Пойди по другой дороге,
куда смотрят очи, или
куда приведут тебя ноги,
и там увидишь себя впервые.
Обаяние Невовлечённости — Улыбки
Земля действительно тёплая, согретая ласковым южным солнцем; лучи ласкают лицо, путаются в волосах, тянутся к рукам, обсыпают золотистыми бликами. Альвиоль соткан из этих лучей, из солнца, из жизни, из золотого пламени Солис, его покровительницы, из величия императорского дома — хозяев её Источника… В этом городе слишком много жизни для тех, чья кровь пропитана тьмой, но Астр не знает этого, и ему кажется, что здесь сбудутся все его мечты, и Хель отступит, отпустит его, останется лишь смутным воспоминанием. Он надеется зря. Дорога — разноцветная мостовая — уводит все дальше, выше, поднимаясь на холм, на вершине которого сияет дворец. Солнце ползёт по небу, становится ярче, жарче, и Астр улыбается ему, улыбается этому чудесному — полному чудес — городу, и любовь его будто бы не умещается в теле, и прорастает в легкую, танцующую походку, в улыбку, в притушенный мороками взгляд; мороки эти чуть не тают под светом солнца. Астр поднимается ещё выше — и выходит на площадь. Сегодня день ярмарки, и лотки ломятся от тканей и разноцветных камней, специй и снадобий, еды, вина и золотистых украшений из незнакомого Астру металла; у него рябит в глазах от слишком яркого света и обилия красок, гудит в ушах от полузнакомого говора, и всё это настолько прекрасно, что кружится голова. Он проходит дальше, туда, где продают мед, сваренный с травами; за три мелких монетки ему наливают кружку горячего, сладкого, золотистого варева — варева, которое для него ядовито. Город стоит на Источнике, и в каждой капле воды здесь — его частица; маленькая, неощутимая для местных жителей, оберегающая их от болезней и продлевающая жизнь ненадолго — но опасная для тех, кто принадлежит другим силам. Боль приходит внезапно, скручивает, складывает Астра пополам, вышибает из рук кружку; у него темнеет в глазах, он не может ни идти, ни стоять, ни думать о чем-то кроме сжигающей изнутри боли. Тьма приходит к нему на помощь, растекается по венам, приносит ласковую ночную прохладу, туманную влагу, и золотой огонь гаснет во тьме. Астр закрывает глаза. У него нет сил на то, чтобы продолжать что-то видеть. — Ты в порядке? — спрашивает Айра, прикасаясь к его руке. Она ищет Астра уже давно, с тех пор, как увидела, что ему станет плохо; она не жрица Фаты, но толика силы течёт в её крови и будущее иногда открывается ей, пусть и редко. — Да, — привычно отвечает Астр, хотя это неправда. — Это все источник, — шепчет Айра, — ты привыкнешь со временем. Всем сложно сначала, но ты справишься. Астр вымученно улыбается и кивает. У него нет другого выбора, кроме как справиться и научиться здесь жить. Айра берет его за руку и ведёт вниз, к порту, помогая найти опору. Она вся — холодное весеннее море, и неслышный шёпот волн его помогает справиться с болью. Они приходят на постоялый двор, один из тех, что стоит у порта и принимает в основном моряков, желающих спать на суше. Астр не помнит, как называется этот двор и какая у него вывеска, не помнит даже, в какой цвет выкрашена деревянная потертая дверь — потому что в глазах у него темнеет ещё до того, как он может рассмотреть эту дверь, и ноги подкашиваются. Он мечется между пламенем и туманом, тьмой и яркими солнечными лучами, просыпается ненадолго, лишь чтобы глотнуть воды — и снова погрузиться в пучину ненасытной испепеляющей боли. Иногда он видит чьи-то руки, подающие ему воду, слышит тихий голос Айры — «это пройдёт, Астр, это пройдет», видит её глаза и слышит звон бубенцов; один раз он ловит взгляд южанина, напряжённый и очень, очень серьёзный, но боль тут же утягивает его обратно, размывая воспоминания, перемешивая бесконечные, одинаковые дни друг с другом, оставляя лишь бесплотное марево в голове. Семь дней и семь ночей Астр плывёт в этом мареве, разрываясь между холодом и пожаром, а потом засыпает недолгим, спокойным сном. Когда он просыпается, полуденные лучи целуют его лицо, цепляются за сероватое одеяло, путаются в грязных, потерявших блеск волосах — и не обжигают. Астр не чувствует боли. Он улыбается, оставляя её позади, позволяя себе поверить, что Хель отступила и теперь он принадлежит этому городу, что Альвиоль принял его и больше не причинит ему боли. Астр ошибается. Тьма все ещё в нём. Но она отступает, прячется, растворясь в его крови, и в этот день Астр наконец-то встаёт с постели. Он спускается вниз — сначала в общий зал, а потом и дальше, на улицу и к воде, гуляет по городу, чувствуя его быструю, неровную жизнь подошвами башмаков. Астр привыкает к городу — и Альвиоль медленно привыкает к нему. Астр и сам не замечает, как текут дни, полные не боли, но всего нового, неудобного, до последней капли чужого — и как это чужое становится до боли привычным, как прирастает к лицу неснимаемой хрупкой маской. Он накладывает мороки одним движением узкой ладони, больше не пересчитывает местные монеты в те, что ходят в Тэндаре, учится говорить так, что в нем не сразу узнают иностранца… Дни текут и текут, и Астр играет с ними, притворяясь, позволяя себе забыть о собственной сути. Гораздо больше, чем Хель, его волнуют деньги — они почти кончаются, и ему очень-очень нужно найти способ заработать себе на жизнь. Астр думает об этом, когда возвращается на постоялый двор, и видит хозяйку, подкрашивающую вывеску, снятую с металлического крюка. Она выводит якорь неровно, неуверенной, дрожащей рукой, и капли краски падают на надпись под рисунком, добавляя работы. Астр предлагает помочь. Хель покровительствует искусствам — и всех, кто живёт в Обители, учат творить. Растирать драгоценные камни, превращать их в плотные, но невероятно нежные краски, покрывать холст, запечетляя в красоте природы волю богини… Астру нравится рисовать. И он отпускает себя, скользит кистью по деревянной дощечке, добавляет деталей, уже не чувствуя внимательного взгляда хозяйки, стоящей позади, не замечая, как плоха его краска и как затрепана кисть, не замечая ничего, кроме картины перед глазами, постепенно переходящей на дерево. Она проявляется постепенно, из вихрей тумана, из силы, что течёт в его крови вместе с тьмой — но Астр не думает об этом, не замечает, что вплетает магию в свои движения, не чувствует, что Хель ведёт его рукой и смотрит его глазами. Он просто рисует. И когда он заканчивает, хозяйка говорит, что он может оставаться бесплатно. Астр расписывает стены трактира и корпуса кораблей, рисует портреты постояльцев и подновляет иконы тем, у кого нет денег, чтобы обратиться к храмовым мастерам. Он ругается на местные краски, делает их сам, хуже, чем в Обители, но всё же неплохо, и не замечает, что сила Источника течёт в нём гораздо ярче, чем раньше, что это она позволяет ему видеть так глубоко и так точно, и рисовать так, что в мазках и пятнах проявляются магия и любовь. Источник расцветает в нём медленно, но неумолимо, становится незаметно-привычным, будто тень за плечами, пробирается в голос, в движения и во взгляды, так, что Астр уже не замечает, где он, а где его сила. Он не боится лишь потому, что не знает, что происходит. Он знает лишь то, что Хель не зовёт его, хотя это не совсем правда. Она молчит до тех пор, пока не расцветают гранаты, пока в зелени парков и садов не проступают их огненно-кровавые пятна, пока не отмечается праздник, посвящённый их цвету, и пока не начинается лето, время жара и пламени, время Солис, время, когда этот город тоже цветёт. Астр улыбается, возвращаясь с очередной ярмарки и подставляет лицо последним закатным лучам. На губах горчит гранатовое вино, которое больше не обжигает, и ему так просто не замечать теней, льнущих к запястьям, так легко забыть о мороке, прячущем взгляд… Он почти забывает. А потом чувствует зов. Сердце замирает, будто бы сбившись с ритма; перед глазами вьется туман, и его ласковая прохлада скользит по щеке прикосновением самой смерти. Астр останавливается. Он знает, что случается с теми, кто не слушает зов богини, и не хочет умирать — но и ворожить тоже не хочет, он хочет жить, жить, жить без Хель, без зова, без магии, без силы, о которой он не просил… И все же идёт туда, куда зовёт его Источник, оборачиваясь неровным и неуверенным стуком сердца, куда тянет туман и где смыкаются густые, слишком тёмные тени. Там лежит юноша. Изломанные, неправильные даже в сумрачной дымке очертания тела прорезают тьму и кажутся удивительно-чужеродными, противными туману и тени. Сквозь неровную плитку здесь давно уже проросла трава — и теперь она покрывается кровью, темнеет, впитывая густой, металлический запах, от которого кружится голова и горечь вина сменяется горечью подступающей рвоты. Астр до последнего надеется, что Хель зовёт его призывать магию и лечить — но туман оборачивается тьмой её глаз, и Астр понимает, что лечить здесь уже некого. Можно лишь провожать. Сидеть рядом, прикасаться к синеющей коже, смотреть в затухающие глаза — и открывать врата в собственной сути, пропускать сквозь них чужую горькую смерть, переплетать её в избавление… Становиться волей богини. Сердце замирает от неизбывной, всепоглощающей боли, и Астр не сдерживает слез, но плачет он не по юноше, уходящему легко благодаря его силе. Он плачет по себе. По мечте о свободе от Хель, от служения, которое несёт в себе слишком много горя и боли, от своей прошлой судьбы. Но свободы от самого себя Астру не даровано, и он плачет по ней, оплакивая то, по чему больше некому плакать. Его прерывают. Тихий, нервный звук шагов раздаётся и почти сразу же замирает, а вслед за ним звучит голос — знакомый, но почти неузнаваемый здесь и сейчас. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает южанин и щурится, как большая зеленоглазая кошка. Он знает тайну Астра, видел силу Источника в его взгляде — и поэтому Астр не врёт. — Хель позвала… — выдавливает он, вырывая себя из вихря разделенной на двоих боли, — п-провожать… — Уходи, — слышит он в ответ, — уходи сейчас же. Астр заторможенно кивает и встаёт. Он понимает. Помнит, что Ла-Тава — южный архипелаг — лишена собственного Источника, и что её жители не любят ни колдунов, ни жрецов. И видит, что юноша, которого он провожал, был оттуда. Лица почти не различить, но орнаменты на одежде, там, где они не испачканы кровью, увидеть — и узнать — можно легко. Жрицам Хель даровано ночное зрение, как и её единственному жрецу. Астр не хочет знать, что случится, если его увидят рядом с трупом — и уходит так быстро, как только может, бросив короткое «спасибо» через плечо. Тени остаются позади — но теперь Астр чувствует Источник внутри себя, чувствует его бесконечную, выматывающе-мертвую тьму, и вместе с этой тьмой подступает отчаяние. Что толку бежать, если судьба его — в руках Хель? Если у него больше никогда не будет права свободного выбора? Если она может позвать его в любую минуту, а он не сможет ни отказать, ни увернуться, ни задержаться? Астр стирает злые слезы с щеки. Его слабости никто не увидит. Он сможет. Он придумает, как избавиться от Источника. Как вернуть себе свою жизнь. Даже если для этого потребуется от неё отказаться. Следующие дни тянутся патокой, чёрной вязкой мелассой, растворяются в ощущении тумана, скользящего по коже, в еле слышном шепоте за левым плечом, в серебристых искрах во тьме под закрытыми веками. Хель не отпускает его, и Астр чувствует её Источник каждое мгновение каждого часа своей жизни, чувствует, как тьма скользит по его венам и выплескивается на холст, понимает, как сильно он пропитался её силой и как долго позволял себе заблуждаться. Дни становятся все длиннее, и Астр прячется от тьмы в лучах солнца, старается засыпать с закатом и просыпаться с рассветом, лишь бы не оставаться наедине с ночью — ночью, от которой ему не спрятаться. Он мало спит, мало ест и мало рисует, превращаясь в тень самого себя, но солнце будто бы не касается его кожи, оставляя её такой же бледной, как и в туманах Обители. Астр, как бы ни старался, принадлежит не ему. Устав от самого себя, он сидит в одном из садов Альвиоля — в тени под гранатом. Туман вьется вокруг его шеи, обвивает мягкой, невесомой прохладой — и Астр, закрыв глаза, почти проваливается в него, почти видит сияющую тропу… А потом она отступает, истлевает под полуденным солнцем. Астр открывает глаза. Напротив него стоит девушка. Рыжие, непослушные волосы выбились из пучка и мирным пламенем замерли на плечах, карие глаза щурятся, рассматривая его, и веснушки на золотистой коже кажутся маленькими искорками от неведомого большого костра. Она красива, как луч солнца, и притягательна, как пламя свечи — и рядом с ней затихает Источник; Астр подаётся вперёд, чуть не цепляется за неё, желая удержать мимолетное, почти фальшивое облегчение. Девушка улыбается. — Это моё любимое место, — говорит она. — Извини, — Астр отодвигается, освобождая для неё место, — Ты будешь не против, если я останусь? — Не, — она резко мотает головой и кудри вспыхивают на солнце, — Как тебя зовут? — Астр. А тебя? — Фая, — ответ звучит с лёгкой, почти незаметной запинкой посередине короткого имени, но Астр не обращает внимания. Он плывёт в тёплых лучах рассвета и сам не понимает, отчего так тянется к Фае, отчего старается задержать на ней взгляд. Она снова улыбается — одновременно радостно и смущённо. Астр выдавливает улыбку в ответ. Он слишком устал, чтобы радоваться по-настоящему, и те несколько минут, что они проводят вместе, перебрасываясь ничего не значащими фразами о прошедшем празднике, становятся слишком спокойными для измученного страхами Астра. Фая уходит — и он тут же засыпает, позволяя тени хранить его сон. Астр спит спокойно. Просыпаясь, он чувствует, что что-то не так и обновляет морок, слетевший раньше обычного, но не придаёт этому большого значения. Почти стемнело, и туман снова тянется к нему, снова зовёт из невесомого междумирья — но Астр вспоминает, как в карих глазах Фаи таяли золотистые искры и тьма отступает, спрятавшись глубоко внутри его сути. Астр улыбается. Он чувствует себя свободным. Счастливым. Живым. И он очень-очень хочет увидеть Фаю снова. Астр приходит к тому гранату, надеясь увидеть её — но видит только красные цветы и — очень редко — примятую траву там, где она сидела. Он возвращается к себе, рисует, запечатляя по памяти яркие глаза и заразительную улыбку — и отгораживается рисунками от слухов, ползущих по городу. Императрица больна, и тень этой болезни накрывает страну тёмной грозовой тучей. Источник покидает её, время истекает песком сквозь хрупкие пальцы, и Альвиоль замирает, провожая её. Астр берет ещё один заказ, расписывает стены в одной таверне цветами и птицами, замершими в плотном переплетении тёмных ветвей, и пока он рисует, он слышит, как люди перешептываются и тревожатся о том, что будет дальше. Они говорят, что единственная дочь принцессы слишком молода, чтобы править. Что империю ждут тяжёлые времена, что Юг не простил отобранные колонии и что принцессу ждёт брак с сыном халифа… Астр, пропитанный золотым городом, волнуется вместе с ним. Хель молчит. Источник, притихший, скользит неровными мазками краски по дереву и камню, проявляясь лишь тогда, когда Астр слишком устаёт, чтобы гнать его от себя. Туман вьется вокруг уже почти привычно, и Астру кажется, что он породнился уже с ощущением тьмы за плечами и искрами, тающими под закрытыми веками… А потом Хель зовёт его снова. Он сворачивает с пути, злится, но зов тянет, тянет его к гранату, тому самому — и к Фае, сидящей под ним, к плачущей, выцветшей девушке, в которой почти нет сейчас пламени и солнца — только горькие слезы и хрупкие плечи, сгорбленные, сжатые в попытке заслониться от страха. Хель зовёт его к ней, и злость затухает, сменившись облегчением и полу проблесками радости от встречи. Фая больше не светится, не сияет, не пахнет пеплом и ладаном… Но она хватается за Астра, когда он садится рядом, и плачет, обнимая его, пока сила Источника вьется вокруг её рук, залечивая беспорядочные царапины. Астр прижимает её к себе. Фая отстраняется и смотрит ему в глаза. Все смешивается, и они будто бы меняются местами, оказываясь в зыбком отражении их первой встречи. Астр видит девушку, а не пламя. Фая видит не юношу, но жреца. — Спасибо, — шепчет она и улыбается уголками губ. Астр хочет улыбнуться в ответ — но видит, как лицо Фаи меняется, и тень горя сменяется ярким удивлением, почти страхом. — Нико! — Она вскакивает на ноги, — Как ты меня нашел? Астр оборачивается и встречается взглядом с южанином. С Нико. Имя звучит непривычно-мягко и одновременно звонко, как весенняя капель, как ядовитые цветы с дурманящим запахом. Астр выдавливает улыбку, но в зелёных глазах он видит лишь напряжение приготовившейся к прыжку кошки. Он медленно, осторожно встаёт и делает шаг назад. Фая встаёт между ними. — Тебя уже ищут, — медленно отвечает Нико, не сводя взгляда с Астра, — Пора возвращаться. Файра резко кивает, оборачивается к Астру, крепко обнимает его и тихо-тихо говорит: — Встретимся завтра в полдень. Астр старается не показать радости, смотря, как она подбегает к Нико, как они обмениваются странными, только им понятными взглядами, и как уходят вдвоём вверх, к богатым районам города и к дворцу. Он думает, что в Фае не так уж много Источника — иначе он не смог бы вылечить её своей силой… Может, она фрейлина, может, дочь знатной семьи, а может, кто-то ещё — но все эти мысли лишь фон, жужжащий на заднем плане, но не отвлекающий от главного. Карих глаз с золотистыми крапинками и зелёным отливом, рыжих кудрей и тёплой-тёплой улыбки.