***
— Чимин-а, ты надолго сегодня? — мягкий, но строгий старческий голос зовёт его с кухни. — Я останусь у Тэхёна, бабуль, говорил же вчера, — Чимин в ответ кричит, чтобы заглушить галдёж из телевизора. Поправив прядь, слетевшую на лоб в торопливых сборах, Чимин хлопает себя по карманам узких джинсов, проверяя телефон и любимую электронную сигарету с ярким приторным вкусом. Обычные сигареты ему не нравятся: вонь от рук, одежды и изо рта выветривается долго. Совсем отказаться от ежедневной порции никотина у него не получается, но он успокаивает себя тем, что в статистику получивших заболевание из-за солевого никотина он вряд ли попадёт. Накинув толстовку поверх обычной белой футболки, Чимин бежит в узкий коридор, на ходу скидывая полупустой рюкзак к ногам. Шнурует ботинки, надевает дутую куртку и, бросив громкое «Я ушёл!», сбегает вниз два пролёта, оказываясь на морозном воздухе. Тонированная Хонда приветственно моргает фарами. — Ты написал, что спустишься через пять минут, — Чонгук, закатив глаза, перекладывает свой рюкзак на заднее сидение, — прошло пятнадцать, хён. — Да-да, извини, Чонгук-и, — Чимин суматошно пристёгивает ремень безопасности и, усевшись поудобнее, выдыхает, — дурацкий проект сбил меня с времени. Отчасти это даже правда. Новый проект по иностранной литературе, который им предстоит сдавать в конце следующего месяца, уже отнимает кучу времени помимо заданий по остальным предметам. Чимин не особо понимает зачем выбрал эту дисциплину, будучи второкурсником-маркетологом, но для общего развития подойдёт. В конце концов ему нравится университет и всё, что он предлагает в отличие от школы, отнимающей моральные и физические силы, навязывающей кучу бесполезных знаний и запугивающей выпускными экзаменами. Чимин ненавидел школу. Было тяжело. С самого начала до самого конца. С того момента, как он переступил порог класса на первом году обучения до долгожданного чувства освобождения от стягивающих оков. Там он столкнулся с несправедливостью, непониманием и жестокостью; с ненужной жалостью и снисходительностью. На университетских вступительных, слушая рассказы других абитуриентов о школьных деньках, Чимин откровенно не понимал их ностальгического настроя. Он был рад просыпаться без отягощающих мыслей о предстоящем очередном школьном дне. В обществе принято считать, что школа готовит к взрослой жизни, прививает полезные навыки и помогает лучше понять себя, нащупать свои ориентиры, стремиться к ним, но так ли это, если каждый день ты чувствуешь лишь тревогу и желание поскорее выбежать за кованые ворота? Чимин чувствовал себя неправильным постоянно: когда сидел один за партой и на обеде; когда закрывался в туалете, чтобы переодеться на урок физкультуры и не слышать мерзкие голоса одноклассников; когда собирал из полной воды раковины свои расклеившиеся учебники; когда в очередной раз терпел унижения от престарелого учителя химии, потому что не смог решить задачу. Теперь, когда он вкусил волю самостоятельного выбора, будь то место в аудитории или предмет в следующем семестре, проведённое в школьных стенах время казалось лишь ещё одним испытанием, уготовленным судьбой. На самом деле проект по дополнительному предмету был даже интересным: добывать информацию своими руками было увлекательно, компоновать её и обличать во что-то более простое для восприятия тоже, но сегодня он отвёл этому ничтожно мало времени, вопреки своему оправданию перед Чонгуком. История его поиска в браузере, помимо биографий Джека Лондона и Оскара Уайльда, была наполнена похожими изо дня в день запросами. «Резкий запах у омеги…» «Причины изменения феромона у омеги…» «Как самостоятельно изменить феромон омеге…» Это не давало абсолютно никаких результатов. Статей было много, но все не по существу. Лишь в паре каких-то безумно старых научных статей он нашёл информацию о том, что внезапно сменившийся феромон у альф и омег мог свидетельствовать о глубоком эмоциональном потрясении. Это он знал и так. Однако вернётся ли его изначальный природный запах, который он помнил из детства, лелеял и ждал, оставалось загадкой. Бабушка говорила, что его тонкий, нежнейший ягодный флёр мог вернуться после первой течки, но этого не произошло. Пришедший ему на смену феромон был для других неприятным, резким, давящим и отпугивал как альф, так и омег. В школе от него шарахались все, кроме немногочисленных бет, не чувствовавших запахи, а учителя тактично намекали Чимину подобрать с врачом безопасные блокаторы, способные хотя бы немного приглушить его запах. О тактичности среди учеников речи не шло: он слышал в свою сторону самые отвратительные и мерзкие словечки, терпел нападки и, конечно, пропускал через себя, но старался дать отпор игнорированием. К старшим классам он, наконец, встретил игнорирование ответное. — Хён, — Чонгук неловко ёрзает на своём сидении, говорит тихо, но из вереницы воспоминаний Чимина всё же выдёргивает, — извини за бестактный вопрос, но ты принимал блокаторы сегодня? — Чёрт, — Чимин дёргается от вопроса, как от пощёчины, и начинает возиться в недрах рюкзака, — я забыл. Хотел выпить перед выходом и оставил таблетку на столе. — Забей, — Чонгук перестраивается в соседний ряд на поворот к гипермаркету, — все свои, тебе необязательно. Я спросил только потому, что ты стал пахнуть…ярче. Гораздо, — он смущённо отворачивается, выискивая место на парковке. Чимин прикусывает губу, чтобы не всхлипнуть раздосадованно. Он корит себя за непредусмотрительность: друзей он хочет смущать и отталкивать меньше всего. Как только Чонгук уходит в магазин, заверяя его, что всё в порядке, Чимин снова рыщет в рюкзаке, но пустой блистер от таблеток будто усмехается над ним злорадно. Он мог бы купить нужные блокаторы в аптеке, но рецепт для них остался в другом, учебном рюкзаке. Чимин протяжно стонет, прикладываясь затылком о подголовник. В кои-то веки у него появились друзья, компания, а он портит всё так. Чонгук — омега, как и Тэхён, и даже несмотря на то, что оба знают о его особенности и принимают её, Чимин понимает, что им тяжело находиться рядом с ним без воздействия блокаторов. Хосок — старший брат Чонгука и единственный близкий к их компании альфа — знаком с его запахом, но ещё ни разу не чувствовал на себе его полного воздействия. Поэтому Чимин лишь надеется, что сегодня его не выгонят. Чонгук возвращается с двумя огромными пакетами и, загрузив их в багажник, садится на водительское место. Чимин сильнее кутается в куртку, надеясь, что та хотя бы немного притупит исходящий от него кислый запах. — Расслабься, Чимин-хён, — Чонгук ласково треплет его короткие пальцы в поддерживающем жесте. Чимин замечает, что пальцы Чонгука слегка дрожат. — Знаешь, мне кажется с морозным воздухом с улицы твои ягодки немного развеиваются, — хмыкает он, выезжая с парковки. — Отлично, тогда я перееду туда, где всегда зима, — обречённо вздыхает Чимин, зарываясь носом в воротник. Чонгук на это лишь тихо смеётся. Их встреча не была чем-то необычным, скорее, даже весьма банальным. Небольшая кофейня на перепутье двух университетов, неосторожность Чимина, новенький кашемировый свитер Тэхёна, заляпанный расплескавшимся от столкновения кофе, и хохочущий Чонгук. Тэхён не разозлился, но был огорчён, что безусловно сыграло на совести Чимина, поэтому он предложил купить им кофе и оплатить химчистку. Предложил, а потом подумал, но, к счастью, оба отказались, заставив его и его без того ограниченные финансы облегчённо выдохнуть. Так завязалась дружба: совместные посиделки в той самой кофейне, вылазки на прогулки и арт-объекты по предложениям Тэхёна. Оказалось, он учится на художественном, вечно вымазанный в акварели или масле и пахнущий растворителем. Чонгук, на удивление Чимина, учится на специальности смежной с его: в итоге они оба выйдут в мир рекламы и маркетинга. Необычный запах Чимина раскрылся для них совершенно случайно после первой ночёвки у Тэхёна. Конечно, они испугались: нежный аромат лилий с нотками ванили Тэхёна и спокойный кедр Чонгука не стояли вровень с его скисшим ягодным морсом. Чимину было стыдно, неловко и пришлось объяснять, пришлось открыться. Под блокаторами его запах, к которому привыкли друзья, был приглушённым и напоминал, скорее, клюкву — всё ещё кислую, но ненавязчивую, совсем не давящую. Тэхён искренне беспокоился о вреде такого вынужденного подавления природного запаха, но и находится рядом с настоящим Чимином было нелегко, поэтому он сдался. Как и Чонгук. С Хосоком Чимин пересекался чаще — они учились в одном университете — но общался не так близко. Всё же альфа был старше и окружил себя, ожидаемо, альфами тоже, но иногда они обедали вместе или сидели рядом на межкурсовых лекционных занятиях. Чимину хочется верить, что Хосок примет его тоже. — Приехали, — Чонгук трясёт его плечо и спускается ниже, к рёбрам, начиная щекотать, — хватит уже думать. Думалка сломается. — Вот ведь… — Чимин, бурча под нос ругательства, выходит на улицу и направляется к багажнику, чтобы перехватить сумку. На город уже опустился вечер, хоть и не поздний, но в жилом комплексе, где теперь живёт Тэхён, не видно ни души. Новый, недавно отстроенный район будто погрузился в забвение, нарушаемое лишь мелким снегопадом и звуками стройки с соседней пустоши. — Жуть какая, так и не докричишься, случись чего, — Чимин нервно оглядывается по сторонам, ожидая, пока Чонгук заглушит и закроет машину. — Да ладно тебе, комплекс элитный, наверняка тут камеры на каждом шагу, — хмыкает Чонгук. Он звучит уверенно, и так же уверенно направляется к подъездной двери определённого дома, отчего Чимин делает вывод, что Чонгук, очевидно, здесь уже был. На одиннадцатом этаже их встречает Тэхён и выглядит он, несомненно, как звезда этого вечера: приталенные брюки, роскошная нежно-фиолетовая блуза и кудри, спадающие на ухоженное лицо. Бронзовая кожа отдаёт естественным блеском, и Чимин уже знает, что на ощупь она, как лоснящийся шёлк. — Проходите, чего встали, — ворчит он, шаркая плюшевыми тапочками по паркету вглубь коридора. — Обомлели от твоей красоты, хён, — хихикает Чонгук, заталкивая Чимина в прихожую и закрывая дверь. — Что-то не припомню, чтобы в твоём приглашении был указан светский дресс-код. — Заткнись, Чонгук-и, — выхватив пакеты из их рук, Тэхён скрывается за стеной, — но спасибо. Я не хотел наряжаться, оно само получилось. — Да-да, ты каждый день это говоришь, — отмахивается Чонгук, разуваясь, и движется прямиком к ближайшей двери. Чимин отставляет их ботинки в сторону и, заслышав шум воды, предполагает, что Чонгук ушёл мыть руки в ванную. — Проходи, Чимин-и, — зовёт его Тэхён, — здесь кухня, здесь гостиная, там ванная и спальня, — он улыбается и размахивает рукой по сторонам, одновременно разбирая пакеты. — Здесь очень уютно, — Чимин не спеша проходит к дивану в гостиной, совмещённой с кухонной зоной, разглядывая всё вокруг. Картины, статуэтки и даже цветы вписываются в интерьер до удивительного гармонично. Заставка на большом плазменном телевизоре отбрасывает блики на журнальный столик, заваленный учебниками по искусству, а сбоку, за стеклянной перегородкой со шторами, находится закрытая балконная зона. Там же стоит мольберт. Тэхён явно рисовал здесь: узкий подоконник уже заляпан красками, а его угол завален кистями разных размеров. Это неудивительно, потому что вид из окна на вечерний пейзаж захватывает дух. Дом Тэхёна крайний и, не считая узкой подъездной дорожки, можно легко разглядеть шоссе, по которому они приехали, а также лесополосу. — Красиво, — Чимин, открыв окно, высовывается наружу. Мороз холодит щёки и кусает за нос, поэтому, поёжившись и взглянув на пролетающие по шоссе яркие огоньки, он возвращается обратно. — Да, я уже пытался нарис… — Тэхён замирает над огромной тарелкой с закусками и поворачивается к Чимину, — ты не принимал сегодня блокаторы? Чимин опускает взгляд. Тэхён не выглядит рассерженным или возмущённым, скорее, удивлённым. — Я забыл, — тихо говорит Чимин, — собирался перед выходом, но спешил. Я последнюю неделю провёл дома, поэтому необходимости не было пить их по утрам, вот и… — Всё нормально, Чимин-и, — Тэхён, стряхнув чёлку с лица, продолжает раскладывать закуски, — но сегодня придёт Хосок. И он обещал взять с собой друга, кажется, он альфа, — задумчиво говорит Тэхён, но, уловив судорожный вздох сбоку, выпрямляется, показывая уверенность. — Ну, ничего. Ты просто пахнешь ярче. И вообще, я снова думал о том, что ты мог бы перестать глотать таблетки. Не переживай, сладость, всё будет хорошо. Сладость. Тэхён стал называть его так чуть ли не с первого дня знакомства, и сначала Чимин даже на секунду подумал, что его первый, истинный запах вернулся, но Тэхён делал это совершенно по другой причине. По своей творческой натуре Тэхён часто сравнивал Чимина с любимым лимонным безе: воздушный, лёгкий и заманчивый, но с зияющей дырой внутри. Он считал Чимина красивым. Природа или гены — это не важно; Чимин был красив снаружи и необычайно красив в душе. Его невозможно было не любить: небольшой рост, прекрасно сформировавшееся омежье тело и совершенно трогательное лицо с вселенской тоской в глазах. Чимин был одинок, когда они встретились, и это читалось в любых его движениях и словах. То, как тихо он говорил, как мало рассказывал о себе, как неловко смотрел на других омег, излучающих уверенность. Тэхён искренне не понимал, не мог уловить причину его одиночества, пока Чимин не решил открыться. В тот день признаний, когда Чимин пах по-другому, когда поделился своей историей, пусть ему и пришлось по неосторожности, когда он ушёл, предоставив своим новым друзьям выбор, Тэхён плакал у Чонгука на плече. Мир в очередной раз оказался жесток и несправедлив по отношению к чуткому и чувственному человеку, и это бередило сердце сильнее, чем пугающая кислота, совершенно несвойственная такому хрупкому, но сильному, доброму и заботливому омеге. Тэхён не видел иного выбора, кроме того, чтобы остаться, помочь, поддержать. Чонгук был солидарен — Чимин дотронулся до сердец обоих. Не было жалости, только желание показать одинокому омеге что такое дружба и что такое любовь. За год, проведённый вместе, Чимин научился их принимать и отдавал вдвое больше в ответ. Чувства, нежность, копившиеся в нём годами, наконец нашли выход. Конечно, у Чимина есть бабушка — прекрасная, чуть строгая и такая же одинокая. Безопасный островок, его тихая гавань, дарящая успокоение и передающая опыт. Безусловно она справлялась с воспитанием, помогала встать на ноги и сделать шаг во взрослую жизнь, но не замечала его одиночества. Отчасти, возможно, потому, что он закрывался, чтобы не тревожить её, и не рассказывал о том, через что ему приходилось проходить каждый день. После стольких испытаний судьба, наконец, сделала ему подарок — открытый, эмоциональный и переполненный, словно чаша с игристым вином, чувствами Тэхён и немного стеснительный, но оттого не менее общительный и спокойный Чонгук. Чимин отчаянно верит, что она не отнимет его, как многое другое. Вечернее небо начинает сгущаться, поторапливая приготовления к празднованию переезда Тэхёна. Его родители обзавелись дополнительной жилплощадью, возможно даже, что специально для него, и разрешили жить в новой квартире одному. Тэхён был несказанно рад отделиться от гнезда: самостоятельная жизнь теперь во всех аспектах прельщала и захватывала, и даже несмотря на то, что ему придётся рисовать на заказ или устроиться на подработку, чтобы платить по счетам и жить так, как хочется ему, он был в восторге. Чимин, может, и хотел бы съехать тоже, но лишних денег не водилось, а о подработке он не задумывался. Да и оставлять бабушку не хочется: всё же они друг у друга самые близкие родные люди, а переехать в отдельное жильё он успеет всегда. — Чимин-и, ну хоть ты скажи, что слева этот салатник смотрится лучше, чем справа, — хнычет Тэхён, хватая его за руку. — Если честно, я не вижу разницы, Тэхён-а, — хихикает Чимин, но тут же выпрямляется под строгим взглядом. Знает, что Тэхёну это важно, поэтому лишь вздыхает, — оставляй слева, если тебе так больше нравится. Довольно хмыкнув и показав Чонгуку язык, Тэхён оставляет салатник на левой стороне. Спустя пять минут всё же переставляет его на правую с предельно претенциозным видом. Творческая натура. Внезапная трель дверного звонка пускает по позвоночнику Чимина мелкие, нервирующие иголочки. Он мнётся у дивана: не знает, сесть ли ему или встать, уйти в ванную или закрыться в комнате. Он переживает, волнуется за реакцию альф на его феромон и трёт влажные ладони о джинсы. На плечо мягко опускается большая ладонь Чонгука. — Не волнуйся, хён, ладно? Ты ведь знаешь Хосока, а его друг — он классный, может, немного… — Приветики! Хосок влетает в квартиру чуть ли не с разбега, волоча за собой несколько ярких шариков и кого-то за рукав. — Заждались вас уже, алкоголь стынет! — бубнит Тэхён, забирая шарики и отпуская их, отчего они разлетаются по всей комнате. — Так это же хорошо? — Хосок уставляется на него непонимающе. — А трубы-то горят! Очень приятно, Ким Тэхён, — он жмёт чью-то руку и многозначительно смотрит на Чимина. Чимин, на самом деле, не понимает, что от него хотят, поэтому срастается с подлокотником дивана и опускает рукава толстовки ниже, скрывая дрожь в пальцах. Он совершенно точно не готов к реакции альф, поэтому, когда Хосок движется прямо на него, сбегает в зону кухни, изображая возню. — Привет, хён, — он машет ему из-за барной стойки и принимается за стаканы, расставляя их на столешнице. — Ты чего мельтешишь, Чимин-а? — спрашивает Хосок удивлённо, а потом смеётся. — А-а-а, вижу, ты сегодня разливаешь. — Я не… — Привет. Мороз. Он первым врывается в носовые пазухи, заставляя щуриться, чтобы не чихнуть. Свежий, крепкий, но отчего-то ласковый: кутает в себя, проникает под кожу и превращает кровь в венах в застывшие реки. Он красив. Статен, хоть и невысок. От него веет уверенностью, может, немного нахальством, но в лисьем прищуре читается спокойствие. Его кожа совершенна и немного бледновата, оттого губы, раскрасневшиеся на естественном, не его, морозе, выделяются особенно ярко. Манящие тонкие линии, обрамляющие пухлую верхнюю и нижнюю, что поуже, усыпаны мелкими ранками. Этот альфа…захватывающий. — Мин Юнги, — рука, скрытая под вязью чёрного свитера, тянется к нему, а узловатые пальцы складываются вместе, ожидая ответного рукопожатия. — Пак Чимин, — на выдохе, словно он бежал марафон и пытается не задохнуться. Рукопожатие длится уже неприлично долго, но альфа продолжает изучать его, слегка тряся рукой. Чимину бы вырваться и отвернуться, об этом кричит всё его существо, но он стоит, как завороженный, и разглядывает в ответ. — Ты мне тут бармена не отвлекай, я первый подошёл, — Хосок толкает Юнги плечом, и дымка внезапно развеивается. Чимин трясёт головой, недоумённо разглядывая развалившегося на стуле Хосока и удаляющуюся позади него спину Юнги. — Что, понравился? Он альфа видный, правда себе на уме, — Хосок ставит локти на столешницу и крутит пальцем у виска, ухмыляясь. — Нет, — отрезает Чимин. Слишком быстро, слишком очевидно, но Хосок лишь машет рукой. — Ну, может тебе и лучше, — задумчиво тянет он, а потом хлопает ладонями по стойке, — виски с колой, сэр. Чимин морщится, но просьбу выполняет и ставит наполненный стакан перед отчего-то уже не таким радостным Хосоком, и это мгновенно бьёт по осознанию. — Всё в порядке? Извини, но ты пахнешь…странно, — Хосок держит его пальцы, прижимая их к стакану. Кожу начинает покалывать от плавающего в нём льда. — Поговорим об этом позже, ладно? Прости, хён. Хлопок. Чимин не хотел этого, но не рассчитал силу, поэтому надеется, что Тэхён не станет его ругать. Присев на бортик ванной, Чимин протирает руками лицо, и выдыхает с дрожью. «Ты пахнешь отвратительно, Пак» «Ты как забродивший сок, ну и вонь» «С дороги, кислятина» Хосок не сказал ничего из этого, но память предательски подкидывает воспоминания. Болезненные, колкие, осевшие шрамами внутри него. Умывшись прохладной водой, он смотрит на своё отражение. Симпатичный омега глядит в ответ: пухлые губы, небольшой, аккуратный нос, карие глаза и тёмные, уложенные волосы. В нём нет ничего отторгающего, никогда не было, кроме одного. Переменное, не постоянное, оно изменило его жизнь, и будет ли как прежде — уже неизвестно. Он научился с этим жить, приспособился, но сейчас, оказавшись лицом к лицу со своей особенностью где-то помимо дома, в компании, он ненавидит себя всей душой. Хочется сбежать, закрыться, просто исчезнуть, раствориться, но он не может. Не может подвести Тэхёна, зализавшего его раны, не может бросить Чонгука, всегда откликающегося на его просьбы. Он должен остаться, может, снова открыться, и пусть, пожалуйста, в этот раз это будет не так болезненно. Тихонько открыв дверь, он шмыгает наружу и проходит в гостиную. Его никто не замечает, и от этого становится чуть легче, поэтому он присаживается на пол возле Чонгука. Тэхён, разместившийся сбоку, протягивает ему бокал с шампанским. — Ну, Тэхён-а, поздравляем с переездом, — задорно начинает Хосок, — у тебя здесь очень хорошо. Надеюсь, в скором времени эта прекрасная квартирка не провоняет альфами, — он морщится и тут же смеётся. — Хён! Скажешь тоже, — Тэхён экспрессивно машет рукой, расплёскивая шампанское, — ты ведь знаешь, что я по омегам. — Да знаю, шучу просто, — отмахивается Хосок, — в общем, пусть в твоей новой обители всегда царит уют и спокойствие, поздравляем ещё раз! Юнги, приятного чаепития. По комнате разлетается звон бокалов и одной кружки, а следом стук палочек о тарелки. Чимин подхватывает несколько лёгких закусок, не налегая на приготовленную Тэхёном свинину и купленную пиццу, и только сейчас замечает, что Юнги сидит напротив него. Жар подкрадывается к щекам незаметно: то ли от алкоголя, то ли от взгляда тёмных, блестящих глаз. — Ну а ты, Чимин-а? По альфам или омегам? Или, может, по бетам? Чонгука я не спрашиваю, потому что и так всё знаю, — Хосок игриво дёргает бровями, получая слабый пинок под столом. — Айщ, мелочь! Этот бестактный, но свойственный дружеской посиделке, а тем более самому Хосоку вопрос ставит Чимина в тупик. Он не был с альфой, не был с омегой, с бетой уж тем более. На вечеринке на первом курсе он играл в бутылочку и целовался и с омегами, и с альфами, но ничего не почувствовал и не понял. Чимину кажется, что если он влюбится, вторичный пол человека будет ему безразличен, о чём он и хочет сказать Хосоку, но вдруг оказывается прерван вытянутой ладонью с противоположного конца стола. — Хоби, хватит смущать омегу, — строго говорит Юнги, опуская руку, — ты вообще в трусы ко всем без разбора лезешь, но мы тебя ни о чём не спрашиваем. Чонгук взрывается хохотом на пару с Тэхёном, и пока Хосок что-то бубнит про то, что «ищет себя», Чимин поднимает робкий взгляд на Юнги. Он продолжает безразлично жевать кимчи, водя палочками по тарелке, но, словно почувствовав, смотрит тоже. Улыбнувшись лишь одним уголком губ, он возвращает своё внимание еде. Юнги оказывается неразговорчивым в отличие от Хосока. На вопросы отвечает односложно и по существу, сам ничего не спрашивает, а в окно курит с Чонгуком молча. Он помогает Тэхёну убрать со столика тарелки и даже вызывается помыть посуду, на что Тэхён хвастается новенькой посудомоечной машиной и отправляет Юнги на диван к братьям Чон, выбирающим фильм. Чимину приходится стоять перед окном на самых цыпочках, чтобы покурить электронку. Хоть Тэхён и разрешил курить её внутри, Чимин не хочет создавать неудобств: пары сладкие, немного едкие. Выпитый алкоголь тоже даёт о себе знать, и Чимин не может насытиться, затягиваясь вновь и вновь. Мерцающие фары редких машин, проезжающих по шоссе, гипнотизируют. — Привет. Голос Юнги похож на шелестящий ветер. Он, играясь, проходится по загривку и оседает в сознании, вызывая покалывания от волнения. — П-привет, хён, — Чимин сдвигается чуть вбок и открывает вторую часть окна. Оглянувшись через плечо, замечает, что Юнги немного прикрыл штору. — Не замёрз? Ты здесь долго, — он встаёт рядом, почти близко и облокачивается на подоконник, закуривая. — Немного, но мне нравится здесь, — Чимин затягивается и одной рукой обводит открывающийся вид из окна, — здесь красиво. И спокойно. Юнги кивает, соглашаясь. Чимин не знает, стоит ли ему спросить альфу о чём-то: о музыке, кино, литературе; о том, где он учится, чем интересуется. Но все его хаотичные мысли бросаются в рассыпную, когда Юнги поворачивается к нему и смотрит угрюмо. — Чимин, ты чем-то недоволен? Сначала он теряется. Чимин не давал ему поводов думать так. Ответ приходит сам собой, когда сладкий туман от электронной сигареты растворяется, уступая место скисшим ягодам. Чимин делает шаг в сторону. — Извини, это мой природный запах. Мой феромон. — Тогда почему ты извиняешься? Юнги толкает его в бездну непредумышленно. Чимин привык извиняться за свою особенность: перед бабушкой, Тэхёном, Чонгуком. Перед учителями в школе и в первое время даже перед преподавателями в университете. Перед кем он никогда не извинялся были лишь они — те, кто втаптывал его в грязь, оскорблял, унижал. Их хотелось задушить в отместку, но он всегда молчал и никогда не извинялся. В этом его суть — он мягкий, любящий уважение и доброту, но всё ещё не сломленный. Определённо одинокий, не встретивший понимания до одного момента, одной встречи, и оттого предпочитающий идти мирным путём, перетерпеть, но не опускаться до взаимного уничижения. — Извини. Как же глупо! Но Юнги вдруг сипло смеётся и качает головой. — Это я должен извиняться, Чимин. Возможно, мне стоило спросить по-другому, — он выбрасывает окурок, но не уходит. Разглядывает район и вытягивает перед собой руки, ловя снежинки крупными ладонями. Завораживающий. — Так было не всегда, — вырывается быстрее, и Чимин корит свой захмелевший мозг, но внезапно ловит себя на том, что он хотел этого. Хотел это сказать. Поделиться. — Так бывает? — Юнги смотрит удивлённо, грудью всё ещё свешиваясь с окна. Чимин хочет попросить его быть осторожнее, но застывает, глядя на протянутую на чужой ладони стремительно таящую снежинку. — Расскажи, какой твой настоящий запах. Чонгук как-то рассказывал ему, что становится жутко болтливым, когда выпьет: может рассказать что-то личное, выдать какой-нибудь секрет. Чимин за собой такого не замечал, его, на самом деле, не то, чтобы кто-то о чём-то спрашивал на вечеринках или похожих посиделках, поэтому сейчас он сваливает всё на градус, плещущийся в крови, и игнорирует потайное желание — этому альфе хочется открыться. Может, он пожалеет об этом спустя время, но, затянувшись, всё же подбирает слова. — Ягоды. Что-то похожее на микс клубники с малиной, почти как тут, — он крутит электронку между пальцами под внимательный взгляд со стороны. — Всё изменилось, когда мне было шесть. И как он помнит спустя столько лет? Наверное, благодаря ярким моментам из детства: он собирает с папой ягоды в лесу возле загородного домика, ловит бабочек с отцом на ветреной поляне, готовит с бабушкой варенье для того, чтобы поесть его зимой. Он наполнен ими с головы до ног, хочет снова почувствовать яркую сладость, витающую вокруг, и насладиться ей. Быть ей. — Они погибли, мои родители. Разбились, когда возвращались из загородного дома, — два взгляда устремляются на шоссе, уже спокойное, не как пару часов назад. — Тогда он поменялся. Всё стало по-другому. Тот период, в отличие от раннего детства или же школы, Чимин помнит плохо. Стереть из памяти, забыть — это было естественной защитной реакцией его организма, как и резкая смена верхних нот феромона. Он смирился с потерей родителей достаточно быстро, отчасти, наверное, благодаря визитам к психологу, но что-то всё же не давало его запаху вернуться в прежнее состояние. Врач говорил, что глубоко внутри Чимин перестал чувствовать себя защищённым — это было лишь предположение, но оно имело смысл. Его феромон закрылся, окислился, создавая собственный защитный барьер, но Чимин не считал, что нуждался в нём. Такая защита приносила лишь неприятности. — Ты сильный, Пак Чимин, — поймав ещё несколько снежинок, Юнги сажает одну ему на плечо. — Уверен, твои ягоды, которые ты так ждёшь и любишь, вернутся к тебе, — улыбается и закуривает снова. Юнги — первый, кто не сказал, что ему жаль. Чимин понимает, что это дежурная фраза после таких откровений и уже привык к ней, оттого сердце совершает кульбит после произнесённых Юнги слов. Он действительно хочет поддержать. — Спасибо, хён. Юнги-хён. Чимин смакует его имя на языке: оно приятное, немного жжётся морозом, а потом разливается теплом. Хочется произносить его чаще, в самых разных ситуациях, и Чимин сдувает с носа приземлившуюся снежинку, со слепой надеждой загадывая это желание. — И прости меня за тот вопрос, — Юнги снова высовывается в окно, чтобы взглянуть на него из-за рамы, — твой запах, он не неприятный, он…вводит в заблуждение. — Всё в порядке, — заверяет Чимин, — я слышал вопросы и вещи похуже. Юнги хмыкает как-то грустно, а затем тушит и выбрасывает окурок в баночку. — Идём? Он протягивает ему руку, но Чимин отчего-то стоит, как вкопанный. Довольно простой жест вводит его в дикое смятение, и Юнги, приняв эти за необходимость побыть с собой наедине, оставляет его. Чимин сам не понимает причину своих метаний: то, что он постоянно делает с Тэхёном и Чонгуком — держится за руки, в тот момент показалось ему чем-то интимным. Может, он недостаточно опытен с альфами, а может Юнги действительно понравился ему — время покажет. На плечи ложится что-то мягкое, и Чимин от неожиданности звучно выдыхает, а затем оборачивается, встречаясь с тёплым взглядом. Юнги проводит пальцами по его плечам — совсем невесомо, осторожно — и убирает руки в карманы джинсов. — Простудишься ещё. Чимин улыбается благодарно. Забота альфы ненавязчивая, почти призрачная и приятная до мурашек. Он никогда не был безнадёжным романтиком, но мысли о том, что он мог приглянуться Юнги тоже, согревают, как горячий чай после зябкой прохлады. Он возвращается в комнату совсем скоро. Без него вся компания уже выбрала фильм, но Чимин и не против. Усевшись на единственную свободную подушку в ногах у Юнги и Хосока, он прижимается боком к Тэхёну и погружается в фильм. Выходит откровенно плохо: затылком Чимин словно чувствует чужой взгляд, но обернуться не хватает смелости. Вряд ли это Хосок, комментирующий каждый шаг главного героя на экране, а вот притихший Юнги — возможно. Сюжет какого-то второсортного боевика так и остаётся для Чимина непонятым. Тэхён просит Чонгука разложить диван, чтобы все могли на нём уместиться, а Хосок и Юнги спорят о том, какую включить музыку. Общий хаос воцаряется постепенно: Тэхён проливает шампанское на новый диван и принимается оттирать пятно под недовольные возгласы Чонгука, а двое альф выхватывают друг у друга пульт от телевизора чуть ли не с рыком. Поднятый шум не раздражает. Чимин смотрит на них со стороны, усевшись на полу возле сдвинутого столика, и думает о том, что в каком-то роде это уют. Кто-то скажет, что у него извращённое понятие уюта и комфорта, но Чимин улыбается, чувствуя, — он на своём месте. Там, где его не прогоняют, принимают со всеми недостатками и одним, самым главным; там, где он может найти поддержку, может быть собой. — Чимин-а! — зовёт Хосок, отстраняя Юнги от себя. — Ар-энд-би или дип-хаус? — Ммм…ар-энд-би. Потому что ему нравится, в основном американский — как и рэп, и хип-хоп. Биты, порой незатейливые, а иногда — гениальные; слова — глубокие, со смыслом или лишённые его, но откладывающиеся на подкорке. Атмосфера безысходности, депрессии, любви, бунтарства. Он переслушал многое, но всё же выбрал для себя фаворитов. — Тьфу на вас, — Хосок сдаётся и впихивает пульт в руки просиявшего Юнги, — решайте между собой тогда. Чимин, как определитесь, надо поговорить. Юнги подзывает его к себе, и Чимин на ватных ногах идёт навстречу. В голове набатом бьёт — у Хосока был тон серьёзный, значит он априори не скажет ничего хорошего. Чуть поникший, он садится рядом с Юнги, но, ощутив тепло чужого бедра, отвлекается. — Хочешь послушать что-то определённое? — Наверное, да. Чимин делает ставку на популярное, но позабытое, а Юнги, взглянув на экран телевизора, лишь кивает удовлетворённо и крохотно улыбается.Khalid - Motion
Тэхён, уловив меланхоличные мотивы, выключает свет и включает лампу с яркой проекцией ночного неба, каким-то образом оставленную без внимания аж до глубокой ночи. Он валится на диван, утягивая за собой Чимина и Чонгука, и качает в такт головой. Потолок превращается в космос, далёкий и непостижимый, но сейчас — хоть рукой дотронься. Звёзды, совсем маленькие и побольше, раскачиваются и медленно ходят по кругу, скользят по стенам и картинам на них. Хосок, лёжа с краю, пытается поймать хоть одну, водит ладонями по воздуху, но сдаётся и прикрывает глаза. Тэхён о чём-то перешёптывается с подвисшим Чонгуком, вперившимся взглядом в одну точку. Чимин снова чувствует на себе взгляд. Искусственное звёздное небо красивое, но не сравнится со своим отражением, сияющим в чужих глазах. Юнги лежит немного ниже, на уровне его рёбер — Чимин может ощутить его мерное дыхание на своей руке, когда он вертит головой. Смотрит то на потолок, то на него, как будто сравнивает. Чимину радостно или грустно — он не определился, но чётко слышит своё мерно стучащее сердце. Ему спокойно. Мороз Юнги снова пробирается в нос и под кожу, убаюкивает. Дышится легче, проще, ощущается как сон с открытым окном. Их взгляды вновь пересекаются, но никто из них не отворачивается. Новое чувство накатывает волной — сложное, непонятное, многослойное — Чимину хочется остаться в нём навсегда. Изучить его, прощупать, осознать. Оно приятное безусловно и немного волнительное, похожее на тихий прибой. Всю жизнь задыхаясь в цунами, он, наконец, оказывается на берегу. Песня сменяется на что-то похожее, выдернутое системой из рекомендаций, но не такое лиричное. Хосок, потянувшись, встаёт и подаёт руку Чимину, кивая в сторону балконной зоны. Они уходят под настороженным взглядом в спину. — Ты, вроде, хотел что-то рассказать, — Хосок открывает окно, жадно втягивая холодный воздух, — что-то не так? — В-всё в порядке, хён, — Чимин топчется напротив него, а после смотрит в глаза, — это мой феромон. Без блокаторов. Хосок таращится на него, хлопая ресницами. — Ты пьёшь блокаторы? Зачем? — он отворачивается, рассматривая крыши домов. Пытается отследить логику. — Извини, но я не понимаю. — Этот запах, он… — Чимин пытается подобрать слова и прикладывает холодную руку ко лбу, — неприятен многим людям. Ты сам сегодня сказал, что я пахну странно и… — Странно, но не неприятно, Чимин, — говорит Хосок, словно объясняет очевидное. — Он резче, чем когда мы встречались до этого, и не буду скрывать, что он возбуждающий…не в том плане, — он отмахивается, замечая испуганный вид Чимина, — он заставляет понервничать. Будто ты сильно расстроен или, не знаю, зол? Чимин трясёт головой. Его унижали, гнобили за то, что считали его злым? Он никогда таким не был и не пытался выставить себя таковым. Очевидно, всё дело в самом запахе. — Хён, — он хмурится, — я прошёл через ад в школе. Меня гнали отовсюду, оскорбляли, не хотели дружить. Вряд ли они думали, что я злой, скорее им просто было противно, но никто из них не интересовался, почему я так пахну. — Невоспитанные выродки, вот кто они, — едко замечает Хосок, — в тебе нет ни капли противного, Чимин. Могу я спросить, почему ты так пахнешь? Если этому вообще есть объяснение. Чимин вздыхает, а затем выдаёт всё, как на духу. Про родителей, школу, блокаторы, которые он смог принимать только после сформировавшегося цикла течек. Атмосфера гнетущая: Чимин понимает это по усилившемуся запаху Хосока и по его расстроенному лицу. — Сколько же дерьма ты повидал, Чимин-и, — он тянет руки к рьяно дышащему после эмоционального рассказа омеге, и тот поддаётся: шаг вперёд, комфортные объятия, чужие ладони на лопатках, — никто из них не имел права. Твой феромон — это ты, то, что внутри тебя, и даже если он изменился, это не делает тебя плохим или слабым человеком. Он обязательно вернётся к тебе, Чимин-и, таким, каким ты его помнишь. Мы будем рядом. Всхлип. Чимин чувствует противный, едкий ком в горле. Дорожки слёз разбиваются о мягкую ткань толстовки Хосока — он принимает всю боль на себя. Впервые Чимин плачет так открыто перед кем-то, кто не бабушка, Тэхён или Чонгук. Становится стыдно за то, что, как он полагал, Хосок оттолкнёт его. Он взбалмошный, иногда не чувствует границ, может взболтнуть лишнего, но сейчас открывается с новой стороны. Стоя в объятиях альфы, Чимин думает о том, что Чонгуку повезло иметь такого старшего брата. — Спасибо, хён, — хрипит. Он действительно благодарен: так много хороших, поддерживающих слов он никогда не слышал от кого-то столь не близкого. — За что же, Чимин-а? Я хочу, чтобы ты знал, что ты не один, — Хосок гладит его по волосам и сжимает плечи, — и, пожалуйста, слезай со своих блокаторов. Посоветуйся с врачом, как это сделать, но перестань давить свой запах и себя. Люди, которые захотят узнать тебя, не станут отталкивать тебя из-за запаха. А остальные — просто идиоты, нам же больше достанется, — хихикает он, легонько щекоча бока Чимина. — Да-да, я, наверное, начинаю это понимать, — Чимин тихо смеётся от приятной щекотки и вздыхает, утирая слёзы, — а насчёт блокаторов я подумаю. Хосок кивает и после просьбы Чимина дать ему пару минут, чтобы прийти в себя, собирается на выход. Положив руку на дверную ручку, он оборачивается. — Юнги ведь не оттолкнул тебя? Чимин замирает с занесённой к лицу рукой и смотрит ошалело, не ожидав такого вопроса. Хосок видел их и сделал какие-то выводы? — Н-нет, он… — Да, он бы и не смог, я думаю. Он хороший, но… — он осекается и прикусывает щёку изнутри, — неважно, впрочем. Будь аккуратнее, — он бросает на поёжившегося от холода Чимина взволнованный взгляд и уходит. Думать о том, что имел в виду Хосок сил уже не остаётся — он поразмыслит над этим позже. Заметив какую-то возню за дверью перегородки, Чимин протирает лицо рукавом и выходит в комнату. — Юнги-хён, ну останься, в самом деле, — канючит Чонгук, цепляясь за его куртку. — Не могу, мелкий, мне с утра с отцом по делам ехать, — Юнги смеётся и аккуратно выпутывается из чужой хватки. Заметив Чимина, улыбается немного неловко. — Ты уезжаешь, хён? — Чимин старается не звучать совсем расстроенно и выходит чуть вперёд. Юнги хочется обнять на прощание, но он лишь мнётся, гадая, обнимал ли его ещё кто-то из друзей. — Уезжаю. Увидимся, Чимин-а. Он, кажется, хочет протянуть руку, но в этот же момент Чимин решается. Делает к нему шаг и смущённо хватается за плечи, прижимается неблизко, боясь чужой реакции. Юнги в ответ невесомо проводит ладонью по его спине и лишь на пару секунд кладёт подбородок на его плечо, а затем отстраняется. — Напиши кому-нибудь из нас как доберёшься, пожалуйста, — шепчет Чимин, пока Юнги ещё достаточно близко, чтобы расслышать. Смотрит мимо, куда-то за его плечо, а затем прижимается спиной к Тэхёну, стоящему позади. Юнги не выглядит удивлённым: короткий кивок головы сопровождается вздёрнутым уголком губ, и он уходит. Хосок, закрыв за ним дверь, громко зевает и предлагает укладываться спать. Утро уже не за горами, царапает первыми лучами рассветного солнца окно, и Тэхён, заразившись зевком, скрывается в ванной, пока Чонгук устало плетётся за старшим братом в спальню. В этот раз Чимин осознаёт своё желание чётко. По пути к окну выключает телевизор и, закрыв дверь и штору, прилипает к окну. Думает, что если откроет его полностью, будет слишком очевидным, поэтому тянет на себя лишь верхнюю его часть. Юнги появляется сразу после хлопка подъездной двери. Грузно вышагивает по скрипучему снегу прямиком к припаркованному двухместному БМВ и, сняв сигнализацию, садится внутрь. Чимин не знает, видит ли его Юнги: если так, может, он поморгает фарами? Однако спустя несколько минут ожидания машина трогается с места, оставляя его наедине со своими мыслями. Он приятный. Даже несмотря на то, что они совсем незнакомы, Чимин не чувствует барьера. Юнги его поддержал, но совсем ничего не рассказал о себе: кажется, у них сходятся вкусы в музыке, но это меньшее из самого главного. Надежда на скорую, новую встречу зарождается сама собой и быстро становится приоритетной. Узнать больше, быть ближе. Закрыв окно, Чимин выходит в гостиную и ложится на диван. Плед натягивает чуть ли не до носа, но подушку переворачивает на прохладную сторону: голова гудит от воспоминаний. Вторая часть дивана проминается под Тэхёном. Он засыпает быстро, почти сразу, жмётся ближе и закидывает ногу на его бедро. Чимин, из раза в раз прокручивая киноленту воспоминаний сегодняшнего дня, проваливается в сон тоже. Звук уведомления из мессенджера прорезает тишину, но недостаточно громко, чтобы разбудить. Мин Юнги: я добрался, всё хорошо. добрых снов :)