***
— Это был неосмотрительный поступок с вашей стороны, эрэа. Подобные разговоры лучше вести в месте, где точно не будет лишних ушей, кроме кошачьих. А еще лучше — не вести их вовсе. Регент Талига чуть ослабил повод, выпустив узкую полоску кожи из плотной перчатки. Укутанная в массивный плащ из медвежьей шкуры юная дама неловко ерзала перед ним, безуспешно пытаясь устроиться поудобнее: изготовленное на кэналлийский манер седло было предназначено вовсе не для нежных наездниц, тем более таких, которые к 17 годам разве что запомнили, с какой стороны лучше не подходить к лошади. Хорошо, что Сона куда смирнее своего полубрата Моро — вороной бы просто не подпустил к себе никого, кроме хозяина, и эта полуночная неторопливая езда бы просто не состоялась. — Монсеньор, я прошу прощения — я вовсе не хотела, чтобы вышло так… И я не ожидала, что Мэлхен… Мэллит станет дурно и все обернется так неловко для монсеньора Лионеля и его величества Хайнриха, — Селина обернулась к Алве, пытаясь заглянуть в его глаза, и чуть не сверзилась с лошади окончательно. — Но Мэллит моя подруга, и это действительно было важно, потому что она знает про то, как к нам приходил папенька и о том, что я ему обещала, и очень переживает за меня, а я не хочу, чтобы она переживала… — Селина, я вас понял. Успокойтесь и, умоляю, прекратите нервировать лошадь своим беспокойством. Рокэ замолчал и слегка тронул кобылу коленом. Та, словно бы только этого и ждала, прибавила шагу. Герцог поправил шляпу и, одернув плащ, принялся вполголоса напевать какую-то мелодию, которую Селина не узнавала — впрочем, подумалось ей, это наверняка было что-то из тех песен, которые распевают на родине Повелителя Ветра. — Монсеньор, простите… Но как вы узнали, о чем мы говорили с Мэллит? — Селина все-таки ухитрилась обернуться и заглянула в синие глаза. Она ожидала какого угодно ответа, только не того, который услышала. — Это было очевидно. У баронессы Вейзель только два человека, ради которых бьется ее сердце. Раз они оба живы, другого вывода нет и быть не может. — Блеснув белозубой улыбкой, Алва мягко дотронулся до ее лопатки, и Селина поняла, что разговор окончен, а ей стоит развернуться обратно и смотреть вперед. Легкий порыв ветра, налетевшего справа, заставил Сону всхрапнуть. ее горячее дыхание, вырвавшись туманом из изящных ноздрей, тут же растворилось в морозном воздухе ночи. Селина подняла глаза к мерцающим звездам и словно бы вновь очутилась в той приемной, где тепло вдруг разорвал поток ледяного воздуха, ворвавшийся в комнату из расколоченного окна. И кусочек невидимого льда больно кольнул ее в сердце. Селина знала: у льдинки был синий цвет.***
Это был первородный Альдо. Золотые локоны, когда-то спорившие сиянием со всеми лучами солнца, висели тускло-зелеными, цвета болотной воды прядями. Светлую кожу теперь покрывали струпья, на месте глаз зияли тьмой пустоты. Это существо двигалось к Мэллит, но она не могла убежать: ее тело было будто бы налито свинцом. У существа, лишь отдаленно напоминающего последнего из Раканов, не было тени. Не было на нем и одежды: бурые лохмотья, чей настоящий цвет не определил бы даже самый зоркий глаз, свисали с плеч и бедер, обнажая обескровленную, покрытую жуткими рубцами кожу. Монстр медленно приближался, волоча ноги по серым каменным плитам, которые отливали зеленью под зловещим цветом почти изумрудной луны. Или зелень застит ее глаза? Или это в воздухе разлилась скверна, которую невозможно искоренить? Мэллит не узнавала это место. Будто бы останки древнего строения с когда-то гигантскими колоннами, но как оказались здесь она и этот… мертвец, давно похороненный, но восставший из могилы? Тот, кого, казалось бы, еще недавно называли Альдо, выглядел так, будто пролежал в земле не меньше пяти раз по десять лет. Гоганни отчаянно хотела убежать и спрятаться, хотя бы за колонной. Но, не в силах двинуться, она могла лишь стоять и с ужасом, не имея сил даже закрыть глаза, взирать на то, как чудовище, лишь когда-то любящему сердцу напоминавшее того, чьим Залогом она стала, подходит все ближе. Вот он сделал еще шаг, оставляя за собой противно чавкающую грязь. Вот улыбнулся, демонстрируя желтые пеньки поредевших зубов. Вот тряхнул головой, и на девушку полетели зловонные брызги неизвестной гадости, стекающей с его волос. — Умница, иди сюда, — отвратительное создание протянуло к ней руки, растопырило гниющие пальцы без ногтей. — Иди, моя хорошая, иди. Она пыталась закричать, но из горла вырывался только хрип. Она хотела убежать, но ноги будто приросли к полу. Она старалась заслониться от этого ужаса хотя бы рукой, но и руки отказывались подчиняться. Содрогаясь от ледяного ужаса, Мэллит понимала: это смерть. Смерть, принявшая облик первородного Альдо и явившаяся за ней, чтобы забрать с собой навсегда. Потому что ставшая Залогом навсегда связана с тем, кому она стала щитом, что бы там не говорил названный Валентином. И это конец.***
— Почему она так тяжело дышит? Будто бежала, — Лионель, скрестив руки на груди, наблюдал за тем, как пожилой врач мешает тинктуру в хрустальном бокале. Этот умелец по возрасту приближался к покойному Сильвестру, но имел все шансы пережить некстати умершего Дорака. Жизнь врача была слишком активной и в то же время спокойной, чтобы Создатель захотел ее укоротить. Залечивая раны от шпаг и штопая дырки от пуль, этот пожилой, совершенно седой уроженец Эпине видал всякое — удивить его было трудно. Даже необычная пациентка, оказавшаяся под опекой Проэмперадора Севера и Северо-Запада, не вызвала у целителя ничего, кроме исключительно профессионального интереса. Мэтр Бономье пребывал в легком недоумении лишь относительно бездействия привычных средств, призванных вернуть сознание и ясный ум даме. — Монсеньор, я не могу объяснить, почему баронесса не приходит в сознание. Но с уверенностью могу сказать: это действительно обморок, причем глубокий. Поскольку ни нюхательные соли, ни другие средства не помогли привести эту даму в чувство, я могу вам порекомендовать только ждать. Она придет в себя, когда ее разум решит, что пора возвращаться в этот мир. Вряд ли она успеет далеко уйти, — врач усмехнулся в белоснежные усы и, выпрямившись, начал снимать такие же кипенно-белые нарукавники. — Что же касается вашего вопроса, я могу предположить, что юная дама находится во власти видения, которое вызывает у нее сильное волнение. Какого рода, объяснить не берусь. Но ее состояние в настоящее время похоже на состояние человека, который видит кошмар и не может проснуться. — Ее можно разбудить? — Возможно, но я бы не рекомендовал. Баронесса молода и, насколько я могу предполагать по результатам осмотра, здорова. Она придет в себя без нашей помощи. Пожилой мэтр убрал свои инструменты в саквояж и защелкнул замок. Поправил и без того сидевший безукоризненно сюртук, смахнул несуществующее пятнышко с полы, разгладил невидимую морщинку на рукаве. — Что же касается так некстати открывшейся раны на груди… Я остановил кровь и наложил компресс. Утром его нужно будет сменить, поэтому я прошу вас передать служанке баронессы мои точные указания на этот счет. Тинктура, которую я смешал, поможет при слабости тела. В остальном не вижу повода для тревоги. Разрешите откланяться? — врач слегка поклонился и застыл, ожидая распоряжений. — Благодарю, мэтр Бономье. Вы можете идти, — Лионель полуулыбкой дал понять лекарю, что его услуги в ближайшее время не понадобятся. — Спокойной ночи, монсеньор. Савиньяк подождал, пока за врачом закроется тяжелая дверь, и только после этого позволил себе глоток воздуха чуть больше допустимого. Немного свел плечи, размял шею, скосил глаз на оконное стекло. Начавшийся рано утром день давно закончился: судя по цвету неба, до рассвета осталось не более трех часов. Значит, можно не ложиться и немного посидеть рядом с Мэллит. Да, совсем не так он представлял себе эту ночь. И, вероятно, о последующей тоже придется забыть. Утром следует первым делом найти Хайнриха и закончить тот разговор о лошадях, под который король Гаунау выхлебал столько вина, что едва не уснул за столом. Затем — собрать офицеров «фульгатов» и разобраться с передовыми отрядами, которые будут сопровождать почетного гостя до границы и далее. Еще нужно успеть вместе с Рокэ обсудить до конца тот план, который они пока не раскрывали никому, включая Эпине. Впрочем, Роберу пока и не до этого: старый приятель, переставший быть врагом, кажется, только сейчас ощущает, что такое жизнь. Не стоит ему мешать хотя бы до следующего вечера, а там — кто знает… От кровати донесся легкий шелест ткани и Лионель, отбросив размышления, в три шага оказался у изголовья. Но Мэллит не пришла в себя — лишь дернула рукой, сбив одеяло, и чуть спокойнее стало дышать. Савиньяк осторожно дотронулся пальцами до фарфоровой скулы, скользнул по губам, очертил линию упрямого острого подбородка. Ее кожа уже не была такой неестественно бледной — краски постепенно возвращались, а лицо обретало оттенки теплых сливок. И даже залегшие под глазами сизые тени не портили тонкие, изящные черты. Мэтр Бономье, прощупывая затылок и основание шеи, снял с головы Мэллит сетку, и пушистая масса рыжих локонов рассыпалась по подушке, не оставляя в просвете ни кусочка полотна. В лунном свете и отблесках свечей ее волосы казались темно-каштановыми, как будто жидкий шоколад. Один тугой локон улегся на воротник мужской рубашки. Она была слишком большой для хрупкой фигурки гоганни, но оставлять ее в окровавленном платье, пусть Мэллит и выглядела в нем по-королевски, было бы немыслимо. Лионель с трудом подавил в себе желание прикоснуться к этой одинокой пряди. Отчего-то вдруг захотелось проверить, все ли еще нежны и мягки на ощупь эти рыжие волосы, как он помнит по вчерашним торопливым прикосновениям, так же они пахнут полевыми цветами и липовым медом? Он сделал шаг назад и, на ощупь нашаривая за спиной кресло, опустился в него. Не хотелось перестать смотреть на маленькую женщину, такую слабую и беззащитную — и такую сильную и смелую. И отчаянная нужда в том, чтобы слышать ее сбивчивое дыхание, колотилась где-то в подреберье, будто искала выход. Наверное, так напоминает о себе кусочек сердца, которого у тридцатипятилетнего мужчины никогда не было.