-----
Итак, время для них течёт своим чередом: медленно, но верно.-----
Проходит пять часов.-----
Десять часов.-----
Двадцать.-----
Тридцать.-----
Сорок. Определять время сложно, даже если ориентироваться на примерное количество часов, необходимых для сна. Кто бы мог подумать. Тиканье проклятого предмета немного помогает, но всё равно. Времени проходит достаточно много. Всё именно так, как и пророчил Сатору. Но чего он точно не ожидал, так это того, что проклятия будут реагировать со скоростью черепахи или чего похуже. Ну и ладно. А что касается Особых уровней, у которых есть власть буквально манипулировать временем, что до этих ничтожных проклятых тварей, сделавших из них заложников в плену, то они, конечно, тянут время. — Ты и в самом деле оскорбляешь каждого, кто попадается на твоём пути, — говорит Гето. — Я произнёс последнее вслух, да? — безапелляционно спрашивает Сатору. В любом случае, их ситуация не так уж и плоха. Из всего разнообразия мест, куда они могли угодить, это далеко не самое худшее. По крайне мере, они не застряли в прогнившей хижине с решёткой на потолке. И вдобавок к этому — ему весело. Если Сатору оглянется назад, на свои детские годы — бесконечное количество нарезанных тонко, как бумага или хорошая ветчина, воспоминаний, когда он был пленником в своём доме — то поймёт, как сильно ненавидел это. Это было скучно. Занудно. Это не давало ему покоя. Ему никогда по-настоящему не нравилось сидеть на одном месте, находиться в ограниченном пространстве и в принципе быть одному. Теперь же в нём что-то начинает меняться. Ребёнком он бы никогда с этим не смирился. Можно назвать это влиянием Гето. Или внезапным наступлением зрелости. Но Сатору со временем становится всё легче и легче находиться в одном и том же замкнутом пространстве. И это даже как-то приятно — просто шататься по комнатам, читать всякую чушь, копаться в вещах, надоедать Гето и нести полную околесицу. Кто же знал, что его развитие пойдёт по такому пути. Это обескураживает. Общение с Сугуру Гето разрушило его как личность. И Сатору понимает, что он совсем не против. Так что они просто убивают время. Продумывают свой план. По очереди спят, когда им это нужно, встают, когда высыпаются, тренируются направлять и концентрировать свою проклятую энергию. А ещё обсуждают проклятия. Джишин, Особый уровень, связанный с землетрясениями, и другой Особый уровень, который способен управлять временем. Вспоминают про ту женщину. Гето даже умудряется опознать в ней проклятого духа Кучисаке-Онна. Возможно, в их компании есть ещё кто-то; хотелось бы, чтобы этот кто-то был только один. Также Сатору и Гето просто разговаривают. О чём-то вроде: — Если ты сожрёшь те проклятия, — интересуется Сатору, — это будет считаться за еду? — Нет, идиотище, — отвечает Гето. — В них нет питательных веществ. Или: — Ты слышал что-нибудь о Короле проклятий? — спрашивает Сатору. — Ну, о том чуваке с пальцами. Разве этот титул не должен быть у тебя, раз ты умеешь манипулировать проклятиями и всё такое? — Что это за логика странная? Или: — Как думаешь, если я зачешу волосы наверх, это добавит мне роста? — Даже если добавит, — отвечает Гето, — это всё равно не станет твоей самой раздражающей особенностью. — Эй! Это подло. Я тебе прямо сейчас могу сказать, что девчонки по мне тащатся, — заявляет Сатору. — Помнишь одну из них, ту, которая вручила тебе любовное письмо, чтобы ты передал его мне, когда мы впервые встретились? Вот доказательство! — Наверное, мне следовало попросить её проверить зрение перед этим. Или слух. — …Ты просто смеёшься надо мной сейчас. — Я бы никогда, — непринуждённо говорит Гето и улыбается так, что становится понятно, что именно этим он и занимается. Все их разговоры, по сути, сводятся к одному: Сатору изо всех сил старается вывести Гето из себя. Он никогда в этом не признается, но всё это делается скорее для того, чтобы Гето перестал быть таким вечно напряжённым и отстранённым. Метод сомнительный, но, кажется, вполне рабочий. А ещё, по какой-то неведомой причине, Гето стал… как бы странно это ни было, немного мягче. Может быть, это просто воображение у Сатору разыгралось, но колкости Гето теперь не такие резкие, а в обидных словах меньше яда. Бывает, что он серьёзно отвечает на вопросы Сатору, а иногда сам Сатору ловит его на том, что он отворачивается, чтобы безуспешно спрятать слабый намёк на улыбку после того, как Сатору сказанул что-нибудь этакое. Или чувствует пристальный взгляд Гето на своей спине, следящего за каждым его движением, когда тот думает, что Сатору не смотрит; от этого взгляда как обычно жжёт кожу, но ненависти в нём уже не чувствуется. И от этого немного волнительно. Но… ладно. Всё в полном порядке. Скорее всего, это обусловлено их вынужденной близостью и необходимостью терпеть общество друг друга или чем-то в этом духе. В подобных ситуациях, в конечном счёте, между вами и человеком рядом с вами установится взаимопонимание и вы станете достаточно откровенны друг с другом. Почувствуете чужой ритм жизни, разделяя пространство, в котором живёт другой. Помимо всего прочего, Гето всё так же не хочет, чтобы Сатору приближался к его ране. Такие дела. — Ну что ж, — бормочет Сатору. Не всё ли равно. Сейчас им необходимо сосредоточиться на том, чтобы пережить эти дни. Гето восстанавливается быстро, всё заживает хорошо благодаря времени и лекарственным травам из аптечки, так что Сатору по этому поводу особо не переживает. Как оказалось, единственное, что его волнует, — это отсутствие еды. В общей сложности прошло уже четыре дня с тех пор, как они ели в последний раз. По крайней мере, у них хотя бы есть возможность пить. Гето пришёл к выводу, что вода, скорее всего, не заражена, так как система водоснабжения используется одна для всего района с его роскошными кирпичными домами. «Мы так и так умрём, если не будем пить», сказал он, и это было достаточно убедительно. Но ни один из них раньше так долго не ел. То, что Гето до сих пор не проявляет ни малейших признаков усталости — его движения совершенно обычны, ему хватает энергии тренироваться и язвить — кажется чудом самообладания, но Сатору предполагает, что в конечно итоге и на нём это отразится. От голода не убежишь. Но это тоже не страшно. В наихудшем сценарии Сатору сможет продержаться за них обоих. В конце концов, я сильный, верно? Разве не для этого он был рождён? Он сможет выдержать все испытания. Он не настолько уставший, истощённый и вымотанный. Такие мелочи никогда не одержат над ним верх — только не над ним.-----
До тех пор, пока не наступает третья ночь. — Сколько у тебя всего проклятий, Сугуру? В эту третью ночь Сатору лежит на простынях, закинув ногу на ногу и сложив руки за головой. Гето же стоит у изножья кровати, одетый в чёрные штаны и ещё более тёмного цвета рубашку с длинными рукавами. Его волосы распущены, лишь несколько прядей собраны в пучок. За последние дни стало значительно холоднее. Даже световых шаров, наколдованных Сатору, уже недостаточно, чтобы удерживать тепло в помещении. Холод пробирается под кожу, прячется в тёмных углах, но Гето он, похоже, совсем не беспокоит. Он носит меньше слоёв одежды, чем, по мнению Сатору, необходимо, и не дрожит так сильно, как раньше. Он даже не жалуется. Иммунитет у него что надо. — Три сотни, — отвечает Гето. — А что? Сатору одобрительно хмыкает. — Какие самые сильные? — Почему ты об этом спрашиваешь? — уголок рта ползёт вверх. — Готовишься к тому, чтобы снова мне проиграть? — Эй, у твоего самого-пресамого сильного проклятия всё равно нет шансов. — Не знал, что у тебя такая плохая память, — говорит Гето. — Кто из нас стабильно проигрывает во время спаррингов? — Не так уж и стабильно, — под нос бурчит Сатору, скрестив на груди руки. — Вообще-то, я проигрываю только в рукопашном бою, а это совсем другое. — Круче от этого ты не становишься. — Да без разницы! Ответь на мой вопрос, Сугуру, — капризным голосом прерывает его Сатору. — Какие из твоих проклятий самые сильные? Осуждающий взгляд, брошенный на него, портит дёргающийся от сдерживаемого смеха уголок губ. Гето садится на край кровати и скрещивает руки. — Есть дракон, — без особых колебаний говорит он. — Обзавёлся им в прошлом году. Он довольно крепкий и может прокусить что угодно. И летать умеет. Для чего ты спрашиваешь? — Я просто любознательный, — притворно обижается Сатору. Но, увидев, как Гето закатывает глаза, добавляет гораздо более мрачным голосом: — На всякий случай хотел узнать. Чтобы было понятно, на что рассчитывать в нашей битве. — Хм, — глаза Гето искрятся весельем. — Могу натравить их на тебя хоть сейчас. Просто чтобы посмотрел. — Ага. И тогда ты останешься без них. — Точно? — происходящее его явно забавляет. Всего неделю назад, до того, как их отправили на миссию, Сатору был бы уже в ярости, но теперь ему просто не по себе. За последнее время Гето стал на удивление снисходительным к нему. Стал более отзывчивым, стал в принципе воспринимать его иначе. Кажется, он уже начал понимать, какие из вопросов Сатору хотя бы наполовину серьёзны, а какие заданы с единственной целью подразнить его; и из-за всего этого Сатору путается в своих чувствах, и ему… как-то некомфортно от перспективы того, во что это выльется. — Так, — после деликатной паузы продолжает Гето, — ещё у меня есть проклятие, которое вызывает огонь, — он склоняет голову к плечу и смотрит в потолок, вспоминая. — Ещё одно похоже на льва. Есть проклятие, которое может погрузить всё вокруг во тьму, хотя в нашей ситуации это как-то бессмысленно. Ещё есть очень прочное… И тут Сатору оглушает. Он испытывал это и раньше. Тогда, два месяца назад, когда у них с Гето был первый спарринг на тренировочной площадке. Резко навалившаяся усталость, недостаток кислорода в лёгких. Во время одной из миссий такое тоже было: той, где он закрыл ребёнка, когда встретил Утахиме, я услышала сообщения о том, что здесь объявились проклятия, поэтому и пришла, когда холодно до ужаса, когда тяжесть в груди и ощущение тревоги в животе… — …слышишь меня? — доносится голос Гето. — Эй. Сатору поднимает глаза. На него в упор смотрит Гето, в его сведённых бровях угадывается беспокойство. Сатору смотрит в ответ, пару раз моргает, силой пытаясь привести дыхание в норму. — Кхм, — покашливает Сатору. Пытается сделать вдох, перед глазами всё плывёт. Успокойся. Успокойся, успокойся, успокойся. — Да-да, я в порядке. Что-то не так? Гето прищуривает глаза; узкие и опасные, они напоминают стилеты. — Разве ты не знал, что пялиться на людей неприлично? — голос у Сатору не такой уверенный, как хотелось бы. — Кто вообще захочет на тебя пялиться? — спрашивает Гето. — С тобой что-то случилось?.. — Что ты имеешь в виду? — У тебя… — Гето хмурится, тяжёлым взглядом буравит Сатору, словно пытаясь его вскрыть. — У тебя снова поднялась температура? Ты какой-то… — Да всё со мной нормально! — пренебрежительно отмахивается Сатору. — О чём ты вообще беспокоишься? Я в порядке. Вот, видишь? — для пущей убедительности он вскакивает с кровати, чтобы впечатлить Гето тем, как устойчиво он стоит на ногах. Указав на себя рукой, говорит: — Ничего со мной не случилось. — Но… — Сугуру не стоит так волноваться, — жизнерадостно произносит Сатору и идёт — точнее, почти бежит — в ванную, — или у тебя появится ещё больше морщин! Всё, я в душ! — и он захлопывает за собой дверь, не дав Гето возможности вставить хоть слово. …Блядь. Сатору с трудом сдерживает рвущийся из горла недовольный стон. Наклоняется над раковиной, безвольно опускает голову и, оперевшись локтями на фарфор, ждёт, когда его лёгкие снова наполнятся кислородом. — Вот дерьмо, — шепчет он, — что это за… Что это за хрень была? Закрывает глаза. Головокружение ослабевает, возвращается связность движений, выравнивается дыхание, точно так же как это было тогда, на тренировочной площадке. Сатору переносит вес тела на раковину и ждёт еще несколько минут, пока ему не становится легче стоять. После этого выпрямляет спину. Ему требуется ещё время, прежде чем подойти к ванне и повернуть кран, чтобы набрать горячей воды. Пока ждёт, снимает с себя одежду. В ванну же ложится только тогда, когда вода начинает достигать уровня груди. Она обжигающе горячая, почти кипяток. Сатору погружается в неё по подбородок, вымывая невероятную усталость, охватившую всё его тело до мозга костей. В дальнем углу ванной мерцает свеча. Четыре дня. Всё из-за этого? Прошло четыре дня с тех пор, как они ели в последний раз. Отсутствие еды — и особенно сладкого — оказалось губительнее, чем он думал. Ему казалось, что уже прошёл тот этап, когда он мог чувствовать голод. Теперь есть только болезненная пустота в желудке, тело приняло решение лгать самому себе, чтобы не было паники от того, что умираешь, думает он, прикрывая глаза от пара. У него даже появились проблемы со сном. Всё из-за этого, так ведь? Последствия вынужденной голодовки? …Молодой господин. Если взрослые увидят, что молодой господин сидит вот так, раздаётся голос в его голове, они очень разозлятся, вы же знаете это. Сатору открывает глаза. Муцуко… Он очень давно о ней не вспоминал. Почему в его памяти всплыл именно этот момент? Честно говоря, он весьма рад, что сейчас здесь нет никого из членов его семьи и никто не может увидеть его таким. Представляю, какой бы поднялся шум, думает Сатору. О нём всегда рассказывали приукрашенные истории, распространяли слухи о его способностях и силе, придумывали небылицы о нём самом, щедро делясь выдумками с любым, кто готов был слушать. Его кожу называли белоснежной, а глаза — двумя морями, ведь гораздо легче обожать мальчика, если он гармонично сложен, если он красив, если он — само совершенство. Как будто Сатору для них является чем-то вроде ориентира, олицетворения сыновьей почтительности. — Какая тупость, — бормочет он. Ну и ладно. Ясно как божий день, что он просто думает обо всякой ерунде. Может, это побочный эффект голодания или чего-то в этом роде. И это круто. Весело. Его смерть будет такой жалкой. Пожалуйста, помни, Сатору Годжо, что тебе повезло родиться именно в этой… Сатору поднимается на ноги и переступает через бортик, вода выплёскивается из ванны, стекает по стенкам, и её плеск эхом отражается от кафеля. Так, в данный момент это не имеет значения, думает он, глядя на себя в зеркало. Что хорошего может сделать его клан сейчас? Ни-че-го, сладкий мой. Не имеет значения, сколько мёда они намажут на свои слова, ответ останется прежним. На него нацелены проклятия особого уровня, за его голову назначена награда, и они действительно ни черта с этим не будут делать. Всё из-за этого, так ведь? Из-за награды, назначенной за него с рождения? Их ловушка слишком ловко продумана и слишком рискованна ради чего-то настолько ничтожного, как слава. Гето об этом не упоминал, не затрагивал эту тему вовсе и ни разу даже не высказал предположения, что всё это происходит из-за награды за голову Сатору. Оно и к лучшему, решает он. По какой-то неведомой причине Сатору неловко обсуждать это. Вытершись, он оборачивает полотенце вокруг талии, подходит к раковине и тянется за стопкой одежды, которую он оставил… …как вдруг его нога проскальзывает по полу, и он теряет равновесие. — Ай! Сатору падает — несуразно, с сильным грохотом — прямо на спину, под ним жалобно скрипит плитка. Зубные щётки и какие-то флакончики разлетаются по раковине, за которую он пытался схватиться, чтобы удержаться на ногах. — Бля, — морщась, шипит Сатору. — Вот чёрт! Его разум моментально затуманивается. Несмотря на сильное головокружение и слабость, Сатору удаётся убедиться, что он ничего не сломал. Спина и задница, конечно, болят, да и на бёдрах, вероятно, останутся синяки, лодыжка ещё ноет, но ничего не сломано и не растянуто. — Просто потрясающе, — вполголоса говорит он. Хватается рукой за ванну, пытается встать… И тут распахивается дверь. Сатору удивлённо хлопает ресницами. Это Гето. Он сверлит Сатору взглядом, вцепившись в дверную ручку. Выглядит так, будто он не дышит или изо всех сил пытается себя контролировать. — Ты… — с напряжением в голосе говорит он. — Что произошло? — Эм… — ещё пару секунд Сатору заторможенно смотрит на Гето, а потом берёт себя в руки. Прочищает горло и как можно непринуждённее машет рукой. — Ой, да ничего такого, я просто… просто поскользнулся, вот и всё. Всё в порядке, в полном. — Ты… — Ничего не растянул и не повредил, — опережает его Сатору. — Всё хорошо. Гето, сомневаясь, хмурит брови. — Сугуру всегда парится по пустякам, — дразнится Сатору. — Знаешь, ещё чуть-чуть, и давление подскочит до небес. Если я… А затем, внезапно, выражение лица Гето становится безучастным. Линия его рта разглаживается, тело застывает, и лишь на мгновение в глазах мелькает что-то нечитаемое. Сатору непонимающе моргает, а потом опускает взгляд на себя и понимает, что из одежды на нём только полотенце, обмотанное вокруг талии и даже не прикрывающее колени. По телу пробегает тёплая волна. — Ой, — заикаясь, говорит Сатору. — Я… ты не мог бы… Выражение лица Гето не меняется. Наступает недолгое молчание, во время которого они неподвижно застывают на своих местах. Сатору весь натянут как струна, потому что его застигли врасплох настороженность на лице Гето и его потемневшие глаза. Он уже открывает рот, готовый заполнить эту тишину чем угодно, неважно чем, но Гето делает шаг вперёд. Всего три секунды, и вот он уже опускается на колени рядом с Сатору. — А? — спрашивает Сатору. — Что ты… Непонятно почему, но он ожидает чужого раздражения или насмешки, а то и строгого выговора, от которого воздух между ними превратился бы в лёд. Вставай, чтоб тебя, что это ты тут устроил? Но вместо этого Гето обхватывает его лодыжку — ту, которая неуклюже согнута и ноет, — медленно и бережно поднимает её и укладывает к себе на колено. — Эй! — взвизгивает Сатору. К щекам мгновенно приливает кровь. От горячего пара в ванной почему-то становится трудно дышать, и, вдобавок ко всему, полотенце на нём завязано слишком свободно для того, чтобы чувствовать себя комфортно. — Сугуру, что ты делаешь?! Гето не встречается с ним взглядом. И голос у него чересчур спокойный, когда он, не сводя глаз с лодыжки Сатору, говорит: — Проверяю, не растянул ли ты её на самом деле. — Что за… — Дай мне нормально посмотреть, — требовательно говорит Гето. Звук его голоса звенит у Сатору в ушах. Гето держит его ногу обеими руками мягко, но крепко. — Не дёргайся. Сатору стискивает зубы. Он знает, что это не более чем дурацкая животная реакция, что-то вроде как у зайца, ищущего укрытие; Сатору кладёт руку на стоящую перед ним ванну, и в его венах вскипает кровь. Глубоко в животе и по бёдрам разливается тепло. Господи, в каком смущающем положении ему приходится находиться… но тут Гето проводит большим пальцем по тому месту, где боль постепенно затихает, делает это нежно, как будто под его руками туго натянутая струна — и по позвоночнику Сатору пробегают мурашки. Просто нет, сказал тогда Гето. Находясь в смятении от всего этого, Сатору сдерживает готовые сорваться с губ вопросы. Почему ты не хотел, чтобы я осматривал твою рану? Что тогда сейчас происходит? Он не может вспомнить, чтобы Гето хоть когда-то обращался с ним подобным образом. Не надо так, не надо, чтобы его руки так ласково прикасались к нему, будто он собирал осколки чего-то ценного, будто кто-то поручил ему отнести груду сокровищ в более безопасное место. — Тебе не… — тихо говорит Сатору, — тебе не обязательно относиться ко мне так бережно. — О да, — саркастично отвечает Гето. — Ты же сам к себе очень бережно относишься. — Я в порядке. — Ты будешь в порядке, когда я это скажу, — Гето поднимает на него глаза. — Знаешь, как сильно раздражает, когда ты притворяешься? Сатору молча смотрит на него в ответ. Гето спокойно выдерживает его взгляд, так же молча и непреклонно, а потом осторожно опускает его ногу на пол, явно довольным тем, что ничего подозрительного не обнаружил. Сатору никогда в этом не признается, но он в ту же секунду начинает скучать по этому прикосновению. — Вот видишь. Я же говорил, что со мной всё в порядке. — Угу. Продолжай повторять это, и, возможно, однажды я тебе поверю. — Так мало веры в меня. — Ты единственный, кто ведёт себя настолько легкомысленно. Даже сейчас, когда мы в ловушке, — говорит Гето. — И не только сейчас, в любой ситуации, на самом-то деле. — Это называется оптимизмом. — Больше смахивает на отрицание действительности. Обиженно надув губы, Сатору говорит: — Да что с тобой сегодня, Сугуру? — он решает подразнить его, потому что чувствует себя каким-то раздражённым. Ему неуютно под тяжестью взгляда Гето, и слова начинают вылетать из него неконтролируемым потоком: — Ты ведёшь себя странно. Разве ты меня не избегал? Думаешь, что я не заметил, как ты пытался не подпускать меня к своей ране? А потом ты переобуваешься и делаешь это, — увидев удивлённое выражение на лице Гето, Сатору отворачивается и начинает увлечённо рассматривать мокрую точку на затирке. — Хотя до сих пор, — добавляет он едва слышно, — так и не называешь меня по имени. Давай, разве мы уже не стали друзьями? Не сблизились в эти тяжёлые времена? Я бы сказал, что это гарантирует… — Сатору. Сатору застывает. Поднимает глаза. Гето изучающе смотрит на него сверху вниз, не отрывая взгляд. Фокус его внимания сужается с целой комнаты до одного Сатору. А потом медленно, словно приманивая одичавшее животное: — Сатору, — шепчет он. — Ты же хотел, чтобы я это сказал, не правда ли? Как рыба, выброшенная на берег, Сатору беззвучно открывает рот. — Я… — запинаясь, говорит он. Его голос звучит хрипло, и всё, что Сатору хочется сделать — это прикусить язык, чтобы не наговорить лишнего. Но вместо этого он отводит глаза, в то время как громкий стук его сердца отдаётся в ушах. — Уходи. От тебя это странно слышать. Взгляд Гето задерживается на нём. Но только на мгновение. Затем он поднимается на ноги. Сатору разглядывает плитку под собой, капельки воды на ступнях. Он едва успевает утихомирить бешеный стук в груди, как ему на колени неожиданно что-то падает. Переводит туда взгляд. Это форма Гето. Его куртка, если быть точнее. Они оба постирали свои вещи в тот день, когда смогли принять душ, и после этого носили одежду, найденную в доме. К этому моменту форма Гето высохла, и от неё теперь приятно пахнет свежестью и теплом. — В комнате холодно, — говорит Гето. — Надень это поверх своей одежды. После этого он разворачивается и выходит из ванной. Сатору ждёт, пока закроется дверь и стихнут все звуки за ней, прежде чем приступить к делу. Опираясь локтями о ванну, он подтягивает себя вверх и встаёт. В лодыжке немного странные ощущения. Такое бывает, если неудачно наступить на ногу, но в целом ничего серьёзного. Он несколько раз прокручивает её в разные стороны и старается на всякий случай не переусердствовать, когда ставит её на пол. Кожу до сих пор покалывает от прикосновения Гето. — Проклятье, что я вообще… — бормочет Сатору и даже не может закончить фразу. Он вытирается. Надев сначала свою одежду, а потом куртку Гето поверх неё, выходит. В комнате холодно. И этот холод просто невыносимый, хотя за спиной всё ещё чувствуется тепло из ванной. Свеча в углу тускло освещает спальню, отбрасывая длинные тени на пол и стены. На кровати, прислонившись спиной к изголовью, сидит Гето с книгой в руке. Он сразу поднимает внимательные глаза, как только слышит шаги Сатору у двери. Медленно моргает. А потом, голосом таким низким и дразнящим, какого Сатору никогда у него не слышал, говорит: — Выглядишь отлично в моей форме. — Я выгляжу отлично в чём угодно. И без всего тоже, — выпаливает Сатору, не задумываясь, и в ту же секунду прижимает руки к груди, чтобы не дать сердцу из неё выпрыгнуть. От этих слов Гето становится странно притихшим. Сатору пользуется этой возможностью, чтобы проделать путь до своей половины кровати. Тусклый свет от свечи подрагивает, когда он ложится на матрас и опасливо натягивает на себя одеяло; в воздухе повисает гнетущая атмосфера. Гето молчит. Молчит и повернувшийся к нему спиной Сатору. Наступившая в полумраке тишина неприятно давит своим весом, вызывая напряжение у обоих. Ни единого слова не сказано вслух, но это непонятное затишье ощущается как прелюдия к чему-то важному, как намёк на что-то, отложенное им на потом… и всё это так глупо, не правда ли? Гето всего лишь мальчишка, его ровесник. Даже то, что визуально он выглядит взрослым и отстранённым, негромко разговаривает и поворачивает лицо в профиль, когда улыбается; даже то, что он из тех людей, которые способны управлять другими, не повышая голоса, — не делает его старше Сатору. Он тот, чьё тепло притихший и неуверенный Сатору может почувствовать. Тот, чьи прикосновения до такой степени ласковые, что внутри вспыхивает пламя, и кто знает, что случится, если он сожмёт пальцы сильнее. Нежный настолько, что у Сатору нет права даже просить об этом. Сатору смыкает веки. Он не ждёт, когда дыхание Гето выровняется, или когда тот сдвинется с места. Не ждёт ничего, что могло бы принести ему успокоение. Он просто закрывает глаза и считает про себя, мысли хаотично мечутся в голове — и постепенно уносятся прочь.-----
Сатору забывается беспокойным сном. Погружается в мир грёз, краски становятся тусклее, а звуки — глуше. Вот он сидит в банкетном зале, выпрямив как надо спину и положив ноги на бамбуковую циновку. На нём кимоно со стрекозами. Повсюду люди. Он узнаёт всех: помнит их лица с того времени, когда ещё жил в поместье Годжо. Они бессмысленно слоняются из угла в угол и разговаривают неотличимыми друг от друга голосами. В другом конце комнаты абсолютно неподвижно сидят его родители, такие же безликие и бледные, какими были их предки. Но никто с ним не заговаривает. Никто не осмеливается, даже те, кто украдкой на него поглядывает. Он смутно уверен в том, что ему нужно что-то услышать и увидеть, но не знает точно, что это. А в тот момент, когда Сатору начинает шевелиться, все оборачиваются, чтобы посмотреть на него. Голоса затихают. Его мать наклоняет голову. «Тебе лучше проснуться, дорогой, — мягко говорит она. Пустота на её лице трансформируется в коварную ухмылку. — У тебя гости». Сатору вздрагивает, просыпаясь. Рядом с ним крепко спит Гето. Ещё до того, как глаза Сатору привыкают к темноте, он понимает, что они здесь теперь не одни. Вон там, на потолке. Перед его лицом, прямо над кроватью, находится существо. Оно чёрное и грязное, с его плоти кусками свисает кожа. Это вроде человек, решает Сатору, только вот руки и ноги у него как будто приклеены к потолку — похоже, что существо ползает, как паук, — а к спине привязано множество часов, утягивающих его к земле. Оно висит головой вниз, и эта голова, свободно болтающаяся на шее, смотрит на Сатору в упор. На ней нет ни глаз, ни рта. Только чёрная, безликая оболочка. Всю комнату обдаёт холодом. Наверное, Сатору издал какой-то звук. Он в этом не уверен, потому что запомнил только то, как выставил перед собой обе руки и сложил пальцы, готовый атаковать… …и тут существо исчезает. — Сатору? — в разгар событий просыпается Гето. Он садится прямо и кладёт руку на спину Сатору. — Сатору? Сатору. — Это… — Сатору судорожно выдыхает. — Я… Но на потолке больше ничего нет. Проклятие пропало. — Что случилось? — спрашивает Гето. В его голове слышатся тревожные нотки. — Эй. Там ничего нет. На бетонных стенах не осталось ни малейшего следа от проклятой энергии. По коже пробегает сросшийся с темнотой холод. Но ему же это не привиделось. Точно не привиделось. Сатору убеждён, что это было второе проклятие особого уровня. Его охватывает медленно растущее чувство удовлетворения. Тот самый грёбаный запах, та же самая мрачная энергия, что и от часов. Оно было здесь, оно наблюдало за ними, ожидая, пока они сделают ход. Сатору поворачивается к Гето. Резкий прилив адреналина заставляет сердце бешено колотиться под рёбрами. — Они идут, — предупреждает он.-----
— У Шестиглазого хорошая реакция, не так ли? — говорит Джишин. Заходящее солнце за окном окрашивает в красный улицы Токио. Джишин стоит на крыше соседнего дома, засунув руки в карманы, и улыбается существу, которое только что появилось из-за завесы. Придавленное тяжестью часов на спине, оно ползёт по стенам, наворачивает по ним круги, прежде чем медленно приблизиться к Джишину. Если не приглядываться, то можно было бы подумать, что это собака. — Они ели? Существо с пустым и лишённым черт лицом утвердительно кивает головой. Губы Джишина изгибаются в улыбке. И мгновение спустя он приходит в движение. Взмывает в небо, навстречу ледяному, колючему ветру. Токио, думает Джишин, чувствуя, как внутри разливается бодрящий холод, не такой уж и большой город, если разобраться. Большинство зданий и зданиями-то назвать нельзя; их силуэты разбросаны по моей земле, они крошатся по краям и проваливаются вниз. Бесполезный металл распадается на части. Это быстро наскучивает. Как и жалкие людишки. Джишин несётся выше и выше, пока не достигает предела. А потом камнем падает вниз, направляясь к завесе, и клянётся разверзнуть землю на своём пути.