Можно плакать и смеяться как ребёнок Он со мной, значит меня никто не тронет Без защитных стёкол и прозрачных плёнок Своё сердце я храню в его ладонях От его голоса у меня мурашки по телу
Осталось: 43 участника
Она начинает от меня отвыкать. Вот так просто. Когда-то она сказала мне, что это навечно. Даже если появится кто-то еще. Даже если появится кто-то лучше. Она не сможет меня ни забыть, ни разлюбить. Потому что я — все, вокруг чего крутился ее мир на протяжении долгих лет. И я верил, скрепя сердце, но всегда надеялся, что когда-нибудь появится человек, способный вытеснить меня из ее головы. И вот он здесь. Не знаю, получилось ли у него. Или я все еще томлюсь запертым в самом отдаленном уголке ее души, все еще горю, заставляя ее любить. Надеюсь, что нет. Это все только усложняло. Как будто мне не хватало в жизни проблем, блять… (06.04.18) *** Утро выдалось тяжелым. В памяти Антона обратная дорога до Меркурия сохранилась большими яркими пятнами. В конце вечера он чувствовал себя настолько отвратительно, что едва мог стоять. От переизбытка эмоций и, в противовес этому, недостатка сил разболелась голова и клонило в сон. Кажется, Паша поздравлял прошедших дальше, что-то объяснял, но мальчишка едва мог разобрать его слова. Что-то про переезд и новые правила. В конечном счете Арсений, который все это время крутился рядом, заметил, в каком состоянии находится его ученик, и вызвался проводить мальчишку до Сити отдельно от остальных. Антон не знал, что именно преподаватель наговорил Паше и Эду, что те спокойно его отпустили, но, не успев даже моргнуть как следует, он уже лежал на заднем сиденье такси, а если быть точнее — у Попова на коленях. Длинные музыкальные пальцы парня перебирали его кудряшки, небольно совсем, с какой-то особой нежностью и — Антон в таком состоянии мог позволить себе подобную мысль — любовью. Арсений шептал ему что-то подбадривающее, говорил, как заведенный о том, какой он молодец, как хорошо спел, и мальчишка кивал, чувствуя, как кровь при каждом слове преподавателя приливает к щекам, вгоняя его в смущение. С Поповым было очень тепло, очень по-домашнему. Просто х о р о ш о. И на очередном приятном слове, на очередном поглаживании по голове Антон не удержался и, приподнявшись, чмокнул парня в щеку. Очень быстро, совсем смазано, лишь на мгновение коснувшись чужой сухой кожи. А потом снова уронил голову на арсеньевские колени, наблюдая с усталой улыбкой за тем, как тот удивленно касается пальцами того места, где Антон оставил свой невидимый след. И тихо-тихо, чтобы таксист не услышал с водительского места, прошептал: — Ты невозможный. Арсений на это лишь усмехнулся совсем по-лисьи и, наклонившись, будто в отместку, оставил невесомый поцелуй на губах мальчишки, передавая ему аромат кофе и забирая себе вкус персиковой жвачки. — Кто бы говорил, — отозвался Попов, отстраняясь и снова возвращая руку в антоновы волосы. И Шастун не нашелся с ответом, тупо пялясь на преподавателя и пытаясь понять, что они творят. Каждый раз, когда остаются вместе. Как правильно назвать эту дикую химию и непреодолимое желание просто невинно касаться друг друга? Потом были ступеньки, на которых Арсений не удержался и, наплевав на нормы морали и удивленные взгляды охранников, поднял валящегося с ног Антона на руки. За ними последовал лифт. В замкнутом пространстве на мальчишку навалилась паника, и почти весь путь до своего этажа он простоял в объятьях преподавателя. А потом они ввалились в пустой пентхаус, парень попрощался, пожелал спокойной ночи и уехал к себе, а Шастун упал на кровать, не раздеваясь, и уснул, едва его голова коснулась подушки. А утром пришла боль. Не душевная, хотя и она тоже, но физическая. Антон на каком-то интуитивном уровне догадался, что на нервной почве у него подскочила температура. Все вокруг еще спали, часы показывали пол седьмого утра, и мальчишке тоже неплохо было бы снова провалиться в блаженное забытье, но тело неприятно ломало, и это ощущение не давало отдаться такому желанному отдыху. Чтобы не светить в лицо спящему рядом Диме экраном телефона, Антон встал и, покачиваясь от легкого головокружения, направился в ванну. Яркий свет ударил его по глазам, и мигрень стала еще сильнее, но он попытался не обращать на это внимание. Сел на крышку унитаза и включил телефон. Антон не знал, спит ли в такое раннее время Арсений, учитывая, что вернулись они вчера за полночь, но что-то подсказывало, что парень, привыкший к учительскому режиму, сейчас уже бодрствует. Поэтому, повинуясь каким-то внутренним инстинктам, мальчишка открыл диалог с преподавателем и быстро написал сообщение. Антошка, 6:47 Арс, у меня форс-мажор. Ты брал с собой аптечку? С каждым днем называть преподавателя по имени становилось все проще. В ожидании ответа Антон снова подумал об Ире. С последнего их разговора прошло довольно много времени. Девушка стала писать гораздо реже, чем в первые дни его пребывания в Меркурии, а на его вопросы отвечала как-то сухо и односложно. Пометив себе в голове в ближайшие дни созвониться с подругой по видеосвязи, Шастун вновь перевел взгляд на экран. Ответ от Арсения уже сиял в шторке оповещений.АСП, 6:50 Что у тебя опять пошло не по плану?
Усмехнувшись тому, что его догадки относительно режима преподавателя оказались правдой, Антон напечатал короткое «Походу, температура», на что получил такой же лаконичный ответ: «Спускайся». Пообещав быть через пару минут, Антон как можно тише вернулся в главную комнату и натянул на себя первую попавшуюся одежду. Прихорашиваться не было ни времени, ни сил. С каждой секундой боль в теле становилась все отчетливее, и мальчишка просто надеялся, что у преподавателя окажется под рукой какое-нибудь чудо-средство от всех болезней мира. Антону не нравилась перспектива того, что в новую напряженную неделю, теперь уже точно съемочную, он войдет похожим на вареную сосиску. Но пытаясь тихо выскользнуть из комнаты, он тут же натолкнулся на Пашу, занесшего кулак, видимо, чтобы постучать. Лицо продюсера было такое ошарашенное, и Антон на секунду подумал, что случайно заехал тому дверью по носу и даже не заметил. — Антон? — удивленной спросил Паша, глядя на мальчишку. — Ты куда собрался? И… почему ты такой бледный? Шастун не догадался посмотреться на себя в зеркало, но, учитывая свое физическое состояние, мог представить, что выглядит вряд ли очень презентабельно. — Мне кажется, я слегка приболел, — честно признался он, пытаясь формулировкой немного смягчить ситуацию. — Я написал Арсению Сергеевичу, ты наверное знаешь, что он тут на пару этажей ниже живет, он сказал к нему спуститься. — Черт, — выругался Добровольский и еще раз настороженно смерил взглядом мальчишку. — Еще болезней нам тут не хватало. Окей, сейчас ты бежишь к Попову, он тебя подлечивает, пока мы разбираемся с выбывшими. У них последний поезд отходит в одиннадцать, я буду здесь к пол двенадцатого, давать вам инструкции на следующий этап. Чтобы к этому времени был, как огурчик. В голосе Пашу не было угрозы, скорее едва уловимая насмешка, но Антон по интонации прекрасно понял, что если не сделает, как ему говорят, последствия могут быть неприятными. — Понял, шеф, сделаем, шеф, — бросил он, чеканя слова, и продюсер улыбнулся, потрепав его по волосам. — Вот и отлично, Антох, а то не хочется терять такого крутого участника раньше времени, — бросил мужчина и, отсалютовав Шастуну, скрылся за дверью пентхауса, видимо отправившись будить выбывших, рано уезжающих домой. А Антон, шумно выдохнув, направился к лифтам и спустился на арсеньевский этаж. Боль в теле, видимо, дошла до своей предельной точки и, к радости мальчишки, больше не усиливалась. А вот распространяющийся по телу жар неприятно отдавался во всех жизненно важных органах и Шастун со страхом чувствовал, как ему становится трудновато дышать. Это было похоже на растянутую во времени паническую атаку, сопряженную с простудой, и это состояние выводило из себя. Остановившись перед дверью апартаментов, Антон в нерешительности завел кулак, не зная, стоит ли постучать. Арсений вроде как дал понять, что ждет его, но с другой стороны мальчишка не знал, что или кто разбудил его преподавателя в такую рань. Вполне могло статься, что у Арсения были гости, и Шастун потревожит какую-то важную беседу. В итоге вежливость победила, и он легонько постучался. Интуиция не подвела, и, когда дверь открылась, Антон с удивлением увидел перед собой не заспанного Попова в каком-нибудь домашнем шелковом халате, а Эдуарда Александровича. Поняв, кто именно стоит за дверью, Выграновский показательно прищурился и крикнул, не отрывая от мальчишки пристального взгляда: — Арс, тут к тебе Тоха пришел. Я, пожалуй, пойду тогда? — Да, да, давай. И скажи ему, пусть сюда идет! — послышалось откуда-то из глубины апартаментов. Эдуард Александрович не стал ничего говорить. Вместо этого он прошелся по Антону еще одним изучающим взглядом, а потом подмигнул как-то чересчур неприятно и, протиснувшись между Шастуном и дверным косяком, направился к лифтам. Сердце в груди в очередной раз неприятно екнуло, как бывало каждый раз, когда мальчишка заставал Арсения и Эда вместе. В такие моменты он снова и снова убеждал себя, что не ревнует. Повторял, как священную мантру, что они с Поповым друг друг по сути своей никто и вряд ли когда-то кем-то будут. Пытался доказать самому себе, что даже если между преподавателем и Выграновским что-то есть, это не его дело. Вообще. Он никакого отношения к этому не имеет. А потом вспоминались все поцелуи, по общей инициативе, по обоюдному согласию, и становилось обидно. Да, они друг другу никто. И останутся никем. Но почему так не хочется, чтобы Арсений становился кем-то для другого человека? — Антош, иди сюда, — снова послышался из глубины квартиры знакомый голос, и Антон, несмотря на тяжелые мысли, жар и боль, не мог противиться. Он напомнил себе о том, зачем сюда пришел, и делано уверенной походкой зашел внутрь, закрывая за собой входную дверь. Арсений обнаружился в спальне, и этот факт снова ударил Антона под дых. Он говорил отсюда с самого начала. Он находился здесь еще до того, как Шастун пришел. Он был здесь… с Эдом? Не думай, не думай, не думай! — Привет, — натянуть пластилиновую улыбку, как всегда. Натянуть маску «со мной все в порядке». — Привет, — Арсений встал с кровати и, подойдя к Антону, осторожно его обнял. Мальчишка почувствовал запах чистого постельного белья и еще какой-то, незнакомый, горьковатый. Чужой. Захотелось тут же выбраться из кольца рук преподавателя, что он поспешил сделать. Вырвался из арсеньевских объятий и посмотрел на парня пристальным взглядом. Тот ответил ему тем же, даже не пытаясь спрятать свое удивление. — Что-то случилось? — непонимающе спросил Попов, не отрывая своих голубых глаз от мальчишки. — Что тут делал Эдуард Александрович? — слова вырвались мгновенно. Молодец, Антон, у тебя отличная выдержка, просто потрясающая. — Ах вот оно что, — Арсений улыбнулся как-то странно. — Он заходил ко мне обсудить следующий этап. Я хотел понять, позволят нам видеться или нет. Это звучало логично, и Антон почувствовал себя полнейшим идиотом. В целом, он всегда чувствовал себя подобным образом рядом с Арсением, но сейчас это ощущение обострилось до предела, и захотелось влепить себе звучную пощечину. Придурок, снова показываешь свои эмоции, всегда неправильные, свою постыдную слабость. Свой страх. Зачем? Каждый раз на те же грабли. — Прости, — пробормотал Антон потухшим голосом. — Я все понимаю, — отозвался Арсений, так по-доброму, что чувство стыда обострилось. Потом снова сделал шаг навстречу и заключил в объятья. На этот раз мальчишка не стал вырываться. Антон знал, что Попов вряд ли понимает, потому что он и сам ничерта не понимает, но перечить не стал. — И что он тебе сказал? — любопытно поинтересовался он куда-то парню в макушку. Все-таки разница в росте между ними ощущалась комично, особенно в таких вот неловких объятиях. — Так. Погоди, давай сначала разберемся с первостепенной проблемой, — отозвался Арсений, и от его дыхания на своей шее Антон покрылся мурашками. — Ты же весь горишь. Попов окончательно отстранился от мальчишки и направился к прикроватной тумбочке, выуживая оттуда несессер неприятного цвета фуксия. Антону очень захотелось отпустить какую-нибудь дурацкую шутку по этому поводу, но он сдержался, понимая, что так только еще сильнее испортит момент и сделает его еще более неловким. — Так, душа моя, — когда Арсений повернулся, в руках у него был ртутный градусник. — Сейчас ты меряешь температуру, я варю тебе чай. Потом мы по необходимости накачиваем тебя таблетками, и я рассказываю о той закрытой информации, которой со мной поделился Эд. Инструкции ясны? Антон кивнул так резко, что перед глазами начали кружиться серебряные звездочки. Удовлетворившись ответом, Арсений передал ему термометр, мягко надавил на плечи, усаживая на кровать, и, проследив, чтобы мальчишка делал то, что велено, скрылся в кухне. Оттуда тут же послышалась симфония из звяканья посуды и шуршания чего-то, по звуку напоминающего сахар. Антон сидел на кровати с зажатым подмышкой градусником и оглядывал интерьер спальни. Выглядело все так, как было в тех номерах отелей, в которых иногда останавливались они с Сережей. Со свойственным давно богатым людям минимализмом. Шастуна очень повеселил тот факт, что Арсений уже успел сделать из комнаты свой уютный уголок. На прикроватной тумбочке стояли фотографии в рамках, с которых на мальчишку глядели незнакомые люди. Он уже хотел рассмотреть их поближе, когда из кухни донесся крик: — Антош, тебе сахара сколько класть? — а потом из-за дверного косяка показалось лицо Арсения, чьи голубые глаза с привычной взволнованностью оглядели Шастуна. — Давай три, — отозвался мальчишка, чуть ли не отпрыгивая от фотографий. — Окей, — парень кивнул и перед тем, как уйти, уточнил: — Паша в курсе, что ты тут? — Ага, — Антон вспомнил сцену, произошедшую на выходе из пентхауса. — Он мне времени до половины двенадцатого дал, чтобы в себя прийти. Сказал, что, если не вернусь, последствия будут плачевными. — Вернем, — уверенно ответил Арсений и вышел из комнаты, бросая на ходу: — Давай, подтягивайся, чай почти готов. И Антон, так и не успевший разглядеть снимки, не мог не последовать за ним. На кухне Попов помог мальчишке сесть за стол, потому что тот все еще зажимал рукой градусник. Видимо, они оба придерживались дедовского метода измерения температуры — не пять минут, а пока столбик ртути окончательно не перестанет подниматься. Пили чай они молча. Каждый думал о чем-то своем. Потом Арсений наконец сказал ученику вытаскивать злополучный термометр и, увидев на нем тридцать восемь с половиной градусов, грустно покачал головой. — Вот и угораздило тебя, Тош, — ласково сказал он, смотря на мальчишку теплым, почти отеческим взглядом. — Это все стресс, — неизвестно зачем начал оправдываться Антон, но его прервали, мягко коснувшись пальцем губ. — Я в курсе, — отозвался Арсений. — Сейчас будем тебя реанимировать. — Ты знаешь, как? — уточнил Шастун, молясь на положительный ответ. — Ага, — гордо ответил парень. — Не первый раз с такой херью связываюсь. Антон по их славной традиции не стал ничего уточнять, лишь сделал еще один глоток чая, ожидая, что же предпримет его преподаватель. — Так, — Арсений не заставил мальчишку долго томиться в неведении. — Таблетки — это конечно хорошо, если бы у тебя была простуда. Я конечно тебе все равно дам что-то из успокаивающих и, может быть, жаропонижающее, но чуть попозже. Сейчас у меня есть идея получше, и ты должен дать мне свое согласие или отказ, в зависимости от того, готов ли ты ее попробовать. Антон насторожился. Слова преподавателя почему-то прозвучали угрожающе. — И что же это за идея…? — недоверчиво спросил он, и голос его неосознанно дрогнул. — Не бойся, ничего ужасного я предлагать не собираюсь, — Арсений усмехнулся, отметив, каким взглядом на него смотрит мальчишка. — Всего лишь массаж. — Массаж? — Антону на пару мгновений показалось, что это шутка. Но Попов не выглядел так, будто только что сказал что-то смешное. — Ага, — Арсений пожал плечами. — Мой… — он сделал паузу, — …друг часто страдал от чего-то похожего. Каждое публичное мероприятие сопровождалось вот таким скачком температуры. И доктора постоянно советовали ему расслабляющие массажи. — И ты хочешь сказать, что умеешь их делать? — первая волна удивления сошла на нет, и на смену ей пришло любопытство. — Ну знаешь, моему другу не нравилось постоянно вбухивать деньги на профессионалов, и поэтому он заставил меня научиться, — это прозвучало как-то странно, горько даже, но Антон позволил себе проигнорировать это. — Если ты гарантируешь, что это поможет, давай попробуем, — кивнул он. Внутри мальчишки смущение, страх и предвкушение устроили оргию, смешиваясь и сливаясь друг с другом, и он не мог просто так отказаться и остаться наедине с этим нераспутанным клубком из чувств. — Гарантирую, — самоуверенно отозвался парень, и Шастуну ничего не оставалось, как просто довериться ему. Они вернулись в спальню. Арсений попросил Антона снять свою домашнюю футболку, и тот не без стеснения сделал так, как просят. Он каждой клеточкой обнаженного тела чувствовал то, как преподаватель на него смотрит. В голове тут же возникла параллель со взглядом Егора, который он поймал на себе пару дней назад, и мальчишка не мог не признать, что от Попова такое внимание ощущается совсем по-другому. Оно не вызывает отвращения. Оно кажется невероятно правильным и уместным. — Так, ложишь и попытайся расслабиться, — наконец выдавил из себя Арсений, и Антон смог уловить в его голосе едва различимую нервную дрожь. — А ты мне в итоге расскажешь, что Эдуард Александрович тебе поведал? — мальчишка тут же лег на постель и задавал этот вопрос подушке, пока Попов за его спиной что-то искал по шкафам. — А, ну да, точно, — это ощущалось очень странно — слышать парня, но не видеть его. Казалось, что так его голос звучит на пару тонов глубже. У Антона по спине и рукам пробежали табунами крупные мурашки, и он попытался списать их на холод в комнате. Но на этот раз даже сам себе не поверил. — Он сказал, что у вас телефоны соберут и разрешат связь с родными раз в неделю. Ну и из комнат выпускать не будут, только на приемы пищи или на мастер-классы, организованной группой. — То есть это значит, что я не смогу с тобой видеться? — сердце совершило прыжок веры и, кажется, провалилось даже из пяток, потому что Антон больше не слышал его биения. Все то, чего он так боялся в самом начале, сбывалось. Его хотели оставить без Арсения, без единственного человека, в поддержке которого он нуждался. Без кого больше не способен был творить. Отсутствие Попова означало возвращение первобытного страха просто петь, издавать хоть какие-то звуки. Жить. Шастун не мог представить, как остается наедине с Егором, отношения с которым не мог определить ни одним из известных ему слов, с прошлым, все еще иногда стучащимся в его сознание отбойным молотком. Эта ужасная картина заставила его задрожать. Нет, так не должно быть. — Тебе нельзя будет со мной видеться, — Арсений между тем подчеркнул второе слово. — Но это не значит, что мы не будем видеться. Антон уже было хотел спросить о том, что же парень задумал, как его спины коснулось что-то холодное. Мальчишка не сразу понял, что это чужие руки, покрытые, кажется, увлажняющим кремом с запахом авокадо. Прикосновения приятно отдавались на коже, резко контрастируя с жаром, от которого Шастун не мог избавиться с самого утра. Руки Арсения были до боли нежными, касаясь его так, будто он был хрустальной вазой в музее. Это чувствовалось не на физическом уровне, Попов добросовестно выполнял свою работу, разогревая онемевшие от лихорадки мышцы. Антон ощущал эту заботу скорее на уровне эмоций. Это было странно — снова чувствовать касания на своей обнаженной коже. Шастун не мог понять, как именно относится ко всему происходящему. С одной стороны, его било по голове настойчивое отвращение. «Разве ты забыл, что случилось в последний раз, когда тебя так касались? Вспомни свое лицо в зеркале, вспомни боль, слезы, год реабилитации, вспомни, вспомни, вспомни. Пойми, что ничего не изменится. Что все так и останется. Смена людей не значит смена событий». Но с другой стороны, по его телу от каждого касания проходили разряды приятного тепла, какого он не ощущал, кажется, никогда в своей недолгой жизни. А вместе с ним приходило какое-то дурацкое возбуждение. И он ненавидел в себе эту слабость, но просто не мог с ней справиться, чувствуя, как пылает в груди, как хочется сейчас Арсения поцеловать и позволить этим рукам касаться его везде, где им захочется. И эти два ощущения создавали ядреный коктейль. Они сцеплялись в смертельной схватке, перевешивая одно другое и меняясь местами раз к разу. — Арс, может быть все-таки… — Антон попытался выдавить из себя протест в один из тех моментов, когда отвращение к происходящему внутри преобладало. — Тихо, тихо, Антош, — отвечали ему из-за спины, и чужие руки проминали мышцы еще настойчивее. Эти касания вкупе с непривычно низким, глубоким голосом Арсения делали свое грязное дело, заставляя Шастуна терять голову. — Я не причиню тебе вреда. Просто попытайся расслабиться и не о чем не думать, хорошо? И мальчишка лишь кивал, потому что на смену отвращения приходила очередная волна желания. Он не мог это контролировать. Он говорил себе, что не хочет Арсения. Хочет лишь того, чтобы он не прекращал касаться его так. Нежно, позволяя довериться. Антон не мог точно сказать, сколько продолжалась эта сладкая пытка. В конце концов он все-таки смог расслабиться под чужими руками, позволяя Арсению вылечить себя. Мысли отступили, давая ему передышку, и это было самое блаженное состояние за последние полгода. Он почувствовал себя свободным, живым. Попов был прав — он точно знал, что делать. Потому что стресс ушел вместе с переживаниями. И единственным, от чего мальчишке так и не удалось избавиться, было тягучее ощущение внизу живота. Желание нарастало с каждым прикосновением, и иногда, когда парень перекатывал под пальцами наиболее чувствительные точки на спине, Антону приходилось кусать подушку, чтобы сдержать стон. Когда руки Арсения проходились по лопаткам, мальчишка мысленно скулил. Когда переходили на шею, хотелось, чтобы они остались там навсегда, даря какое-то крышесносное наслаждение. Антон никогда бы не подумал, что у него такая чувствительная спина. Но он выдержал стоически и это испытание воли. — Так, я думаю, этого достаточно, — наконец произнес Арсений, удовлетворившись тем, насколько расслабленным и податливым стал под его руками мальчишка. Когда пальцы на коже исчезли, Антон все-таки не сдержался и недовольно простонал. Совсем тихо, молясь, чтобы Попов его не услышал. — Ты как? — Отлично, — отозвался мальчишка, переворачиваясь на спину и глядя на преподавателя. Тут только он с ужасом почувствовал, что тягучий узел внизу живота не остановился лишь на метафорическом уровне. С ужасом переведя взгляд на свои пижамные штаны, Шастун понял, что те топорщатся в зоне паха. Арсений тоже это заметил. Конечно же, он заметил его стояк по самому идиотскому в мире закону подлости. Но мастерски сделал вид, что ничего не видит. Лишь кинул что-то про то, что пойдет заварит еще чай, и вышел из спальни, оставляя Антона наедине с собой. Неловкости не было. И это удивляло больше всего. Антон почти не почувствовал смущение от того, что только что произошло. Возможно, потому, что просто знал — они снова это не обсудят. По еще одной славной традиции. Будут делать вид, почти не стараясь, что между ними не произошло ничего сверхъестественного. И будут почти правы. Ведь у кого не встает на массаж, сделанный красивым преподавателем по вокалу, правда? У всех нормальных людей происходит именно так! Следующие несколько часов Антон провел у Арсения. Едва почувствовав, что температура начала спадать, он нагло завалился на кровать преподавателя и уснул. Усталость навалилась на него мертвым грузом и просто не оставила другого выбора. Попов разбудил его в одиннадцать, позволил воспользоваться своей душевой, потому что Антон выглядел еще менее презентабельным, чем утром. Вторичный замер температуры показал прогресс — тридцать семь с половиной градусов, почти норма. Тем не менее преподаватель все равно всучил Антону пачку жаропонижающего, на всякий случай. Уже когда мальчишка стоял в дверях, собираясь уходить к себе, Арсений остановил его и что-то вложил в руку. Опустив взгляд, Шастун понял, что это был кнопочный телефон, такой, какой был у него в детстве. — Спрячь его куда-нибудь, чтобы никто не увидел, — сказал Попов тихо на немой вопрос «зачем?» — Когда останешься один, напиши, там вбит мой номер. Эд сказал, что на ночь камеры в ваших пентхаусах будут отключать. До встречи! Сказав это, Арсений привычным жестом порывисто обнял мальчишку на прощание. На свой этаж Антон возвращался с букетом смешанных чувств, как бывало каждый раз после встречи с преподавателем. Но в душе теплился огонек предвкушения. Похоже, они с Поповым собираются нагло нарушать местные правила. *** Выграновский Арсения не обманул. Когда Паша вернулся с проводов выбывших, он первым делом собрал всех оставшихся участников в общей комнате и стал объяснять, что их ждет дальше. — Так, господамы, — начал он чересчур бодрым голосом. Антона, все еще борющегося с остатками утренней температуры, от энергичности продюсера передернуло. — Мы с вами официально вступаем в этап реалити. Теперь камеры будут следить за каждым вашим шагом, а наши прекрасные монтажеры будут сжимать двадцать четыре часа вашей жизни в девяносто минут качественного контента и каждый день пускать это все на телеке, — про то, что съемка будет прекращена ночью, Добровольский ни слова не сказал, и мальчишка порадовался в душе — походу им с Арсением и вправду попало в руки тайное знание. — Правила, что логично, теперь будут соответствующими, — продолжил между тем Паша, ходя взад-вперед перед сидящими на диванах и пуфах подростками и студентами. — Мы соберем у вас мобильники и будем выдавать раз в неделю — по пятницам, чтобы вы уведомили родственников и друзей о том, что с вами все в порядке, — по комнате пронесся недовольный шепоток, на что мужчина усмехнулся краешком губ. — Понимаю, вам это не нравится, но это для вашего же блага. Так, еще теперь нельзя выходить из комнат, если это не организованное мероприятие, не заранее согласованная репетиция или не прием пищи, но об этом, насколько я помню, я предупреждал вас еще с самого начала, поэтому удивления возникнуть не должно. Паша замолчал еще на время, давая участникам возможность обсудить услышанное. Дима тут же повернулся к Антону, но мальчишка на его злобный взгляд лишь пожал плечами типа «ничего тут не поделаешь, придется мириться». Когда все отшумели, Добровольский снова продолжил говорить, все с тем же раздражающим энтузиазмом: — Так, теперь непосредственно о том, что вас ждет дальше. Все предельно просто, это этап дуэтов. Сегодня вам предстоит встретиться с членами жюри, которые будут непосредственно курировать вас на протяжении всего конкурса, — на этих словах Антон едва заметно улыбнулся. Он-то прекрасно знал, кто будет курировать его, и этим человеком явно не был ни один из судей. — Они будут с вами заниматься, репетировать, давать советы и так далее по ситуации. Собственно они же по результатам первого этапа распределили вас на дуэты. Дальше пройдет по одному человеку из каждой пары. — Погодите, — Шастун увидел, что сидящий по его левое плечо Егор робко поднял руку. — Но нас же нечетное количество, разве нет? — Вот ты как знал, Булаткин! — весело воскликнул Паша. — Как раз хотел об этом сказать. По вчерашним итогам Егор, как суммарный лидер судейского и зрительского голосований, автоматически проходит в следующий этап. Но ты не обольщайся, — погрозил он пальцем восторженному парню, — петь тебе все равно придется, просто соло. Антону показалось, что его где-то обманули. Он отчетливо помнил, что стал победителем зрительского голосования. Да, судьи высоко оценили номер Егора, но пензенец даже не вошел в пятерку любимцев публики. А теперь Паша говорит, что тот заработал автопроход… Что-то в голове Шастуна не укладывалось, но он решил списать это на вчерашнюю усталость и эмоциональную пустоту. — Поздравляю, — одними губами прошептал он, обращаясь к Егору, и тот благодарно кивнул. Они оба старательно делали вид, что находятся в нормальных отношениях, и что ничего необычного не происходит. У Антона получалось из рук вон плохо, но он все равно прикладывал максимум усилий. — Так, о чем еще забыл сказать? — задал сам себе риторический вопрос Паша, а потом хлопнул себя по лбу и произнес: — Жители двух верхних пентхаусов могут быть свободны до часу, потом будет встреча с жюри, разборка песен и дуэтов и начало репетиций. Те, кто живут в нижнем пентхаусе, остаемся, будем решать по переезду на другие этажи. Остальной день у Антона прошел на автомате. Он смутно помнил, как перетаскивал свои вещи, благо, на новом месте вновь выбив себе кровать рядом с Позом. Как общался с Пашей, рассказывая о своем здоровье, а потом объяснялся практически в тех же словах перед друзьями, которые не могли не заметить его остаточную бледность от утреннего приключения. Помнил, как у них собрали телефоны, и он сделал все по заветам Арсения, отдав Паше свой навороченный мобильник, а кнопочную раскладушку спрятав в укромное место, где никто не смог бы его обнаружить. Знать о том, что у него остается средство связи с преподавателем, пусть и против правил, было до одурения приятно. Все-таки, думалось Антону, Эдуард Александрович не такой уж и гандон, если решился рассказать Попову такую информацию. Ну или просто Выграновский был тупеньким и не догадывался, как Арсений этими сведениями воспользуется. Потом была встреча с кураторами. Антон помнил их еще по вчерашним съемкам, а некоторых узнавал по своей прошлой жизни, полной музыкальных конкурсов и невидимого присутствия за экраном телевизора, наблюдая, как творится магия. Членов жюри было пятеро, почти все они были звездами государственного значения, и многие участники теряли голову лишь при одном взгляде на них. В такие моменты Антон снова и снова понимал, насколько он от них отличается. Люди его возраста обычно тянутся к славе в любом ее проявлении. Не важно, к своей или чужой. Шастун же повидал так много всего, что наоборот предпочитал бежать от этого мира звезд, как от огня. Возможно, потому, что его так однажды приучил человек, чьих догм он продолжает придерживаться. До сих пор… Но переведя в этот момент взгляд на Егора, Антон увидел в его голубых радужках отражение собственных мыслей. И как бы он не относился к Булаткину, было приятно осознавать, что он не один такой чокнутый. Его поставили петь с парнем из Казани, которого, кажется, звали Лехой. Это был очень скромный студент филологического факультета, фанатеющий от русского инди-рока и зарубежной рэп-классики, что совсем не вязалось с его образом типичного ботаника. Он Антону нравился. Такие люди обычно спокойные и не мешают другим жить своей неуемной энергией. — Так, Шастун, Маркин, — сказала одна из членов жюри после того, как все пары были объявлены. — Вы со мной в репетиционные. Прямо сейчас. Будете первыми, у вас там много работы. Эти слова Антона напрягли, но он, не переча, пошел вслед за женщиной. Они спустились на нижние этажи, на которых были организованы специальные комнаты для тренировок. Мальчишке не довелось там побывать, потому что все свои репетиции он проводил в квартире Арсения, но Дима, который пропадал там почти всю прошедшую неделю, отзывался о них исключительно положительно. — Как думаешь, там тоже будут стоять камеры? — спросил Леша, пока они шли от лифтов в нужную комнату. — Вероятнее всего, — пожал плечами Антон. — Мне кажется, есть зрители, которым реально интересен наш репетиционный процесс. — По твоей интонации кажется, что таких очень мало, — невесело усмехнулся парень. — Так и есть. Обычно всех больше на скандалы тянет, чем на рождение творчества. — Золотые твои слова. Репетиционные и вправду оказались отличными. Вся необходимая аппаратура, прекрасное шумоподавление и даже уголок, отдаленно напоминающий звукозаписывающую студию. — Так, — сказала куратор, бросая свой рюкзак на стоящее у дальней стены кресло. — Когда я сказала, что у вас будет много работы, я не солгала. У вас сложная песня. Мы с остальными членами жюри посчитали, что вы оба — достойные вокалисты и справитесь с ней, но для этого нужно приложить усилия. И она протянула им листы с текстами. Прочитав название песни, Антон понятливо закивал головой. «Lost on you» за авторством LP была одной из тех композиций, которая казалась простой на первый взгляд, но лишь один шаг в сторону, особенно в аранжировке, и песня теряла весь свой шарм и силу. Они с Сережей однажды уже сели в такую лужу. — Сегодня попробуем просто попеть ее, посмотреть, кто какую часть сможет тянуть, а потом уже подумаем, нужно ли писать что-то новое или оставить песню в своей оригинальной аранжировке, — между тем продолжала объяснять куратор, и Антон только сейчас отметил, что кивает на ее слова китайским болванчиком. Его каждый раз пугало то, как мастерски у его тела получалось нормально функционировать, когда мозг отключало. Они пытались сделать из песни что-то стоящее на протяжении сорока минут, но получалось плохо. Нет, по отдельности они звучали просто прекрасно, да и голоса их сочетались неплохо. Что-то было в самой композиции, в ее темпе, что каждый раз заставляло их куратора закрывать лицо руками и тихонечко материться. В конце концов время, отведенное им на репетицию, истекло, и пришлось закругляться. — Позовите там Галич и Завьялову, — попросила женщина, выпроваживая их из тренировочной. — Как думаешь, у нас получится? — спросил Леша, когда они, уставшие и немного расстроенные поднимались на свой этаж. — Да, — как можно увереннее сказал Антон, хотя сам себе пока не сильно верил. Единственное, что останавливало его от паники, — Арсений, к которому он обязательно проберется предстоящей ночью. — Если с этой песней ничего не прокатит, попросим поменять. Да, потеряем время, но нам нужно хорошо себя показать, правда ведь? Леша в ответ кивнул как-то горько, а потом, уже в пентхаусе, проговорил себе под нос: — Тебе когда-нибудь говорили, насколько ты крутой? — В плане, — не понял Антон. — В музыкальном, — отозвался парень, нервно теребя подол своей футболки. — Не знаю, осознаешь ли ты это до конца, но я вот осознаю — ты пройдешь дальше. Единственной причиной, по которой я хочу, чтобы наш номер получился хорошим, является то, что мне нужно показать себя с наилучшей стороны в последний раз. — Не говори так! — мальчишка не мог поверить тому, что слышал. — Не надо мне что-то доказывать, Антох, — Леша дружелюбно похлопал Шастуна по плечу и отвернулся. — Я же не глухой. И ушел в свою часть квартиры, оставляя мальчишку наедине с той информацией, которую он только что получил. Это было странно. Зрители были одним делом. Антон мог бы списать их энтузиазм на свою смазливую мордашку или еще что-то, не имеющее отношение к музыке. Но когда твой собственный конкурент говорит тебе, что ты точно победишь в вашей схватке… Это было непривычно, неправильно как-то, не поддавалось законам природы. И все-таки это случилось. И Антон почему-то этого испугался… *** Ночью, когда все в пентхаусе уснули, Антон конечно же написал Арсению. Раскладушка была старой, потрепанной, но работала исправно. Попов ответил через долгие пять минут, разрешив мальчишке спуститься, и Шастун, пытаясь не разбудить никого из соседей и не выдать себя, вывалился из квартиры и опрометью бросился вниз. Ему казалось, что лифт едет предательски медленно, чудилось, что сейчас там наверху обязательно кто-то проснется и обнаружит, что его нет. Но когда он оказался в окутанной полумраком гостиной Арсения, страхи притупились, уступая место почти щенячьей радости. Это возможно. Нарушать правила, видеться вопреки — все это реально. — Ты как? — спросил показавшийся из кухни Арсений, протягивая ему чашку горячего зеленого чая. — В норме, — честно признался Антон. — Правда стремно немного. — Неудивительно, — Попов усмехнулся, жестом предлагая ему сесть на диван. — Температура? — Да вроде не ощущается, — Антон плюхнулся на мягкую поверхность и сделал глоток обжигающего горло целебного напитка. — Может, это потому, что я в последние пару часов ни о чем другом, кроме нашей песни, думать не могу. — Сложная? — Арсений уселся рядом, потягивая свой крепкий кофе через стальную трубочку. Это выглядело совсем сюрреалистично, и Антону на мгновение подумалось, что он заснул и теперь все происходящее видится ему в бредовом забытьи. Но потом Попов легонько растрепал его кудряшки, зарываясь в них длинными пальцами, и все снова приобрело реальные черты. — Скорее дурацкая, — отозвался Антон и тут же поправился: — Не, не то. Вот знаешь такие песни, которые ты вроде поешь правильно, а получается бред сивой кобылы? — Сталкивался, — Арсений кивнул и уточнил: — Название-то хоть скажешь? — Может, сам догадаешься? — Шастун усмехнулся, чувствуя, как преподаватель пододвигается ближе, согревая его теплом своего тела. — Ой, не, Тош, на дворе час ночи, мне сейчас вообще не до угадаек! — Арсений притворно закатил глаза, заставляя мальчишку расхохотаться в голос. — Понимаю, — потянул он. — Ну короче они нам «Lost on you» всучили. Кружка, которую преподаватель тянул к губам, застыла, и парень внимательно посмотрел на своего ученика. — Вот скажи мне сейчас, что ты шутишь, потому что в такие совпадения я просто не верю, — попросил он. — В смысле? — недоуменно приподнял бровь Антон, возвращая преподавателю столь же пристальный взгляд. А потом Арсений рассмеялся звонко, поставил свой кофе на журнальный столик и, включив телефон, стал что-то искать так судорожно, что его пальцы, казалось, летали над экраном. — Короче, — начал он параллельно объяснять. — Мы пару месяцев назад с Сережей… — он осекся и исправился, — с Сергеем Борисовичем Матвиенко для моего профессионального портфолио решили записать дуэт. — Сергей Борисович поет? — удивленно спросил Антон. В его голове преподаватель обществознания совсем не вязался с музыкой. Но Арсений на его вопрос утвердительно кивнул. — Ты даже не представляешь, насколько хорошо, — отозвался парень, победно улыбаясь, видимо, найдя то, что искал. — И вот, короче мы написали просто бомбическую аранжировку для твоей «Lost on you». И передал телефон Антону в руки, включая видео. Мальчишку тут же окутало облако нот. Он растворился в нем, жадно впитывая в себя каждую, понимая на грани сознания, что это именно то, чего не хватало им с Лешей. Каждый звук в музыке, которую создали Арсений и Сергей Борисович, которую они производили в момент, был правильным. Каждая нота обрела верный вкус и не ощущалась чужеродной. Они замедлили песню, превратили ее из чего-то, напоминающего кантри, в полноценный саундтрек к какому-нибудь высокобюджетному голливудскому фильму. И Антон, впервые так явно услышав, как поет Арсений, не мог насытиться его голосом, ловил мелодию губами почти физически, закрыв глаза от блаженного восторга. Должно быть, со стороны тот транс, в который Шастун входил в подобные моменты, выглядел жутким, потому что когда песня закончилась, преподаватель осторожно коснулся его плеча. — Все в порядке? — уточнил он, приобнимая мальчишку за плечи. — Это просто потрясающе! — отозвался тот, утягивая Арсения в полноценные объятья. — Вы просто… — он замер, подбирая слово. — Невозможные? — усмехнулся Попов, до сумасшествия буднично чмокая Антона в шею. Шастун поднял на парня удивленный взгляд и кивнул. Это было именно то слово. Слово, которым он всегда описывал преподавателя и вслух, и в своей голове. Невозможный. — Научишь меня играть эту версию на фортепиано, чтобы я завтра куратору и своему партнеру ее продемонстрировал? — спросил мальчишка, и Арсений кивнул. А потом они играли в четыре руки и пели. Преподаватель объяснял Антону, как именно они с Сергеем Борисовичем выстраивали гармоники и как именно должна идти мелодия. И мальчишка запомнил все, впитывал, как губка, чтобы на следующий день показать все это своему куратору и Леше, прикрываясь тем, что ночью его озарила гениальная идея. И они поверили. И приняли с восторгом. И Шастун чувствовал себя благодарным Арсению за все. Как всегда. Потому что этот парень делал для него слишком многое. Гораздо больше, чем сам Антон позволил бы себе совершить в ответ… *** Пятница наступила незаметно. Неделя двигалась своим чередом. По утрам, после завтрака, Антон вместе с Лешей шел на встречу с куратором, репетировал сначала под ее чутким контролем, потом отдельно еще пару часов, пытаясь усовершенствовать то, что и так уже, благодаря Попову и Матвиенко, было идеалом. Потом во второй половине дня обычно происходили мастер-классы, на которых Шастун, сколько не пытался выглядеть заинтересованным, часто сталкивался с тем, что все и так уже знает. Единственный раз, когда ему действительно было полезно, был тем, когда к участникам «Бойни» пришел Вася Баста и рассказывал, как правильно писать рэп-тексты. Антон на той встрече даже сделал пару заметок на обложке своего личного дневника. Под вечер они с друзьями устраивали какие-нибудь дурацкие игры, чередуясь в придумывании нового развлечения для всей компании и тех, кто хотел к этой самой компании присоединиться. В один из таких веселых вечеров мальчишка научил всех играть в «Король — говно», и они устроили из этой древней, как мир, карточной игры полноценное ролевое шоу, отыгрывая своих персонажей. А в другой день они часа три без передыха играли в «Контакт». Такие моменты Антону особенно нравились, потому что он чувствовал единение с коллективом. Мальчишка прекрасно понимал, что пока участников остается относительно много, риск конфликтов снижен до минимума. Ни в ком еще не проснулся тот дух соперничества, который будет крушить горы ради горшочка золота в конце радуги. И Антон надеялся, что момент, когда это пробуждение произойдет, наступит еще не скоро. А поздней ночью, когда Меркурий засыпал, мальчишка спускался на сорок второй этаж, к преподавателю, где пил горячий зеленый чай, снова пел и иногда, в приступах особого настроения, которое сам не мог себе объяснить, целовал Арсения, чтобы снова почувствовать на губах привкус американо без сахара. Пятничный час разговора с друзьями и родными решили устроить как раз в тот момент, когда Антон и Леша уже по сотому кругу гоняли последний припев. Партнеру Шастуна все никак не удавалась одна единственная высокая нота, и мальчишка пытался объяснить ему, как взять ее правильно и не фальшиво. Как раз в середине лекции про важность дыхания в их тренировочную ворвался Дима. За ним семенила радостная Люда. Они как раз репетировали свои песни с кураторами и узнали новости первыми. — Шаст, Леха, пойдемте, там телефоны выдают! — крикнул Поз. Маркин тут же подорвался, радостно бубня себе что-то про то, что он наконец-то сможет позвонить бабушке. Антон же не сильно торопился. Кроме Иры ему было не с кем разговаривать, а диалог с подругой вряд ли продлится долго. Он чувствовал, что в последнее время они отдалились, и больше всего пугало то, что это мальчишку почти не расстраивало. Да, он любил и ценил Иру, но прекрасно понимал, что так о многом не сможет теперь с ней поделиться. А без доверия дружба всегда рушилась, усложнялась и загибалась. Да, он несомненно боялся этого, но не так сильно, как должен был. В пентхаусе стоял гул. Все общались одновременно. Кто-то плакал, и нельзя было сказать, искренне или для камер, кто-то ругался громко, так, что закладывало уши. Стоящий на входе Паша протянул Антону его мобильник, и мальчишка, поблагодарив продюсера, ушел в дальний конец квартиры. Первым делом он для галочки отписался Арсению, что все в порядке, чтобы если что потом не выглядеть подозрительно, а затем набрал по видеосвязи Иру. Девушка ответила почти сразу, и когда на экране показалось ее лицо, Антон отметил про себя, что Кузнецова вернулась к своему натуральному цвету волос. — Привет, Шаст, — она замахала руками в камеру, выглядя при этом абсолютно счастливой. — Привет, принцесса, — отозвался Антон, непроизвольно улыбаясь. Эта девушка была одной из тех редких людей, которые могли поднять ему настроение. — Как ты? — Это я у тебя должна спросить, — улыбаясь, ответила Ира. — Я видела твое выступление в воскресение, это разъеб! Ты просто блистал, как, в прочем, и всегда. — Спасибо, любовь моя, — Шастуну на самом деле было приятно это слышать. — Будут спойлеры о том, какой следующий этап? — спросила девушка, и Антону показалось, что кто-то за ее спиной что-то ответил на ее слова. Ира на мгновение отвернулась, показав фак невидимому человеку и снова вернула глаза на друга. — Кто там у тебя? — удивленно осведомился мальчишка. Вряд ли это была мама, Кузнецова ни в одной из вселенных не позволила бы показать такой неприличный жест своей единственной живой родственнице. Девушка зарделась, это было отчетливо видно, и списать на плохое разрешение бы точно не получилось. — Да я тут… — начала было она, но за ее спиной раздался голос, теперь уже более громкий. — Ну давай, расскажи ему, Ирк, — Антон мог поклясться, что знает этот голос, слышал где-то совсем недавно. — Да бля, Серый, ну я же говорила, что еще рано, — бросила между тем девушка с напускным раздражением, но в глазах у нее блестели смешинки. — Вы друзья или где? — ответили ей, и Ира, смеясь, перевела камеру на собеседника. Шастун увидел, что она сидит на диване в незнакомой гостиной, а рядом с ней удобно устроился… — Сергей Борисович? — удивлению Антона не было предела. — Ой, малой, ну теперь-то точно давай без официоза, — засмеялся преподаватель и помахал ему. — Ирка уже сказала, что мы тебя смотрим, но я еще от себя добавлю, что ты прям молоток. — Спасибо, — ответил мальчишка, а потом немного заторможенно уточнил: — А вы двое типа…? — Ну я решила твоему примеру последовать, Шаст, и по красивым преподам пойти, — перебила его Кузнецова со свойственной ей непосредственностью. Сережа после этих слов чмокнул ее в щеку. — Ты же не против? — в ее голосе стояли едва различимые нотки тревоги. — Господи, да нет конечно, — Антон протестующе поднял вверх одну руку. — Я наоборот счастлив. Они еще немного поговорили, Шастун рассказал о том, как говорится к дуэтам, как их тут кормят, поотвечал на вопросы про то, как там Арсений. Но из головы все это время не выходила одна единственная мысль — Ира смогла позволить себе от него отвыкнуть. У Иры получилось расстаться с прошлым, попрощаться с многолетней болью ради собственного счастья. Ира оказалась сильнее своего друга… Антон не знал, ушли ли чувства девушки к нему с концами, но смотря на то, как преподаватель обществознания не отрывает взгляда от его подруги, Шастун понимал, что Кузнецова в надежных руках. Сережа взрослый, рассудительный, добрый, опытный. Он ей поможет. Он не из тех, кто сделают ей больно. Он совсем не похож на своего тезку. А еще Антон отчетливо почувствовал, как впервые за долгие годы ему становится с Ирой легче дышать. Потому что теперь он может не бояться, что случайно сделает ей больно неверным словом. Потому что теперь между ними не осталось табу… Когда час разговоров истек, Шастун осознал, как долго ведёт диалог с Ирой и Сережей и как сильно ему не хочется прощаться. Но это сделать все равно пришлось, когда Паша своим громким голосом крикнул: «Телефоны на позицию!» Перед тем, как отключиться, Антон еще раз поздравил подругу и преподавателя с отношениями, а потом, снова оставшись в тишине, не мог стереть со своих губ счастливую блаженную улыбку. *** На субботней генеральной репетиции Антона и Лешу похвалили, но перед съемками мальчишка чувствовал себя потерянным и напуганным. Спасал, как ни странно, Дима, который был очень уверен в том, что все члены их компашки пройдут дальше, и пытался эту уверенность транслировать всем вокруг. — Да успокойся ты, Шаст, все пучком будет, — внушал Позов Антону, привычно положив руку тому на плечо. — Серьезно, тут круче тебя почти никто не поет. Леха, конечно, чел талантливый, но явно не лучше тебя! И Шастун непроизвольно верил другу. Мандраж не проходил, но стало легче переносить окружающую обстановку. В отличие от прошлой неделе участники теперь сидели не в зале, а в специальной стеклянной комнате, откуда могли наблюдать за происходящим на сцене. Антон и Леша были в середине списка, и поэтому нервничать приходилось долго. Сам этап проводился в формате батла, когда члены жюри выбирали проходящего дальше, на счет три показывая рукой на своего кандидата. Побеждал тот, кто набирал большинство голосов. Маясь в тревожном ожидании, Антон успел увидеть то, как Дима побеждает свою партнершу со счетом четыре — один, как Ида и Клава выносят своих противников в нокаут, и как Люда проходит на тоненького, набирая всего на голос больше, чем парень, с которым она пела. Вернувшись со сцены, Поз тут же начал разглагольствовать о том, как там круто и какой адреналин он испытал. — Не, Тох, я бы ничего на это чувство не променял, — клялся он. — Это потрясающе. Стоишь там, ждешь результатов, а у тебя дрожат колени и едва дыхание не спирает от предвкушения и ужаса. Зато облегчение, которое наступает потом, просто словами не описать. Наконец, пришла очередь Антона и Леши выходить на сцену. Когда мальчишка шел по коридору, ведущему из комнаты в зал, он чувствовал, как ходят ходуном его пальцы, как начинает ныть голова, как бывало каждый раз, когда он особенно нервничал. И только Леша и его уверенность в их несомненном успехе успокаивали. А еще Арсений, сидящий сейчас где-то между гостей в зале. Выйдя на сцену, Антон ощутил тот самый эмоциональный прилив, которым сопровождался каждый раз, когда он должен был петь. Это было особое предвкушение, которое могла вызвать в нем только музыка. Живая, производимая им самим. Вступительных аккордов не было, Леша запел сразу, начиная историю, разбитую на двоих. И Антон подхватил его на второй части куплета, нежно забирая нить повествования, пересказывая события от своего лица. Он услышал, как взорвался зал, когда он запел свою часть, но музыка, охватившая их двоих неприступным кольцом, была сейчас важнее всего на свете. So smoke 'em if you got 'em 'cause it's going down All I ever wanted was you I'll never get to heaven 'cause I don't know how Let's raise a glass or two * На припеве они слились воедино, два голоса, поющих о несбыточном. Антон не знал, была ли у Леши реальная история, которую он рассказывал через этот текст и эту музыку, но сам он в этот момент думал о своем. Он вопрошал «как это смогло ускользнуть от тебя?» и уже не знал, к кому обращается. Но почему-то складывалось ощущение, что на этот раз уши, которым предназначена его исповедь, здесь, всего в паре метров, в толпе зала, и глаза, которым посвящен антонов голос, сейчас наблюдают за ним. Он будто кричал: «Арсений, пожалуйста, пойми все сам. Мы не будем ничего обсуждать, потому что я не умею, но пожалуйста, давай ты уловишь мои потаенные желания и поведаешь мне о своих. Пусть это перестанет от нас ускользать». Второй куплет — гармоники, почти срывающиеся на крик. Антон краем уха слышал Лешу, поющего свою партию, и от того, насколько красиво у них выходило распилить на двоих агонию, в глазах у мальчишки скопились слезы. Wish that I could see the machinations Understand the toil of expectations in your mind Hold me like you never lost your patience Tell me that you love me more than hate me all the time And you're still mine Когда они закончили, зал взорвался, а за ним и остальные участники в стеклянной комнате. Антон почувствовал благодарность за то, что его новые друзья, которые должны быть его соперниками, так тепло его поддерживали. Паша вышел на сцену, не давая парням как следует отдышаться после эмоционального марафона. — Это было просто невероятно, — объявил он, и Шастун с отвращением подметил, что слышит его голос будто через слой ваты. — Давайте же узнаем, кто из этих безусловно талантливых вокалистов пройдет дальше. Конечно, нам будет жаль распрощаться с любым из вас, ребята, но таковы правила. Когда Паша вел обратный отсчет от пяти до одного, Антон закрыл глаза. Вспомнил, что Леша сказал ему после их первой репетиции. Сделал глубокий вдох. А потом услышал лавину аплодисментов и продирающийся сквозь всеобщий ажиотаж голос ведущего. — Антон Шастун проходит в следующий этап единогласным решением! Только после этого мальчишка позволил себе открыть глаза и посмотреть вокруг. Первым делом он перевел взгляд на Лешу. Парень не выглядел ни расстроенным, ни возмущенным, ни удивленным. — Я же говорил, — пожал плечами тот, заметив, что партнер на него смотрит. — Ничего необычного. Ты заслужил. — Точно все в порядке? — уточнил Антон шепотом, заключая Лешу в дружеские объятья, стараясь показать ему, что он извинятся за то, что все так вышло. — Шутишь? — парень усмехнулся Шастуну на ухо. — Уверен, об этом номере еще долго будут говорить, мы просто взорвали сцену. А ты теперь должен победить, понял меня? Антон не успел ничего ответить, Паша попросил их уйти со сцены, и они разошлись в разные стороны: мальчишка — обратно в стеклянную комнату, куда отправлялись все прошедшие дальше, а Леша — в сторону выходов из павильона, как бы знаменуя этим конец своего прибывания на шоу. Открывая дверь, Шастун думал, что на сегодня испытания закончились, но не тут-то было. Как только он пересек порог стеклянной комнаты, кто-то прижал его к стене. Антон с ужасом почувствовал на своих губах чужие губы и тут же узнал их вкус, пусть и ощущал его всего однажды. Горький сигаретный дым, смешанный с ванилью и мужским парфюмом. Это был Егор, сомнений быть просто не могло. Мальчишка попытался вырваться, но Булаткин сам прервал неожиданный поцелуй и посмотрел на него глазами, полными притворного, лживого обожания: — Поздравляю, Антош! — громко сказал он. Чересчур громко. Так, что зазвенело в ушах надоедливым тиннитусом. — Что ты…? — Шастун хотел было праведно возмутиться. Егор поцеловал его снова, без спроса, без предупреждения, но на этот раз не просто так. Перед камерами. Но это было не самым страшным. Он поцеловал его перед Арсением. Попов не мог этого не увидеть. Это было ужасно, это заставило Антона покрыться ледяными мурашками неконтролируемого страха. Поэтому он имел все основания для возмущения. Но его нагло прервали. Егор наклонился совсем близко и прошептал ему на ухо. — Я знаю, куда ты ходишь по ночам, так что советую сейчас просто заткнуться и не задавать вопросов. Это для твоего же блага. Поговорим позже. И натянуто улыбаясь, отошел, позволив Антону лицезреть охуевшие взгляды всех присутствующих.