В тебе и во мне

В коридоре было тише, чем в судебном морге. Жужжащие, словно стрекозы, лампы давно притушили, остался лишь дежурный фонарь, в свете которого мрачно смотрели в пустоту фотороботы особо опасных. Андрей стряхнул с воротника снег и пошёл к Мишкиному кабинету: пока курил на улице, заметил, что в окне до сих пор горит тусклый свет. Вошёл он без стука и не смог удержать улыбку, сразу же уткнувшись взглядом в темноволосую макушку. Умаявшийся Михаил Юрьевич сладко спал, уронив голову на сложенные руки, посреди бумаг и папок-скоросшивателей. Во сне он был совсем милым и домашним, без всей этой своей напускной строгости и серьёзности. Впрочем, Андрей уже и наяву убедился, что Мишка внутри совсем-совсем не такой, каким хочет казаться. — Эй, Мих, — Андрей повесил куртку на рогатую вешалку, присел на стол, бедром сдвигая канцелярские залежи, — чего домой не идёшь? Миша поднял мутные после сна глаза, ухнул разбуженным филином. Щека у него была вся розовая, с рубчиками от жёстких швов рубашки. Андрей не удержался, склонился ближе, прошёлся языком по мягкому отпечатку. Миша совсем встрепенулся, посмотрел на наручные часы. — Чё, так поздно уже? Бля, засиделся. Андрюх, чё там с экспертизой? Пришли результаты? — Мишка, — Андрей мягкой ладонью взял его за подбородок, приложил пальцы к пересохшим губам, — тшш, всё, на сегодня баста. У меня уже голова опухла. Андрей придал голосу стальные нотки, те самые, что прорезались в ответственные моменты и от которых Миша тёк как сучка. Тот прищурил один глаз, краснея уже обеими щеками, и жадно облизнулся. Поплыл товарищ Горшенёв. Андрей ослабил ему узел форменного галстука, потянулся к верхней пуговице, быстро расстегнул. Миша завертел головой, пронзая взглядом тёмных глаз, перешёл на шёпот. — Андрюх, услышат, ё-моё… Помнишь, в прошлый раз весь отдел гудел… — Так то днём было, — Князев притянул Мишу к себе за галстук, — а сейчас ночь почти. Петя-дежурный внизу сидит, он тугой на ухо, контуженный. Через секунду они уже яростно целовались, под задницей Андрея хрустели опрокинувшиеся из подставки карандаши. — Так, Миша, — он охнул, когда в ягодицу впилось что-то острое, — нахера тебе тут циркуль? — Нужен, — Миша ласково терзал нижнюю губу Андрея и дрожал так ощутимо, что у Князева тряслись пальцы и трепетало что-то глубоко в сердце, как мотылёк или бабочка. Так долго они к этому шли, в таком дерьме оба вывалялись, и вот Миша теперь в его руках, готов ко всему, смотрит собачьими своими глазами, шоколадно-коньячными и влажными. — Убери это всё, — Андрей стал выпутываться из тёплой кофты и футболки. Миха наклонился к ящику, пряча туда особо важные документы, Андрей тут же пристроился к нему сзади, толкнулся бёдрами, ящик жалобно заскрипел. — Быстрее, — Андрей мурлыкнул в ушную раковину и залюбовался, как мочка порозовела, а Миша одним движением длинной руки освободил полстола. Князев тут же брякнул его грудью о столешницу, выбивая стон, и стал неторопливо расстёгивать рубашку. Миха пытался помогать, пальцы переплетались, стукались, Андрей нетерпеливо рыкнул: — Я сам. Сдёрнул её, наконец, царапнув щеку погонами, помассировал сутулую, но очень мощную спину. Миша благодарно задышал, Андрей сильнее надавил на задеревеневшие мышцы, разминая их пальцами. Провёл по позвонкам, пересчитывая, с поясницы нырнул ладонями на слегка мягкий живот. Миха кусал руку и поскуливал, а когда Андрей пробрался под брюки, выгнулся дугой от лёгкого касания. Мм, какой же он был отзывчивый, податливый, мягкий, как разогретый в ладонях пластилин, как нравилось ему стонать под руками Андрея прямо здесь, в строгом кабинете, под прожигающим оком Уголовного кодекса, что злобно смотрит сейчас на них из шкафа. Да разве может быть их чистая и искренняя любовь уголовно наказуемым преступлением?! — Мишка, — зашептал Андрей, плотно гоняя в своей руке ярко налившуюся головку его члена, — представь, завтра утром ты будешь сидеть за этим столом, смотреть на него и вспоминать, как ты стонал подо мной, в моих руках, как готов был умолять довести тебя до конца. Твой член встанет, а в дверь постучат, будут ходить то одни, то другие, Михаил то, Михаил сё, а ты будешь подпрыгивать от каждого стука, будто у тебя на стуле острая кнопка, и… — Ан… Андрей, бля, ты… Что ты делаешь, я же сейчас… — Нет, Миш, ты ничего не сделаешь без моего разрешения, — Андрей прикусил мочку, отпустил головку, сдёрнул Мише до колен брюки и трусы, шлёпнул его пару раз по заднице. Миха застонал, стал тереться об край столешницы. — Миш, — Андрей обошёл вокруг, встал перед ним, подтянул ближе, тихонько похлопал по щекам, — открой рот. Миша вытянул шею, всей грудью и животом улегшись поперёк стола, послушно высунул язык. — Красивый ты, Мишка, как прохладненькое пивко с похмелья, — передал высшую степень восхищения Андрей и толкнулся в горячую влагу. Неглубоко совсем, чтобы Миша не давился, а получал удовольствие. Язык у него длинный, подвижный, а кончик такой шебутной, что сладкая щекотка прошивает с ног до головы. Андрей протяжно выдохнул и стал негромко командовать: — Побыстрее. Под уздечкой лизни. Отлично, ты хорошо справляешься, Мих. Послушный мой. Ох… Щёки втяни, сильнее, блять, ещё! Тёплая тугая волна накатила изнутри, плеснулась белыми каплями, на язык, на губы и на стол, расплываясь маленькими кляксами. Андрей отдышался и отдал последний приказ: — Давай, Мих, можно. — Прям на стол? — спросил прерывисто и хрипло, уже быстро двигая рукой по всей длине. Взревел и излился на полосато-коричневую лакированную древесину, вздрагивая и на глазах обмякая. — Красиво, — Андрей долго смотрел на растёкшуюся белую лужицу, пока Миха обнимал его сзади и чуть смущённо сопел в шею. — На что похоже? — На хуй, который мы с тобой положили на всю эту систему, — вдруг уверенно фыркнул Миша. Андрей обернулся к нему и согласно замычал в новый поцелуй.