Больше чем Jann

Бесстрастие жеста, мерцание глаз, Во тьме удрученной вернет отражение и боль от укусов той желчи фраз, Что в песнях скрывалась за улыбкой прощальной.

Усталость одолевала. Улыбнуться было тяжело. Даже своему отражению в окне трансфера. Но шторка оставалась отодвинутой. Раннее осеннее утро заботливо укрывало полутьмой улицы Варшавы. С отблеском зари ещё сохранялись последние крупинки звезд. Ветерок колыхал полы одежд людей на них. Это родные виды, от чего так пусто? Не отдается в груди тепло, вынуждающее щеки розоветь. Его всегда завораживали пейзажи за окном. В любом сезоне. Вдохновение можно было найти, разглядывая деревья, оплетенные зеленью листвы, провожая взглядом ухоженные улицы центра, к окраине приобретающие привычные фигуры не столь помпезных зданий, щурясь от света верениц фонарей, отдающего резью в глазах. Всё — завораживающая в любом возрасте краса города, к которому он проникся до глубины души. Благодаря этому городу он встречал близких и чужих людей, служивших образами для текстов песен. Даже сейчас в окне трансфера мелькали их фигурки. Вон парочка на остановке, что никак не может вырваться из объятий и расстаться до вечера. Раньше Ян не только мог проводить их взглядом, но и, зажегшись идеей, написать «Body temperature». Вон очередной офисный работник в строгом костюме, спешащий на работу с излишне угрюмым выражением лица. Он явно находится на грани. Еще капля такой жизни, жалко уподобляющейся дню сурка и он точно напишет свою версию «Need a break». А вон там… проехали. На горизонте завиднелся дым от нагромождений тепловых станций. Парень закусил щеку, подумал, что существует то, что его не располагает, а конкретно в эти секунды портит настроение пуще прежнего. От последних умозаключений с губ сорвалась вымученная усмешка. Забавно, но в эти минуты творческие порывы растворялись в полном мглою небе, прямо там, где след от самолета терял бархатистость узора. Тоскливо. Парень ни в коем случае не пожелал бы оказаться на месте замеченных случайно прохожих. Осенний тур окончательно выбил остатки сил. Лучший вариант сейчас — закрыться дома от мира, взять в руки приставку и за очередной игрой начать восстановление социальной батарейки. Сон не шел. Даль пройденного пути отобрала остатки сил, измотала. Присвоила бессонную ночь и разрешила, что и так уставший парень должен ещё чуточку потерпеть ради спокойствия, отравленного горечью переживаний. *** Дрожащая рука сама нашла выключатель при входе. Свет, слово сценический, ослепил. Квартира показалась из темноты. Парень убрал выбившуюся прядку за ухо, поправил зацепившиеся за сережку волоски. С освещением будто выцвели планы и желания. Эйфория, переизбыток эмоций, заряд энергии после концерта поддержали приподнятое настроение лишь до выхода со сцены. Теперь в дверях квартиры стоял парень, совершенно равнодушный. Музыка в наушниках уподоблялась пустоте в голове. Только сейчас, дома, в теле тяжелила усталость. Так и не разувшись парень сел на танкетку при входе, до побелевших костяшек вцепился в её края. За понуренной головой опустились непослушные волосы. Они неприятно защекотали шею. Злым жестом Ян отбросил их назад. Мысленно он поблагодарил судьбу за то, что в съемной квартире пребывал один. Аня у Марты, Петя с Пашей собрались исследовать ассортимент нового бара неподалеку. Конкретно в данный момент их решение пить с утра вопросов не вызвало. Как он вновь оказался в этой пропасти? Давно подобного не случалось. Парень, увы, так и не научился распознавать сигналы организма, сейчас кричащего, что нужно дать себе паузу. Отдохнуть и абстрагироваться от работы. Стоит нормально поспать, стоит заняться чем-то кроме музыки, стоит перестать через силу припахивать себя к написанию, а ещё… Ещё неплохо было бы удалить Твиттер. Ян никогда бы не сказал, даже сейчас, что хотел бы перестать заниматься тем, чему посвятил всю жизнь. Но на душе нечто зло цедило, что сил на творчество не осталось совершенно. На колени оперлись острые локти, глаза растерли длинные пальцы. Нос защекотал волос, накрутившийся на кольцо. Парень с раздражением его вырвал. — Как же достали эти… — Он тут же осекся. Что он с собой сделал? Злость в любом своем проявлении была ему присуща редко. И вот, он сам себя довел до этой желчи по любому пустяку. Случайные зрители, любые люди, которым не посчастливилось оценить его не ошиблись. Одарили занятными прозвищами. Но хотелось признать, их клички Яна не обижали. Он мог бы упасть на колени, доказывая правдивость слов. Только вот, не перед кем. Парень просто знал, что не является тем, о ком они говорят. Увидел, позабавился и забыл. Увы, к сожалению, всё вспомнилось и добило окончательно. Давно закрытая им тема продолжала форсировать и без участия певца. Как от образа «демона» он опустился до поддержки мизогинии, экстремизма, как огромное множество слов, заменилось на обычное «шлюха». Только это засело в голове. Усмешка слетела с губ, тело одолела мелкая дрожь. Ян закрыл лицо полностью. Он сейчас не оказался выше предрассудков, выше собственной слабости, выше усталости. Образ рассыпался в прах. Тихий смех, схожий с истерическим, мог бы сойти за плач. Но эмоции в секунду утихли. Силы иссякли пытаться в них. Ян стянул обувь. Ступни опустились на ледяной пол, пустили мурашки. Парень, не найдя резинки на руке, чтобы собрать волосы, цыкнув, направился в ванную на несгибающихся ногах. Идя инстинктивно, сознанием провалившись куда-то далеко-далеко, парень вернулся в реальность, когда неудачно влетел локтем в косяк двери, задев нерв. Рука онемела. Ян зашипел от боли. Она ударила одним острым и колким электрическим разрядом. Оглушил мерзкий, пищащий шум в голове. Дав себе минуту, парень в конце концов зашел в комнату. Зеркало напротив встретило незнакомца с мешками под глазами. Необычно понурого, уязвленного. Только вглядевшись в сизые глаза можно было узнать Яна. Просто выгоревшего. Парень кинул взгляд на полку, залез в шкафчик, нервничая осмотрелся и снова проверил всё сначала. Волосы беспорядочно, уподобляясь хозяину, волновались, лезли в лицо, мешали. Ян закатил глаза, не понимая, куда деваться от накатившей злости. Она плела цепь и беспощадно сковывала душу. А парень ей поддавался. Глаза случайно вернулись на отражение. В ответ глядел Ян, откровенно дурной: растрепанная причёска, яростные, точно черные глаза. Не хватало лишь кожаного костюма, в котором он бы и утоп в дёгте. Образ раньше бы вернул к воспоминания с нацотбора, подарившему ему намного большее, чем победу: опыт, эмоции, а если это предполагалось ради полярности, то относительно и её. Сейчас он ассоциировался лишь с осуждением. Он должен мыслить позитивно. Это его прямая обязанность. Одно лишь слово выделялось, в главенствующей роли освещалось софитами среди проходных мыслей. «Должен. Он должен». От чего больше не выходит? От чего не хочется? Внутри ни черта не осталось. За это теперь и Ян себя осуждал. Губы дрогнули. Имевшая несчастье в последний раз выпасть из-за уха прядь привлекла к себе излишне много внимания. Парень, поддавшись мимолетной, откровенно глупой, мысли схватил забытые менеджером маникюрные ножницы. Острые лезвия звякнули и на пол упал локон каштановых волос. За ним полетели ножницы. Звук от удара перекрыл всхлип. Капнули грозди слез. Голова закружилась, перед глазами поплыло. Ян не успевал вдохнуть полной грудью, когда захлебывался слезами вновь. Веки болели, настолько сильно он пытался жмуриться. От соленых слез горела кожа на щеках. А парень лишь смог вцепиться руками в плечи, будто обнимая. Неконтролируемые ногти вгрызались в кожу, заставляя испытывать боль сильнее, чем защемленный ранее нерв. Почему он плачет? Вымотался? Ян в искреннем непонимании повертел головой. Он всегда знал, думал и говорил, что работает в первую очередь для себя. По собственной инициативе делился творчеством. Только вот последняя была склонна угасать. Лишь на время. После перерывов он всегда возвращался с новыми силами. Сейчас все оказалось иначе. Нападающие поодиночке проблемы стали большим комом, готовым удавить парня прямо сейчас, когда он вновь выгорел, устал и оторвался на себе. Откровенно юный, наивный человек просто не хотел ничего. Ничего. Разве что… Ушло бы раздражение, оно слишком сильно изматывало. Парень сейчас выглядел маленьким ребенком как никогда ранее. Не внешне. Внутренне. Бесконечный, излюбленный детьми вопрос «почему?» набатом звенел в голове. Почему, несмотря на все интервью, эфиры, любые проявления его общения в обществе он оставался первым впечатлением, сценическим образом? Почему он так старается оставаться лучшей версией себя, если это не имеет никакого значения? Но самое главное: почему после всех слов и посылов в его песнях, мнения не развеиваются. Это… несправедливо? Или же… Это он себя довел? Ян сел на пол, закрыл оголенный живот, белеющий из-под кроп-топа, согнутыми ногами. С подбородка на джинсы скатились слезы. Руки беспорядочно нащупали ножнички. Парень поднял их перед лицом. Это он во всём виноват. Сам себя накрутил. Спровоцировал. А раз никто не замечает или просто не находит нужным задуматься о его проблемах, значит их нет. Ян сам все придумал. Слабак. Превратил выгорание в проблему мирового масштаба. Допустил ошибку, в очередной раз забыв, что музыка — работа, которую он обязан выполнять, участвуя в концертах, фестивалях, репетируя денно и нощно очередную композицию, которая была обязана оказаться лучше предыдущих. Ведь от него иного не ждут. Общественность — непререкаемый идеал, чьим беспрестанным желаниям Ян должен уподобляться. Благодаря его, ничей иной воле родилось воззрение, что собственная жизнь отдана на своеобразную благотворительность. По собственной воле, разумеется. В конце концов, маленький мальчик с идентичным именем этого и желал: радовать других тем, чем живет сам. И как же Яну было стыдно обращаться к воспоминаниям, мысленно отвечать ребенку: «Я устал, я скрылся за образом того, кто завлек зрителей энергией, харизмой и любовью, а потом обманул их и себя, исчерпав всё это. Прости, я не тот, кем хочу казаться». Ножницы звякнули второй раз. Раскрывшиеся лезвия разделили его лицо напополам. И в одном отражении на мокром лице налипли длинные волосы. Осточертелые, ассоциирующиеся только лишь с его образом, старательно, но ошибочно, демонстрируемым. Ян устал от них. Устал, как ни от чего другого. Дрожащие руки медленно, старательно отклеивали от лица каштановые локоны. Красивые. Они — самая узнавая черта в парне. Отвратительно. Ян сам не понимал, что делал, но кончики падали на пол ванной и пропадали на фоне плитки. Парень уже не мог остановиться. Очередной всхлип и он все меньше оставался собой. Стыд за собственные поступки зарождался постепенно. Наверняка он о содеянном пожалеет. Сколько времени прошло? Сколько минут, часов?.. Ян, кажется задремал, утомившись выброшенными эмоциями. Затылок коснулся тумбочки сзади. Парень набрал побольше воздуха в легкие. Сухие губы приоткрылись. Тихий голос, хрипя, проявился. — Надо записаться к парикмахеру, — лениво разомкнув глаза, Ян посмотрел на телефон. Он мало что запомнил в тот день. Только короткая стрижка, которой никогда в его жизни не было и зеркала. Их Ян обходил, не рискуя смотреть. А ещё, он очень хотел спать. Уснуть и проспать всё это дерьмовое состояние. *** Он не помнил, как осознал, что существует. Как открыл глаза, вздохнул или впервые оскалился. Как языком почувствовал сухость губ, различил железный привкус крови от парочки ранок на них. По ощущениям в этом мире он жил всегда, зная наизусть прошедшие прецеденты. Все говорили, что нужно найти себя в этой жизни, понять, кто ты в ней и чего хочешь. Расценить, впервые возвыситься от удовлетворения своей работой. А ему это было ни к чему. Намного проще существовать, когда судьба, разум разделены на двоих. Переплетаются невидимыми ниточками, прокладывая дорожку к сцене. Что ж, удобно. Его глаза напыщенно смотрели поверх чужих. Дерзкие, они вынуждали признавать превосходство центра всеобщего внимания. Он безмерно любил свои концерты, любил ощущать себя в главенствующей роли, когда реальная сущность парня с ангельской внешностью была не в силах противостоять искушению показать иную сторону себя. Так копия и существовала, довольствуясь способностью влиять на ход мыслей, на чувства и ощущение в обществе. Разве что, в зеркале она видела не то чтобы себя, а лишь черты идентичного лица, телосложения. Из своих редко, но могла различить глаза. Те же, сизые, но при обладании копии сощуренные, горделивые, цепкие. С ней всегда смотревшие зло, всезнающе из-под полуопущенных ресниц. А вот увидеть черноту одежды, оплетенную ремнем с цепью, вкрапления гладкости кожи на брюках, грузную обувь и длинные, непослушные волосы до плеч, копия не могла. Осточертелое стекло все показывало другого парня. При первой возможности она бы исполосовала отражение когтями, но пылкая, жгучая расположенность к мальчишке напротив пресекала подобие ярости в поступках. Из уважения или симпатии? Значения не имеет. Ян проснулся в кромешной темноте. Она отчаянно давила на осознание, кричала, что нужно уходить. Запугивала импульсы организма, пробуждающего тремор. Она дезориентировала. Глаза распахнулись от испуга. Ничего. Совершенно ничего. Ни знакомой комнаты, ни привычного ощущения сквозняка. Сердце бешено забилось, жар коснулся щек, ушей, страша. Надо уйти. На слабых, непослушных ногах, но сбежать. Встать, пройдя мучительное испытание. Шаг за шагом он ступал туда, где собирался туман. Дымка опадала, сводила холодом оголенные пальцы ног. Распространялась безмерно быстро, захватывая пространство вокруг. В голове наигрывали знакомые до боли мелодии, Ян обращался к своим текстам, шепча их себе под нос во имя успокоения. Только они предательски забывались, превращаясь в бессвязный текст на заплетающемся языке. Это не единственное, что он не мог проконтролировать. Мысли, тело. Все ощущения — блажь, что заставила его заблудиться в пространстве окончательно. Туман коварно растекся, стерев намеченную парнем линию горизонта. Ничто уже не поможет. Передернуло. Тонкий язычок холода облизнул дрожащие плечи. Откуда-то со спины на них легли ладони. Невесомые, безжизненные, до костей пробирающие. Озноб рассыпался по телу. Ледяные касания оставили влажные следы на открытой коже. В шее противно загудело, когда Ян попытался повернуться. В ответ на неочевидный жест дымчато-серые пальцы, длинные, тонкие, вцепились когтями. Плечи свело тянущей болью. Рвано вздохнув Ян еле сумел сдержать испуганный возглас. Ничего не видно. Страшно. Больно. Секунда и они зажали рот. Их обладатель прижался морозной дымкой сзади, поднял подбородок, вынудив присмотреться к окружению. В момент эта возможность перестала быть нелепой. Белизна играючи развеялась, приглашая. Последнее, что парень увидел — послушно отступающий дым, который скользил по сцене. На её краях вился узором иней. Не кажущийся бархатистым, колкий, крадущийся всё ближе к парню. Всепоглощающий. И не оставалось на сцене места прежнему умиротворению, покою. Ледяной корочкой укрылось благоговение. Последнее, что услышал — грохот собственных шагов. Хватило парочки, дабы понять: никого нет. Зрительный зал пустовал. Бархатистые сидения бережно охраняли оставленные вещи, вмятины, свежие следы жизни. Внимание последней Яну не предназначалось. Наивный взгляд хранил остатки тепла хотя бы для одного слушателя. Но тщетно. Ком встал в горле. Парня охватила дрожь. От слез или холода? Хрустальные капельки упали с щек на чернеющее покрытие у ног. Туда, куда добрался иней. Когти сорвались с плеч. Создание провалилось в черноту сна, стоило на дрожащих от холода ногах отойти назад. Яну здесь больше не было места. *** Слезящиеся ото сна глаза дернулись, открылись. Ян в непонимании тряхнул головой, но та лишь отозвалась болью. Сел на кровати, растирая лицо руками. Мысли гипнотически мутнели. Растворялись, уверяя, что ничего и не было. Противно. Гадко на душе. — Лучше бы вообще не спал, — мутный взгляд различил время на электронных часах. 4:37. «Вот проблем со сном ещё не хватало». На ощупь парень достал бутылку воды у кровати. Сделал пару глотков, но тут же пожалел. Тошнота припала к горлу. Он было подумал выпить какую-то нибудь таблетку, чтобы суметь поспать хотя бы ещё пару часов, осекся. Представив горький привкус на языке силком заставил себя лечь, укрылся одеялом с головой в попытке согреться. Все вновь сводило мелкой судорогой. Это принуждало думать о сне, как ни о чем другом. Эмпатичная натура парня не отпускала увиденное, гоняла мысли ради нуждающегося в помощи. Если бы могла, то зашептала на ухо как мантру: «Не бойся, этого никогда не случится». А Ян прикрывал голову подушкой, абстрагируясь от беснующихся представлений в голове. Мириады голосов словно из колонок грохотали, что все к этому и идет. Ян сам это понимал. Силы воли без остатка рассщедрились на одну «спокойную» ночь.