Набравшись смелости

— Пустишь? Это было единственное, что он смог сказать, когда увидел её в дверях квартиры, в которую попадал лишь в дурацких ситуациях. То в платье том идиотском, то под руки её папаши в сопровождении цокающего пакета, да историй про удалое прошлое. Сегодня впервые он был здесь по собственной воле. Боялся идти, конечно, поэтому сидел в своей машине и скуривал одну сигарету за другой. Привычка, что пришла в его жизнь снова где-то в январе. Курил и смотрел в её окна, думая, что скажет, что сделает. Ничего не приходило в голову и даже понимал почему. Боялся. И, чёрт возьми, как же боялся. Ну не привык он, чтобы говорил ему кто-то «нет». Все и всегда говорили «да», а если и проскальзывало «нет», то лишь играючи, не всерьёз. Ему же всё было дозволено: и компанию в унитаз сливать из-за желания доказать всем какой он, и невесту ни во что ни ставить, изменяя со всем, что движется, и секретарш несуразных затягивать в постель под градусом. И как ему вот такому за один день взять и измениться? Стать порядочным, верным, надёжным, идеальным почти. Как она. Выдохнул как-то обречённо, выкинул бычок, что почти обжёг его пальцы, вытянул ключи из зажигания и закрыл за собою двери машины. Он стоял в её дворе, который знал как свои пять пальцев, и ощущал, как лёгкий весенний ветер почти обнимает его, поглаживая. Стоял и понимал, что оправдывает себя, наверное, но не мог ничего поделать. Не любил, когда говорили «нет». А она говорила. Ох, как она это говорила. Так, что зубы сводило от одного взгляда в её глаза, когда только собиралась произносить чёртово слово из трёх букв. И как же хотелось ему её… Всего и сразу. И прижать, и почти придушить, и уложить на какую-то поверхность горизонтальную, вытрахивая из неё это чёртово «нет». Он не смел. Не смел ничего из этого, поэтому только зубы стискивал, кулаки сжимал, чтобы не начать бить стены, и смотрел как уходит, ускользает. И когда сегодня днём нечаянно подслушал под её кабинетом, как она говорила подруге, что впервые за долгое время сможет побыть одна дома, он знал, что это тот самый момент. Как и знал то, что она точно не захочет его видеть, что, наверное, испортит ей вечер своим присутствием. Она сама говорила, что он испортил ей жизнь, так что ещё один испорченный вечер Екатерина Валерьевна с лёгкостью переживёт. — Ты серьёзно, Жданов? Она не выглядела встревоженной, нервной, смущённой. Сегодня всё это было его прерогативой. Она была уставшей, и в этот момент он пожалел, что всё-таки испортил ей очередной вечер. Хотел было извиниться и убраться из этой квартиры, да, чёрт возьми, может и из её жизни, но она отошла с прохода, безмолвно приглашая его войти. Раньше, где-то в далёком ноябре–декабре, она бы мечтала о такой случайности, где она одна дома и он тут, в её квартире, но не сейчас, не сегодня, не этой весной и уже, наверное, не в этой жизни. Она просто хотела побыть одна, без вездесущих родителей, которые никак не хотели принимать, что время пришло, ребёнок вырос; без любимого, хоть и надоедливого Зорькина, что не покидал её пространство ни на минуту. Впервые за долгое время у неё появилась возможность просто побыть в тишине, расслабиться и подумать о том, что делать дальше, но не всем желаниям суждено сбываться. Он смотрел на неё и хотел очень многого. Сказать, приблизиться, чтобы почувствовать её рядом как вчера, на показе, позволить себе коснуться её руки, просто ладошки, не больше, улыбнуться ей, потому что губы сами растягивались, ничего не мог с собой поделать. Она смотрела в ответ и молчала, будто бы позволяя ему начать первому. Она и так слишком много говорила. — Я знал, — она уже не верила в совпадения, тем более такие, но всё равно посчитал важным сказать. Она продолжала смотреть на него, ожидая продолжения. — Подслушал сегодня твой разговор с Машей, ну и как-то… — Твои методы не меняются. — Зато меняюсь я, — она ничего не сказала, покачала головой и молча направилась в кухню. Он принял это за приглашение. — Не веришь? Она ничего не ответила, села за стол, где обычно сидел её отец, и посмотрела на него. — Что вам подать, господин Жданов? Стаканчик виски? — А у тебя есть? Он пожалел, что ответил. Она — что спросила. Встала из-за стола, и чтобы чем-то занять руки, взяла старый, немного потёртый чайник. Было странно смотреть как она сама ходит по кухне, наливает воду в чайник, достаёт какие-то сладости. Чтобы быть ближе, попробовать загладить очередной колючий угол, что только что образовался, он подошёл к шкафчикам, что висели над рабочей поверхностью. Открывал один за другим, чтобы найти чашки, пока она смотрела на его попытки и не удержалась от смешка. Потянулась за чашками, что висели на стойке на столешнице прямо перед его глазами, а он не заметил. Она видела, что он волнуется, но не собиралась помогать ему почувствовать себя лучше. Она и так делала это много месяцев. — Кать, я хочу поговорить. — А я хочу? — Я не знаю, но знаю, что нам нужно. Так не может продолжаться вечность. — Что не может продолжаться вечность, Жданов? Нас связывает лишь твоя компания и долги, которые мы вместе собирали месяцами, — она развернулась к нему лицом, всё ещё облокачиваясь на столешницу. — А ещё врали. Это всё единственное, что мы делали вместе и на отлично. — Ты уверена, что только это? — её слова резанули где-то внутри, но он вроде как пришёл говорить правду, значит и должен был готов услышать её в ответ. Он аккуратно взял её за руку, нежно, как хотел десять минут назад, бережно поглаживая её пальцы. Она смотрела на их руки и не позволила себе вырвать руку, не посмела. Скучала по этому? Да, и одновременно ненавидела себя за это. Свист чайника вернул обоих в реальность, где она предложила ему выбрать один из пакетиков чая. Сахар не предложила, оба знали, что он не любит. А она любила? Он никогда не спрашивал. Уже сидя за столом на неустойчивом стуле, он понимал, что нужно что-то сказать, потому что Катя молчала, не отрывая взгляда от ложки в чашке, где размешивала сахар. Полторы, теперь он знал. — Кать. — Что, Жданов? — Ты даже не смотришь на меня. — Стало легче? — Немножко, — губы сами растянулись в полуулыбке, когда она наконец-то смотрела ему в глаза. Даже на расстоянии полутора метров хорошо видел карий, тягучий цвет её глаз и не мог оторваться. Глаза у неё красивые. Это он знал с самого начала. Ещё тогда, когда как идиотка стояла перед ним на коленях, испачканная в каком-то кремовом пирожном. Она смотрела на него и не помнила, когда имела возможность вот так смотреть на него. Хотя нет, помнила. Вчера, на показе, когда он то тут, то там порхал над своим цветком разноцветным. Как пчела-труженица, чтоб его. А она смотрела, отрываясь только, когда сам ловил её за этим или отвлекали десятки и десятки людей, которых никогда не знала. А сейчас могла смотреть на него одного, без цветка его, толпы улыбающихся людей, и была немного благодарна, что сам попросил взгляд перевести, вряд ли бы решилась сама. Уже не стеснялась, но чувствовала себя странно, будто бы всё, что сейчас происходило не могло быть реальным. Слишком противоречиво. Смотрела и понимала, что прав он, наверное. Ведь сколько разговоров она провела с ним в своей голове, сколько вопросов задавала, никогда не имея возможности получить ответ. Тогда почему не согласиться и не поговорить. Впервые, честно, без лишних ушей и глаз. Только вдвоём, расставить всё по полочкам и проститься, поставить во всей этой истории точку. Она встала без лишних слов и вышла из кухни, оставив Андрея одного. — Кать, ты куда? Это ты так выпроваживаешь меня? Даже чай не разрешишь допить? Какой чай, Господи, что он нёс? Закрыл руками лицо, потому что… Ну, почему-то, надеялся, что всё же смогут поговорить, был уверен почти, а сейчас что? Убрал руки от лица, только когда услышал глухой звук и увидел перед собой бутылку неплохого виски. — Кать, ну зачем ты? Ну да, урод я, но зачем ты так? — Успокойся, Жданов. Рано посыпаешь себе голову пеплом, хотя вон, вижу пару седых волосков, — он следил за ней, пока несла два стакана, брала из морозилки лёд и ставила всё это перед ним на столе. — Ты хотел поговорить? Поговорим, — кусочки льда упали в один стакан. — Ты прав, нам давно нужно поговорить. Это нужно нам обоим, тут тоже прав, — ещё три в другой. — Всё просто: каждый из нас может задать другому любой вопрос, на который получит честный ответ. Каким бы он ни был. — А виски зачем? — Катя плеснула в стакан немного напитка. — С этого всё началось, этим и закончится. Ну и для смелости. Она понадобится нам обоим, — и залпом выпила.