Закон обладания

Пробуждение становится мучительным. Тэхёна бьёт озноб, обнажённых рук касается что-то шершавое и щекочет; он зарывается глубже в мягкое, спасительное тепло. Его чем-то накрыли? Кажется, да. Пахнет кожей и мускусом. Если укутаться в укрытие с головой, вцепишься в призрак ускользающего сна. В темноте мир сводится к звукам — слышатся, словно из колодца, треск костра и фырчанье лошади. Кулаками Тэхён стискивает меховую ткань и вдыхает её запах. Он боится спустить одеяло с лица и оказаться там, где быть ему бы не хотелось, — в пропахшей плесенью комнате, лежащим на полу с разодранной одеждой… От воспоминаний об ударах, нанесённых сонгольским альфой, щёку прожигает саднящей болью. Грубые влажные ладони на бёдрах, запястьях, животе — при мыслях об этом внутри Тэхёна, не давая дышать, разрастается дыра. Он спускает одеяло. Приглушённый свет бьёт в лицо, и Тэхён жмурится. Перед глазами — скосившийся навес. Где он? Здесь он чувствует тепло, ему хотелось бы остаться в этом месте настолько долго, насколько получится. Глупо, конечно, но… неужели шатёр? Такие раскидывали, когда род Ким отправлялся на сезонную охоту. Тэхён из них почти не вылезал, а Санхён, окружённый подданными, ловил дичь и получал похвалу и любовь отца. Вечерами, когда от скуки становилось совсем невмоготу, Тэхён всё же выбирался наружу — стрелял из лука по мишеням, не желая собственноручно убивать живых существ. Он знает: глупо рассчитывать, что всё произошедшее с его королевством — сон. Он уже обманывался так не единожды: размыкал веки, желая оказаться в родных покоях и вдохнуть запах парного молока, принесённого нянюшкой в постель, но набредал всякий раз лишь на шуршащего рядом Юнги и завывание холодного ветра в заброшенном поместье. — Ты не спишь. Тяжёлый ровный голос вырывает Тэхёна из оцепенения. Дёрнувшись, он оглядывается: это и правда шатёр, но в отличие от тех, которые раскидывали в Сонголе, здесь нет изобилия ярких цветов, тотемов божеств, оберегающих сонгольцев, и вышитых на традиционный манер ковров. Чонгук стоит в двух шагах от футона, где лежит, укутавшись, Тэхён. Их разделяет массивный стол, на котором раскинута карта. Обращаясь к Тэхёну, он на неё неотрывно смотрит — изучает. В полумраке заметно, как тени касаются его бледного лица, играют в распущенных волосах, чуть занавешивающих профиль. Тэхён ожидает, что он скажет что-то ещё. Но время утекает, а Чонгук продолжает безмолвно нависать над столом, с двух сторон оперевшись ладонями о края, и не поднимает головы. — Да, — отвечает Тэхён, хотя и понимает, что вопросительной интонации в голосе Чонгука не звучало. Тишина давит сильнее, чем когда-либо. Чонгук на Тэхёна даже не взглядывает, не дёргается. Словно при виде его испытает отвращение — так, по крайней мере, кажется, если всмотреться в то, как побелели костяшки на пальцах и выступили желваки на крепко сомкнутой челюсти. — Где мы? — не выдерживает Тэхён. — В военном лагере. — Кто меня переодел? И… обмыл? — Это всё, что тебя волнует? — без выражения переспрашивает Чонгук. На самом деле Тэхёна это не волнует нисколько. Но он испытывает желание заполнить тишину — неважно чем. Облизав пересохшие губы, он произносит: — Ты говорил, что не трогаешь грязных омег. — Я позвал омегу полковника и попросил о помощи. — Вы берёте с собой омег, когда отправляетесь воевать? Хотя… — Тэхён и сам не замечает, как начинает распаляться. — Я на мгновение позабыл, что война — это обычное состояние для таких дикарей, как вы. Ну конечно, когда вам ещё думать о потомстве!.. — Этот омега не может воспроизвести потомство. — Чонгук распрямляется. Он кажется раздражённым. И всё так же не смотрит в сторону Тэхёна, прибавляя: — Он мужчина. Омега-мужчина?.. Тэхёна передёргивает от осознания. — Вы омерзительны… — В большинстве случаев женщины оказываются менее выносливы для того, чтобы отправляться с нами на войну, — поясняет Чонгук и хмурится. Его лицо искажается едва заметной неприязнью. — Поэтому для утех вы берёте с собой мужчин-омег, — выплёвывает Тэхён. Его отпускает и недавний страх, и мучительные воспоминания о сонгольском альфе, чьи руки касались его там, где раньше не касался никто. Порывисто присев, он скидывает с себя одеяло и впивается в Чонгука ненавистным, полным желчи взглядом. — Твоего полковника дома ждёт жена? Сколько у него детей? Трое? Четверо?.. — Ты правда хочешь поговорить со мной о плотских связях моих людей? — резко прерывает Чонгук. В его голосе звучат стальные ноты, но от него самого не исходит опасность. Тэхён, не так давно столкнувшийся с ней напрямую, теперь ощущает этот контраст отчётливее. Рядом с Чонгуком не бывает страшно. Может быть, это и вынуждает продолжить: — Ты говорил мне тогда — что вы не трогаете грязных омег. Но, видимо, ваше себялюбие слишком велико, раз оно позволяет наплевать на принципы, когда дело касается ваших интересов. Вижу, твои люди не прочь насладиться грязными омегами, если им надо удовлетворить свои никчёмные нужды!.. — На последних словах голос срывается на хриплый выдох: Тэхён словно во сне, в котором его лишили дара говорить и быть услышанным. Некоторое время Чонгук молчит. Его плечи тяжело опускаются, челюсть всё так же напряжена. Складка между бровей делает бледное лицо взрослее, накладывает отпечаток глубокой усталости. — Ты не так меня понял, — проговаривает он наконец, взметнув на Тэхёна нечитаемый взгляд. — Грязными омегами чоньянцы называют не всякого омегу мужского пола, а только омег из Сонголя. — И после едва уловимой паузы: — Подобных тебе. Скрип костра. Звуки ветра. И взаимное молчание. У Тэхёна в голове рой вопросов (главные из них: как Чонгуку удалось намедни так вовремя подоспеть и что его, Тэхёна, ждёт дальше), но все они враз меркнут, и всё его существо становится сгустком эмоций и энергии, которые, как ему кажется, он просто обязан направить против Чонгука, заставить того сломаться, злобно выдохнуть, подойти с недобрым намерением ближе, показать, что в нём, как и во всяком чоньянце, нет и капли благородства. — За что вы так презираете нас? — Тэхён стискивает одеяло в кулаках. Тонкая рубашка, в которую его одели, льнёт к мокрой спине. Он видит, как Чонгук оглядывает мимолётно его плечи, прежде чем отвести взгляд в сторону. — Два года назад твой король приезжал к моему отцу на переговоры, они заключили мир, и мы не делали вам зла, строго следуя договорённостям. Но вы напали на нас без предупреждения, едва после переговоров миновал месяц. Вы обрекли на гибель даже гражданских, когда напали на наше селение вблизи границ. Вы презираете наших омег, вы не уважаете даже наших мёртвых — сжигаете их тела, не давая их духу и шанса встретиться в загробном мире с предками. — Я не настроен на долгие разговоры по душам, принц, — сухо произносит Чонгук. Костёр за шатром догорает, и сгустки огня тенями отпечатываются на его подбородке, льнут к широкой шее, выдающей его напряжение выступившими венами. — Но имей в виду: теперь мой король — это и твой король тоже. Чем раньше ты это усвоишь, тем лучше для тебя. Научись контролировать свой нрав и не забывай, что в стенах Рюгёна каждое неверно брошенное тобой слово может стоить тебе жизни. — Твой Рюгён я смог покинуть беспрепятственно… — начал было Тэхён, но его прервали тут же: — И это почти стоило тебе жизни. Отчего он злится? Неужели не может простить себе, что благодаря одним лишь глупым уловкам наследнику рода Ким удалось миновать неприступные стены столицы Чоньяна?.. Тэхён всматривается в лицо Чонгука, чтобы отыскать ответы, и, ничего не найдя, непроизвольно теряется. Воспоминания о том, что произошло в Гензане — тяжелое дыхание альфы у уха, его руки на бёдрах, — всё это бьёт Тэхёна под дых, и он не успевает, как привык, перехватить разговор и ввернуть в Чонгука словом, которым сможет задеть. Скрип костра. Звуки ветра. И дробные удары сердца под рёбрами. Разжав кулаки, Тэхён ощущает, как вспотели ладони. — Как ты меня нашёл? — спрашивает он сипло. И тут же хочет повторить вопрос более отчётливо, но не успевает: — Я удивлён, что ответ не кажется тебе очевидным. — Взгляд Чонгука снова блуждает к полуобножённым плечам Тэхёна, опускается бесстрастно ниже, тормозит где-то в районе его сердца. — Я нашёл тебя по запаху. Оцепенение накрывает всё тело разом, как если бы каждое слово впаяли пронзённым между рёбер лезвием — и давили до тех пор, пока не станет нечем дышать. Не может быть. Этого просто не может быть… — Не понимаю, что тебя так удивляет, — продолжает Чонгук, внимательно наблюдая за изменениями на лице Тэхёна: отлившая краска, сомкнутые губы, на которых застряло немое «нет». — Ты же не думал, что твой запах — загадка для меня или для любого другого альфы, которого ты подпускал к себе достаточно близко? — Выдержав паузу, он добавляет ровным бесцветным голосом: — Когда ты предлагал мне своё тело, твой запах раскрылся особенно ярко… — Замолчи, — хрипит Тэхён. — Если не хочешь слышать то, что тебя злит, не совершай поступков, о которых тебе придётся жалеть. Чёткость и сухая безэмоциональность. Вот каким решил быть генерал Чон с омегой, которого едва не обесчестили несколько часов назад. — Я жалею только о том, что… — сипит Тэхён, подаваясь вперёд, но сил на то, чтобы подняться с постели, в себе не находит. — О том, что не перерезал мне глотку? Не нужно повторяться. Я усвоил. — Не показалось: в его голосе и правда звучит горечь, едва уловимо прорвавшаяся через безразличие. — Я хочу… хочу вернуться в Рюгён. — Язык заплетается, убранство шатра плывёт перед затуманенным взором, будто во сне. От осознания, кем ему приходится убийца его семьи, Тэхёну дурно. Вопреки ожиданиям Чонгук не поддевает словами о том, как глупо хотеть возвратиться туда, откуда сбежал. Точно уловив изменение в состоянии Тэхёна, он убирает руки со стола и тоном, который из чужих уст мог бы показаться смягчённым, произносит: — Не получится. Я не могу покинуть войска, чтобы доставить тебя обратно. Тэхён хочет было сказать, что отправится в Рюгён в одиночку, но тут же осекается: по спине пробегает холодок, и сердце начинает стучать с удвоенной силой, стоит представить, как он снова путешествует в одиночку по Чоньяну. Он ненавидит себя за эту слабость, но справиться с ней оказывается не в силах. Тепло шатра накрывает его с головой, подобно дурману, который притупляет боль от приближающейся гибели. — Приставь ко мне стражу для сопровождения. Я не стану сбегать. — Нет, — резко произносит Чонгук, и в его голосе снова звучит холод. — Ты будешь рядом со мной до тех пор, пока я не вернусь в Рюгён. — Это неприемлемо, особенно учитывая мою помолвку с наследным принцем… Чонгук перебивает пугающе плоским, почти высеченным голосом: — Твоя помолвка с наследным принцем — вот что на самом деле неприемлемо. — Наша с ним помолвка — решение твоего короля, — шепчет Тэхён без выражения — тело бьёт мелкой дрожью, — но перед ним тебе хватает смелости только на то, чтобы опускаться на колени. Повисает мёртвое, напряжённое молчание. Чонгук не меняется в лице, в его глазах едва уловимо мелькает отблеск огня от свечи, догорающей на столе. — Я слышал о вашей традиции, — произносит он ровнее, будто его накрыло ледяным дождём, сковавшим и язык, и недопустимые мысли. — О том, что сонгольцы падают на колени только перед своими богами. Но скажи, — одним движением Чонгук обходит стол, подходит медленными шагами ближе, и Тэхён слышит, как шелестит его плотная чёрная накидка, — разве ты и твой род, даже будучи столь добродетельными и вставая со своими подданными наравне, не оказались ими же преданными? У Тэхёна вмиг спирает дыхание. Боль, которую недавно нанёс ему сонгольский альфа — жгучая, мучительная, унизительная, — она меркнет в сравнении с тем, что Тэхён испытывает сейчас. Непролитые слёзы высохли на слипшихся ресницах, ткань одежды беспомощно сползла с плеч, но пошевелиться ему так и не удаётся. Даже время, кажется, останавливается. Раз — найти предателя. Два — сделать всё для помощи генералу Ли и Пак Чимину. Три — заполучить доверие генерала Чона, чтобы потом лишить его всего. Желая этого, Тэхён направился вслед за Чонгуком на юг. Но спугнуло его первое же препятствие, и он захотел, обессилевший, обратно — в клетку, к молчаливому рабу Юнги, к холодному ветру заброшенного поместья и к мыслям о предстоящей свадьбе с наследным принцем Чоньяна. Та сила, которая кипела внутри него, оказалась не такой разрушительной, как ему думалось изначально. Пока она не рушит никого, кроме него самого. Чонгук касается своим коленом его обнажённого бедра, их разделят плотная ткань боевой одежды, и Тэхёна снова бьёт дрожь. Перед ним — генерал армии Чоньяна, убивший его семью. Перед ним — его… — …истинный, — шепчет Тэхён, не разрывая их случайный физический контакт. — Ты мой истинный. Мгновение — и на лице Чонгука замирают смешанные эмоции, но тут же выбеливаются, будто их вычерпали насильно. Конечно, он знает. Альфа чувствует своего истинного в их первую встречу. Так было всегда. И то, что истинный Тэхёна — убийца его семьи, этого не изменит. — Должно быть, боги и духи предков смеются надо мной… — Нет никаких богов, принц. Как нет и духов твоих предков, оберегающих от несчастья. Иначе они не наградили бы тебя связью со мной. Тэхён всё ещё ощущает его касание. Он понимает: ему спокойно так, как не было за последнее время ни разу. И в то же время — ему больно втройне.