А может ночь не торопить?

Когда Марат сбегал по лестнице вниз, под крики Светланы Михайловны, казалось, что она уже прокляла его род до седьмого колена, а сейчас ещё и кинет в спину табуретку. Но этого, вроде как, не произошло. По крайней мере, по голове ничего не прилетело. Уже сидя на лавке перед подъездом, Суворов решил, что быть выгнанным взашей мамой Андрея—это, конечно, так себе, но хорошо то, что та не поскупилась на информацию о том, где, всё таки, Васильев валяется. Седьмая больница. Символично. *** Уроки вообще всегда казались до жути нудными, но сейчас это ощущалось особенно сильно. Так конца учебного дня, Марат, наверное, не ожидал никогда. Валентина Борисовна, одна из самых ёбнутых на голову учителей, решила прочитать лекцию о том, что если индивидуумы из десятого класса не возьмутся за голову прямо сейчас, то потом будут всю оставшуюся жизнь таскать металлолом. И чувствует Суворов, что она явно не против такого занятия у пионеров. Так что сейчас приходилось занимать себя разглядыванием кружевных, блять, занавесок на окнах. Такие обычно висят на кухне, но у биологички явно изощрённое чувство эстетики. Погода, кстати, решила сыграть не то, чтобы злую шутку, но явно не добрую. Перепады температур заставляли чувствовать себя ебучим дедом, плохо реагирующим на любое изменение давления, а голову болеть. К примеру сейчас, за окном было градусов двадцать пять, под окнами бегали счастливые дети, которых уже отпустили с занятий. А утром пришлось устроить скандал с мамой, чтобы не надевать шапку из-за ветра и холода. Но, скорее всего, погода вряд ли в чём-то виновата. Виновником мигрени был кое-кто другой, кто сейчас валялся на больничной койке. *** Почему люди такие злые? Это было единственным, о чём мог думать Марат, когда его выгнали на улицу, сообщив о том, что сейчас у больных тихий час, и посещение будет открыто только через полчаса точно. Да уж, так много раз за такой короткий промежуток времени его никто ещё не гнал. Благо на улице тепло, и не приходится мёрзнуть. Суворов, к сожалению, помнит, каково это зимой торчать на сборах. И похуй всем, что на улице почти минус двадцать. Турбо сказал, что скорлупа на улице будет, все покивали болванчиком и согласились. А потом половина этих же звездюков валяется по домам с температурой. Как Валера шляется в одной кожанке по такому морозу, объяснению не поддавалось. Видимо, в прошлый раз, таким образом все мозги себе и отморозил окончательно. На ветках ещё толком не позеленевших деревьев щебетали птички. Ни природоведение, ни биологию Марат не учил, поэтому что это за птички, он сказать не мог. Зато, подснежники, которые уже успели взойти на клумбах он узнать мог. Ну, и на том спасибо. Хотелось бы поругаться со злобной медсестрой, которая не пускала к Андрею, но она его потом вообще к порогу нахуй не подпустит. Сразу видно, что человек принципов. Прямо как Наташа со своим «У нас здесь не библиотека, и не танцы». Вова, впрочем, тогда Марата затрахал до такой степени, пересказывая все реплики Рудаковой, что Суворов его нахуй из комнаты вышвырнуть хотел. И плевал он на то, что Вова, как минимум, его брат. Влюблённо тот, кстати, не смотрел.Зато странные переглядки между ним и Кащеем заметить можно было невооружённым глазом. Но все молчали в тряпочку, потому что, ну как это, что-то авторитету предъявить. За такие подозрения и отшить могут. *** Какой долбаёб строил эту больницу и делал чертежи Марат не понимал. Как в этих коридорах, больше похожих на лабиринт, не теряется персонал тоже непонятно. Третий этаж, восьмая палата. Если честно, то толку от этой информации нет никакой. За этаж спасибо, но чтобы понять, какая из этих ободранных дверей была той самой восьмой палатой, нужно быть экстрасенсом. Из-за спины послышался знакомый голос, с едва заметной хрипотцой, которая обычно бывает после сна. —Ух, ебать, а я то думал, что ты и не придёшь вовсе. Обернувшись, Марат увидел Васильева, что стоял рядом с ним, оперевшись на облупленную стенку. Длинные пряди светлых волос были беспорядочно раскиданы по лицу, частично закрывая небесного цвета глаза. На пухлых губах красовалась удовлетворённо-самодовольная ухмылка. Как Андрей умел так незаметно подбираться сзади, Суворов не понимал до сих пор. —Андрей, блядь. Ты когда успеваешь во всё влезать то?-Марат притянул светловолосого поближе, утыкаясь носом в изящный изгиб чужой шеи. *** Кровати, видимо, везде одинаковые. Марат это понял, когда побывал в больничках пяти точно, но разницы между койками не лицезрел нигде. Лучше уж на полу спать, нежели на этой горе пружин, оставшейся ещё, видимо, со времён Российской Империи. Но сейчас ему, наверное, эта постель кажется самой удобной и комфортной. Настолько, насколько вообще может такой быть. И всё благодаря Андрею, на плече которого он устроился, изредка проводя по светлой макушке фалангами тонких пальцев. Правильно мама говорила, что любовь творить чудеса. Суворов не понимал этого никогда, но сейчас осознал весь смысл слов матери. —Так ты их запомнил?-переводя взгляд на потрёпанное жизнью окно, едва слышно выдохнул Марат. На самом то деле, новость о том, что какие-то уроды посмели таковым образом обойтись с Васильевым, как обухом по башке. Ну, он тоже чушпанов особо не жалел, но чтобы вот так. Всё же, что-то человечное внутри не давало так сделать. Но, жестокость людей, к сожалению, границ не знает. Суворов смог осознать это только после того, как Ахмерову затравили до такой степени, что та, кроме того света, другого выхода не видела. И если на смерть Ералаша Марат ещё смог закрыть глаза и посмотреть на последствия сквозь пальцы, но то, что произошло с Айгуль уже пропустить мимо ушей и глаз никак не получалось. Да он и не смог бы. А сейчас он мог снова потерять близкого. Проклятье, что ли? Как бы не хотелось это принимать, но Суворов осознавал, что приложили бы Андрея слегка посильнее, то он, бы возможно, рядом уже не сидел. —Да нахуй разбираться?-Васильев слегка прикусил розоватую губу и перевёл взгляд на слегка отросшие за время больничного «курорта» ногти. В музыкальной школе такое недозволенно, хотя и очень хотелось.-Живой же, что ещё надо? —Ты долбаёб?-Марат приподнялся, принимая сидячее положение на кровати.-А участи Ералаша, случаем, не боишься? Думаешь, они на этом остановятся? С тобой не получилось, пойдут другим голову проломят. Они же звери ёбанные, а не люди. —Ты думаешь, что в темноте что-то нормальное заприметить можно? Таких как они по улицам сотни ходят. Каждого, что ли, спрашивать? «Здрасьте, а не вы случайно огрели Андрея Васильева двадцать четвёртого марта вечером?»-по доброму ядовито процедил Андрей, с лёгкой ухмылкой. —Блять. Ну ты и долбаёб, конечно.-Улыбнулся Суворов, возвращаясь на прежнее место рядом со светловолосым. Слегка задрав больничную рубашку, проник немного холодными руками под ткань неизвестного происхождения, поглаживая мягкую, белоснежную кожу младшего.