***
Юнги привозит Тэхёна к подъезду и останавливает машину. Они на несколько минут замирают и просто сидят в молчании, пока Тэ не может заставить себя отказаться от затеи попросить альфу переночевать в квартире Чимина. Не хочется быть наглым, не хочется слишком напирать на Мина, но Тэхён так отчаянно в нём нуждается, что уже становится невыносимо. А ведь прошло лишь несколько дней с момента, когда они начали спать без обязательств. Это — ключевая составляющая их связи, и теперь омега постоянно трусит перед тем, что может на него свалиться. Он не нужен Юнги для чего-то большего, кроме секса, альфа не будет заводить с ним отношений. Но взгляд его, в эту же секунду скользнувший по лицу Тэхёна, настолько обнадёживает… Или это Ким сам себе надумывает. — Если бы ты… если бы всё же мы накосячили слишком сильно, что бы ты делал? — вдруг спрашивает Юнги, а Тэхëн нервно прикусывает нижнюю губу. — Я не знаю, что делал бы в случае беременности, Юнги. Именно поэтому её лучше предотвратить, — тихо отвечает омега, а Юнги трёт пальцами кожу на руле. — А если всё же такое произойдёт? — ещё раз спрашивает альфа, внимательно глядя на него. Тэхён бы оставил ребёнка, он понимает это. Потому так опасливо относится к предохранению, потому не доверяет альфам и старается контролировать всё это дело, но с Мином вышла осечка, даже от него не зависящая. Он сглатывает. Тэхён бы сломал своё будущее, на которое строит планы, даже несмотря на реакцию и решение альфы, от которого бы залетел, он бы не сумел избавиться. Потому что так же на свет появился сам. Они не были никогда состоятельной семьёй, папа и отец работают на износ, чтобы дать ему самое нужное и хорошее, но Тэхён всегда видел, что те любят друг друга и его. Тэ не смог бы поступить таким образом, у него есть свои принципы. И даже если бы его бросили в таком положении, он бы не сдался. У него есть родители, Чимин, он сам, в конце концов, справился бы. Он не хочет думать о Юнги в таком ключе, но предательство Донхуна до сих пор его травит и заставляет сомневаться во всём. — Тэ? — Я бы оставил, — сдавленно проговаривает омега, не глядя на него. — Но я знаю, что это слишком рано. Я не готов. Юнги молчит, и Тэхёну приходится поднять на него взгляд. Выражение лица альфы трудно рассмотреть в темноте и тусклом свете приборной панели. Юнги снова приоткрывает рот, будто хочет что-то сказать важное, но стискивает челюсть, молчит. Тэ хочет узнать, что же там такое хочет произнести Мин, но не давит и не настаивает, понимая, что не имеет на то права. Альфа выпрямляется в кресле водителя и притягивает Тэхёна к себе, обхватив пальцами за шею. Целует в губы, прикусывает нижнюю и шумно выдыхает через нос, проводя по ней языком. А когда отстраняется, Тэ снова задумывается над тем, чтобы попросить его остаться. Он слишком сильно и быстро тонет в Юнги. Раньше никогда не рассматривал его за весь срок дружбы в качестве того, в кого бы мог влюбиться, но последние недели сводят его с ума. То, что произошло с Чимином, то, как Юнги при этом обоих поддерживал. Как заступался за Тэхёна, как отваживал от него бывшего. Его слова после клуба, его взгляд — Тэхён о них не мечтал даже. Он до сих пор смущается, до сих пор боится до слёз, что ему снова изменят, что он не нужен таким, какой есть. Красивой картинкой? Да. Но не человеком, которого любят. А Юнги почему-то, кажется, пытается убедить омегу в обратном. Да, они спят друг с другом без отношений, но у Тэхёна больше и шанса никакого нет быть с ним. Ревность, вспыхнувшая в груди после того, как он увидел их общение с Сокджином, когда застал Мина с другим омегой, она всепоглощающая. Только в этот момент Киму удаётся понять — он застрял. По самое горло в зыбучих песках, не двинуться. И делает глупости каждый раз, оказываясь с Юнги рядом. Друг, готовый защитить и поддержать, альфа, способный говорить такие вещи, что цветы распускаются между рёбрами. Почему у него такое отношение к созданию пары? Тэхён никогда не спрашивал, потому что Юнги чётко это очертил. А теперь хочет знать, но и боится тоже. Мин последний раз целует его в губы и отстраняется. — Спокойной ночи, Прелесть, — тихо произносит, проведя ладонью по шее и отпуская. Тэхён выскальзывает из салона и тяжело вздыхает. Как будет выпутываться — не знает, но страх, что в любой момент Мин его оставит, клещами стискивает внутренности. Он хочет быть с ним. Не просто как секс-партнёр или друг. Он хочет Мин Юнги целиком.***
Чонгуку нужно пару минут, чтобы собраться с мыслями. Воспоминания слишком болезненные и тяжёлые, даже если учитывать то, что он ежедневно с ними сталкивается, а с тем, кто их провоцирует — раз в неделю. Он понимал, что, учитывая развитие взаимоотношений между ним и Чимином, рассказать рано или поздно придётся. Понимал, что омега прочно засел в его мыслях, а после того, как они начали сближаться, стало неизбежным решение захватить его целиком. И сделать это не удастся, если альфа не будет с ним честным. Если Чимин уже в который раз хочет узнать о Чиёне, то, может, и правда настало время рассказать? Чонгуку тяжело, он прочищает горло и собирает себя в кулак, прежде чем посмотреть на Пака. Тот старается выглядеть спокойным, однако волнение на его лице скрыть не удаётся. Понятное дело, увидеть такое — никто не останется равнодушным. Трудно. Выдавливать из себя слова. Смиряться с тем, что Чимин узнает страшную тайну, которую альфа хранит уже полтора года. Он сам не особо готов к этому разговору. Но слова, сказанные у подъезда омеги, были правдой. Он не сможет без него, помешался, как ненормальный. Один вид, только лишь мысли о Чимине сводят его с привычной орбиты и доводят до дикости. Даже сейчас, когда тот просто сидит рядом, альфа хочет сгрести его в свои руки и не отпускать. Никогда. Он съезжает с катушек, обычно привыкший к сдержанности. К тому, что он может быть и один. С момента, как Чимин позволил ему опрометчиво для обоих приблизиться, Чонгук не находит пятый угол нигде. Снова вздыхает, надеясь на запасы терпения Чимина, глядит на него. Больно вспоминать. — Мы поженились семь лет назад, — начинает Чонгук, слова идут с трудом. — Я его очень любил, и Чиён меня тоже. Всё было прекрасно: я оканчивал университет, он уже подрабатывал в лаборатории. Жизнь казалась сказкой первые два года брака, я не мог нарадоваться. После мы стали задумываться о детях, как только встали на ноги и обзавелись жильём. Чимин слушает его внимательно и не перебивает, словно видит, как тяжело приходится Чонгуку рассказывать о прошлом. — Когда Чиён забеременел, я был счастлив. Не заметил, что некоторые звоночки появились уже во втором триместре беременности, — Чон сжимает двумя пальцами переносицу. — У него начались перепады настроения, но я списывал всё на гормоны. Он мог впасть в истерику и плакать несколько часов, часто смотрел в одну точку и сходил с ума, если я задерживался на работе. Тогда я только стал преподавателем в университете, мне приходилось туго, ведь Чиён не мог работать с тяжёлой химией по двенадцать часов. Осел дома, вёл хозяйство. Я надеялся, что после родов, когда ему станет легче и появится малыш, всё вернётся на круги своя. Голос чуть срывается. Каким он был наивным дураком. — Но рос срок, росли и проблемы. Чиён замыкался в себе, часто говорил сам с собой, истерил, стоило мне выйти из дома. Его родители твердили, что всё это гормоны и беременность, что наладится, что пройдёт, а я верил, — замолкает всего на несколько секунд. — Стало только хуже. Подхватывает чашку с остывающим кофе и смачивает горло, дав себе несколько минут передышки. — Когда Ыюн родился, он был недоношенным на три недели. Из-за волнения роды начались раньше, и уже тогда врачи посоветовали обратить внимание на состояние Чиёна. Мы обратились к специалисту, у меня едва вышло убедить его пойти к специалисту, — продолжает Чонгук. — Тот говорил, что у Чиёна послеродовая депрессия. Я выполнял все рекомендации врачей, помогал ему, хотя сам валился от усталости, но лучше не становилось. Чимин поджимает губы, но ничего не говорит, продолжая слушать. — Мой ласковый любящий муж превращался в незнамо что, — усмехается горько альфа, отведя от Пака взгляд. — Он не подходил к ребёнку, когда тот плакал. Не хотел брать его на руки. Ему прописали антидепрессанты, консультации были регулярными. Но не помогало. Ыюн рос, ему нужно было внимание, а всё, на что меня хватало, — это не упасть, придя с работы. Чиён даже забывал покормить его. Мы часто ругались из-за этого, я старался, пытался привести в норму, но он замыкался только больше. Мог сутками лежать без движения, глядя в пространство, пока Ыюн разрывался плачем, а потом уйти из дома с ним подмышкой, и я искал их по несколько дней. Чимин даже, кажется, бледнеет, но по мере рассказа Чонгук не находит в себе сил на него посмотреть. Снова глотает кофе, чтобы взять короткую передышку. — У него были просветы. Время, когда я мог выдохнуть и понадеяться, что всё хорошо, но тогда даже не сопоставил факты. Были дни, даже недели, когда Чиëн вёл себя так, как было до беременности. Он играл с Ыюном, дом в порядок приводил. В такие дни я мог дышать свободно, надеялся, как дурак, что всё восстанавливается, что вот он — переломный момент, когда Чиëн ко мне возвращается, и мы сможем жить нормально. Но потом всё начиналось заново: безумная карусель, когда мой муж сначала был фурией, а потом просто... молчал. Опять не замечал сына. И этот круг никак не размыкался, у меня заканчивались силы, — Чонгук смотрит перед собой, вспоминая всё, что происходило с их семьёй. — Меня это так достало. Я устал просто смертельно. Поругались мы сильно, Ыюну тогда было всего два с лишним года. Он ведь почти не помнит Чиёна, как мне казалось, но даже это отпечаталось в нём, — альфа закрывает лицо руками, вздыхает, глаза краснеют и чешутся от напряжения. — Всё ухудшалось с каждым новым днём. Чиён мог толкнуть Ыюна, кинуть в кроватку, кричать на него, а после снова даже не двигаться, глядя в одну точку. Я не понимал, в чём дело. Поменял психиатра, не сказав его родителям об этом, а Чиён даже не говорил с ним. Ни один сеанс. Чимин вдруг прикасается к его предплечью, чуть ведёт пальцами до ладони и стискивает её, словно хочет подбодрить. — Он был нужен мне, нужен Ыюну. Я сходил с ума, работая сутки напролёт и думая о том, что творится дома. Покормил ли он сына, не ушёл ли снова куда-то с ним. Мне казалось, что он ненавидит Ыюна. Я же души в нём не чаял, всё хотел лучшей жизни. Чонгук немного нервно усмехается, боясь показаться больным на голову, но его снова захлёстывает знакомым отчаянием. Страшно даже поднять голову на сидящего рядом омегу, потому что рассказ приближается к самой кошмарной его части. — Я тогда пришёл домой чуть раньше. Столько раз после благодарил Бога, Вселенную, да что угодно за это, потому что останься я, как положено на объекте, не успел бы, — нижнее правое веко Чонгука дёргается от воспоминаний, его даже чуть мутит, потому что тогда это было жутко. По-настоящему ужасающе, до нервных колик в животе. — Я зашёл домой, а тут тихо. Думал, что они снова ушли, что Чиён в загуле и мне придётся вместо сна перед работой объезжать родителей и те места, где они могут быть, но было даже хуже. Обошёл квартиру, а в детской… Голос его срывается, и Чон затыкает рот рукой, дав себе передышку. Сталкивается с напряжённым взглядом Пака. Он не сможет. Не получится рассказать. Он не сумеет вновь пережить тот же ужас. Зажмуривается, выдыхает рвано через нос, а потом чувствует на плечах тёплые небольшие ладони. Чимин отводит его руку от лица, но ничего не требует. Чонгук ощущает его вес, когда омега садится на колени и обвивает руками за плечи, прижимаясь. Его пальцы тихонько проходятся по ещё влажным волосам. — Что было в детской, хён? — дрожащим голосом спрашивает он впервые с начала рассказа, и Чонгук едва не стонет от безысходности. — Он был безумным, — шепчет Чонгук, у него попросту нет сил говорить чуть громче, но Чимин, кажется, даже дыхание задерживает, чтобы его расслышать. — Я сперва подумал, что похож на дикого зверя. У меня всё похолодело внутри… Снова замолкает, стискивает собственную футболку на талии Чимина, зажмуривается, потому что подташнивать начинает сильнее. — Я помню только то, как он придавливал моего двухлетнего сына подушкой к кровати, сев на нее всем весом, — выдавливает едва различимо Чонгук. Слышит испуганный судорожный вздох омеги, а после тот мимолётно сжимает его футболку пальцами. У Чона нет сил смотреть на ужас в глазах и лице Пака, потому что его пронзает собственным — ненормальным холодным, склизким. Чимин каменеет в его руках. — Я думал, что убью его, — сипит Чонгук. — Взбесился. Два года он ненавидел моего ребёнка, своего, чёрт, в конце концов, — продолжает с усилием он. — Я думал, что расшибу его об стену, хотя ни разу не поднимал на омег руку. Обезумел точно так же, как и Чиён, душивший Ыюна. Если бы на шум и его крики не прибежал Джун, я бы… — Хён, — стискивает его в руках Чимин. — Ты бы не сделал… — Сделал бы, Чимин, — утыкается лбом в грудь омеги он. — Я сделал бы это, если бы меня не остановил Намджун. Я бы убил Чиёна. Ему нужна передышка. Потому альфа ненадолго замолкает и сжимает Пака в объятиях, слушает его сердцебиение. Больно вспоминать, что он мог потерять сына. Ужас снова утверждаться в том, что от рук когда-то любимого омеги. Сморгнув воспоминания, Чонгук отлипает от бледного Чимина и поглаживает его по пояснице. — Его увезли в участок, а потом мне позвонил его психиатр. Он кое-что узнал, а после моих рассказов и выпада Чиёна понял, в чём его беда. Я не понимаю всех премудростей, но господин Ли сказал, что у него биполярное расстройство. Чимин вздрагивает, глядя на него. — А потом всё завертелось… Намджун сначала думал, что я тиран, но после врачи подтвердили, что Ыюна пытались задушить и били перед этим. Экспертизы, суд, признание его невменяемым. Я думал, что с биполярным расстройством можно жить, но мне сказали, что оно у него первого типа — более тяжёлое. А после ещё были анализы, и я узнал, что он очень долгое время употреблял какую-то дрянь, якобы ему становилось после легче. Снова недолгое молчание. — Его обвинили в покушении на убийство, приписали туда наркотики, которые нашли у нас дома, — выдыхает альфа. — Но состояние его было таким невменяемым, что отправили лечиться. Его родители скрывали проблемы с психикой, хотя всё прекрасно знали, — горько усмехается Чонгук. — Он просил их не рассказывать. Мол, любил меня сильно. Психиатр объяснил, что катализатором к ухудшению состояния стало рождение Ыюна. Он перестал принимать свои лекарства, потому стало хуже и всё покатилось в бездну, скапливаясь, словно снежный ком. Я очень долго ругался с родителями и братом Чиёна, даже добился того, чтобы им запретили приближаться к Ыюну, — Чон поднимает взгляд на всё ещё шокированного Чимина. То фото, которое прислали ему, сделано уже после нахождения Чиёна в клинике, совсем свежее. И он не может понять, кто это совершил, но чуйка подсказывает, что кто-то, кто также, как и он, имеет доступ к мужу. — Какое-то время его содержали в государственном учреждении, — продолжает рассказ альфа. — Но иногда его состояние выходило за пределы всякого разумного. Поставили ещё несколько диагнозов, помимо уже имеющихся, он становился порой агрессивным, нападал на персонал. Крайним случаем стали две попытки наложить на себя руки. Тогда его отправили в Красную зону — отделение для буйных. Но и там ему не было лучше. Из-за лекарств и шоковой терапии состояние ухудшалось, и его лечащий врач посоветовал мне перевести Чиëна в другую клинику. Родителям было на него всё равно, они почти не приезжали, а перевод в частную клинику — дорогое удовольствие. Чонгук гладит ручку кружки, отвлекаясь и вспоминая пережитое. — Я ненавидел его. Ненавижу и сейчас, но Чиëн — папа Ыюна. Когда-то я любил его, строил с ним семью. И не смог бросить, — Чимин молчаливо слушает слова альфа, не вклинивается, даже вопросы не задаёт. — Пришлось постараться, чтобы перевести его в другую больницу. И там правда стало не так плохо. Он всё ещё бывает агрессивным, апатичным, но уже до абсурда и частых приступов не доходит. Родителям по-прежнему плевать на Чиëна, хотя они всегда били в грудь, обвиняя меня во всём самом страшном, а я... Застрял там вместе с ним. — Я возненавидел его всей душой за эти полтора года, — выдыхает Чонгук. — Он травмировал Ыюна, мне пришлось долго восстанавливать его ментальное и физическое здоровье. Я очень боялся, что ему передастся заболевание Чиёна, но пока сказать ничего не выйдет по этому поводу. Но… вероятность высока, — несчастно проговаривает, потому что понимает: им с Ыюном может прийтись очень трудно. Чимин задумывается и продолжает слушать Чонгука. — Сейчас Чиён в клинике для душевнобольных. Мне приходится оплачивать счета за его пребывание там, потому что родители его эту проблему игнорируют, — уже чуть спокойнее произносит альфа, снова утыкаясь в грудь Пака лбом. — То, что тебе прислали, осталось от моего мужа на данный момент. Они какое-то время находятся в тяжёлом молчании. — Мне так жаль, — голос Чимина дрожит, отчего Чонгуку становится ещё больнее. — Мне жаль, что вам пришлось всё это пережить. Альфа замечает, как тот впивается ногтями в собственную руку, и быстро это пресекает. Он не хочет, чтобы моральное состояние Чимина подкосилось из-за этой истории. Ему немного иронично от того, что происходит с Чимином, но он в нём так погряз, что отказаться в любом случае не сможет. Омега прижимается к Чонгуку, прекратив мучить себя, обнимает крепко, и Чон обхватывает в ответ. — Я очень многого боюсь, Чимин, — выдыхает, признаваясь и в этом. В собственном ужасе. — Я боюсь того, что Ыюн будет всю жизнь жить с этим заболеванием. Что я не выдержу. Боюсь привязываться к кому-то. Долгое время я избегал отношений не потому, что их не хотел, мне попросту дышать нечем, когда я об этом думаю. Пак впивается пальцами в его футболку. Чонгук не хочет давить на жалость омеги, ни капли, просто объяснить, почему отреагировал на его признание именно так. Потому что его ужасом пробрало из-за того, что они настолько могут сблизиться. Что Чимин войдёт в его жизнь и врастёт в неё с корнями, что может снова что-то подобное произойти, покажет свою мерзкую морду опасность. Чонгук никого не хочет обременять. Он — альфа, у которого на руках ребёнок, за спиной трудности с финансами, работой, травмами и якорем в виде больного мужа, который тянет его на дно всё сильнее. Потому что бросить того на произвол судьбы не получается, потому что Чиён и так брошен всеми. Родители лишь изредка навещают омегу, но всё содержание упало на Чона. Они винят во всём Чонгука, мол, не уберёг, а что он был способен сделать в том случае? Альфа выдыхает, стараясь взять себя в руки и не расстраивать Чимина ещё сильнее. Он влюблён, отрицать это бесполезно. Влюблён в Чимина по уши, только страх его сковывает холодными, колючими цепями. Потому что Чонгук не уверен ни в ком. Даже в себе. Омега отстраняется, его глаза снова влажные и припухшие. Он утыкается лбом в лоб Чона и кажется напряжённым донельзя. — Спасибо, что ты рассказал мне. Я не знаю, каких тебе это стоило сил, — дрожаще выдаёт Чимин, а Чонгук не понимает, как ещё описать трясущиеся до боли внутренности и все ощущения к нему. Чимин пугает тем, насколько оказывается его зависимостью, что дышать уже становится трудно без него, а признаться — невозможно. А ещё до одури пугает то, что омега себе вредит. Чон глядит на него уставше. У него больше нет сил ни на что. Воспоминания и этот разговор высосали из него всё подчистую, так что альфа тихо вздыхает и прикрывает глаза. Чимин же его поглаживает по шее пальцами, чуть касается позвонков и обводит их пальцами. — Я теперь даже боюсь тебе что-то отвечать, — слышатся слёзы в голосе Пака, вынуждающие поднять Гука голову. — Я ведь тоже… — Тш, — командует Чонгук, понимая, что Чимин своими словами будит его внутренних чудовищ. — Тихо, солнце. Ты не можешь быть похожим на него. Ты не психически больной, слышишь? Твою проблему можно решить. Чимин скукоживается в его руках, словно стыдится сам себя. Он понял, чего опасается Чон, осознал и принял это слишком близко. Чонгук не до такой степени боится его, чтобы равнять с Чиёном. Они разные, он видит это. Видит по отношению к себе и к Ыюну. Обхватывает щёку Чимина и вынуждает посмотреть на себя. — Ты не такой и никогда не будешь, — убеждает альфа, а Чимин опускает глаза. — Посмотри на меня. Чимин снова поднимает взгляд и судорожно выдыхает. Чонгук же целует его в губы мягко, прикасается к подбородку, прижимая как можно крепче к себе сидящего на коленях омегу. — Я всё ещё хочу с тобой встречаться. Даже если мне страшно. Даже если у нас с тобой целая туча всяких трудностей, — спокойно произносит альфа, потихоньку от присутствия Пака возвращая душевное равновесие. — Я боюсь многого, Чимин, но это — не повод от тебя отказываться. Если только… если только ты сам готов принять меня с таким прошлым, с возможным тяжёлым будущим. Это будет серьёзный шаг, понимаешь? Потому я даю тебе время на раздумья. Столько, сколько понадобится, — Чимин ошалело на него глядит. Чонгук сглатывает, глядя в его глаза. Ему тяжело. Он не подпускал никого так близко уже очень давно. Чиёна, который в последние годы сводил его с ума и травил. Донсу, слишком агрессивно старающегося добиться места в его душе. Не позволял оставаться надолго рядом, не хотел, чтобы что-то повторялось, портилось. Но с Чимином… по-другому. — Я буду ждать твоего решения и ответа, — шепчет альфа уже серьёзнее. Они оба напряжены до предела. — И… твоя половина шкафа тоже.