Patisserie | Кондитерская

      Ты спотыкаешься о бутылки с вином, когда собираешься на работу. Тебя очень удивляет их количество.       Ты моргаешь.       Пока собираешь бутылки, понимаешь, что опаздываешь на работу. Нет времени изучать этикетки. (Тем не менее, ты точно можешь сказать, что они намного дороже, чем ты можешь себе позволить. Подозрительно.) Ты понятия не имеешь, как они сюда попали, и кто мог их принести.       Хотя нет, у тебя есть подозрения.       Кажется, это не в характере Кола. Возможно, в этом есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Это… почти любезно.       (Ты вспоминаешь интересный отрывок из курса «Введение в психологию» о том, как насильники дарят подарки своим жертвам.) Ты выкидываешь эту мысль из головы. Однако пока он не совершает ни одного насильственного действия.       Но это все равно не нормально.       Часть тебя думает, насколько справедливо судить вампира, основываясь на человеческой морали. Насколько велика разница между этими двумя видами? Являются ли вампиры генетически жестокими, или это нечто, пришедшее со временем, фактор, уникальный только для тех, кого ты встречала до сих пор?       Ты склоняешься к последнему. Никто не рождается злым.       Ты с опозданием понимаешь, что все еще едешь и уже почти проезжаешь мимо ресторана. Ты резко поворачиваешь и мчишься на парковочное место. Дверь захлопывается за тобой.       — Здравствуйте, извините за беспокойство, — говорит мужской голос, — Но мне интересно, знаете ли вы, где…       — Мне очень жаль, сэр, — перебиваешь ты, — Но я опаздываю на…— Ты поднимаешь взгляд и тут же замолкаешь. — Бля, — говоришь ты, — это ты.       — Ух ты, — усмехается убитый, — Как вежливо.       В первый и последний раз ты видела этого человека, это когда перешагнула через его труп после того, как Клаус убил его. В ужасе ты задаешься вопросом, как он выжил. Затем ты понимаешь.       Тебе нужно уже привыкнуть к сверхъестественному, если Клаус собирается и дальше портить тебе жизнь. Ему удалось проникнуть в твою жизнь, как спора плесени. Сможешь ли ты теперь когда-нибудь вернуться к обычной жизни. Если хоть половина того, что сказал Кол, правда, у тебя нет шансов.       Ты устала бояться.       — Знаешь, — говорит вампир, подходя к тебе, — я слышал, как ты пряталась в том ресторане, но как, черт возьми, он тебя не нашел?       Ты делаетшь шаг назад и чуть не ударяешься о дверь машины. — Повезло, — лжешь ты, — наверное. — Он мычит.       — Интересно, — говорит он, — потому что маленькая птичка сказала мне, что прошлой ночью он послал своего младшего братика к тебе домой ради защиты.       Ты хмуришься. — Какого черта?       Вампир усмехается.       — Так ты знаешь, кто он?       Ты молчишь.       — Кто ты, черт возьми? — задает он вопрос, — Он не стал бы посылать свою семью к кому попало, особенно, когда рядом маячит кол из белого дуба. — Ты не знаешь, что все это значит.       — Я никто.       — Правда?       Он приближается, как будто собирается прижать тебя к машине, когда что-то сбивает его с ног.       — Не очень вежливо нападать на даму, — спокойно говорит другой мужчина. Ты видишь только его профиль, но он выглядит почти знакомым.       — Элайджа, — рычит мужчина, прижимаясь к твердому бетону парковки.       — Деймон, — вежливо говорит Элайджа.       — Странно встретить тебя здесь.       — Вполне, — говорит он. — Итак, если ты не возражаешь, боюсь, у меня есть дела с этой молодой девушкой в другом месте. — Ты напрягаешься.       — Ты не имеешь в виду, что у твоего брата с ней дела? — Деймон издевается, поднимаясь с земли.       Ой. Теперь ты видишь очевидное семейное сходство, хотя думаешь, что он больше похож на Кола, чем на Клауса. Ты расслабляешься, а затем задаешься вопросом, что значит чувствовать себя в безопасности в присутствии еще одного брата-убийцы Клауса Майклсона. Нехорошо.       — Можно и так сказать, — мягко говорит Элайджа.       Деймон рычит.       — Я так не думаю.       Он мчится к тебе с убийственным выражением лица. Ты слышишь резкий звук, но быстрее, чем ты успеваешь моргнуть, он падает на землю. Пронзительный крик вырывается из твоего горла прежде, чем ты успеваете его остановить, и зажимаешь рот руками.       — Он не умер, — шепотом напоминаешь ты себе. По крайней мере, ты так не думаешь. Ты с ужасом смотришь на сломанную шею Деймона. Желчь подступает к горлу, и тебе приходится отвести взгляд.       — Прошу прощения за вторжение, — извиняется Элайджа. Его острый взгляд осматривает почти пустую парковку: — Нам нужно уйти до того, как придут остальные.       — Эм, — протестуешь ты, — нет. Я не могу пропустить работу.       Он многозначительно смотрит на остывающий на бетоне труп и снова переводит взгляд на тебя. Твои щеки становятся красными.       — Думаю, однажды ты все поймешь, — сухо говорит он. — Я сомневаюсь, что мертвое тело сможет привлечь клиентов. Нам следует уйти до того, как сюда приедет полиция.       Ты стоишь на месте, сжимая ключи в руке, пока не совершаете ошибку, оглядываясь на тело. — Блять.       Тебя тошнит.       — Ладно, — рявкаешь ты, — Садись в машину.       К большому удивлению, Элайджа подчиняется. Он садится на пассажирское сиденье, спокойный и собранный.       Ты заводишь машину и выезжаешь с парковки прежде, чем кто-нибудь поймет, что вы там были.       — Итак, — говоришь ты, добираясь до главной дороги, — есть ли еще члены вашей семьи, с которыми мне нужно познакомиться, или это все?       Он выдает полуулыбку. — Еще одна, — говорит он, — наша сестра Ребекка.       Ты напрягаешься. — Ну, — загадочно говоришь , — по крайней мере, это не еще один брат. — Он смеется над этим, низким и раскатистым голосом.       — Совершенно понятна твоя реакция. С моими братьями… трудно иметь дело.       Ты фыркаешь.       — Да, — говоришь ты, — я заметила.       Он улыбается, сложив руки на груди.       Элайджа пока определенно твой фаворит, хотя бы потому, что он еще не пытался тебя убить. (Победитель по умолчанию.)       — Что будет с телом? — ты спрашиваешь.       Элайджа делает паузу. — Скорее всего, он придет в себя через час.       — …Значит, меня не арестуют за убийство?       — Возможно, я преувеличил, сев к тебя в машину, — признается Элайджа.       Ты наклоняешь голову в сторону, чтобы посмотреть на него. Ты меняешь свое мнение о том, что Элайджа твой фаворит.       — Ты серьезно? Я зря пропускаю смену?       — Не зря, — поправляет он, — Дэймон убьет тебя, если ваши пути снова пересекутся, не заблуждайся.       Ты не знаешь, что, черт возьми, ты сделала Деймону, что вампир так сильно захотел тебя убить.       Дорога обратно к тебе домой не занимает много времени. Ты прислоняешь голову к автокреслу и вздыхаешь. Босс опять будет злиться.       Ебать. Кряхтя, ты выходишь из машины.       — Ну, — говоришь ты, — вот и мы и приехали.       Ты замечаешь, что Элайджа в своем модном костюме и чистой белой рубашке выглядит совершенно неуместно в этом районе. Ты подозреваете, что этот диссонанс в доме будет только усиливаться. Ты открываешь дверь и входишь внутрь, когда понимаешь, что Элайджа все еще стоитв дверном проеме. Краснеешь.        — Ой, извини, — говоришь ты, — я забыла. Заходи.       Он ненадолго склоняет голову и заходит внутрь. Вампир бросает взгляд на коллекцию винных бутылок, собранную у порога. Жар снова поднимается к лицу.        — Это был подарок одного из твоих братьев, — объясняешь ты, — я так думаю.       Его брови поднимаются от удивления.       — Я вижу, Клаус пытается заслужить твое расположение.       Ты игнорируешь это странное утверждение. — На самом деле, — поправляешь ты, — я думаю, это был Кол.       Он моргает.        — Это, совсем не похоже на него.       — Да, — сухо говоришь ты, — у меня тоже сложилось такое впечатление.       Взгляд Элайджи скользнул к твоему плохо скрытому следу Зубов. Никакие корректирующие консилеры и тональные средства в мире не смогут полностью скрыть это.       — Думаю, это тоже его дело рук.       Ты морщишься. — К сожалению.       Он подходит ближе к тебе и протягивает руку, как будто собирается провести по ране, но в последний момент меняет решение.       — Разве Никлаус не исцелил тебя? — шепчет Элайджа.       Ты отталкиваешь его руку. — Твоя семья очень полюбила лезть в мою жизнь, — с некоторым раздражением замечаешь ты. — Он предложил, но я не фанат вкуса крови.       Его губы кривятся, но в основном он выглядит просто обеспокоенным. Это настолько несовместимо с поведением остальных членов его семьи, что тебе даже не хочется от него отстраняться, но ты все равно отступаешь на шаг.       — Хочешь чаю или чего-нибудь выпить? — ты спрашиваешь.       Он вежливо улыбается и тоже отстраняется.       — Это было бы замечательно, спасибо.        Ты нервно улыбнулась и пошла наполнять чайник. Элайджа стоит, сцепив руки за спиной, и оглядывает твой неопрятный дом. Ты краснеешь, переводя взгляд на свои голые белые стены, которые ты не можешь покрасить, и старую мебель. Твое жилище, явно не предназначено для приглашения гостей. (Возможно, тебе следует больше беспокоиться о присутствии в твоем доме еще одного убийцы, чем о внешнем виде комнаты.)        — Если хочешь, можешь присесть, — предлагаешь ты, указывая на барную стойку.       — Спасибо, — говорит он, садясь на стул. — У тебя прекрасный дом.       Ты фыркаешь. — Конечно, как скажешь. — Он не спорит, но продолжает осматривать твой дом. Это тревожит.        — Итак, — говоришь ты, — почему ты сегодня утром ждал меня возле работы?        — Не совсем так, — говорит он, забавляясь, — я следил за Деймоном Сальваторе, который случайно оказался там.       Ты краснеешь. — А. — Ты достаешь две кружки, пользуясь случаем отвести взгляд. — Почему он так сильно хочет меня убить?        — Боюсь, ты просто оказалась не в то время, не в том месте, — говорит Элайджа. — В последнее время Сальваторе доставляют нам неприятности. — Ты уже слышала это.       — Кто они такие?       — Два брата, затаившие обиду на мою семью.        — Но что им от меня нужно?       — Никлаус не такой умный, как он думает, — говорит он. — Сальваторе пронюхали, что он приезжает к тебе три раза за неделю. К сожалению, они любопытная компания.       Конечно.        — Если из-за Клауса я умру, я убью его.       Элайджа, к твоему удивлению, смеется. Его смех согревает.        — Мой брат действительно вызывает у людей это желание.       — Кажется, Колу он не очень нравится, — говоришь ты, и не знаешь почему.       — У них… сложные отношения.       Ты это уже поняла. Интересно, а не оставил ли Кол тебя в живых только для того, чтобы разозлить Клауса вчера вечером? Или, не убивая тебя, он фактически сыграл на руку Клаусу. У тебя болит голова, когда ты пытаешься распутать нити сознаний этой семьи.       Чайник свистит, и ты наливаешь две чашки. Не было бы невежливо приготовить себе чай с вербеной? В конечном итоге ты решаешь не рисковать. Не хочется случайно обидеть Элайджу. Особенно если у него, как и у его братьев, случаются вспышки неконтролируемого насилия. Ты достаешь простой черный чай и кладешь в каждую чашку по пакетику.       — Хочешь сахара или чего-нибудь еще?       — Нет, спасибо.        Ты пожимаешь плечами и добавляешь в свой мед и молоко. Пар поднимается и согревает твои холодные щеки.        — Прошу. — Ты подтягиваешь ему чай. Он принимает его с кивком благодарности.       — Итак, — спрашиваешь ты, — зачем ты пришел ко мне?       Он мычит. — В основном для того, чтобы убедиться, что ты останешься в живых.       Тебя это удивляет.       — Не то чтобы я не благодарна, — осторожно говоришь ты, — Но почему это тебя так волнует?       — Клаус специально просил об этом.       В этом… ещё меньше смысла.       — Он назвал причину?       Элайджа откидывается на спинку стула, яркий свет отражается от его глаз. Даже в тесноте, которую ты называешь своим домом, ты можешь сказать, что он прекрасен. Ты невольно отводишь взгляд.       — Причина, которую он назвал, заключается в том, что он не хочет, чтобы Сальваторе думали, что могут прикоснуться к тому, что принадлежит ему, — осторожно говорит Элайджа.       Тебе не нравится, что ты принадлежишь Клаусу.       — Почему это я принадлежу ему? Глаза Элайджи на мгновение встретились с твоими, прежде чем он отвел взгляд.       — Я бы не знаю каждую мысль моего брата, — говорит он. — Однако я считаю, что его мотивация больше связана с чувством вины перед тобой, чем с собственничеством.       — Он пытался меня убить.       Элайджа криво улыбается.       — Это слабая причина, но если бы мой брат действительно хотел твоей смерти, то ты бы сейчас не стояла передо мной, - говорит он. — Едва ли найдется в живых человек, который пережил гнева Клауса.       Это нельзя назвать адекватным.       —Включая тебя? — ты спрашиваешь.       Он торжественно кивает. — Включая меня, — говорит он.       Тебя захлестывает волна сочувствия к семье Клауса. Тебе это не нравится.       — Ох. — Ты даже не знаешь, что еще сказать. К счастью, Элайджа избавляет тебя от необходимости отвечать.       — Клаус зайдет позже, — говорит он, — Я поставил его в известность о ситуации с Деймоном. Он не хочет, чтобы ты осталась без защиты.       Ты прислоняешься к стойке, обхватив кружку руками. Вдруг ты резко осознаешь, что за последнюю неделю твоя жизнь изменилась гораздо сильнее, чем ты думала.       Ты не знаешь, что теперь делать.       — Я понимаю.       Тебе интересно, как Клаус будет тебя защищать.       Ты смотришь на часы: Ты не знаешь, когда он сюда приедет?       — Невозможно сказать точно, — отвечает он, — может быть через минуту, а может через час.       — Тебе не нужно ждать его, я справлюсь сама.       Его бровь поднимается вверх. — Пытаешься избавиться от меня так скоро?       — Дело не в этом, — запинаешься ты, — я просто не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным оставаться здесь.       — Я прекрасно провожу время, — говорит он, отпивая чай. — И никуда не тороплюсь.       Это не заставляет тебя чувствовать себя менее виноватой. Ты прибегаешь к своему излюбленному механизму при общении с первородной семейкой. — Ну, чтобы скрасить твое прибывание здесь, я испеку шоколадное суфле.       Элайджа, оказывается, очень даже не против. В отличие от Кола, он начинает помогать на кухне, как только допивает чай. Элайджа снимает пиджак, оставаясь в белой хлопчатобумажной классической рубашке с закатанными до локтей рукавами. Ты с трудом отводишь взгляд от его сильных и красивых рук, пока он взбивает яичные желтки и сахар.       Элайджа, признаешься ты себе, до неприличия красив. Ты с трудом отворачиваешься от него. Ты знаешь, что это ни к чему хорошему не приведет. (Повторение прошлых ошибок, как ты знаешь, является определением безумия.)       Ты растапливаешь шоколад в пароварке для крема и достаешь кастрюлю с толстым дном. Твоя плита щелкает так долго, что ты думаешь, что она сломалась. Наконец-то загорается.       — Ты неплохо готовишь, — комментируешь ты, наливая в кастрюлю молоко и какао-порошок.        — За тысячу лет человек может научиться почти всему.       Ты моргаете. — Неужели вам всем тысяча лет?       — Плюс-минус около десяти лет, да.       — И какого это?       Элайджа перестает взбивать и отставляет миску в сторону. Он опирается на стойку. — Годы иногда проходят как минуты, — размышляет он, — Но в большинстве случаев это очень долго. И утомительно.       Кажется, он уже устал от жизни. У тебя возникает желание протянуть руку и утешить его.       Ты неуверенно вздыхаешь. — Но должны быть и хорошие стороны, верно?       — Конечно. Встречи с новыми людьми на протяжении веков, наблюдения, как человечество развивается от деревень к городам. Создание новых технологий и литературы. Эволюция искусства.       — Звучит неплохо, — с тоской говоришь ты.       Он поворачивается и смотрит на тебя с улыбкой..       — Возможно, тебе еще придется преодолеть отвращение к крови, чтобы стать вампиром.       — О Боже, нет. Я не об этом, — отмахиваешься ты, — мне просто нравится, что вампиры в живую видят разные эпохи.       — Это менее увлекательно, чем можно было ожидать.       Какао начинает закипать, и ты выключаешь огонь.       — Почистишь яйца? — предлагаешь ты, протягивая Элайдже небольшую миску. Он соглашается, и, как только он закончивает, ты добавляешь их в общую миску. Он хорошо сделал свою работу.       — Итак, — продолжаешь ты, любопытство усиливается при встрече с вампиром, который действительно отвечает на твои вопросы, — тогда какой период времени твой любимый?       Он делает паузу, чтобы решить. — Хм, — говорит он, — трудно выбрать. Через некоторое время все начинает сливаться воедино. — Ему нужно время, чтобы подумать, и ты пользуешься возможностью, чтобы передать ему миску с будущим тестом. Тебе интересен его ответ. — Мне нравилась дореволюционная Франция, — наконец говорит Элайджа, — она была особенно гедонистической.       — Держу пари, что половина того, что мы узнали на уроках истории Франции, правда.       — Parlez-vous français?       — Seulement un peu , — извиняющимся тоном говоришь ты, но Элайджа выглядит довольным.       — Это прекрасный язык, — комментирует он.       — Жаль, что я его так и не освоила.       Он одаривает тебя быстрой улыбкой.        — Можем попрактиковаться.       Ты краснеешь от мысли, что увидишь его снова. Нужно взять себя в руки. (Хорошо, что ты не встретилась первым с Элайджей, иначе Майклсонам все бы сходило с рук.) А так, часть тебя все еще любит его братьев, несмотря на их склонность к насилию.       Хм, возможно, ты более одинока, думала.       Отводя взгляд, ты смотришь на тесто. Он все ещё его взбивает, а ты добавляешь четвертый стакан сахара. Ты бы не смогла мешать так долго.       — Я бы не прочь встретится с тобой еще, если ты хочешь быть моим су-шефом, — комментируешь ты.       Он мычит. — На самом деле я не пек уже много лет. Мои таланты обычно лежат за пределами кухни.       — Думаю, это не так важно, если тебе просто нужна кровь, — размышляешь ты. Затем ты понимаешь, что все еще очень мало знаешь о вампирах. — Подожди, тебе тоже нужно есть обычную еду?       Элайджа смеется. — Нет, нам это не обязательно, но большинству из нас это нравится.       — Значит, никакой тошноты в духе «Сумерек»?       — Нет, к счастью. Я думаю, это сильно усложнило бы нашу жизнь.       — Вам повезло, не думаю, что я выдержала бы такое.       Ты мешаешь растопленный шоколад и снимаешь его с огня. А Элайджа взбивает тесто до устойчивы. Ты забираешь у него миску, а в другую начинаешь выкладывать крем.       — Приготовь мне форму для суфле? — Ты киваешь на масло и сахар, а затем показываешь как нужно обмазать форму. Он повторяет, в точности как ты сказала.       — Как ты научился готовить? — спросишь ты, выкладывая смесь в форму.       Элайджа прислоняется к кухонному столу. — Я встречал множество людей и посетил много мест. Также я жил один несколько лет, когда был человеком, и мне приходилось учиться. — Ты задумываешься, почему тебе сразу не пришло в голову, что Клаус и его семья когда-то были людьми. Ты думаешь распросить об этом поподробнее, но останавливаешься, скорее всего это слишком личное, и Элайджа вряд ли поделится, он и так очень открыт для человека, с которым ты встретилась буквально сегодня.— А как ты научилась? — в ответ спрашивает он.       Ты пожимаешь плечами. — Моя мама много готовила, а я наблюдала и училась у нее, я сама начала печь, когда мне было двенадцать, и так и не бросила это дело. — Это была единственная услуга, которую твоя мама когда-либо оказала тебе. Ты ставишь форму для суфле в разогретую духовку и устанавливаешь таймер на боковой стороне. Все это время Элайджа не отводит от тебя взгляд.       — Ты очень хороша в этом деле для человека твоего возраста, - комментирует он.       Ты смотришь на него презрительно.       — Ты даже никогда не пробовал мою выпечку.       — Это не совсем так.       — В смысле?       — Мы с братом часто бываем в вашем ресторане. Нам нравятся там десерты.       — Я не единственная, кто делает десерты, — поправляешь ты, — к тому же торты получаются из готовых смесей.       Элайджа только смеется над этим. Он моет руки и разворачивает рукава до запястий, скрывая предплечье. Обидно! Тебе нравилось смотреть на его красивые, накаченные руки.       Ты протираешь стол и загружаешь грязную посуду в посудомоечную машину. Элайджа помогает. Из-за небольшого размера кухни, вы стоите непростительно близко друг к другу. Вот почему ты нечасто приглашаешь гостей. Дверь распахивается, когда ты кладешь последнюю тарелку.       — Ах, — комментирует Клаус, — как по-домашнему мило. — Его взгляд скользит по коллекции бутылок слишком дорогого алкоголя, собранной на вашем пороге.       — Хорошо, что ты присоединился к нам, брат, — приветствует Элайджа.       Тебе кажется, что «брат» — это странный способ обращения к собственному брату или сестре, но опять же, ты единственный ребенок. К тому же возможно, это что-то вампирское. Тебе пора завести тетрадь, чтобы каталогизировать все различия.       — Я не могу позволить тебе отобрать все внимание нашего дорогого пекаря. — Взгляд Клауса скользит к тебе, и ты отводишь взгляд. Ты еще не знаешь, как к нему относиться, но твои манеры берут верх.       — Привет, Клаус. Суфле в духовке, если хочешь возьми.       — Все в порядке, — отмахивается он. — У нас есть важные дела.

***

      Клаус, несмотря на свои первоначальные протесты, есть суфле. Он откусывает от него кусочки, пока говорит, растянувшись на одном из твоих стульев. У тебя в гостиной осталось только два стула после того, как твоя соседка по квартире сбежала и забрала всю свою мебель, поэтому ты берешь один из барных стульев стульев, чтобы присесть на него.       — К сожалению, на стороне Сальваторе могущественная ведьма, что немного усложняет ситуацию, — начинает Клаус.       — Подожди, — выпаливаешь ты, — ведьмы тоже существуют?       Клаус закатывает глаза.       — Да, они существуют, — нетерпеливо говорит он. Ты хочешь спросить, что еще из сверхъестественного реально, но не думаешь, что Клаусу понравится дальнейшее вмешательство в его монолог. — Как я уже говорил, тот факт, что у них есть ведьма, был бы неважным, если бы она не была Беннет. Поскольку это так, нам придется нелегко.       Ты понятия не имеешь, о чем он ведет речь.       — Так значит…       — Поэтому, — прерывает Элайджа, — ты не сможешь выйти из дома, пока мы не сможем… убедить их оставить тебя в покое.       — Нет, так не пойдет, — возражаешь ты, — я не могу пропускать работу, меня уволят.       Глаза Клауса сверкают от недовольства. — Я не думаю, что ты осознаешь всю серьезность этой ситуации, дорогуша. Сальваторе не такие милые, как я.       — Мне трудно в это поверить, — честно отвечаешь ты.Выражение лица Клауса становится еще тверже.       Он недовольно вздыхает, но Элайджа опережает его.       — Мы можем заставить твоего босса, никто даже не поймет, что ты пропустила несколько дней, — торгуется Элайджа.       — Это, конечно, неплохо, — говоришь ты. — Но если вы не сможете возместить мне плату за аренду и продукты, мне все равно придется идти на работу.       Клаус выглядит так, будто хочет еще поспорить, но Элайджа снова прерывает его, прежде чем он успевает.       — Без проблем, — говорит он.       Ты удивлена.       — Что? — переспрашиваешь ты, глядя на них обоих.       — Возможно, тебя удивит тот факт, — сухо говорит он, — что деньги мало что значат, когда ты прожил так долго.       Так мог бы сказать только человек, обладающий огромной суммой денег.       — Я никогда не встречал человека, который хотел бы умереть так сильно, как ты, — комментирует Клаус.       — Поверьте мне, я тоже не хочу, чтобы меня убили, но я также не хочу жить на улице.       Клаус выглядит так, будто ему хочется встряхнуть тебя, чтобы вселить хоть немного здравого смысла. Ты игнорируешь его и слезаешь с барного стула, чтобы взять еще суфле.       — Элайджа, хочешь еще?       — Нет, спасибо, очень вкусно, — говорит он, возвращая тарелку. Ты оставила братьев в гостиной, относя предмет посуды на кухню. Шоколадное суфле уже остыло, но оно по-прежнему вкусное. Клаус и Элайджа тихо разговаривают, но когда ты возвращаешься, Клаус сразу же переключает свое внимание на тебя.       — Я наложу на твой дом заклинание недоступности, — говорит он. — Вампиры и так не смогут войти, пока ты их не пригласишь, но заклинание защитит тебя от их союзников-ведьм и людей. Пока ты не выйдешьиз дома, никто не сможет его найти.       — Значит ли это, что я даже не могу выйти на крыльцо?       Клаус выглядит почти извиняющимся.       — Боюсь, что так.       — Ну, — неохотно соглашаешься ты, — ладно.       — Это не должно затянуться на долго, — говорит он с острой ухмылкой. — Думай об этом как о длительном отпуске.        Ты полагаешь, что могло быть и хуже.       — Хорошо, — грустно соглашаешься ты, но затем вспоминаешь, что было бы неплохо поблагодарить того, кто пытается спасти твою жизнь. — Спасибо. — На этот раз тот, кто пытается тебя убить даже не он сам.       — Всегда пожалуйста, — мягко говорит Клаус.       Элайджа встает со своего места и поправляет пиджак.       — Составь список всего необходимого, я все куплю, — говорит он. На этот раз ты улыбаешься искренне. (Элайджа не может не располагать к себе.)       — Спасибо, Элайджа. — Тебе кажется, что он улыбается тебе в ответ.       — Извини, но мне пора, — извиняется он, — нужно встретится с ведьмами.        — Приходи еще.       — Обязательно, — обещает он. «Тебе бы хотелось увидеть его снова», — неохотно понимаешь ты. У тебя давно не было такого простого человеческого общения. (Ну, что он вампир не имеет значение, думаешь ты.) ты замечаешь, что Клаус смотрит на тебя, улыбаясь.       — Я вижу, тебе нравится мой брат, — говорит он, откидываясь на спинку стула.       — Настолько насколько мне может нравиться вампир.       — Он лучший из нас, — размышляет Клаус, — или ему нравится таким притворяться.       Ты закатываешь глаза. — Разве у тебя нет дел поважнее, чем пытаться испортить мое мнение о единственном члене твоей семьи, который мне хоть чем-то нравится?       — Ты хочешь сказать, что я тебе не нравлюсь? — Клаус смеется. — Я думал, у нас с тобой больше общего.       Ты смотришь на него. Все веселье пропадает. Тебя мучает главный вопрос.       — Клаус, — тихо спрашиваешь ты, — Зачем ты это делаешь?        Тебе не хочется переоценивать себя. И, в конце концов, понять свою значимость для него.       (Самокопание, как ты слышала, иногда является благословением, иногда — проклятием.)       Ты помнила, что ответила Деймону. Ты никто.       Его ледяные голубые глаза встречаются с твоими.       — Называй это моей прихотью, — говорит он, и это абсолютно ничего не проясняет. Он что-то увидел в твоем лице (не разочарование, убеждаешь ты себя), потому что продолжает. — Когда ты доживаешь до моего возраста, — признается он, — капризы — одна из немногих вещей, которые остаются. Вечность — это долгий срок, чтобы не баловать себя.       — Что произойдет, если ты передумаешь? — спрашиваешь ты. — И ты решишь, что позволить Сальваторе убить меня — не такая уж большая потеря?       Клаус смотрит на тебя с нечитаемым выражением лица.        — Ладно, — говорит он, — даю слово, что я позабочусь о том, чтобы тебе не причинили вреда, пока ты не попытаешься навредить моей семье.       Ты удивлена. — Я бы никогда.       Клаус наклоняет голову, изучая тебя.       — Не зарекайся, — бормочет он.       — Ну, я думаю, не все из вас бездушные убийцы.       Клаус только посмеивается над этим и пятится от тебя.       — Я скоро вернусь, — обещает он, используя «Специальный прием Клауса» и исчезает прежде, чем ты успеваешь моргнуть, а в гостиной остается лишь легкий ветерок.       Ну, видимо, теперь тебя ждет домашний арест.