзади вырисовывается Чанмин. Так спокойно, неторопливо поправляет причёску, что Чанхи и сам чувствует, как спадает напряжение от опоздания.
— Всё хорошо, он подождёт, – обнадёживает Джи, и Чанхи
верит. Потому что это Чанмин, теперь уже его Чанмин. Он снова так улыбается, что невозможно ему не верить.
Но время-то всё равно поджимает.
Чанхи не без усилий толкает массивную деревянную дверь, которой очень много лет. Она вся пыльная, грязная, будто масляная даже на ощупь. Чхве почти выходит на улицу, как:
— Чанхи!
Тот оборачивается, уже надумывая, что что-то забыл, только чтобы встретить губами мимолётный поцелуй. Чанмин хитро ухмыляется и машет рукой, наблюдая за удаляющимся смущённым Чанхи.
И их ждёт ещё много таких моментов впереди, Джи уверен. С чем бы им не пришлось столкнуться, они пройдут через это вместе. Чанхи и Чанмин.
Чанхи и его первая любовь. Первая
призрачная любовь.
