Утро восьмого апреля в таверне «Дьявольский котел» начинается не с привычного ритуала миссис Сантины, которая вместо того, чтобы принимать товары на заднем дворе, подбоченившись, смотрит на лондонскую телебашню, украшенную световым панно. На нем изображен аист, несущий завернутого младенца.
— Иблис, — сплевывает худощавая женщина и, потирая руки о заляпанный фартук, возвращается в таверну. Прямо на стойке, которая не менялась здесь с самого лондонского пожара, охватившего сердце столицы в 1666 году, лежит крупный черный кот, на шее которого кожаный ошейник и кулончик с кроваво-красным сердцем.
Таверну Сантина построила собственными руками еще в далеком 1520 году, когда переехала в Лондон из Северной Африки, которую тогда начали завоевывать португальцы. Сантина сама же ее и отреставрировала после пожара. Женщина живет в узкой квартирке прямо над пабом, и, несмотря на щедрые предложения «акул» местного бизнеса, со своим детищем расставаться не собирается. Правда, раньше тут было куда веселее, ведь еще пару веков назад таверна была излюбленным местом контрабандистов, разбойников и сброда с сомнительными нравами. Сантина любила коротать долгие вечера, вбирая в себя их рассказы, а порой даже представляя себя на их месте. То, что паб находится прямо у Темзы, позволяло местным головорезам после особо тяжелых драк, которые тут бывали нередко, сбрасывать трупы прямо в реку и растворяться в утреннем тумане. Сейчас все, что Сантина слышит, наливая, если повезет, эль, ведь местная публика больше предпочитает поглощать пиво, — это инвестиции, кризис на рынке труда и нытье молодежи, которая жалуется на своих партнеров.
— Это девочка! — влетает в паб Сэл — мальчуган лет одиннадцати, который живет по соседству и помогает Сантине по мелочам, за что бесплатно ест у нее, пока мама на работе. Сэл сторонится стойки, на которой все так же сидит кот, и, подойдя к протирающей окна женщине, вновь делится новостью.
— Знаю я, — ворчит Сантина. — Вся страна уже знает. Лучше иди, картошку со двора занеси.
— А праздновать не будем? Народ сейчас повалит! — у Сэла глаза от возбуждения горят.
— Поэтому и тащи картошку, — говорит Сантина. — А я займусь бочками.
Улицы Соединенного королевства кишат толпами ликующих. Граждане страны с восторгом встречают принцессу. По данным пресс-службы Кенсингтонского дворца, роды прошли благополучно, и принцесса, как и её мама, чувствуют себя хорошо. Герцогиня родила дочь в Госпитале Святой Марии в Паддингтоне, где в последнее время рожают все члены королевской семьи, но в этот раз эти стены оглушил плачем не просто королевский младенец, но и первый ребенок, рожденный женщиной от первородного вампира за последние столетия. Вторая часть новости простым смертным не оглашается, но среди празднующих, вывалившихся на улицы Лондона, есть и они, прозванные детьми ночи.
Кот, видимо, заскучав, спрыгивает со стойки и пропадает за дверью. Сантину его уход не беспокоит, это исчадие ада всегда находит дорогу домой. Она продолжает натирать стойку, бормоча под нос ругательства в адрес не любящих пользоваться подставками гостей, и, заметив, как коротнула лампочка над головой, с криком зовет Сэла.
— Уходи и переверни табличку, что закрыто. Немедленно.
Сэл вопросов не задает и, прихватив со стойки шапку, скрывается за дверью. Через минуту колокольчик над ней вновь звенит, и внутрь проходит высокий черноволосый альфа, классический дорогой костюм которого не скрывает его военную выправку. Он подходит к стойке и опускается на стул. Сантина сразу ставит перед ним стакан и достает из специального сейфа бутылку семидесяти двухлетнего Macallan Genesis, который хранит для особых гостей.
— Сколько? — спрашивает женщина, которой хочется поскорее последовать примеру Сэла и убраться отсюда подальше, но без разрешения делать этого не стоит.
— Два, — коротко отвечает мужчина, и рядом с его стаканом сразу появляется второй.
Сантина прекрасно знает своего гостя, и у нее есть причины для того, чтобы в его присутствии ужас сковывал ее конечности. Чон Хосок, он же Раптор, происходит от демона Вельзевула и уже несколько столетий состоит в имеющем дурную славу клане Азари. Хосок столкнулся с главой клана — Кааном — еще в Карфагене, во второй половине III века до н.э. Раптор, будучи легатом римского легиона, и так воспитывался в ненависти к Карфагену, а после их встречи придал ей лицо. Впервые за свое существование на земле первородный нашел противника, равного ему по силе, и был одержим идеей уничтожить его. В открытом бою они друг друга победить не смогли и в итоге полностью разрушили прибрежный город, создав легенду, что произошло землетрясение, которое повлекло за собой уничтожение всего вокруг. Раптор получил свое имя именно после того боя. На второй бой Каан не явился. Раптор, который был удивлен такой трусости со стороны первородного, все равно, не переставая, провоцировал его, но Азари словно провалился под землю. Раптор, поняв, что Каан просто так к нему не выйдет, сам руководил третьей Пунической войной и в итоге привел к исчезновению самой крупной державы, сдерживавшей до тех пор Рим. Победа над Карфагеном сделала возможным распространение римского владычества на всё побережье Средиземного моря, принесла Раптору лавры, в которых он не нуждался, и доказала, что Каан Азари оставил Карфаген.
Раптор до сих пор пытается понять, почему Каан обрек Карфаген на разрушение. Сам Каан этой темы избегает, но Раптор, который хотя и уважает его силу и мощь, говорить об этом не прекращает.
Следующая их встреча произошла уже в семнадцатом веке, во время Маньчжурского завоевания Китая. После очередного столкновения воюющих на разных сторонах первородных и уничтожения в общей сложности двадцатитысячного войска, они заключили своеобразный статус-кво. Периодически Раптор и Каан встречались в разные исторические эпохи, притом Раптор, который вроде бы отслеживал передвижение Каана, все равно порой терял его на несколько лет. После их случайного столкновения в США в середине девятнадцатого века, где против Каана ополчился другой, не менее могущественный род правящих и ныне первородных, Раптор встал на его сторону и окончательно перешел в клан Азари. По словам Раптора Сантине, в одни из редких дней, когда он разговорчив, ему было слишком скучно, пока он не встретил Азари. И пусть угрюмый и молчаливый Раптор, которого сторонятся даже члены собственного клана, свой характер не изменил, он хотя бы научился подчиняться. Когда Раптор злится, вокруг наступает тьма.
Долго ждать следующего гостя не приходится. Тяжелая дверь открывается, и в таверну проходит широкоплечий блондин. Его волосы зачесаны назад, на плечах длинное бежевое пальто. Он на ходу снимает черные кожаные перчатки, проходит к стойке и опускается на стул рядом с альфой. Блондина зовут Киран Телмеес, и он тоже является одним из самых могущественных первородных.
— Прекрасное сегодня утро, не так ли, мой дорогой Раптор? — притягивает к себе стакан Киран и отвлекается на шум с улицы. Ко входу направляется толпа уже нетрезвой, учитывая сегодняшний праздник, молодежи.
— Я же сказала перевернуть табличку, несносный мальчишка, — ворчит под нос Сантина, но в таверне резко гаснет свет, погружая все вокруг во мрак, который не способен рассеять и падающий с улицы свет. Даже неоновая вывеска на двери потухает. Молодежь, потоптавшись у входа, устремляется в соседний паб, а Сантина, выдохнув после кивка Раптора, удаляется в кладовку.
— Напрасно ты так, — усмехается Киран. — Я сегодня не завтракал.
— Поговорить надо, — отрезает Раптор, царапая ногтем стойку, на которой им же пару столетий назад была выведена буква «А». — Азари приказал снова сменить всех приближенных. У нас утечка.
— Когда его могущество возвращается из Дели? — пригубив виски, в блаженстве прикрывает веки Кир.
— На днях.
— Как тебе новости о фарсе с первородным? Есть мнение? — выпытывает у собеседника альфа.
— Я солдат, и я выполняю приказы.
— Ты не эволюционируешь, так и застрял в прошлом, мой друг, — вздыхает мужчина. — Ареса не звал?
— Он не придет в отсутствии Каана, поэтому я на него время не тратил.
— Я сменю состав, понял, — кивает Кир. — Хотя и не вижу смысла, клан Азари сегодня на пике своей мощи, и остальные первородные нам не помеха.
— Выполняй. Твое мнение никто не спрашивает, — поднимается на ноги Раптор.
— Будь добр, впусти гостей, я голоден, — разминает шею Киран, и в таверне сразу же включается свет.
Кир провожает собеседника взглядом, допивает свой виски и с улыбкой поворачивается к ворвавшимся в паб парням и девушкам. Один из омег сразу замечает его и, поймав в ответ заинтересованность в чужом пронзительном взгляде, смущенно ему улыбается. Киран подзывает его пальцем, как домашнего питомца, и парень, вспыхнувшие щеки которого доказывают, насколько ему льстит внимание этого роскошного альфы, медленно двигается к нему. Он на ходу поправляет одинокую красную розу в густых черных волосах и не видит, как по мере того, как он приближается к мужчине, она увядает.
— Могу я угостить очаровательное создание? — спрашивает альфа, легонько касаясь его руки.
— Можешь, — хихикает омега и напугано смотрит на сгнившую розу, упавшую под ноги.
Киран Телмеес — когда-то Царь Египетский, в этом мире носит имя Ким Намджун. Его истинным именем его зовут только члены клана Азари. Киран — один из самых древнейших первородных, который, в отличие от двух главных членов клана, произошел не от демона. По легенде, рассказанной им самим, Киран — предавший небеса ангел. Элисса — мать правителя Бездушных — Несокрушимого Каана Азари, была влюблена в Кирана, и их роман длился почти век. Каан прислушивался к Кирану во многих вопросах, и после разрыва его отношений с матерью, сам предложил ему остаться в клане. Каан бы не упустил такого стратега, как Киран, который, как в древности, так и сейчас обладает завидной проницательностью. Помимо невероятной силы, которая присуща рожденным во тьме, Киран своим настроением губительно влияет на флору. Именно по этой причине в его дворце нет живых цветов или садов.
У Кирана есть младший брат — Калеб, который в прошлых веках был его главным помощником. По словам Кирана, он тоже ангел, который покинул небеса вместе с ним. Калеб обладает мощью, не уступающей брату, способен вызывать боль у смертных и вампиров, не прикасаясь к ним.
***
Рабат прекрасен по утрам, когда жара еще не началась, а с океана все еще дует бриз, несущий свежесть в предстоящий знойный день. Рассвет уже входит во владение, но лучи солнца еще не добрались до узких улочек, по которым, чаще всего, заблудившись, петляют туристы. Потертая задняя дверь подпольного ночного клуба Аль-Таир открывается, выпуская наружу красивого омегу лет двадцати. В руках парня черный пакет для мусора. Он открывает крышку бака, швыряет в него пакет и, напевая, идет вверх по улице, где его уже должен ждать высланный за ним автомобиль.
Приехав в подвальную комнатку, которую он снимает уже как два месяца, омега первым делом запирает двери, проверяет окна, а потом, достав из сейфа телефон, набирает последний номер.
— Это Ги, — тянется за пачкой сигарет парень. — Я все сделал.
— Доказательства? — спрашивает хриплый голос на том конце.
— Его голова в баке у Аль-Таира, — закуривает и собирает волосы в хвостик.
— Второе задание тебе скоро вышлют.
— Надеюсь, там план, который приблизит меня к членам семьи Азари? — с надеждой спрашивает омега.
— Терпение.
— Я полтора месяца обхаживал и порубил на куски его командира, а вы все еще убеждены, что я не готов? — негодует Ги.
— В следующем месяце ты вылетишь в Дубай, паспорт будет в хранилище на вокзале. Это будет твой первый первородный. Если справишься, то мы подпустим тебя к делу Азари.
— Первородный? — загораются глаза Ги. — Раптор?
— Все данные будут в твоем ноуте к утру, — вешает трубку его собеседник.
Точно Раптор, за Ближний Восток отвечает он, а значит, Ги наконец-то столкнется с одним из тех, за борьбу с кем его мать отдала жизнь.
Настроение парня заметно повышается, он ставит в микроволновку ужин, а сам, раздевшись, скрывается в ванной. Ги, полное имя которого последние два года как Гидеон, воодушевлен, его захватывает одна мысль, что у него будет возможность прекратить существование хоть одной из этих тварей, но в то же время ему немного страшно. Убить вампира легко, для солдата, коим является Ги, уж точно. Нож в сердце или отсеченная голова. Убить первородного невозможно. Почти. Для этого надо добраться до его сердца и, вынув его, предать огню. Притом нужно убедиться, что оно превратится в пепел, поэтому просто поджечь первородного не вариант. Учитывая, какой физической силой обладают эти твари, это труднодостижимо. Первородных ничем не отключить, а просто так сделать из себя живой факел они не позволят. Но Ги не унывает. Он готовился к этому несколько лет, прошел школу выживания и стал одним из лучших бойцов армии сопротивления. Он справится. Закончив принимать душ, омега натягивает на все еще влажное тело футболку, и, выйдя в гостиную, которая служит еще и кухней и спальней, замирает. Острый слух редко подводит парня, и за его дверью прямо сейчас кто-то стоит. Ги времени не теряет, он достает из корзины с грязным бельем любимый пистолет-пулемет MP7, второй рукой хватает со стойки мачете с только обсохшими на нем каплями крови, и стоит двери открыться, как спускает весь магазин в незваного гостя. Вампир, пронзаемый пулями, падает на колени, и Ги, подлетев к нему, четким взмахом мачете сносит ему голову. Он в последний момент отскакивает от уже мертвого вампира, и там, где он до этого стоял, пролетает нож. Второй нападающий пролез через окно, предварительно сняв решетку, и Ги жалеет, что байки про чеснок и святую воду в их мире не работают, ведь тогда бы к его решетке никто не прикоснулся. Он отбрасывает уже ненужный ему ствол и продолжает прятаться за стойкой, следя за тем, как в его стену по одному вонзаются ножи. Твари точно знают, что он человек, и убрать его пытаются, как обычного смертного. Ги лихорадочно думает, как будет отбиваться, надеется, что нападающих больше не будет, и, заметив, что ножи уже не метают, срывается к дивану, под которым у него склад оружия. У шкафа стоит вампир, явно из новообращенных, судя по его безумно голодному взгляду. С этими приходится попотеть, потому что энергия в них бушует, а силы они рассчитывать не умеют. Вампир в подтверждение его мыслей швыряет в него стол, но Ги уворачивается, хватает пистолет, приклеенный под стулом, чтобы хоть на время удержать упыря, и сам отлетает к стене. Ги слышит хруст, в глазах чуть не темнеет от боли, и, поняв, что рука точно сломана, смотрит на выпавшее оружие под ногами. Вампир уже рядом, он тянет к нему руки, и еще секунда, сломает его шею, но Ги здоровой рукой выдергивает из стены нож и подряд бьет нападающего в горло. Он наносит удары без остановки, кровь хлещет из горла вампира, и пока его голова с торчащей из шеи трахеей не свисает с плеч, Ги не отступает. Обессиленный после боя и раненый парень наваливается на все еще хрипящего монстра и, переводя дыхание, думает о том, что нужно срочно менять укрытие. Будут еще другие.
***
Огромная люстра в главном зале президентского дворца Раштрапати-Бхаван в Нью-Дели прямо сейчас освещает длинный прямоугольный стол, за которым сидит тот, кому добровольно уступает свое место любой мудрый правитель. На столе лежит обнаженная женщина невиданной красоты, а в его главе сидит Каан Азари — он же сильнейший первородный, которого создавала земля. Из прокусанного горла женщины в бокал Азари медленно стекают струйки крови. Женщина в трансе, она не чувствует боли, напротив, счастлива, что может унять жажду своего господина. Азари делает еще один глоток, а потом, поставив бокал на стол, одобрительно поглаживает ее по волосам и идет к окну. Он раскрывает рубиновые шторы, из-за которых комната была погружена в красный, и смотрит вниз, на собирающийся в шеренгу кортеж, который заберет его в аэропорт и вернет в место, которое в этом веке он называет домом. Каан уже собирается вернуться к гостье, испить ее до дна перед полетом, но, почувствовав легкий укол в спине, со злостью сжимает зубы. Это снова повторяется. Боль пронзает спину теперь уже не простым уколом — будто бы кто-то просунул в него руку и пытается вырвать позвоночник. Каан сдирает с себя рубашку, обнажает горящую красным из-за крови метку, расползающуюся прямо по позвоночнику, на фоне которой меркнет морское чудовище, выбитое на его спине.
Каан пытается дотянуться до этой точки, заставляющей его согнуться вдвое, раздирает ногтями кожу, зарывается пальцами в собственную плоть, но ничего не помогает. Это не первый раз. Он знает, что его отпустит, но терпеть невыносимо, особенно для того, кто обычно боли не чувствует. Он, рыча проклятия, продолжает рвать свою плоть, и ощущает, как наконец-то боль понемногу отступает. Каан делает первый за последние пару минут вдох, а потом смотрит на обволакиваемые кровью ладони. Самый могущественный первородный подцепил эту заразу всего как пару десятков лет назад, но так и не понял, что с ней делать. Он собрал вокруг лучшие умы, не жалел средств, но его недуг так никто и не определил. Чертова метка, появившаяся на его спине одним мартовским днем, кажется, никогда не сойдет, и Каан закрыл бы глаза на ее существование, если бы периодически она не доставляла ему адскую боль и не делала его слабым, ведь первородные боли не чувствуют, и, прознай кто об этом, его мощь вызовет вопросы. Он возвращается к девушке и, притянув ее к себе, вонзается зубами в ее глотку. Когда предсмертные хрипы несчастной прекращаются, Каан ее отпускает — пить кровь мертвецов не для первородных. Он выходит за дверь, чувствуя все еще продолжающиеся легкие покалывания между лопаток, оставляет за собой кружащийся в воздухе и медленно оседающий на женщину и все вокруг серый пепел.
