I'm in love with a sin

Следующие несколько дней Юнхо пребывал в состоянии эмоционального диссонанса и совсем не знал, как с ним справляться. С одной стороны, ничего не изменилось. Жители особняка продолжили придерживаться заученных Чоном наизусть привычек, лишь изредка поражая удивительными способностями, которые раньше тщательно скрывали. С другой, изменилось абсолютно всё. В первую очередь, в самом Юнхо. Да, он пообещал себе разобраться в том, что происходило между ним и вампирами, но опять только и делал, что неосознанно бежал от ответа. Работа над проектом вновь стала отличной отговоркой. Чон убеждал себя, что это было тем единственным, что до сих пор держало его в поместье, и всячески пытался отрицать, насколько сильно его волновали собственные чувства. Было сложно, неимоверно сложно свыкнуться с той мыслью, что Уён и Сан всё это время дурили ему голову, будто намеренно пользуясь ослепляющей страстью в корыстных целях, втягивая в любовные игры и заставляя окончательно терять себя. Не лучше дела обстояли и с Ёсаном. Теперь сомнений в том, что он знал о влюблённости Юнхо, не осталось никаких, как и какой-либо надежды на взаимность. И чужое безразличие, ещё более выразительное после признания, стало точкой невозврата: профессора Кана не интересовало в парне ничего, кроме хорошо проделанной работы. Чон не знал, что с этим всем делать. Как себя вести, что говорить, куда спрятаться. Даже когда его оставляли наедине, давая время свыкнуться с недавними открытиями, он всё равно чувствовал, что за ним постоянно наблюдают, и это ощущение тотального контроля лишь сильнее обескураживало. Юнхо, по-своему отчаявшись найти объяснение своим чувствам, всё же решил дознаться до сути вещей. Если он не мог понять себя, то стоило хотя бы попробовать разобраться в том, каково было жителям особняка. И, к большому удивлению, вампиры без утайки поделились своей историей. Первыми, к кому Чон пришёл за объяснениями были старшие. До этого разговора он мог лишь представить, насколько древними были Сонхва и Хонджун, но все его догадки и рядом не стояли с правдой. Пак по праву считался одним из самых старых вампиров, ныне живущих на земле. Своё обращение он помнил смутно и мог наверняка утверждать лишь то, что обративший его вампир спас из стычки времён гражданской войны, предшествующей объединению страны под властью правителей Корё. С Хонджуном они познакомились уже парой веков позже при дворе вана Тэджона. Ким был учёным мужем, что оказался на пороге смерти из-за свирепствовавшей тогда болезни, но был обращён неким вампиром, что после бесследно исчез. Распознав друг в друге тайную силу, Хонджун с Сонхва решили объединиться, и тогда впервые приняли решение посвятить себя истории. Юнхо был тронут рассказом и преданностью делу и после этого долго сидел в архиве, рассматривая древнюю коллекцию будто совсем другими глазами. Разговор с Саном случился сам собой: они вместе разбирали книги и альбомы, чтобы найти что-то интересное для онлайн-секции, и Юнхо наткнулся на фотографии, на которых не сразу признал Чхве. Однако в том, что это был он, не было никаких сомнений. С выцветшей фотографии на него смотрел щупленький парень в армейской форме не по размеру, но сияющий целеустремлённостью. Такое пламя в глазах ни с чем было не перепутать, и Юнхо без труда представил, как этот юноша впервые бросился в бой, не боясь неминуемой гибели. Сан уловил реакцию Чона, присел рядом и ностальгически улыбнулся. — Я был слишком молод, чтобы вступить в силы сопротивления. Пришлось подделать документы, чтобы пройти комиссию и выйти на службу. Юнхо понимающе кивнул: парень на фотографии и правда выглядел ребёнком по сравнению со статными военными. — Ко мне всегда относились, как в младшему брату, заботились, опекали и всё время держали в тылу, — он с теплотой рассматривал фотографии, водя пальцами по плёнке, защищающей хрупкие снимки. — Только вот моё тогдашнее упрямство было сильнее приказов, и однажды мне всё же удалось вырваться вперёд. Вампир замолк, оторвавшись от альбома, и тихо вздохнул. Юнхо едва не ахнул от удивления: в этот момент он впервые смог увидеть настоящего Сана — закалённого войной, умудрённого опытом, уверенного в своих целях. Это было совершенно новым впечатлением, которое заставляло что-то внутри Чона сжиматься. Он наблюдал, как завороженный, боясь упустить малейшую перемену. — Меня ранило спустя пару секунд, как мы ринулись в бой. Я вскрикнул от боли и подумал, что, стоит мне упасть, как я окажусь затоптан своими же товарищами, но падения не последовало. Меня подхватило и вырвало из гущи тел какой-то странной силой, а когда я наконец смог сообразить, что стряслось, увидел их. Чхве перелистнул страницу, и перед Юнхо предстал фотопортрет двоих — Сонхва и Хонджуна в штатском на развалинах какого-то древнего города. — Они едва успели вернуться из путешествия по Европе, когда всё началось. И первое, за что принялись, — это защита памятников и артефактов. Так-то они и попали в городок, где находился мой гарнизон. Я познакомился с ними по чистой случайности, и мы разговорились о истории гончарного дела. Мой род занимался этим до войны, и Сонхва поразительно много знал о технике мастеров нашего края. Они отговаривали меня ввязываться в надвигающийся бой, но во мне клокотала спесь, за которую мне пришлось бы поплатиться жизнью, если бы не Сонхва. — Это он обратил тебя? — Юнхо впервые решился вставить слово, и собственное любопытство казалось ему мелочным по сравнению с историей, что разворачивалась перед ним. — Да. Когда я уже думал, что оставались считанные секунды до конца, он сделал это. Они оба затихли. Чон так и не посмел спросить, во благо ли был дар Сонхва или во вред, потому что оба эти понятия умаляли масштаб событий. Обращение всё ещё было за пределами понимания Юнхо, и он не хотел судить о нём без знания дела. Тишину прервал хлопок двери и резвый свист, который можно было спутать с порывом ветра, но откуда ему взяться в глубине особняке? Когда же на диване материализовался Уён, вопросов не осталось никаких. Юнхо заторможенно подскочил. Он всё никак не мог привыкнуть, что Уён любил носиться по поместью на манер Флэша, снося с места то, что плохо стояло или лежало, и непременно получая за это от Пака. — Чего вы там застряли? — спросил Уён, нетерпеливо болтая ногой. — Кинчик сам себя не посмотрит, Уён сам себя не потискает. Он поднялся с дивана так же быстро, как опустился на него, и уже спустя секунду оказался рядом. — Чем занимаетесь? — поинтересовался он, просовывая голову между плечами сидящих рядом Юнхо и Сана, но его любопытство мгновенно иссякло, сменившись задумчивостью. — Вот чёрт. Сан-а, убери это. Воздух вокруг вновь дрогнул, и на этот раз Уён стоял с другой стороны стола с толстой папкой в руках. — Давно пора было сжечь весь этот хлам, — он просматривал страницы, судорожно перебирая документ за документом, едва ли заботясь об их сохранности, и от такого обращения у Юнхо защемило сердце. — Перестань, — он отложил в сторону альбом и сделал движение навстречу Уёну, но тот переместился в дальний угол архива, где, Чон знал, стояли какие-то коробки, которые его настоятельно просили не трогать. И почему-то на этих самых коробках стояли инициалы Уёна. Юнхо повёл бровью и посмотрел на Сана в поисках ответа, но тот лишь покачал головой. — Ён-а, пора поговорить, — из-за стеллажей донёсся недовольный стон и бурчание. От Уёна подобные звуки можно было услышать нередко, только вот сейчас он вовсе не шутил, а был не рад разговору на полном серьёзе. — А если я не хочу? — Думаю, Юнхо заслуживает знать. Последовало долгое молчание, в течение которого Чон то и дело переводил взгляд с дальнего угла архива на Сана, и обратно, будто пытаясь понять, что за странный безмолвный диалог завязался между двумя вампирами. — Пусть он сам скажет это. Юнхо окончательно потерялся в каких-либо догадках, и Чхве наконец-то удосужился хоть немного прояснить дело. — К жизни после обращения всегда непросто привыкнуть. Для Уёна это было вдвойне сложно. Не столько физически, сколько морально. — Я всё слышу, — звучало одновременно обиженно и злобно, и Юнхо поджал губы. С одной стороны, ему не хотелось поднимать тему, которая явно была болезненной, с другой — нужно было в конечном итоге узнать. Возможно, это стало бы ключом к пониманию чужих странностей. Поэтому, взвесив все за и против, Чон всё же решился сказать: — Уён, пожалуйста. Если ты готов… И вновь тишина. Вампир перестал даже шуршать бумагой и греметь вещами, и Юнхо подумал, что тот уже никогда не выйдет из укрытия, но Уён показался из-за стеллажей и проследовал к ним с низко опущенной головой. Он устроился напротив и чуть поодаль, будто это был не разговор, а допрос. — Это звучит эгоистично, но мне было слишком много, что терять. И если как у человека у меня ещё был выбор, то, когда я стал вампиром, его не осталось. Он разжал кулак, и Юнхо смог увидеть небольшой медальон на длинной цепочке. Металл успел выцвести и покрыться налётом; вероятно, о его сохранности не сильно-то и заботились. Уён щёлкнул крышкой, но она поддалась не сразу — и заглянул внутрь. Наверное, впервые можно было видеть его таким сосредоточенным и подавленным, и Юнхо очень хотел забрать свои слова обратно, не желая мучать парня, но Чон собрался с силами и продолжил: — Никто из нас не хотел войны, но ещё больше никто не хотел разделения. Когда же оно случилось, мы оказались по две стороны баррикад, и выбора уже просто не осталось. То, что казалось временной мерой, на деле оказалось грязной ложью. Страна поделилась на Север и Юг, друзья стали врагами, правые — неправыми. Когда это началось, меня отняли у семьи и увезли в окрестности Пхеньяна, чтобы промыть мозги и сделать пешкой нового режима. Я терпеть не мог это место и то, через что пришлось пройти: бесконечные муштровки, проверки на доверие, показательные порки, — и мечтал только о том, чтобы сбежать. Мне это удалось только спустя годы: во время одной из рабочих поездок с агитационной группой мне посчастливилось подкупить хозяина рыболовного катера, а дальше дело было за малым — инсценировать несчастный случай, чтобы избавиться от хвоста, и ждать отплытия. Я ошивался в порте с пару дней, продумывая план побега, когда наткнулся на Сана… и пропал. Меня разрывало между интересом к нему и жаждой вернуться домой, но последнее в итоге пересилило — и я приготовился к финальному броску. Но так и не смог. Уён сгорбился, будто воспоминания о том времени легли на его плечи непосильным грузом. От того парня, которого Юнхо знал, не осталось и следа: сейчас Уён был жалкой копией себя, зажатым, уставшим, обречённым. Его история была куда запутаннее, чем можно было представить, но что-то подсказывало, что это было лишь началом. — Я бежал ночью, чтобы не попасться на глаза патрульным, только вот не учёл, что в кромешной тьме и сам буду в невыгодном положении. Кажется, я тогда запнулся за камень и напоролся на колючую проволоку. Пытался выпутаться тщетно, исцарапал все ноги в кровь, не рассчитал расстояние и свалился с причала на скалы. Даже не знаю, как описать ту боль, что я испытывал, лежа с израненными, вывернутыми конечностями, только это было ничем по сравнению с тем, что творилось внутри меня. Юнхо глянул на Сана. Тот значительно напрягся. Вероятно, для него эта история не менее болезненна, чем для Уёна. Его пальцы стиснули край стола так сильно, что, казалось, ещё чуть-чуть — и дерево треснет. — Мама всегда говорила, что есть некто, присматривавший за мной всё это время, но я и подумать не мог, что им окажется Сан. Он спас меня, приведя к Хонджуну и Сонхва, и… — он запнулся и сглотнул накатывавшие слёзы. — Я не могу больше… Сан-и… Чхве мигом подорвался с места и устроился в ногах у Уёна, сжимая чужие ладони в своих. Юнхо растерянно уставился на них двоих, ощущая, как по телу разливается какая-то странная тревога. Можно было предположить, что это связано с эмоциями Уёна, но легче от этого осознания не становилось. Насколько же трудно ему было говорить, раз он сбился и не мог идти дальше? — Не мучай себя, — Юнхо всё же нашёл силы сказать пару слов поддержки, но вампир тряхнул головой и решился продолжить: — Надеюсь, тебе никогда не придётся узнать, каково это, когда от тебя отрекается собственная семья. Медальон, что Уён держал в руке, выпал и утонул где-то в складках свободной майки. Сан поднял его, бережно закрыл крышку и вложил обратно в чужую ладонь. — Идеология была для них дороже сына, и обо мне предпочли забыть, вычеркнув из семейной истории навсегда. Я был в таком глубоком отчаянии, что хотел убить себя, но просто не мог из-за чёртовых способностей и по глупости чуть не подставил клан, но они всё равно приняли меня и дали понять, что семья — это не просто кровные узы. Это те, кто примет даже вопреки. Юнхо перевёл взгляд на собственные колени, понимая, что не может смотреть на такого Уёна сколько-либо ещё. Кто бы мог подумать, что за маской проказника и балагура может скрываться настолько израненная душа, которая была разбита вдребезги и собрана по кусочкам с нуля. Конечно, можно было догадаться, что судьба каждого из присутствовавших здесь была далеко не из простых, но история Уёна выбила Чона из колеи. И зачем только он рвался узнать? Зачем заставил рассказчика мучаться? Чтобы допытаться до какой-то смутной правды? Только в чём она была, эта самая правда? В попытке понять? Найти в себе сочувствие к чужой судьбе? Это казалось сущей глупостью: разве он мог осознать хоть толику того, что пришлось пережить этим могущественным существам? Каждый из них прожил на земле в разы больше, чем он сам, повидал крах не только людских жизней, но и целых империй. Единственное, что объединяло Юнхо с ними, — это общее дело, и ему явно следовало бы ограничиться формальным общением, но, чёрт возьми, он прикипел к ним всей душой не за что-то, а, как выразился Уён, именно вопреки. Вопреки статусу Хонджуна и Сонхва, Чон нашёл в них почти родительскую поддержку, вопреки напористости Уёна и Сана, разглядел за развязным поведением нужду в ласке, вопреки изначальной отстранённости Минги и Чонхо, отыскал в них больше человечности, чем в некоторых людях, и лишь один Ёсан был и оставался для него тайной за семью печатями, тем, кого невозможно было разгадать, пусть и необъяснимо хотелось даже несмотря на то, что чрезмерное любопытство только что сыграло с ним злую шутку. — Мне жаль, Уён-а, — решился произнести Юнхо, не особо надеясь на отклик. Хотелось сейчас же подняться с места и сжать такого маленького Уёна в объятьях, но он просто не смог заставить своё тело двигаться, ибо оно онемело, окутанное странными эманациями, как вязкой тиной. Вампир продолжал фонтанировать ими без всякого контроля, и парень буквально чувствовал, как нечто впитывается в его конечности, делая их неподъёмно тяжёлыми. Каким же слабым Чон казался самому себе сейчас. Будь рядом кто-то другой, он бы уже кричал от отчаяния в попытке бороться за жизнь, но он всецело доверял сидящим перед ним вампирам, зная, что такая реакция была не умышленной попыткой причинить боль, а актом доверия. Дверь архива с грохотом отворилась, едва не слетев с петель, но Юнхо был единственным, кто обратил внимание на вошедшего. — Что случилось? — Ёсан был не на шутку встревожен, и таким Чон видел его всего единожды, тогда, в переулке. Сейчас, когда ничего не предвещало опасности, лицезреть его в подобном настроении было в диковинку, но, стоило вампиру поравняться со сгорбившимся Уёном, причина беспокойства стала более или менее ясна: если уж Юнхо почуял хлещущие через край эмоции, то для Кана это и подавно не составило труда. — Ён-и, почему… Ёсану хватило одного короткого взгляда на сжатую в кулак ладонь, чтобы сделать вывод, и припечатать Юнхо к стулу. — Мы, пожалуй, пойдём, — голос Сана звучал где-то на периферии, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы вырваться из-под власти чужих глаз и молча проводить взглядом Чхве, ведущего измученного Уёна прочь из архива. Лишь когда дверь за ними закрылась с другой стороны, Кан заговорил. — Зачем ты в это полез? — его голос был ровным и, на первый взгляд, не выдавал недовольства, но Юнхо слишком отчётливо видел, как в чужих глазах вспыхнул и тут же погас гневный огонёк. Чон тяжело сглотнул. Он и сам бы хотел знать ответ, но не мог найти тот единственно верный, всеобъемлющий и однозначный. Крепко сжав собственные колени и прикрыв глаза, чтобы найти в себе смелость сказать хоть что-то, Юнхо решил смириться с неизбежностью и сыграть ва-банк. Он ведь так желал отыскать истину. Может, именно Ёсан был тем, кто смог бы наконец пролить свет на понимание ситуации: — Кто вы такой, профессор Кан? — удивительно, сколько решительности нашлось в нём, чтобы держать слово перед нависшим над ним вампиром. — Вечный странник? Учёный муж? Дитя войны? Жертва режима? Ничто из этого — или всё разом? Юнхо вперился в Ёсана взглядом, чтобы не пропустить ни малейшего изменения, но, видимо, оппонент был готов к такого рода допросу. Он оставался недвижен, будто статуя, красивая настолько же, насколько пугающая. — Ответьте мне. — Нет, — всё, до чего снизошёл Кан после напряжённого молчания, и рванул из архива, будто, останься он здесь ещё на секунду — и произойдёт нечто непоправимое. Эхо в коридоре подхватило тяжёлый вздох, множа и заставляя звучать почти зловеще, и Юнхо бессознательно отзеркалил его. Разговор оставил после себя горчащее послевкусие. Неужели откровения Уёна повлекут за собой ещё больший разлад? Неужели это станет началом конца, фатальным финалом? Неужели Чон так никогда и не узнает, что за тайну так оберегает от него Ёсан? Эти и ещё сотни других вопросов, один другого головоломней, сейчас наводнили сознание, а ведь всё, чего хотел Юнхо, — это облегчить совесть. Жаль только, что, как по старой доброй присказке, получилось с точностью до наоборот: добро обернулось худом. — И снова ты всё портишь, — журил сам себя парень, вставая с места и принимаясь разбирать оставленные на столе альбомы, будто это могло помочь привести мысли в порядок и сделать вывод. А вывод был следующий: столкнувшись с непостижимым, Юнхо потерпел сокрушительное поражение. Значит, к следующей схватке требовалось подойти с большим умом и даже хитростью. Для этого нужно было найти ответы, и Чон знал лишь одно место, где их можно было получить.