Звезда в окне

Сложнее всего выбирать еду, которая будет подана к столу блистательных, если не знать, кому и что больше придется по сердцу. Хотелось купить и приготовить все, что Мэллит видела на прилавках — от нежных трехнедельных цыплят до уже ставших привычными уток и гусей. Или зайцев, дикость вкуса которых можно было успокоить теперь уже тремя наборами разных трав и специй. Или то темно-красное мясо больших рогатых зверей, от которых в Аконе получают не только еду, но и пахучее жирное молоко, так хорошо размягчающее мясо зайца. Гоганни до сих пор удивлялась тому, как священные ритуалы творения пищи ее соплеменников в Агарисе отличаются от традиций жителей северного Талига. Но ведь здесь даже воздух и небо совершенно другие, и солнце, и луна, и звезды… — Я нашла для тебя грибы, свежую пахту и ту пахучую траву, похожую на еловые ветки — ты говорила, что она прекрасно подходит к зайцам! И еще я взяла мед, молоко, кислую ягоду, яйца, муку, — только по белокурым прядям, выбивающимся из-под обитого мехом капюшона, да по голосу можно было узнать Селину. От пояса до самой макушки ее скрывали три плетеные корзины, поставленные друг на друга и вот-вот грозившие рухнуть на землю. — А ту траву с желтыми цветами, которую ты просила, я не успела купить. Ее забрала госпожа Вирта, которая живет через четыре дома от нас вниз по улице. Говорила же я тебе, не угощай всех гостей подряд теми вкусными гусями и не открывай свои рецепты! Бухнув корзины на край дощатого прилавка, Селина шумно выдохнула и поправила воротник плаща, убрала спутанные волосы под капюшон. — Я ведь говорила, лучше было бы позвать Герарда, чтобы он нам помог! Или взять кого-нибудь из «фульгатов», все равно их много вокруг дома, а монсеньор Лионель бы ничего не сказал, потому что я бы ему объяснила, что нам с тобой нужна помощь, и он бы все одобрил. Тем более что нам все равно нужна эта помощь для того, чтобы помочь ему и монсеньору Рокэ достойно принять короля Хайнриха, а значит, это тем более благое дело… — До… Сэль, но нареченный Герардом сейчас находится при монсеньоре монсеньоров, ведь он служит Повелевающему Ветрами, как уже было сказано. И было бы неразумно вместо достойной высокочтимой службы обременять его делами недостойной. Мэллит вполне справится с этими корзинами и унесет их домой, — Мэллит натянула перчатки на ладошки, уже замерзшие после выбора освежеванных тушек домашней птицы. — И признательность недостойной будет безгранично искренней. — Мэллит, не называй себя недостойной, я ведь тысячу раз просила тебя! — Селина вытащила из верхней корзины сверток промасленной бумаги, обвязанный бечевкой, и повесила на сгиб локтя петлю. — И не говори глупостей, помощь Герарда нам будет такой же службой. В конце концов, он теперь рэй Кальперадо и сам может давать указания солдатам, и мог бы отрядить нам кого-нибудь. Давай я понесу вот эту муку и мед, и еще вот эту корзину — она самая тяжелая. А ты возьми две полегче, и так будет честно и справедливо. Не давая возможности возразить, сестра рэя Кальперадо подхватила самую большую корзину на другой локоть и зашагала к выходу из торговых рядов. Мэллит ничего не оставалось, кроме как, подхватив оставшиеся покупки, почти бежать за ней. *** Чтобы расположить названного Хайнрихом к беседе и подарить его желудку радость, а уму — отдых, гоганни решила приготовить все виды мяса, которые у нее были. Она уже начинила кисло-сладкими фруктами зайца, обложила его травами и завернула в бумагу. Особая смесь трав, перетертая в ступке, уже дожидалась цыплят, которых потом нужно уложить на железный лист и отправить в печь. К тому времени с огня можно будет снять уток и гусей. А в меду с тремя травами в это время вымачивалось мясо, названное говядиной — нареченная Сэль напомнила, как зовут тех животных, и гоганни решила, что не будет затенять его вкус обилием приправ. А к сытной еде она добавит печеный картофель с кольцами двух видов лука и особым образом тушеную репу с морковью, воздушный хлеб и пироги с засахаренными сливами под слоем взбитых сливок. … ничтожная просит прощения за то, что не может подать богатый и сытный стол, более приличествующий высочайшему гостю, за что умоляет сиятельного Проэмперадора не гневаться. Однако дочь гоганов клянется в том, что к еде не прикоснутся руки не умеющих слышать запах и чувствовать вкус, и каждое из скромных блюд будет выдержано в огне ровно столько, чтобы каждое из его достоинств было раскрыто, а каждое из недостатков запечатано вековой тайной. Перо летало по бумаге, изящными буквами ложились строчки короткой записки, которую девушка набрасывала нареченному Лионелем. Блистательный занят делами и Мэллит не станет отвлекать его, но непременно передаст свои извинения за недостойную трапезу и за то, что не может предложить большего. Дочь отца своего, достославного Жаймиоля, была неудачной и неумелой, и из-под рук ее не могла выйти вкусная пища, как бы не восхищались ею соседи. Вот если бы они хотя бы раз попробовали кусочек той утки, ради которой сын ее деда вставал к огню в канун ночь священной луны, они ощутили бы разницу между божественным и презренным. Легкий топот по лестнице и самодовольный мяв Маршала из угла кухни возвестили о пришествии Сэль. Девушка, на ходу заплетая косу, прошла к столу, где Мэллит только что закончила резать лук, и схватила кусочек по-летнему оранжевой моркови. — Ты уже решила, какое платье наденешь вечером, когда нас позовут разделить трапезу с его величеством, монсеньором Рокэ и монсеньором Лионелем? Я бы предложила тебе надеть то, из атласа, который я привезла — оно прекрасно сочетается с твоими волосами, и ты сможешь надеть те золотые иммортели, и это будет очень красиво, — Селина походя сунула в рот полоску овоща и подняла кота на руки. — Ничт… Мэллит не пойдет в резиденцию Проэмперадора и останется дома. — Но почему? Ведь там ждут нас обеих! Гоганни тяжело вздохнула. — Сэль, ты поймешь меня и простишь. Вспомни трепет своей души и волнение сердца, когда монсеньор монсеньоров и нар… монсеньор Лионель пришли в наш дом. Разве не чувствовала ты слабость в коленях и дрожь в ладонях, разве не уходила земля из-под твоих стоп, разве не было тебе в те мгновения мало всего воздуха мира? — Мэллит отложила нож и повернулась к Селине, не скрывая слез. — И я буду чувствовать себя так же. Я выдам себя, и свое сердце, и та часть его, что я отдала блистательному, забьется в его груди так громко, что все поймут. А ведь я должна хранить все в тайне, и ты знаешь, почему. Селина, отпустив черно-белого монстра, порывисто обняла подругу. Гоганни уткнулась носом в плечо, обтянутое серой шерстью, не позволяя себе даже дышать. — Сердце Мэллит бьется для первородного Лионеля и тех, кто ему дорог, но это должно остаться тайной для всех, кроме нас троих. Проэмперадор Савиньяк не может думать о том, что чувствует ничтожная и не может рисковать из-за ее слабости. И пусть это будет нашим секретом, который умрет вместе с Мэллит. — Мэллит, он сам просил, чтобы ты пришла. И сказал мне об этом. Он прислал записку с одним из своих солдат, — отстранившись, Селина протянула сложенный в несколько раз листок бумаги. — Так что тебе лучше успокоиться и подумать о прическе. Потому что сегодня ты будешь блистать, и пускай не только монсеньор Лионель, но и остальные не отведут от тебя глаз. *** Она все же надела то платье, отливающее молоком, снегом и золотом. И приколола на грудь вечный в своей красоте цветок иммортели. И вдела в уши те серьги, которые вспышками загадочной янтарной смолы согрели холодную ночь и всякий раз напоминали о минутах счастья, проведенных под покровом темноты и защитой теплых рук. Рыжие локоны, собранные благодаря стараниям подруги в тончайшую сетку из золотой канители, выбивались отдельными прядками, и при отблесках десятков свечей они казались медно-золотой вуалью толщиной с паутинку. Ее сердце стучало оглушительно громко, затмевая все звуки вокруг. Но, кроме гоганни, никто этого не слышал. И потому названная баронессой Вейзель могла позволить себе стать в этот вечер Мэлхен, а не недостойной Мэллит. Она улыбалась — достаточно очаровательно, чтобы король Хайнрих из Гаунау был восхищен, но не настолько, чтобы задеть его мужской интерес. Она поддерживала разговоры о старинных преданиях, вспоминая страницы из запретной женщинам Кубьерты — истории, которые рассказывала девушка, были смешны, но не оскорбительно, и собравшиеся за столом от души хохотали, услышав неожиданную мораль каждого из коротких мифов. И она была счастлива. Потому что за этим же столом сидел подобный огнеглазому Флоху, и черные молнии его глаз одобрительно вспыхивали всякий раз, когда Мэллит словно бы случайно переводила взгляд на него. — А ты, горностайка, как я погляжу, так и рвешься впереди войска бежать, чтобы спасти этот мир? — король Гаунау не то хохотнул, не то хрюкнул и, поведя мощным плечом, потянулся к очередной утиной ноге. — Однако же славная еда, я успел отвыкнуть от такой у себя дома. Пожалуй, мне стоит отправить в Акону своих поваров, чтобы здесь их научили готовить птицу и дичь, не делая из них подошвы сапог. — Ваше величество, это все искусство баронессы Вейзель, моей подруги. Мэлхен настоящая волшебница! — Селина протянула Хайнриху очередную полотняную салфетку и незаметно кивнула стоящему позади теньенту, чтобы тот поторопил слуг с очередной сменой блюд. — Волшебница и впрямь, что и говорить. А ты, Леворукий тебя побери, как знал приволочь свое кэналлийское, а? — отхлебнув из кубка, больше похожего по размерам на ведро, король Гаунау обернулся к регенту Талига. Тот, по своему обыкновению, задумчиво смотрел на огонь — на этот раз на дрожащее пламя свечи — через прозрачно-красную жидкость. — Что бы не происходило в этом проклятом всеми богами мире, хорошее вино останется вином, «кровь» и «слезы» останутся «слезами» и «кровью». Кстати, вы неправы — это пятилетний урожай. Но бутылки привезены прямиком из моего погреба в Олларии, а оттуда, разумеется, попали из Алвасете. Где есть я, там всегда будет кэналлийское вино, — усмехнулся Ворон. … спустя еще час девушки потеряли нить в оживленном мужском диалоге. Обсуждение военных действий и объединения сил в противостоянии Гайифе, сохранение равновесия на севере и, кроме того, необходимость переговоров с морисками, а еще оставшиеся нерешенными вопросы в Фельпе, — огромное количество имен, городов и племен быстро смешалось в гул. Селина тронула Мэллит за локоть и незаметно кивнула на гору салфеток рядом с изрядно поредевшим блюдом, где еще недавно возвышались горой утиные ноги. Не говоря ни слова друг другу, подруги синхронно поднялись из-за стола и выскользнули за дверь. Приемная в кабинет, где обитали Савиньяк и Алва, а теперь еще и Хайнрих, была пуста, если не считать замершего у камина адьютанта. — Сударь, могли бы вы распорядиться насчет чашки горячего чаю и… — Селина вопросительно взглянула на подругу. — Я ничего не буду, Сэль. — Гоганни и впрямь ничего не хотелось, несмотря на то что за весь вечер она не съела ни крошки, едва пригубив вино. Коротко поклонившись, солдат вышел. Селина присела рядом с Мэллит на узкий, обитый жемчужным шелком диван и дотронулась до ее холодной руки. — Мэллит, я должна тебе сказать кое-что. Прошу, пойми меня правильно и не держи на меня зла. Ты моя единственная подруга с тех пор, как Айри погибла, и мне некому больше рассказать. А ты точно поймешь меня. Мэллит почувствовала, как ее сердце замерло. — Нич… нареченная Мэллит готова слушать и слышать, но почему у Сэль дрожит голос? — Потому что это, наверное, самое тяжелое решение в моей жизни. Мэллит, я выхожу замуж. Монсеньор Рокэ одобрил этот брак, и монсеньор Лионель согласился. В сердце разгорелась такая резь, будто оно разрывалось на части. — Мэллит будет счастлива, узнав, что нареченная Сэль и нареченный Лионелем соединят свои руки в брачной клятве и наденут друг другу браслеты. Когда же состоится свадьба? — девушка слышала, как дрожит ее собственный голос и глаза становятся влажными, но ведь подобный Флоху ничего не обещал, так почему же ей так больно? — Нет, Мэллит, нет! О Создатель, ты все не так поняла. Я выйду замуж за его величество Хайнриха. Так надо, и так правильно. Понимаешь, я ведь обещала папеньке, что выйду за короля, и только так я смогу защитить и монсеньора Алву, и господина Савиньяка, и… Мэллит, да что с тобой? Ускользающим краем сознания гоганни почувствовала испуг в голосе подруги. А затем ее накрыла тьма.