Загадочность — самый элегантный способ управлять людьми. Татьяна Коган "Только для посвященных".
***
Candle — Xbf, BLOO
То, что любит Хван Хёнджин? Проще сказать, чего он не любит. Ему не нужно прилагать много усилий, чтобы сказать, что ему не нравится в людях, но, ему довольно сложно признать качества, достойные его внимания. К примеру, его раздражает непунктуальность и пренебрежение временем, которое можно было потратить с пользой для дела или на общение с интересным человеком. Хвану претила невежественная маска, которую не брезговали показывать ему сокурсники во время поступления на факультет изящных искусств. «Не показать своих знаний и умений из-за страха быть высмеянным или перед тем, как задать свой вопрос, не только невежественно, но и расточительно», — так он продолжает думать. Не любит выяснять отношения, так как переваривать всякую сентиментальную хрень не было его «коньком», не говоря уже о том чтобы терпеть чьи-то истерики на ровном месте. К слову, о том, что терпеть не мог… Тот момент, когда его отвлекают от любимой работы по идиотской прихоти. Хван не может отклониться от нормы дня, которую он ставит себе в пользу задачи, доверенной ему старшим. Учиться и быть помощником у состоявшегося художника было его мечтой ещё со времён старших классов, не говоря уже о том, что он так долго шёл, чтобы она стала явью. Ну, а о любимых мелочах может и не сложно догадаться, и всё же такого человека как он если и могло что-то растрогать, то это — рисование. Та радость, которая переполняет его в мастерской, могла выходить за край и свести Хёнджина с ума на целых три безостановочных дня письма. Этим утром, когда мысль о дурном «вчерашнем» была стёрта с помощью крепкого сна, сигареты и прохладного душа, запах акрила или масла на его пальцах, запястьях и холсте всё также будоражили тело, сознание, душу. Сатиновые рубашки, которые менялись каждый день, он использовал в случае практики, с удовольствием пачкая их мазками то тут, то там… На выход он предпочитал лён и шёлк, классические кеды, свободные брюки, и никогда не смотрел на одежду, стесняющую движения. Сигареты без ароматов, считая, что ему вполне хватает тех запахов, что он слышит в момент возбуждения и ласк. А ещё кино. Хёнджин не мог представить себе, что останется без контента, в котором он мог почерпнуть вдохновение. Музыка и без того занимала слишком много места в его сердце. Он любит и одновременно ненавидит себя за то, что слишком сильно повернут на скрипке, фортепиано и виолончели, а также до абсурдности любит «Gods & Monsters» и «A&W», «Тома Йорка», рок-группу «Arctic Monkeys», китайский дорожный радио-мотив нулевых, а также добиваться высших показателей в учёбе… Ну, во всяком случае, пока парень не вспомнил, в каком сером и жестоком мире он живёт, и что ему никогда не прикоснуться к настоящему произведению искусства, Хенджин просто счастлив быть собой и заниматься любимым делом. Иногда кажется, что рисованием он живет и дышит! Ну, а секс альфа любил больше всего прочего. И, к сожалению, это его ахиллесова пята, потому что это единственная вещь, которую он не мог контролировать в своей жизни. Но и с ним у него всё было прекрасно. По крайней мере, он думал, что с ним всё было в порядке, и уже никто из прошлых партнёров не заставит его усомниться в том, что он до этого хоть чего-то не знал. Их было так много, они были разными, и никто не смог удивить его так, как это сделал человек, которого прежде он никогда не встречал — даже мельком. До того момента, пока Хван Хёнджин не повстречал его, ему никого так не хотелось. Предмет чужой любви. Так и не ясно: в действительности ли он истинный для того, с кем делил статус «серьёзных отношений» и посетил долгожданную вечеринку семьи Хван, или нет. Хвану только предстояло узнать ответ на этого вопрос, а пока… Вечеринка по случаю чужого дня рождения, строгий костюм, пафос, роскошь и… — Я немного волнуюсь, — Минхо со своими милыми ямочками вгонял в краску даже самых стойких, ну а улыбка на губах с самого начала была искренней и радостной. Хёнджин терпеливо стоял напротив, бок-о-бок с их общими друзьями Хан Джисоном и Со Чанбином, которые по какой-то причине где-то с минуту оставались без своих «плюс один». Хёнджин каких-то полчаса нахождения на «вечере» не выпускал фужер, и он бы так и продолжил безынициативно и бесстрастно прожигать своё время, но его внимание удалось приковать. И как только сопровождающие парней явились, Минхо вновь заговорил, уже с другими гостями, стоящими рядом и увлечённо что-то обсуждающих что-то с парой Минхо: — Простите могу я украсть его у вас?.. Спасибо. Слышат эти трое, наблюдая, как Минхо по-собственнически приобнимает свою пару за талию. — Это тот, про кого я вам рассказывал, — гордо вздёрнул подбородок Мин, бросив свой нежный взгляд на профиль юноши рядом. — Надеюсь, в этом рассказе было что-нибудь секретное, — с застенчивой, но интригующей, усмешкой произносит в дополнение к его словам блондин, и друзья Мина посмеялись. Тактично, ненавязчиво и с ноткой волнения, представляется: — Феликс Ли. Рад знакомству, — протягивая руку для рукопожатия, расправляет плечи. — До чужих тайн мы так и не дошли, что очень жаль, — парировал шутливо Хан и все обменялись доброжелательными улыбками, дабы разрядить неловкость первой встречи. Все, кроме Хёнджина, буравившего лицо человека, которого так хотел представить им его лучший друг. — Уверен, всё ещё впереди, — в вдогонку проговорил Чанбин. — О парочке секретов Минхо мы и сами можем рассказать. Только попроси нас, Феликс. — Воспользуюсь этим шансом в другой раз за бокальчиком, а пока… — дивное создание, напоминающее Хёнджину жаркую пустыню благодаря своей харизме и солнце из-за своей яркой внешности и наличия веснушек на лице, с осечкой на фразе перевело свой проницательный взгляд на Хвана, всё это время стоящего рядом в немом состоянии. — Пока что предлагаю побыть нам шкатулками, которые хочется открыть, но из-за сложности строения, остающимися временно неразгаданными, — с дразнящей ухмылкой поэтично молвит блондин, приподнимая бокал, вероятно, с мартини, и Хвана вновь возвращает к реальности. — За нас? — Звучит как прекрасный тост, — чмокнув в щёчку, поддерживает его Минхо и приподнимает бокал в ответ, призывая всех создать круг из бокалов. — За нас! — в унисон произносят уже все пятеро, чокаясь фужерами. Вот только Хёнджин, словно проснувшийся от какого-то сна, в котором существовал только размытый фон да пробирающие до костей глаза Феликса Ли и его губы, растянутые в чарующей улыбке, не мог разделить энтузиазма и ответил очень вяло. Его взгляд и мысли теперь были обращены только на одного человека. — Сын? — до боли знакомый голос из детства и до чёртиков ненавистного подросткового возраста заставил юношу лениво обернуться. Мужчина в чёрном костюме выглядел солидно и мог дать фору любому молодому парню на этой вечеринке. От этой весёлой мысли Хван не смог сдержать смешок. — Хван Хёнджин, я бы хотел, чтобы мы с тобой наконец переговорили тет-а-тет. — Не могу сказать того же, пап, — попытался пройти мимо, замуровав свои руки в карманах брюк. — И всё же… — Хван старший грубо придержал предплечье своего ребёнка, препятствуя отходу. На их лицах всё также играла вынужденная улыбка. Проговаривает вполголоса, так, чтобы слышал только сын: — У нас есть дела… Обязательства, в конце концов. Ты уже не маленький мальчик и твои бесконечные капризы уже поперек горло! Я бы хотел видеть в тебе мужика, а не невежу… — внутренние перипетии не смели вырваться наружу, не говоря о том, чтобы произнести что-нибудь от личной обиды в слух, но его отец выражался эмоциональнее обычного, а значит… Всё куда серьёзнее и стоит хоть немного задуматься, куда могут привести его колкие замечания. — Хорошо, — сдался альфа, понимая, что если не согласиться сейчас, то одним таким «радушным» приёмом он не отделается после вечеринки. — Но давай чуть позже. Я ведь ещё не поздравил «матушку» с её юбилеем… Нехорошо. — До этого же она как-то справлялась без твоих поздравлений, — лицемерная ухмылка поползла на губы мужчины, не скрывая своего возмутительного тона. — Ну я же повзрослел, многое осознал, — парировал, бесстыдно лукавя, поправив свой галстук. — К тому же, папа… Я всегда знал, что втайне мы с твоей женушкой обожаем друг друга. — Тебе всегда доставляло удовольствие издеваться над ней. Так какой тебе резон менять своё отношение к своей мачехе прямо сейчас? — произносит вкрадчиво, наблюдая за ребячливыми повадками своего ребёнка, которые плотно закрепились за его итак вычурным образом. — Как-никак мы семья, — театрально разводит руки, ощущая на себе ещё несколько взглядов. Среди смотревших на них была женщина, на чей праздник все и пришли. Коротко чмокнув своего пасынка в щёку, она заботливо стёрла помаду с его щеки, проследив за взглядом Хёнджина вплоть до предмета его интереса. — Так хотел «пообщаться» с твоим кузеном разок, дорогая, — наигранно обняв женщину, проговаривает альфа, обжигая её шею своим дыханием. Мачеха замечает, с каким соблазном он облизывает пересохшие губы. — Если ты испортишь мой приём, я позабочусь о том, чтобы твой отец выбил из тебя эту спесь и вопиющую наглость, — холод тона с играющей на губах лучезарной улыбкой — атомная смесь, поработившая отца Хёнджина в былые времена, а теперь она же намерена изничтожить его родную кровь. — Не думай, что если я добра к тебе, то можно делать всё, что хочется с моими людьми. — Разумеется. Я уже давно понял, на чьей я территории, — с заминкой, выдержанно произносит Хёнджин, не приложив к этому искренних эмоций. Разве что кроме одной — жалости. Добавляет всё также отстранённо: «С днём рождения» и оставляя на руке женщины поцелуй, перед своим уходом юноша украдкой скользит взглядом по профилю гостя Минхо, который был окружён их общими друзьями. Блондин был подле Минхо, изредка отвечал на вопросы, оставаясь рядом со своим партнёром молчаливым цветком, который светился искренней чистотой и дружелюбием. Такого будто бы было невозможно чем-то испортить или… чем-либо подкупить. Хотелось баловать, удивлять, дабы избавить его от скучающего взгляда, и, в конце концов, хотелось быть тем, кто рассмешит этого парня по-настоящему, потому что пока Хван не наблюдал у Минхо успехов в этом вопросе. — Я тебя предупредила, Хёнджин-а, не создавай проблемы и не становись головной болью своего отца, иначе… — изящная рука попыталась повторить хватку мужа, но выходило слабовато, оттого Хвану становилось веселее с каждой минутой. — Что ты сделаешь, м? — беззлобно, скорее насмешливо шипит, передразнивая её оскалившееся лицо, — Пожалуешься ему? Ударишь? А может, перестанешь на вечеринки приглашать, а? — смеясь почти искренне, пытается закончить за неё мысль и видит, как её и без того смурное лицо исходится злостью. — Не хмурься, дорогая. Женщине твоих лет это не к лицу. — Я лично тебя похороню. Ну ладно, всё. Тебя ждёт отец, — проскользив своим гневным взглядом по юноше, проговорила женщина, наблюдая за его злорадной ухмылкой, и со всей жадностью сделав глоток спиртного из бокала, добавляет: — Проваливай. Покидая компанию своей мачехи, Хёнджин старался держать «лицо». Невозмутимое, гордое. Не хотелось подавать какие-то знаки, мол: «моя семья терпеть меня не может, как и я их, и вообще я бы предпочёл сейчас поплакать, надраться в хлам и сжечь этот особняк ко всем чертям» и при этом всём ещё и выглядеть жалко. Исключено. В конце концов, парень мог в любую минуту найти своих друзей, похлопать их по по плечу, обнять, выпить с ними и почувствовать себя человеком. Но это казалось невозможным до тех пор, пока он не поговорит с отцом, поэтому первым делом отправился в его кабинет. Минуя толпы, он оказывается в дальнем конце дома, у кабинета. Предварительно постучав, Хёнджин входит внутрь. — Поздравил? — Ага, — переминаясь с ноги на ногу, произносит коротко в ответ. Мужчина откладывает какие-то документы в сторону и всё свое внимание переводит на сына, которого не видел весомое количество времени. — Замечательно. А теперь мне бы хотелось знать… Сколько будет продолжаться твой уход в самоволку? — То есть? — Ну вот это твоё уединение… Трата времени на мастерскую и живопись… Мне бы хотелось знать сроки. — Дай-ка подумать, — с ангельской улыбкой наигранно призадумался юноша. — «До конца жизни?» Брось, пап. Ни за что не поверю, что вам с женушкой вдвоём тут так плохо живётся. Три этажа, бассейн, свой дворик. Ну куда уж мне с родаками жилплощадь делить. К тому же у нас был уговор: я прилежно учусь, не создаю проблем, а взамен — живу один, ни перед кем не отчитываясь. И, по-моему, до сих пор у меня выходило это на «ура», тебе так не кажется? — Это же не может продолжаться вечно, Хёнджин, — с тяжёлым, можно сказать усталым, вздохом, возразил Хван старший. — Мне нужен свой человек в офисе, который будет на своём месте в кресле руководящей должности. И я ужасно не рад тому, что мне приходится гипнотизировать телефон в ожидании того, что ты однажды позвонишь с какой-нибудь очередной безумной новостью. — Разве у директора компании есть время на то, чтобы пялиться на телефон во время рабочего дня? — Значит так, — с нажимом начал мужчина, смерив сына предостерегательным взглядом. — Мне надоела эта игра в кошки-мышки. Либо ты берёшься за ум, выдвигая предложения, чем ты будешь заниматься, чтобы принести пользу и почёт семье, либо… — Либо «что?» — Либо поступай как знаешь, но запомни: не видать тебе от меня спонсорства в будущем. Прикрою мастерскую, которую ты так любишь и в которую, между прочим, я так долго вкладывал бабки, чтобы держать её на плаву. И даже если каким-то чудом ты найдешь, куда прибиться со своими картинами, я найду это место и обращу твою мечту в пыль. Тебе это ясно? — Ты этого не сделаешь… — Конечно, сделаю, — смеётся, безжалостно расставляя точки над «и». — Я не собираюсь мириться с тем, что мой сын пытается загубить себе жизнь. Для того, чтобы сделать из тебя приличного человека, я сделаю всё. Даже если для этого мне придётся переступить через всё… Даже через наши с тобой отношения. — Раз так, — с горькой усмешкой отвечает на вызов Хёнджин. — Тогда может, мне и стоит поступиться гордостью? Но знаешь… Ты ведь не будешь против того, что пока я думаю над выдвинутыми тобой условиями моего существования, я пойду, повеселюсь хорошенько? Срываясь с места, прямиком из кабинета, Хёнджин слышит вслед вопрос, который заботил не только отца, но и его самого… «Что ты задумал?» Слова растекались по венам как раскалённое железо. «Что я задумал?» — Может, пойти и убить что-нибудь? — срывается с его уст в пустоту. — Какие мы грозные, — парень чуть старше бесстыдно разглядывал Хёнджина в полумраке, но приблизиться сам не осмеливался. Хван чует любопытных омежек за версту. — Да уж не пушистые, — отвечает, сокращая дистанцию между ним. — Привет, сладкий. Твоя кузина уже выпустила тебя из золотой клетки? — Джинни бесцеремонно подводит псевдо-родственничка к стене, ставя руки по обе стороны от его головы. — А твой папаша с тебя уже снял наручники? — с усмешкой парировал парень. — Туше, — облизая пересохшие губы, Хенджин разглядывал грубые черты лица своего предмета интереса. — И как тебе вечер? Уже успел заскучать без моего общества, наверное. — Ну, в воскресных школах таких, как ты нет, так что… — с тяжелым придыханием протараторила омежка, задерживая свой взгляд на губах Хвана. — Я понял, — погладив по щеке, впивается пальцами в скулы и оставляет на чужих губах поцелуй. Долгий, пронизывающий. Замечает, как дрожат ресницы и губы от одного только прикосновения к талии, проводит пальцами с щеки до ключиц. — С-стой, — прерывисто дыша, пробормотал парень. — Мы ведь не можем делать такое рядом с кабинетом твоего отца. — Там за стенкой столько шума от народу, что он даже не поймёт, что за его дверью кто-то есть… К тому же так даже интереснее, — оставляя дорожку из поцелуев по млеющей омежке, поясняет Хван. Ему настолько плевать сейчас на условности и этичность, что он хоть сейчас в таком состоянии готов грубо взять омежку. Когда из чужой груди вырываются стоны, становиться не до веселья… Процесс созревания индивидуального запаха пошёл и едва ли его можно предотвратить… Что же так вскружило голову заведенному Хёнджину? Разве нотки орхидеи могут так передавать смрад?! Глухой и всё же хорошо слышный звук чего-то, что со звоном падает на пол отвлекает их от грязных шалостей и… — Ох, чёрт, прошу меня простить… Отпрянув, Хван закончил блуждать руками по телу растрепанного и раскрасневшегося омеги. Едва ли не теряя самообладания, увидев совсем рядом того, кого совсем не ожидал, альфа не мог и слова сказать. Пикантные подробности о личной жизни Хван Хёнджина выглядели как сенсация в глазах посторонних, однако те, кто его давно знал — совсем не удивились бы застать его за чем-то… непотребным. К тому же в таком месте. Но вот он. Теперь альфа не уверен в том, что вообще сможет хоть что-то сказать за весь вечер… Быть рыбой, которая набрала в рот воды, у него так хорошо получалось. Зачем теперь что-либо менять… правда? — Как бы банально это не звучало, я… — неловко стушевавшись, проговорил блондин, поднимая, что-то что напоминает вазу для цветов. Ну, а если быть точно: то, что от неё осталось. Крупные кусочки стекла осыпали пол. Предположительно, она-то и стала виновником шума. — Я искал уборную. — Т-ты её почти нашёл! — выпаливает, будто бы бессознательно омега и Хван впивается в неё взглядом, мол: «что за чушь?» — Правда? — искренне удивился блондин, смерив незнакомца недоверчивым взглядом, а затем и вовсе последовав за недобрым взглядом Джинни на несчастную вазу, виновато потупил глаза на ботинки. — А сам как думаешь? Феликс Ли… — поправляя рубашку и пиджак впопыхах, с издёвкой в голосе парирует Хёнджин, замечая как позади него неожиданно распахивается дверь. — Что за шум?! — возмущённый и негодующий Хван старший показывается в дверном проёме и его встречает растерянные, даже можно сказать, напуганные три пары глаз. Хёнджин чувствует, как пульсируют виски. Ему меньше всего хотелось бы сейчас объяснять, какого хрена он всё ещё здесь, у его кабинета, к тому же в обществе того, кого Джинни даже не жаловал, а тут ещё и парень Ли Минхо увидел, как они предавались утехам, особо не прячась, но с риском быть пойманными. «А ведь есть ещё эта стеклянная хрень, которая теперь покрыла пол и грозит кому-нибудь впиться в ногу… Надо же было Феликсу появиться именно здесь и сейчас», — напомнил себе Хван, мрачно покачав головой, — «Ли Минхо, твою бабушку, какого хрена ты за своим щенком не следишь?!» — Это моя вина, господин… Меня зовут Феликс, и я впервые в таком прекрасном доме и ненароком задел хрупкий предмет. Простите, обещаю возместить, — в защиту каждого выступает блондин, и Хёнджин в изумлении не знает, как перестать смотреть на едва знакомого парня, как на памятник. Ошарашенным был и кузен матушки. — Да ничего страшного, мальчик мой. Я распоряжусь, чтобы убрали, — отмахнулся поспешно мужчина, пытаясь сопоставить почему вообще эти трое оказались в коридоре и рядом с его рабочим кабинетом. — Просто объясните, почему вы все здесь, а не с остальными гостями… Хёнджин! — Ну, понимаешь ли, отец, — откашлялся Хван, пытаясь убедительно соврать, чего он не делал уже очень давно. — После нашего разговора я хотел было уйти, но встретил кузена, вот и разговорились с ним. Кто же знал, что и у него к тебе там какой-то вопрос… А мой гость… Ну, то есть гость Минхо, как раз шёл в уборную и заблудился. А тут мы, — попытался выдавить из себя простодушную улыбку, отметая надумки отца, Хван. — Это недоразумение. — Ну хорошо, — немного подумав, согласился мужчина, и Хёнджин с облегчением выдохнул, как будто с плеч сбросил огромный булыжник. — Но будь добр, не шатайся ты тут как вор, сын. Лучше проведи время с гостями, в самом деле… — Так и сделаю, — резко подталкивая кузена и Феликса к залу, Хёнджин попытался успокоить учащённое сердцебиение, а заодно визг и нытьё парня, с которым, кажется, «делиться» слюнями было крайне опасно. И не потому что первым целующимися их мог увидеть отец, а потому что при возбуждении эта омежка могла оказаться редким дурновкусием, и сами цветочные нотки, задушившие Хвана прямо на «начальном этапе», тому пример! — Вообще-то когда я сказал, что искал уборную, то не лгал, — с многозначительной улыбкой говорит Феликс, вместе с Хваном игнорируя причитания кузена. Хёнджин стоял напротив, всё ещё удерживая чужое запястье… — Бета, — смакует альфа на своих губах, представляя, насколько непредсказуемым может оказаться Феликс. Хмыкает: — Как неожиданно. — Для тебя и для твоего отца, которому я задолжал вазу? — расплываясь в улыбке всё больше и больше, предполагает блондин и замечает, как брови альфы приподнимаются в изумлении. — Ну, полагаю, что для нас обоих. — В таком случае, я был бы рад простому человеческому «спасибо». — Не понял, — мрачнеет, едва успевая за хитростью этого лиса. — Ну как же, молодой господин, — сокращая дистанцию, гордо вздергивает подбородок Ли. — Пожертвовав вазочкой, я лишил вас возможности «получить инфекцию». Этот парень за полчаса до вашего переплетения языками шептался с дружком, что у него какая-то зараза. Да и к тому же перед отцом прикрыл. Слышал от Минхо, вы с ним не в ладах. — Так это была не случайность, — удивлённо хмыкнул Хёнджин, собирая паззл в голове. — Ты её нарочно разбил? Пожав плечами, Феликс игриво склоняет голову, но не для того, чтобы соблазнить… Просто бета слишком сильно сосредоточен на том, что собрано в его голове… Мотив, любопытство, шалость…? Хёнджину только и мог, что сниться, ответ. И тут он понял, так близко к нему находясь, будто не только глаза, но и его веснушки смеются над ним, дурачком. — Спасибо тебе, конечно, солнышко, — хмыкнул альфа, возвращая себе покровительский тон и нахальство, а также замечая, как сползает улыбка с лица собеседника и брови сдвигаются так, что проступает суровость. Словно бы Хёнджин переступил черту: сказал или сделал то, чего не должен был. Но всё равно продолжил: — Вот только от папули ты меня не спас. Я рассчитывал, что он заметит, взбеситься, и я уйду с вечеринки довольным. А что на счёт «больного» кузена… Тут да — пять баллов. Я чуть не попался на «тщательное прохождение врачей». Но на этом всё. А вазу не жалко. Она моей дражайшей «матушки». — Так тебе всё равно, если я за неё не заплачу? — Абсолютно, — стараясь слишком сильно не пялиться на красивое лицо парня своего лучшего друга, уверенно отвечает Хван. — Так… кто кого спас? — Как не посмотри - я тебя, — победно заулыбался Феликс, проходя мимо и добавляя на прощание колкое : — Спас от провального сексуального опыта.