Gossling — Heart killer
Все обаятельные люди испорченны. В этом и кроется их секрет привлекательности… ○ Оскар Уальд.
***
— Давай будем честны, ты не был достоин меня. »… Да, не был». С чужих губ срываются: сокрушительная обида — за неоправданные ожидания, боль — от лжи и дикое разочарование — от потраченного времени на такого ужасного парня как Хван. Но он не отвечал. Молча слушал отповедь. — Вот увидишь, наступит тот день, когда ты пожалеешь о своей жадности. «Может быть и так. Ну и что с того?». — Как драматично. Меня вот всегда интересовало, — вымученно ухмыляясь, подмечает Хёнджин. — Ты уставал от секса со мной или от того, что я делаю или говорю, причем заметь, «открыто»? Мне сложно это понять, потому что ты каждый раз так классно взывал к Богу в постели… — Да всё потому что ты не давал мне ни секунды прохода своей ревностью и бесконтрольным либидо! — шипит, закипая в тривиальной истерике, заставляя Хвана мрачно нахмуриться. Лицо омежки багровело то ли от стыда, то ли от смущения. — Значит всё-таки второе. И да, это неправда, лапуля, — насмешливым тоном парирует альфа и замечает как глаза у его постоянного партнёра «лезут» на лоб от изумления. Так… С кем же все-таки что-то не так? А в свою защиту произносит после небольшой паузы: — Я давал тебе передышку во время завтраков. — Конченная же ты свинья, Хван Хёнджин, — с истерическим визгом прорычал бойфренд, срываясь с места, чтобы уйти, но Хван останавливает его, поймав за руку. Ибо понимал, что если эту омежку довести до предела, не поговорив, то она обязательно ещё вернётся к нему, но ещё с большим скандалом. Прилетит к нему в университет, домой или на работу, как обычно делал до этого, и создаст кучу ненужных проблем, а ему разгребать после этого последствия… Ну нет уж!.. К его счастью, парень продолжил свою тошную жалобу: — Манипулируешь и грубишь… Даже показушно обижаешься, если что-то идёт не по твоему плану. До самого конца, пытаешься меня загазлайтить, как я погляжу… — Если всё кончено, так и скажи. Я бегать за тобой не хочу и не буду, чего и от тебя не жду, — переступая через себя, брюнет придаёт своему тону и взгляду серьёзность. И если не ради себя, то хотя бы в знак остаткам уважения к своему, теперь уже наверное, бывшему. Если есть тот, кого можно назначить крайним, пусть лучше это будет он, чем потом об этом думать днями и ночами. Взгляд у омежки смягчился, но лишь на мгновение. И Хёнджин, прежде никогда не получавший от кого-то смачную пощёчину, впервые ощутил весьма нетипичное для ситуации с расставанием — яркое чувство возбуждения. И, напоследок, когда щека уже не так сильно горела, тот взгляд которым весь разговор его буравили, наконец выдал потрясающе-выраженное презрение. — Даже сейчас у тебя такое озабоченное лицо. Ты мне омерзителен. Сдохни, животное! Облив хорошенько вином, опрокинув содержимое бокала на голову бывшего, омега словно бы выместила всю злость этого бренного мира на одного человека. Хрупкий предмет полетел на пол о кафель, создавая изумительный звук битого стекла для денежного кармана Хвана. «У животного имя есть, сука ты поехавшая…! Пусть даже с рогами…» хотел бы он пошутить, да не мог… Горло сдавил противный ком. Оттого, что хоть и стыдно признать, но это обзывательство его хорошенько задело. Но этого не показывает… Гордость не позволила. Но кое-что он все-таки мог… — Спасибо, что даёшь полюбоваться своей охуенно-сочной жопой даже в самом конце, Кан Ён-ши… Люблю тебя! — безнравственно кричит похабщину вслед, вызывая у соседних столиков повод пошептаться и смутить этим взвинченную и потрясённую омегу, покидающую ресторан. Чертята внутри альфы заликовали. А сам Хван рухнул на диван, пытаясь успокоить учащённое сердцеебиение. Как бы назвать его этот блок от чувств, который он выражает через дурное поведение? Защитой? Она ведь бывает разной — эта защита… Сицилианская — в шахматах, антивирус — в гаджетах, а в постели, к примеру, — контрацепция. А о каком блоке, в последнем из примеров, стоило бы знать молодому мужчине, которому невдомёк ощутить наслаждение через призму эмоций, упомянутых ранее его партнёром. Зачем видеть границу дозволенного: чего можно и чего нельзя в отношении тела Хвана, который так любит каждое проявление секса? Если ты чего-то не можешь с моральной точки зрения, навязывать это другому — не имеет никакого смысла. Всё равно что «пожалеть» хромого в том, что он не может свободно шагать в темпе с кем-то другим. — К-как вы, господин? — суетливый официант протягивающий полотенце, капельки красного вина раздражающе стекающие с его волос на лоб и чёрную рубашку. — Какая жалость, ваши вещи выглядят дорогими… — Принимая ткань из рук сотрудника ресторана, Хван оставляет наличные на столе и пренебрежительно фыркает. — Не настолько, чтобы из-за этого вызывать столько шума, — сдержанно выдаёт, подавляя замешательство персонала. Подняв свой взгляд, он заметил строго уложенные волосы, зализанные гелем, крохотные изящные гвоздики, вероятно, с фианитом и дрогнувшую маленькую ручку. «Без обручального кольца… Без пары?» — Я приберу для вас, — настолько уверенно, насколько это возможно, юноша ловко укладывал посуду на поднос. «Так зарделся, аж лицо покраснело… Что ты из себя тут строить собрался?» — Не нужно, — тихо, чтобы услышал только он, сказал Хван. — Мне не нужно дочиста вылизанный стол прямо сейчас. Лучше, скажи… Только честно. Я привлекаю тебя? — Простите? — Ох, лучше давай на «ты». Не люблю я это. Хочу познакомиться ближе, — украдкой взглянув на свои наручные часы, честно признается ему. — Но почему? — его неловкое поведение заставляет Хвана уже пожалеть, что он всё это начал. — Ты очень милый и кажешься приветливым. Мне этого достаточно. Или я плох собой? — В-вовсе нет, но… я… как же я могу… — Вот и чудненько, — отвечает ему Хван с лучезарной улыбкой, на которую способен только он, и осушает остатки вина из своего бокала. — Я подожду тебя снаружи. Мне нужно покурить. Хм-м-м, Чонин, правильно? Поправляя бейдж на груди, с довольной улыбкой в ответ и Хёнджин в попытке запомнить, по его мнению, - «подстать для его милой внешности» — имя, щёлкает пальцами. — Мне бы только переодеться. Дайте несколько минут. — Хорошо, увидимся у ресторана, — заправив за его ушко выбившийся локон, прошептал альфа, вдыхая едва уловимый запах земляники исходивший от нового приятеля: — Не увидишь меня в темноте, позвони на номер, что я оставил. Официант вкрадчиво вчитывается в цифры и робко произносит написанное на салфетке: — Джинни… ? — Да, так меня зовут только те кто мне нравиться, лапочка. Не прощаюсь, — погладив по щеке, Хван подмигивает и выходит из ресторана. Вполне ожидая, что будет потом. «…мне нравятся твои ямочки»… »… не могу представить что кто-то другой также как я касается твоей гладкой кожи… может, мне стоит прикончить того, кто попытается это сделать?» — Вы продолжаете говорить глупости весь вечер… За ужином… Выпивкой… Теперь здесь, — зардевшаяся овечка, извивающаяся под Хёнджином, продолжала быть кроткой. Однако, ей эта робость совсем не мешала раздвинуть ноги, настолько широко, что теперь Хвану было очень легко добраться до «волнующих» точек. — Я с тобой искренен, — продолжая сжимать бёдра, альфа исследовал каждый укромный уголок его тела языком, вызывая самые смешанные чувства от партнёра. — Твои флюиды распространились по всей моей машине как ароматизатор. Что будем делать? — Я н-не знаю, — прерывисто дыша, в ответ произнёс юноша. — Ты самая натуральная омежка, — «в отличии от моего бывшего-занудной истерички», смеясь беззлобно, проговаривает Хёнджин и оставляет дразнящий кроткий поцелуй на губах. — Застенчивая и пугливая, но очень сладкая. Настолько, что хочется отодрать тебя до полусознания. В твоих интересах — хотеть этого в слух. Знаешь почему? — П-почему? — словно застыв перед великим ужасом, задаёт вопрос мальчишка. — Ну, потому что мои пальчики в тебе очень сильно намокли и… — проверяя насколько влажными они оказались, побывав в омеге, Хван бесстыдно демонстрирует тянущуюся жидкость. — Посмотри-ка, ты источаешь мёд, сладкий. — М-мы ведь хотели доехать до отеля, — с дрогнувшим сердцем и голосом причитает его сегодняшний зверёк, и Хёнджин почти что закатывает глаза от раздражения. — Да, но за это время, моя машина успеет перепачкаться из-за тебя, — с ноткой порицания в тоне, говорит альфа, прекрасно зная, как это может повлиять на бесхитростную, наивную и доверчивую омежку. Которая поверит любому слову, которую проронят также безропотно и надменно. — Я понимаю, — набрался смелости выдавить из себя в ответ почти со сто процентной покорностью. Хван победно ухмыльнулся. — Тогда я продолжу, — чмокнув, словно бы успокаивая, Хёнджин откинул кресло, на котором сидела омега, помог ему выгнуть спинку на столько, чтобы поза позволяла закрыть зверька собой и своим весом. — я бы хотел попробовать тебя как следует, Чонин, потому что твой мёд может оказаться диким. Хёнджин сделал как и пообещал, доведя своим языком парня до иступляющего желания «овладеть им». Обволакивающий запах земляники превратился в спелую клубнику позднего сбора. Запах смешался с влагой пота выступившего на теле омеги, ёрзающего у задних сидений авто Хёнджина. Худощавые формы омеги реагировали на его прикосновения очень охотно, и как бы сам Чонин не скрывал этого, он не мог скрыть языка своего собственного тела. Оно пылало, сигнализируя альфе, чтобы им овладели. — Источай этот прекрасный запах еще больше, — покусывая шею до отметин, шептал приказным тоном, Хёнджин. — Я хочу всё, что даёт тебе твоя природа. Сегодня я услышу твой голосок. — М-мы едва знакомы, но почему я… Ах… — Имеет ли это хоть какое-то значение, когда все что я мог ощущать, когда зашел в тот ресторан, это твой вожделенный взгляд на мне? — лизнув ключицы, Хенджин продолжал затягивать кожу знакомца в водоворот своим языком, оставляя на них алые отметины. — Ты хотел, чтобы я это сделал с тобой, хотя ты меня даже не знал. Но я заговорил с тобой и благодаря этому… — медленно, под синхронизацию своих слов, Хван входит в омегу двумя пальцами и тот ахает, выгибаясь, — Благодаря нашим общим усилиям, я могу быть в тебе. — П-прошу, — хныкая, шепчет Чонин, под интенстивным темпом, который задает Хёнджин. — Войди в меня. — Так я уже, сладкий, — поддразнивал его Хёнджин, усмехаясь. — Разве моих длинных пальцев пианиста тебе не достаточно? — Я уверен, что способен кончить и без, но я хочу большего, — признался Чонин, что очень поразило Хвана. — Какая смелая оказалась омежка, — довольно прощебетал он, вырисовывая пальцами внутри него узоры и нажимая на самые эрогенные точки. — Интересно, а мой член в тебе также расстает как мои пальцы? — Господин Джинни, я… Сейчас… Не теряя времени, Хёнджин грубо и безболезненно входит в него, чувствуя как стенки внутри Чонина сужаются и не позволяют Хвану «выйти». — Сладкий, кажется, твоё тело ждало моего «дружка» всю жизнь, — пытаясь сдерживать смех, подмечает Хван, и заставляя юношу ещё больше раскраснеться. Альфа прекрасно понимал что он будет хотеть большего, даже когда доведёт их обоих до конца… Даже если он попросит несчастную омежку отсасывать ему всю ночь, ему будет мало и от этого еще год назад хотелось лезть на стенку. Но… он не показывает эту свою сторону всем подряд. Эта его уязвимая часть презираема и её тяжело обуздать… Эта ненасытность… Завидев, сколько раз кончила с ним омежка, он вышел из своей тачки и прерывисто закурил. — Ещё один бессмысленный перепихон, — с ноткой раздражения, разочарованно признает Хёнджин, сильно затягиваясь. — Назову его «ночью цвета клубники»… Только убивать эту милашку не буду. Набрав знакомый номер телефон, он смахивает пепел с истлевающей сигареты и на долю секунды метает взгляд на лобовое стекло машины, откуда было видно, как в кресле беспечно посапывал его новый зверёк. — Хван-и? — Мин-Мин, — произносит Хван, — Да, это я. Давай встретимся через час, выпьем. — Только вдвоем? Наших звать не будем? — Не в этот раз, — отказался альфа, нахмурившись. — А есть мы что-то будем? Я еще не ужинал и закусывать нечем… — Я уже сегодня закусил, — с вымученной усмешкой выпаливает Хван и вновь поглядывает на сопящего юношу. — Чего? Не расслышал. — Говорю, мне без разницы. Угощаю-то я. — Ладно. Только давай в следующих раз, когда решим собраться, мы позовем всех… Я бы хотел вас кое с кем познакомить! — Чего?! — нервно выпаливает, прыснув ядовитым смешком. — Ты себе постоянную щёлку нашел что-ли? — грубо выплевывая предположение, в той же манере делает затяжку, роняя пустой фильтр сигареты на землю. — Дело не только в сексе, кретин! В отличии от тебя, я правда решил стать серьёзнее в этом вопросе… Колеблясь, Хёнджин смолчал, обдумывая краткое заявление Минхо, и какая-то клеточка внутри него била тревогу. Стало не по себе, но он всё же вынудил себя сказать хоть что-то, прежде чем положить трубку. Был бы он хорошим другом, если бы поступил иначе? — О’кей, я понял, извини. Но в этот раз выпьем только ты и я. Скинь мне локацию места и я приеду. Только… завезу одну вещь. Потом сразу к тебе. Ладно, чао. Думать о чужой личной жизни слишком удручает, поэтому он отложил эту затею в «дальний ящик» и садиться обратно в машину. Хлопок дверцы, разлепляет веки юноши и на губах появляется слабая улыбка. Хёнджин двинулся с места, выезжая с парковки, и отнесясь к чужому милому жесту очень холодно. Ему не хотелось думать о том, что кто-то вроде Чонина будет с ним рядом завтра, через день, неделю или месяц. У них было всего разок и уже завтра он вернёт свою милую маленькую омежку к его рутинной жизни, которой Чонин так привык. Не дать загнить землянике, которая способна стать аппетитной спелой клубникой, рядом с таким как Хван - лучшее из решений. — Мне было так хорошо, — на лице у парня радостная улыбка, от которой становилось не по себе чёрствому альфе. В конце их пути, он позволил себе довести знакомого прямо к дому. — Мы ведь ещё встретимся, да? Я бы этого хотел. — У тебя ведь есть мой номер, так? — натянуто улыбается в ответ, пытаясь не схоронить с себя в мыслях, которые роились в голове. — Есть, — смущённо хихикает Чонин, вызывая в Хёнджине самве разные мысли. — Ну, тогда лила чабелла, лапуля. — Ой, а что это значит? Это итальянский или какой-то другой язык? «А, ну да. Я забыл, что он не из моего круга…» — Доброй ночи, Чонин, — грубо прерывает болтовню, желая как можно скорее оказаться в расслабляющей дружеской компании Минхо. Потряссённо покидая салон чужой машины, омежка машет на прощание, мечтательно щебеча: — Пока-пока, до скорого. — Ага, пока, — отделывается сухим ответом Хёнджин и не задерживаясь, даёт «заднюю» в прямом и переносном смысле этого слова. «Не с тем человеком я был тогда и сейчас тоже. Ох, не с тем…» Всё его нутро буйствовало. Хотелось надраться и стереть эту притворную физиономию. До этого он охотно высовывал язык, лизал и ловил кайф от сладкой клубники, а теперь на дух не переносит застывший воздухе этот перемешавшийся смрад: его — пахлавы и земляничного — Чонина. Только подумать… Какая-то случайная омега вновь заставила его подумать о том, что бесит его больше всего. Это ведь одноразовый, ничего необязывающий секс! Так кого рожна он так всерьёз загнался? Но его беспокоила не только менталка. Но и то как узко у него в брюках. Член, без всякой на то причины становился больше. Возбуждение всё еще одолевало его тело. «Как я поеду в бар в таком виде?!» думал он, расстёгивая пуговицы на своей рубашке. Становилось до невозможного душно, и открытое окно с прохладным ветром едвали успокаивали его… Хенджин словно школьник, который не мог успокоить свою эрекцию и оттого… Он смеялся. Смеялся в голос как ненормальный. Стояк будет преследовать его всю дорогу, перемешанное амбрэ их запахов станет для него ядом. Дёрнуло же его сделать это в своей машине… Неосмотрительно, безрассудно! А всё тот, распсиховавшийся в ресторане, Кан Ён… Вывел не только себя, но и Хёнджина. Не будь всей этой оказии, он бы не тратил свои силы на какую-то омегу, чтобы выпустить хоть как-то пар… И всё же… — Не следовало мне отпускать ту «клубничку»… Нужно было заставить этого доверчивого мальчика заглотить мой член по гланды, чтобы после одного раза не выдумывал себе всякого. Ох… С годами ты становишься всё более милосердным, Хван Хёнджин… Это-то тебя и прикончит.