* * *
Dead Girl Fight — Danny Bensi & Saunder Jurriaans
— А это что ещё за разноцветные ублюдки? Хаккай ворвался в происходящую вакханалию как нельзя некстати. Такаши оставалось лишь надеяться, чтобы Шиба не узнал этих троих, уповая на несообразительность и заторможенность второго. Хотя двоих он вполне может узнать: не помнить высокомерные и самодовольные морды братьев Хайтани, когда бился против них и триумфально одержал победу, попросту невозможно. Не ожидая с этой встречи двух баррикад ничего хорошего, Мицуя отворачивается к окну, делает последнюю затяжку и выкидывает окурок. — Таканчик, я вроде ничего не принимал и мне ничего не мешали, — под Хаккаем проминается сидение, пока он как дворняга наклоняет голову, рассматривая расфокусированным взглядом позади сидящих. — Ты их тоже видишь? Все цвета радуги… Как попугаи, бля… — Хаккай, сядь, сука, на место и не вертись, — рычит Такаши, не выдерживая. Заводит машину и к его губам приставляют высунутый с обертки леденец. Мицуя тяжело вздыхает и смотрит в боковые стёкла, прежде чем включает заднюю передачу и выезжает с импровизированной парковки, со всё ещё приставленной к губам конфетой. Открывает рот и толкает леденец за щеку, ставя рычаг в нейтральной позиции и выжимает газ. — Пил газировку? — спрашивает Мицуя. Хаккай трёт глаза и кивает, но заметив, что тот не видит, отвечает негромкое «ага». Всё ещё напряженный из-за присутствия неприятелей, часто смотрит в стекло заднего вида. Ненадолго его хватает: — Нахуй они к тебе сели? — Честно? Не ебу, — ровным, как пульс мертвеца, голосом отвечает Мицуя и обгоняет грузовик. Время уже перекатило за четыре часа утра. — Седан видел? Это их добро. Оставили и… И тут происходит то, от чего Такаши и Хаккая подбрасывает на месте: яркий, слепящий глаза взрыв озаряет всю дорогу. Куски раскалённого металла попадают под колёса и Тойоту начинает мотать во все стороны. Мицуя выкручивает руль и давит на газ, чувствуя, что вот-вот и их перевернёт к чертовой матери на этой трассе. С трудом совладав с управлением и перейдя на свободную от хлама дорогу, машина наконец выравнивается, и он тут же порывисто выглядывает в окно, смотря на дымящееся место, где несколько минут назад стоял круглосуточный магазин. Младший Шиба повторяет его жест и с расширенными в ужасе глазами отборно выражается, прослеживая горящую вдали конструкцию здания: стискивает сидение одной рукой, когда видит вспыхивающие оголенные деревья. Мицуя больше не оглядывается назад, сжимает в одной руке кожаный руль, а в другой сильно оцепеневшей в одном положении вызывает по адресу экстренную оперативную службу. Позади них Риндо и Санзу отдают стопки купюр, пережатые резинками, излишне самодовольно скалящемуся Рану. — Знал же, надо было ставить меньше, — шипит младший Хайтани. — Эта сука не могла так скоро подорваться. Ты находился в салоне дольше нас, и не говори мне, что я не прав: ты, блядь, точно там что-то наворотил. — Как по мне, Джосон тупоголовый и никчёмный идиот, который не умеет качественно крепить и регулировать таймер динамита, — зевает Санзу, растягивая шрамированную кожу, — и если бы не Ран, бомба вообще была бы непригодной. Стоило бы им сказать нам спасибо, мы за этих упырей работу так-то сделали и отсрочили их расправу. Грустно, очень грустно, что это ненадолго. Мицуя смотрит на Хаккая, сбавляя скорость: тот застыл с одним выражением и не шевелился. На лбу вздулась вена, а поверх худых губ появилась испарина — Мицуя понял, что тот тоже находился на пределе, перебарывая себя, даже находясь в нетрезвом состоянии. Такаши и сам чувствовал себя странно и ощущал ненормальное давление в черепушке, которое скандировало вжать педаль газа, развить скорость до упора и вписаться в какой-нибудь столб, сделав всем одолжение — убив трёх нелюдей, по чьей вине умирают сотни, а то и тысячи — его трясло от страха и жестокости, которую некуда было выплеснуть. — Посмотрите на них, — Харучиё как заведённый указывает на них пальцем. — Лучше держи себя в руках, Така-чан, у тебя четыре пассажира. И скажи своему другу, чтоб физиономию попроще сделал: видок такой, словно тот щас намочит в свои новомодные штаны. А ведь странно… Его старший и не на такие авантюры шел, похлеще невинных подрывов, да, Шиба? Мицуя хрустит челюстью и сдавливает зубы, уловив нервное движение Хаккая рядом. — Угрюмая принцесса, будешь волшебную конфетку? — наваливается на его сидение Санзу и тотчас пихает что-то овальное Такаши в рот. — Тако-ой эффект, просто улёт! Тот сильнее сжимает губы и невольно теряет управление, крепко ухватившись ногтями за чужую руку. Тянет ту на себя, пока машина виляет, желая вывернуть ту через подголовник к себе и сломать пополам. Санзу режуще заржал на всё авто, вынужденно прижавшись к сиденью с обратной стороны. Слышит глушащую уши своей громкостью брань Хаккая и чувствует его вес на себе: тот взял управление на себя, вовремя избежал столкновения со встречной легковушкой, — в голове лишь вопрос — почему те вообще в пол пятого утра разъезжают по трущобам? Мицуя уступает место Шибе и поворачивает корпус к задним сидениям. Коленом подпирает сидушку и намеривается залезть к ним. — Таканчик, блядь, газ! — Тормоз! — съязвил Мицуя. — Перекатывайся сюда, — шипит Хаккаю и перелезает через центральный консоль. — У меня в глазах всё плывёт, дурень! Я ни черта не соображаю куда ехать! — Не возникай. Езжай, твою мать, прямо! — Сбавь пыл, Мицуя! — гаркает Риндо, сидящий посередине, из-за чего на него первым забрался Такаши, задев того плечом по лицу. — Брат, у него, походу, колпак сорвало, держи его! Старший Хайтани смеётся и едва ли шевелит пальцем, чтобы как-то ограничить мужчину в движениях, вцепившегося одной рукой в кисть Харучиё, а другой за его хвост. — Можете прямо сейчас начать благодарить Хаккая за то, что он в одной машине с вами, потому что в ином случае моя тачка горела бы с нами точно также, как и та круглосуточная, которую зацепил ваш ебучий седан. И бьёт в лицо Санзу. Тот не пытается закрыться или уйти от удара, показывает окровавленный оскал и принимает почти весь вес Такаши на себя. А Такаши не может остановиться и не остановился бы, если бы его в один момент не потянули за лодыжку. Потянули с такой силой, что Мицуя чуть не распластался на Акаши и ногами на шикнувшем Риндо. Протестующе рычит, когда сопротивление не даёт никакого эффекта. — Я прямо сейчас остановлюсь на трассе, если вы хоть тронете его! — громко орёт Хаккай. — Ничего мы с ним не сделаем, — спокойно проговаривает Ран, что разительно отличается от громогласных криков Шибы, — Но если ты хотя бы подумаешь остановится, мы будем менее обходительны. Ты ведь этого не хочешь? Не хочешь: тогда едь себе и не мешай. Хаккай до скрипа сжал кожаную вставку руля и обеспокоено взглянул в стекло заднего вида. — Ещё одна угроза, патлатый, и я повыбиваю из твоего брата всё ваше общее на двоих генетическое, блядь, дерьмище, — надавил Мицуя, очень хорошо запомнив, что отношения братьев исключительно созависимые. Его потянул как раз Ран, болезненно сжав открытую лодыжку пальцами. Холодные и острые кольца впились в кожу до ярких вспышек перед глазами, и Мицуя едва слышно задержал воздух, чтобы не зашипеть. — О, — забавляясь, протянул он, — а это было подло. — Даже близко нет. Подло — это синоним вашего кредо жизни. — Ты и четверти нашей жизни не знаешь, белоснежка. Чтобы так уверенно рубить с плеча, нужно сначала убедиться в своих убеждениях. — Разрешаю по имени, — скривился от услышанного прозвища Мицуя, — и не учи меня жизни, выблядок. Мне и убеждаться не надо, чтобы суметь разглядеть в поступках повод и мотив. В ваших же действиях нет ни того, ни другого. — Тогда бери глубже, — неожиданно двусмысленно выдаёт Ран и грубо тянет его на свои колени за немеющую от хватки руку. — Ты поосторожнее с такими выражениями, — брезгливо отряхивая чужие отпечатки от ботинок на собственных брюках, заговаривает Риндо. — Не так поймёт, а тебе огребать… Ожидаемо. Из носа Рана хлынула мелкая струя крови. Удар Мицуя даже ставить не захотел: вдарил, как вслепую успел почувствовать. На ощупь. — Узнаю былого командира второго отряда… — тянет Ран и слитым движением вытирает кровь рукавом формы. — Пресеку дальнейшие угрозы никудышными и купленными легавыми и к слову скажу, что тебе бы стоило несколько раз подумать, прежде чем с таким пылом набрасываться. Как думаешь, почему ты ещё не морозишь свой зад в участке? Дыхание спёрло где-то при вздохе. Мицуя хмуро уставился на улыбающегося Рана, после чего обвёл ещё двоих неприязненным взглядом. — О чём он говорит, Таканчик? Какой участок? — с нервным смешком переспрашивает Хаккай. Санзу присвистывает, играя бровями Мицуе, ссутулившемуся на Ране. Мужчина крошит зубы на жест и отворачивается: — Это не важно. — Бесстыдник. — Завались, Акаши. — Санзу, — поправляет его с видимым недовольством Харучиё, у которого сменялось настроение по какому-то ебучему щелчку. — Акаши сторчался после падения Поднебесья. Риндо закатывает на это глаза: — Драматизируешь, ты и по сей день торчишь. Как будто что-то меняется. — Не порть мне малину, малыш Риндо. — Не надо было отрывать его от тебя, — раздраженно комментирует младший Хайтани. Машина подпрыгнула на кочке. Стоило Такаши с тревогой во взгляде повернуться к Хаккаю, ко рту прижалась тряпка, пропитанная плотной химозой. Мужчина ослаблено замычал и заехал локтем по носу Рану, не переставая усиленно толкаться. Его хватило на малое: в голову ударил дурман, охвативший ослабляющей негой всё тело. Звон в ушах и голоса, как из под толщи воды — его вырубало. Полнейший идиотизм. — Тш-ш, — раздается близко, — тише. Мицуя медленно и непонимающе моргает, заторможенно чувствуя, как тело съезжает вниз. Глаза закрываются.* * *
Просыпается он словно в горячке. Вся передняя часть пылала, грудь ходила ходуном от частых вздохов, а конечности наоборот замерзали. Спина от жёсткой поверхности дивана ныла и отдавалась болью по всему позвоночнику вплоть до шеи. — Ещё немного и я начну носить эти ортопедические херни, — глуша мычание ладонью, Мицуя приподнимается, оглядывая, к удивлению, свою по-родному захламлённую квартиру. Хмуро и с подозрением осматривает помещение, прежде чем опустить взгляд на громко сопящий объект, скудно лежащий около дивана. Хаккай сливался своей бледностью с цветом пола и дрых едва ли не в обнимку с прозрачно-голубым тазиком. Ноги поджал к животу и, кажется, неосознанно поджал ещё и пальцы голых стоп. Такаши запустил руку в лохматые волосы и сжал у корней. В голове прокрутил все произошедшие события накануне, а после остановился на обрывочном конце, когда его вырубили. Дальше он ничего не помнит. Спускает ноги с жёсткой обивки и тормошит хрипящего Хаккая за плечо. Тому наверняка холодно, но пока это последнее, что волнует мужчину в данный момент. Хотелось восполнить пробелы, хоть он и не надеялся, что младший Шиба и сам что-то дельное вспомнит, будучи вчера в не самом лучшем состоянии. Мицуя морщится от собственной глупости и понимания, что пустил того за руль. — Хаккай, поднимайся. Тот воет и приоткрывает опухшие глаза. Да и не только они были опухшими. Такаши сглатывает и поднимается, двигая в сторону небольшой кухни. Ставит вариться кофе, а сам опирается локтями о столешницу и падает лбом в сомкнутые пальцы, надеясь, что это хоть как-то его охладит. Под звук шлепающих к нему ног, начинает закипать кофе. Хаккай пробует сесть за табуретку ровно и одновременно стаскивает с разорванного целлофана засохшее печенье. Мицуя разливает в две чашки кофе и заливает остатки сливками. Ставит одну напротив Хаккая, а сам остаётся у плиты, что оставил со включённым газом. В квартире всё ещё холодно. — Помнишь что-нибудь? — низко спрашивает Такаши. Тот делает глоток и поднимает красные глаза на Мицую. — Помню, — заспанным голосом выговаривает, — Я протрезвел сразу, когда услышал и увидел, как круглосуточная разлетелась в щепки. Мицуя отстранённо кивает, грея пальцы о дымящуюся чашку. Это он тоже очень хорошо помнит, даже слишком: взрыв и сказанные ленивым, недовольным голосом слова о ставках, когда подорвётся седан, стали спусковым рычагом в его постоянно контролируемом спокойствии. В тот момент от ужаса скрутило живот и хотелось просто проблеваться. И он был уверен, что Хаккай взаимно разделял его мнение. — Тогда ты помнишь, что случилось после того, как меня заткнули хлороформом. — Частями. Они так много говорили, что меня пару раз стошнило на руль и один раз я зацепил розоволосую суку. Извини. Мицуя чешет образовавшуюся дневную щетину и разглядывает застывшего в одном положении друга. Сначала он был уверен, что тот выглядел плохо. Сильно ошибся. Тот выглядел до жути потрепанно. Изуродованным настолько, что Мицуя с немо разинутым ртом осматривал фиолетовые синяки с воспалёнными капиллярами на поверхности кожи, спускающиеся по шее вниз под растянутую футболку. Ту сторону лица, которую Хаккай закрывал во время сна, он обозрел во всей красе: опухшее веко закрывало пол глаза, а сам глаз имел кровавого вида белок. Разбитая губа, с припекшейся кровью в уголке и засохшей коркой вдоль рта. Несмотря на желание спросить очевидное, кто и за что, Мицуя спрашивает сухое: — Когда? Хаккай трёт щеки и лоб ладонью, прежде чем уставиться на него с перекошенной от припухлости с одной стороны губы усмешкой. — В общем, когда ты вырубился, всё пошло… Куда пошло, — делает повторно глоток кофе и сводит брови к переносице. — Эти уёбки заявили, что за нами всё это время ехало несколько машин-броневиков с целью, которую я поддержал бы, если бы узнал о ней раньше. Только вот этот же чувак, на которого я попал своей блевотиной, пересел ко мне и под ухо говорил, куда мне ехать. Ты не думай, Таканчик, я бы развернулся и на встречу поехал к этим парням в клёвых тачках, но этот фрик вынул откуда-то ствол и всё время пути держал меня на мушке. Я даже вздохнуть не мог без его одобрения на этот счёт. Мицуя не замечает за собой, как начинает кусать кожу вокруг большого пальца. Это всё больше походило на какой-то бред. — Мы доехали до левого клуба, перед этим круто объехав восьмеркой это место несколько раз, — продолжает, — потом вышел шпала в мамкином костюме и начал о чём-то трещать с другим чуваком. Его я не разглядел. Но имя знакомое, тогда я смог разобрать его через оры розоволосого чёрта мне в ухо, а потом даже вспомнил. Ха-джи-ме Ко-ко-ной — их, блядь, типа личный бухгалтер в криминальных кругах… В общем, я пару раз отключался и меня приводили в чувства, чтобы ехать дальше по какому-то личному маршруту этого пришибленного. Помню, как меня снова вырубило и тогда шпала по-меньше, низкорослый и со стрижкой, как у Кларры нашей — заведующей, что-то мне сказал, я послал его и вот… — А машина где? — Ты серьезно? — Вполне, — моргает Мицуя. — Мы живы — это главное. Но моя Тойота… — О чёрт, бро, мне кажется, после нашей высадки, они на ней же и уехали. Такаши едва удерживает кружку в руках. Стоически держит лицо, подходит ко столу и присаживается на соседнюю табуретку. В голове резко становится пусто, а глубоко внутри — неприятно и словно все внутренности скручиваются в общий тревожный комок. Тойота — это его продолжение, ноги, его разрядка. И за один вечер он потерял всё это. Думать, что у него ничего своего уже не осталось, трудно. Его словно загнали в замкнутый круг, в котором он из раза в раз проходил один этап потери по накатанной. Хмыкает и убирает со лба челку. Подводит тихо, но напряженно: — Их… Не их итальянский седан, как я понял, был заминирован и пришёл в действие только с чужими махинациями. Бомбу заложили не они, а левые парни. — Наверное, это те, кто впоследствии преследовал нас хвостом. — Как всё складно… Получается, что мы как козлы отпущения: и тачка свободная, и водитель повозил по точкам, и как купоном два товара и один халявой — эта же машина в подарок. Классно придумали и не придерёшься. Хаккай согласно качает головой: — Полный пиздец. — Каковы ублюдки… И было уже не важно, про кого из них он говорил. Как назло с улицы слышится заигравшая сигнализация какого-то авто. Такаши раздраженно заскрежетал зубами от злости и обиды. Он устало жмурится и хрустит шеей, не зная, куда себя деть от мыслей о своей машине, которую сейчас, возможно, кто-то держит своими грязными потными пальцами, паркует слишком неаккуратно, дёргает дверцы слишком грубо, тушит сигареты о неё. Слишком, слишком, слишком. Мицую передергивает. — Таканчик, — названный убито смотрит на младшего Шибу, что посылает ему утешительную, но многообещающую улыбку и сжимает плечо, — я этих мразей, если не всех разом, то по одному порешаю. И твою машину мы обратно вернём. Мицуе хочется рассмеяться, потому что знает, что не вернут. Его Тойота, в лучшем случае, сейчас в руках какого-нибудь дилера, в худшем же — разбирают на детали в автомастерской или её постигла та же участь, что и проклятый трижды итальянский седан. А в силах Хаккая он не сомневался, но ставить его одного против вооруженных с ног до головы киллеров даже в самых больных фантазиях он бы не стал. Да и они уже не те четырнадцатилетние подростки, что попрут толпой за любой непорядок. Но он всё равно треплет по голове Хаккая, как в детстве, успокаивая: — Похер на Тойоту, — легко врёт Мицуя. — Это последнее, что я потерял. Большего не позволю, — и внимательно вглядывается в раскрывшиеся красные от недосыпа глаза младшего Шибы. — Поэтому не лезь в это. Всё что угодно, Хаккай, но в это дерьмо… Не смей. Мужчина выгибает шею назад, следя за Мицуей, что пошёл за пачкой сигарет. Сглатывает неприятный ком, в попытках отвлечь себя от непроходимой сухости. Безнадежные попытки. — Сам знаю. Не дурак, — выдаёт он, и Такаши, явно не убежденный, в другой комнате фыркает. — Просто в голове не укладывается... Ну, что мы встретили их, да и вдобавок разошлись на том, что они нам знатно поднасрали, а мы им сгодились разве что в роли благотворительного такси. Такаши за спиной успевает закурить, мимоходом предлагая Хаккаю, но тот отрицательно вертит головой, продолжая грубым сорванным голосом: — А этого сопляка… — Риндо, — бесцветно помогает Мицуя, открывая форточку, и встаёт около окна, дабы не дымить на все комнаты целиком. — И он, кстати, не сопляк. Старше тебя на три года. — Сопляк, — безапелляционно рубит Хаккай. — Ростом, обмудок, не вышел. И, видимо, вместе с братцем росли вдали понятий, что только опущенные способны бить обдолбанного, лежачего и безоружного. Бездуховные самородки, сука. Такаши, невпечатлённый, поднимает брови и затягивается. Уж кто ростом не вышел, так это точно не про Хайтани. Он мог поспорить, но возникать не стал, прислушиваясь к последним словам и им же согласно кивает. — Не изменяют себе, — сбрасывает пепел указательным пальцем в стеклянный стакан с плавающими в воде окурками и незаметно облокачивается о подоконник. — Чуфую как-то сказал, что Бонтен — это институт отмывания денег с учением об утопической экономике Японии. До сих пор помню — наизусть. Для них всё бесчеловечное законно. Никогда бы не подумал, что наше будущее сложится таким образом. Хаккай следит за его устало опущенными на собственные босые ноги глазами, за равнодушно расслабленным лицом и губами, что сжимаются вокруг фильтра: тот делает последнюю затяжку и тушит её о донышко стакана. — Я недавно свиделся с гориллой, — сам забавляется с прозвища, которое дал Мочизуки Чифуя, но по-другому младший Шиба бы не вспомнил. Слышит тяжёлый вздох друга и поднимает на того взгляд. Напряженные плечи и хмурое выражение, словно тот уже не уверен, чего ожидать следующим. Мицуя ведёт плечом от прохлады с открытой форточки, но не уходит, только скрещивает ноги. — Ничего такого. Встретил его в минимаркете, он меня окликнул, ну и как-то разговорились потом. — Разговорились с верхушкой Брахмы, хорошо. Безжалостной машиной, что рубит людей по приколу. Интересно, о чём же перетирали? Мицуя от услышанного тяжело сглатывает. И нет, он осведомлен о деятельности Канджи Мочизуки, и он мог в деталях вспомнить, как со злой насмешливостью поинтересовался, как обстоят у того дела с новой работой. Он просто не может перестать инстинктивно искать опору, когда ему напоминают, чем стали заниматься хулиганы, с которыми он когда-то был не против размять кулаки. Головой он понимал, что каждый зарабатывал в силу своих возможностей и так, как мог. Но внутри что-то ощутимо скручивалось и сжималось при мысли, что эти методы назвать гуманными невозможно. Все развлечения Бонтена были точно антиподом слова «гуманный». Мошенничество; тонны мешков с деньгами, ворованные с казино; проституция несовершеннолетних, распространённая в подпольных заведениях, что маскировали под неприметные уголки в переулках трущоб; продажа людей, которых считали разменной монетой в темном бизнесе; каждодневная мясорубка и расправа над конкурентами, которых Мицуя называл так лишь образно, потому что конкурентов у Брахмы не осталось. Да, были мелкие шайки, что под их именем проворачивали бездарные аферы над запуганным населением, но те быстро пропадали с радаров, стоило информации об их рукопляске просочиться к ищейкам Акаши Харучиё — а нынче режущее слух Санзу Харучиё. А скорость и оперативность ищеек поражала. — Да так… О прошлом, немного о насущном. В его жизнь я не лез, но Мочизуки откуда-то в курсе о ситуации в ателье. И не только он, что меня охренеть как настораживает, — Мицуя безрадостно усмехнулся, качнув рукой в воздухе. Глаза Хаккая сощурились, а губы сложились в изломанную линию: — Я не буду спрашивать, но, думаю, вот откуда вытек участок, который упомянул долговязый, — хмурое выражение сменятся изнеможенным. — И жалеть тебя не буду. Молчаливый придурок. Такаши закрыл глаза и улыбнулся, сделав обманчивое выражение смятения. Хаккай, может, внешне и повелся, но его не отпускало чувство недосказанности и откровенной лжи, в которую его, добровольно раскрывшегося, опустили. Он не был оскорблён и не был задет недоверием. Был бы в иных обстоятельствах и с другими людьми, но это Мицуя Такаши. Он — не другие люди. Мицуя заметно теряется, когда его тянут в объятия. Становится невольно тихо в голове, стоило почувствовать поддерживающий вес на плечах, руку в волосах, которая уткнула его в чужую несвежую футболку. Эту мысль он отбрасывает, недолго поколебавшись с приподнятыми в бездействии собственными руками и сам укладывает одну ладонь на спину, второй стиснув футболку в районе поясницы. — Я не хочу для тебя такого будущего, — сипит на грани слуха Шиба в светлую макушку. — Я не хотел подобного исхода, мне так хреново от мысли, что это всё я. Если бы ты не рванул за мной и не остановил машину, когда я попросил, этого бы… — Заткнись, — без злости просит Мицуя, не отстраняясь: боится, что спавшее выражение контроля увидит Хаккай, что тот увидит его уязвлённым. — Ещё раз с твоего рта сорвётся эта ересь, не обижайся, я тебе врежу по больному. Под ухом грудь пошла ходуном: уже неплохо, — Хаккай смеялся. Нервно, без веселья, но смеялся. — Вбей себе в голову, что уж твоей вины в произошедшем нет. Ты пошёл гадить кусты старой кассирши Биксли, а не созывать собрание Брахмы в моей Тойоте, понял? Ободряюще и почти наставнически хлопает его по спине и отстраняется, настойчиво заглядывая тому в глаза снизу вверх, насколько позволяла разница в росте. — Всё в порядке, да, — полуспрашивает, полуутверждает Мицуя, щурясь. Хаккай слабо улыбается и тянет руку к его лицу: колеблется, смотрит на него и словно спрашивает. Мицуя без особых мыслей кивает, с отстранённым видом скосив глаза к не сильно выпирающим костяшкам, которые когда-то были покрыты приличной долей воспалённых ран и содранной кожей с припекшейся кровью. Под чужой мозолистой и немного шероховатой ладонью щека становится теплее: Такаши думает, что всё в тотчас катится в ебучие тартарары уже в этот момент, потому что начинает чувствовать вину. Вину за то, что избегал и игнорировал. Абстрагировался, закрывался и прятался от близкого друга, напарника. А он не должен был этого чувствовать, переживать это вновь, потому что именно с его исчезновением из жизни многих людей всё должно было наладиться. И похер, что эти изменения не коснулись бы его. Мысли мерзко слепились воедино словно снежный ком, что катали по рыхлому и рассыпчатому снегу, с помесью отходов, грязи и прочего мусора. Мицуя морщит лоб до складок, прибавляющих ему лишние несколько лет, и прячет за челкой щиплющие глаза, едва заметно склонившись вперёд. Замаскировал унизительный жест опорой на руку Хаккая. Казалось, будто сам воздух был против его попыток сохранить самоконтроль: глаза закололо ещё невыносимее — и Мицуя кривится от досады, когда внешний уголок резво намокает. — Бро, ты чего? — неожиданно серьезно и противоестественно удивлённо спрашивает младший Шиба. — Эй, э-эй, посмотри на меня. Мицуя едва заметно мотает головой, сам поражаясь, как скоро его разнесло. Шмыгает носом, даже улыбку давит. Смеётся сам с себя. Унизительно и по-детски, как малолетка. Когда его поднимают за подбородок, он всё ещё не видит за пеленой слёз и сдвинувшееся челкой, жмуриться и хлипко держится за надежду, что ускользающее самообладание — дело временное, и он вот-вот возьмёт себя в руки. Издевательский смешок с его рта так и не сорвался, не успел. Его искривлённые в недовольстве и злости от себя губы внезапно затягивают в плен другие: сухие, потрескавшиеся и отдающие пряностью от недавно съеденного печенья. Такаши замирает и гул сердца вместе с ним. Вместо лёгкости, что должна как-то поспособствовать ему отпустить ситуацию, его окутывает всеобъемлющая пустота и тошнота, что подкатывает к горлу медленно и тяжело, давая прочувствовать всю двоякость положения, в которую Мицуя попал. Его мертвецки застывшие губы сминают напротив мягко, трепетно и осторожно, словно тот одной ногой в отступлении, а другой всё ещё надеется на ответ. Такаши противно от того, что ни оттолкнуть, ни ответить он не может. Руки в треморе потряхивает, и Мицуя с соответствующим хлюпом всё же отрывается, дёрнувшись от друга как от прокаженного. Смотрит с неверием и непониманием, пока тянется рукавом стереть влажный след чуть ниже губы. Держится, чтобы не вцепиться в Хаккая и не вдарить оздоровительной затрещиной. Хотелось встряхнуть того, заглянуть в глаза, в голову и спросить — зачем? Зачем сейчас? — Ты, — Мицуя чувствует, как отвратительно стягивается его собственная кожа, где высохли короткие дорожки слёз. — Блядь… На кой ты ко мне полез? И сдерживается, чтобы не двинуть тому промеж глаз, да так, чтобы побольней. До тёмных пятен. Что отрезвило Такаши в момент, так это реальная готовность тела тронуться. Он невольно вспомнил, как нечто похожее было с ним на работе, когда он кинулся в сторону Брауна Чадса. Бездумно, на рефлексах. Словно и не защита вовсе. — Зачем? — повторно спрашивает, смотря в болезненно покрасневшие глаза напротив. В этот момент его резко вместо злости пробрала жалость, самая что ни на есть — в настоящем и оголенном её обличье. Словно он был виновником произошедшего, он довёл ситуацию до кондиции, он — проблема. — Такаши, послушай, я… Исподлобья смотря на Хаккая, что был и сам не в состоянии понять, что сделал и к чему это в один миг привело, Мицуя сухо пробормотал, старательно игнорируя слова, которые чуть было не вырвались с глотки: — Нет, ничего не говори, лучше заткнись. И тебе лучше уйти. Прямо сейчас, — пошатываясь от накрывшей его слабости, Такаши потянулся к выходу, дабы помочь открыть и закрыть дверь. Смотрит, как без лишних слов одевается Хаккай с непривычно непроницаемым, холодным лицом, как обувается, запальчиво забирает сумку. Сам до безобразия бледный, подрагивающий в некоторых излишне резких движениях, суетливый и поникший настолько заметно, что у Мицуи неприятно сосет под ложечкой. — Тебя подбросят, — глухо осведомляет Такаши. — Три минуты и можешь выходить. Рефлекторно сглатывает и поднимает глаза. Он уверяет себя, что ему не стыдно. Хаккай ушёл спешно, но чем бы это стороны это не казалось, Мицуя уловил мимолетный сожалеющий взгляд, в котором было не столько обиды, сколько боли. За Такаши.* * *
— Отложи её на глажку, я за булавками, — находу попросил Мицуя Шона, снимая с себя сантиметровую ленту, — и скажи Ен Кву, что у меня все иглы поломались на этой машинке. Мне нечем работать, а сидеть за чужими не собираюсь. Если начнёт препираться, ты ей просто намекни, что я готов закончить дома. Только вот с соответствующей прибавкой. Шон чопорно кивнул, параллельно щупая привезённые недавно ткани. Процесс кипел, все были на взводе, занятые и уставшие, но, безусловно, отлично мотивированные. Массовый ввоз заказов означал большой шанс заработать круглую сумму, а если говорить не о совсем приятном: также большой шанс получить выговор за завалы на своём месте. Несколько дней назад Мицуя с сомнением ворочал мысль о возвращении на работу. Все естество тогда не желало иметь ничего общего с тем местом, особенно после всего дерьма, что наседало на него с геометрической прогрессией. Драка с начальником, проебанная в щепки Тойота, что-то остро-воспалённое между ним и младшим Шибой, с которым после того проигнорированного с обеих сторон конфликта он не списывался больше. Однако вот, он здесь, уже с ног до головы объятый заказами, липким вниманием и шёпотом, но, тем не менее, добрая часть коллектива избегают с ним любого рода общения. Мицуе удобно, хоть иногда раздражает, что всё дошло до того, что даже его примитивные просьбы иногда с таким же подозрением выслушают и не сразу понимают, для какой цели он что-то спрашивает. В тот день по приезде сюда Такаши с порога столкнулся с участковым, с уставшим и помотанным видом ретировавшегося прямиком с их корпуса. Они обменялись взглядами, одним — хмурым и оценивающим, другим — анализирующим и прохладным. Ещё в тот момент он пока не знал, что Брауна Чадса, его начальника, владельца почти самого крупного ателье в Японии, жестоко растерзали и бросили небрежным мешком едва ли не на выходе из общественного парка. Его обнаружили зверски выпотрошенным, с обрубками вместо пальцев, пробоями в глазных щелях и разорванным ртом. Большего разузнать Мицуя не смог, хотя это и было понятно, стоило ему убедиться, что эту новость не крутили по каналам. Убийство Чадса было, скорее всего, ожидаемым со стороны государства, что те рекордно предприняли меры о строгой конспирации произошедшей расправы. Но и это не помешало ему нарыть информацию через статьи, которые публиковали криминальные журналисты. Их было ничтожно мало и фотографий не прилагалось ни к одной из них, да и почти каждая из предложенных статей содержала однотипную, словно скопированную с других сайтов, версию событий, но факт был на лицо: Чадса убили не бесцельно, наглядно что-то и кому-то продемонстрировав. Мицуя довольно быстро остыл к новости о кончине самого Брауна, что было с нравственной точки зрения бесчеловечно и бездушно, но ему же было непривычно всё равно. С каким-то облегчением он эту новость проглотил и вернулся за свой неспешный ритм работы, к своему старому графику: и не важно, был ли это график заказов, за которые стоило взяться как можно скорее, или время, когда нужно выйти на улицу и закурить. Рабочий день он закрыл с точностью ювелира и перфекциониста, коим никогда не хотел становиться. Рабочее место убрано, на следующую неделю разложены остальные заказы, за которыми ему предстоит кропотливо сидеть, также отобраны несколько эскизов, проверенные мерки выглядывают из под записной книжки — всё как всегда. Перспектива стоять на остановке ему не прельщала. Та сравнима только с пониманием отсутствия машины на парковке около ателье. Мицуя неспешно петляет через переулки в своём темпе, пока не приходится замедлиться, а после и вовсе от свойственной ему настороженности остановится: в заднем кармане джинс завибрировал смартфон. Такаши довольно редко реагирует на сообщения, зачастую лишь на звонки, которые поступают непосредственно по работе, потому ему становится несколько тревожно, когда на дисплее высвечивается смс-уведомление — почти все знакомые и клиенты Мицуи знают его склонность к игнорированию любого вида переписок и даже не пробуют ему писать. Но Такаши уже не кажется странным видеть ёмкое сообщение от сестры Хаккая, выступившее на экране блокировки слепящим пятном. Юзуха всегда отличалась своим индивидуальным отношением к родне, Мицуя это знал и уважал, так как очень хорошо понимал. 19:47 Младшая Шиба: «Не знаю, что произошло между вами, но мне это охренеть как не нравится. Хаккай как в помои опущенный, не ест и молчит, гад». В другой ситуации Такаши бы прыснул со смеху от манеры общения сестры Шиба. Сейчас же он только нервно жуёт губу, сверля взглядом экран и думает далеко не эгоистично, что ответственность за содеянное должна лежать не на нём. Хотя бы потому, что не он в непонятных порывах потянулся к человеку, не он сначала успокаивал, а после создал ещё бóльшую встряску. Хаккай уже давно не маленький пятнадцатилетний малец, который не умеет и не понимает последствия действий, совершенных бездумно. Мицуя ничего на это не отвечает, зато под именем абонента появляется опасное «печатает». 19:47 Младшая Шиба: «У меня в субботу отгул. Поехали в Уикенд, я хоть с тобой свижусь и поговорим заодно». Мицуя набирает короткий отказ, но вслед за прошлым сообщением Юзухи поступает ещё одно от неё же: 19:48 Младшая Шиба: «Ты не подумай, я не заставляю. Но мы оба знаем, что тебе это нужно, поздняк метаться уже». Пальцы застыли у клавиатуры с набранным сообщением. Мицуя не мнётся, а вполне спокойно, хоть и с внутренним нежеланием стирает прошлое смс, печатая время и место, где они встретятся. Напоследок оставляет горчащее точно на кончике языка сообщение:19:48 Такаши Мицуя:
«Поедем на твоей Хонде».
В ответ ему прилетает эмодзи с котом и наверняка забавляющееся: 19:48 Младшая Шиба: «Тогда расскажешь, что случилось с твоей деткой».19:49 Такаши Мицуя:
«Договорились».
Мицуя прячет хмурое выражение в коротком воротнике пальто и суёт смартфон обратно. Он понимает, что эта суббота выйдет крайне долгой и изнурительной. И действительно, уже через два дня наступает суббота. Загруженность максимальная, сокращённый день и, тем не менее, за несколько часов нужно успеть дождаться и отдать отремонтированную сумку клиентке, доделать пару заказов, начать другие хотя бы с распорки, а дальше помочь сделать мерки Вонхе, которая не успевает и кроет куртку, параллельно набивая рот не разогретым пюре с курицей. Проспала она с завидным отрывом. Закончил он только к пяти часам вечера, с высокобалльными пробками добравшись до дома и накормив себя на скорую руку приготовленным рисом с жаренным беконом. Привёл себя в относительный порядок, даже решил сжалиться над прохожими и взять оставленный тональный крем Луны у него на комоде и замазать глубокие мешки под глазами, которые, вероятно, настолько въелись в его лицо, что Мицуя бы и не удивился, если бы увидел на снимке своего черепа продлевавшиеся впалые участки на костях. Вскоре он накинул на плечи кожанку, параллельно закрепляя у щиколоток завязки высоких сапогов, и окинул себя усталым взглядом в последний раз, прежде чем закрыть за собой дверь. Одинокую фигуру Юзухи косо освещали фары её собственной машины: немного сгорбленная осанка, тонкие и худощавые ноги, объятые чёрными капронами, которые с приличной силой когда-то выбивали не слишком смышлёные и не фильтрующие свой говор челюсти, высокие и мощные каблуки с перевязками до бёдер, кожаная юбка, выглядывающая из под длинного свитера, через который проглядывала плотная чёрная майка. Сама же она куталась в матовую чёрную куртку, пока лицо было в тени, лишь на накрашенные губы попадал свет от смартфона, который та держала в руках и что-то быстро набирала юркими пальцами, стукая о чехол золотыми кольцами. Как он попал в её поле зрения, они обменялись приветственными объятиями, от которых так сильно отвык Мицуя. Бросили друг другу пару слов и уселись в машину, в которой приятно пахло новой автомобильной кожей с сидений, немного выветренными духами и покачивающимся на лобовом зеркале ароматизатором с мятным и травянистым запахом. Мицуя, убаюканный успокаивающим благовонием с салона, слегка сполз по сидению вниз и прикрыл нагружённые с утра работой глаза. Юзуха следующие полчаса пути не донимала его ни расспросами, которые так ожидал Мицуя сходу дела, ни долгими взглядами: напротив, Шиба была скучающей, неспешной, но задумчивой. Часто на светофорах она мрачно смотрела в полуопущенное окно, отбивала только ей понятный ритм на обивке руля и поправляла волосы, небрежно выпущенные с пучка. Как только они подъехали к небольшому подземному заведению, открывающемуся планово в одиннадцать часов ночи, Такаши вылез с авто, решив перекурить за то время, пока Юзуха бронировала место на парковке и парковалась. — Ублюдки, — с глубокой неприязнью шикнула Юзуха, глядя себе за спину на удаляющегося мужчину. — Резервировать место надо было днём. Ха, как же! И какой же, чёрт возьми, упырь это придумал? Со сменой владельца Уикенда разве что талончики на количество посещаемости в год не выдают. Но, бьюсь об заклад, и такую хрень через месяцок организуют. На это Такаши молча проводил взглядом удаляющуюся спину бугая, после чего развернул девушку к подземному спуску в бар. — Расслабься, всё самое худшее, что могло случиться с этим местом, уже случилось. Юзуха что-то неясное пробормотала себе под нос, но всё же послушно отпустила ситуацию, из-за которой мог вспыхнуть не стоящий того конфликт. Первое, что отметил Мицуя: звукоизоляция в помещении была отменная. За дверью бьющие по голове басы, громкие завывания и выкрики толпы слов знакомых песен слышны не были. Это всё словно глушилось, стоило общему гулу обрушиться на неприметную с виду дверь. Он давно позабыл, когда его в последний раз так массово окатывали липкими и излишне заинтересованными взглядами, немногие даже узнающими. И это неудивительно: когда-то год-два назад его можно было смело назвать завсегдатаем этого клуба, а если брать дальше — в момент существования Токийской Свастики он частенько с близким кругом или отрядом мог заглянуть сюда по знакомым Рюгуджи. В то время клуб был меньше, особо неприметным и заходили сюда только отъявленные отбросы общества. Времена меняются, и он не сильно впечатлён, насколько расширился Уикенд, хоть немного горько от мысли, что всё произошло так скоро. У барной стойки заискивающе качались на локтях молодежь, проворачивая что-то вроде схемы для скидок на пойло. Мицуя бы их огорчил: скидками здесь никогда и не пахло. Цены всегда по трезвому состоянию доводили до нервного тика, под шафе же неведомым образом эти самые напитки оказывались под рукой сами, с каждым разом возрастая в количестве. Дело во времени и степени кондиции, в которую ты войдёшь. Чуть дальше разыгрывали покер, где за общей суетой виляли задницами около жирных снобов с таким же жирным обилием бабла точно пигалицы, что годились ему в дочери. В такт отбивающей перепонки песне, на барной стойке и ближних столах демонстрировали все свои оголенные участки точно несовершеннолетние дети, что призывно оглаживали собственные потные и костлявые тела. Такаши хмуро свёл брови к переносице и одновременно столкнулся с таким же бесцветным взглядом Юзухи. Они проталкивались через толпу обжимающихся в диком танце посетителей, за один поход словив десятки рук, тронувших и пролезших через прорези одежды пальцы женщин и мужчин. Мицуя привычно шёл напролом, особо наглых грубо отпихивал и от себя, и от девушки. — Хай, Дикси, — широко улыбнулась Юзуха и через барную стойку притянула к себе знакомую барменшу, разлохматившую свою окрашенную в ядрено красный голову о плечо подруги. Мицуя узнал её быстро. Когда-то эта формальная владелица бара учила его уму и разуму, говоря, как плохо шляться по публичным и захолустным местам без кастета, номерка дока и презервативов. Недалеко он ушёл, раз всё равно благополучно кладёт на этот совет со всей душой. — Хай, Юза. Какими судьбами здесь? — глаза Дикси ненадолго задержались на фигуре Такаши, с оценкой оглядели, после чего оживленно и хитро заблестели. Мужчина скопировал её кривую полуулыбку и кивнул: они ещё побеседуют, но не сейчас. Главная проблема — Юзуха, которая позвала для ничего не обещающего разговора. — Решили не отходить от былых традиций с Такаши, — она свободно уселась на высокий барный стул и крестом облокотила локти о столешницу. — Тащи сюда все свои запасы, я хочу напиться. Что-что, а генетически передающееся тяги к спиртному у семейства Шиба не занимать. Мицуя порой думает, что Юзуха и Хаккай токсикоманские близнецы. Слишком уж много сходства, из-за чего он иногда ловит неприятный диссонанс. Даже близнецов Кавата проще на нетрезвую голову различать, чем этих двоих. Дикси поправила бейдж и начала своё фирменное показательные выступление, выполняя его с легкостью и доверием к своим пальцам, своей маневренности и ловкости. Горлышко бутылки перескакивало с одной хватки в другую, пока другой бармен, покрытый проколами и многочисленными перекрещивающимися линиями тату, незаметно подошёл со спины к Дикси и поднёс в сантиметрах от рта зажжённый фламбер: приличная доля огня попала в семь шотов, пока лишь разогрев стекло и немного помесь спиртного. Мимолётное движение с огневом вдоль рюмок и многие едва заметно, но завораживающе загорелись. — Прелесть, — протяжно выдохнула Юзуха. — С каждым годом ваши перформансы всё охренительнее. — Лучшая похвала — это деньги, — заискивающе наклонила голову Дикси и по деловому упёрла руку в бок. Юзуха с важным видом усмехнулась, всё же вытаскивая из крошечной сумки кожаный кошелёк. Сколько она отдала за всё это, Мицуя не смотрел. Глянул время на смартфоне и, вновь подняв голову, посмотрел на незнакомого файер-бармена. Тот клыкасто улыбнулся и протянул крепкую руку, забитую до запястья. — Гуго Мейнхи, Ich freue mich, dich kennenzulernen. Мицуя протяжно промычал и вытаращился на мужчину. Дикси весело фыркнула и щипнула Гуго за спиной. — Такаши Мицуя, freut mich, — коряво выдал Такаши, проигнорировал тихую перепалку Дикси и Гуго. Юзуха раскрыла губы в немом удивлении, после переглянулась с барменшей и легла на стол с приглушённым хохотом, которому вторил и другой не менее заливистый. Мицуя невозмутимо опрокинул в себя первую стопку, заявляя: — Можете не верить, но мой школьный немецкий будет на профессиональном уровне, если я выдою всё ваше пойло. Гуго с косой усмешкой посматривал на мужчину, что вытирал большим рукавом влажные после выпивки губы. — Я так-то тоже могу под градусом вам лезгинку сплясать как чистокровная казашка, — погрозила скорым позором Юзуха и Мицуя прикрыл глаза. Лезгинка Юзухи — это унижение всех горских народов Кавказа. — Надеюсь, мы не удостоимся этой чести, — ровно пробормотал Мицуя, с удовольствием подглядывая на поперхнувшуюся опрокинутым шотом девушку, — и взгляни: дохера иностранцев. Ничего внутри не ёкает? Не припоминаешь былого? Юзуха на это неестественно фыркнула, безразлично махнув рукой: — Что было, то прошло — это во-первых. Во-вторых, это у них при взгляде на меня ёкать должно. Гуго наставнически похлопал Мицую по плечу, пока тот с красноречивым недоверием смотрел куда угодно, но не на соседку по месту, с каждым возмущённым словом привлекающую всё больше внимания. — Если это говорит сама госпожа Шиба Юзуха, то так оно и есть. — Можешь обижаться, но я всё время нашего знакомства думала, что ты не здешняя. Разрез глаз более западный, лицо вытянутое и очерченное, — выдала Дикси, не поведя и бровью, — так что на ум приходит одно: либо ты пиздишь, или в твоей родословной помесь. — Да твою же ж мать! — ударила по стойке Юзуха, и добрая часть стёкла на столе в тон словам грозно вздрогнула. — Вот-вот. Мицуя закатил глаза, пока двое уже знакомых им барменов укатили за другую часть барного стола, встречая новых посетителей. — Так что с твоей машиной? — внезапно раздалось со стороны. Он внутренне взревел от досады, что придётся раскрывать карты его головокружительных приключений и понесённых за это время потерь. Этого не хотелось сильнее всего. Мицуя опрокидывает подряд две рюмки и зажмуривается от жара, спускающегося по горлу вниз. — Ничего, — неожиданно легко ответил Такаши, чувствуя, как понемногу дуреет от выпитого. — Нет её больше. Забрали. — А если поподробнее? — Если я скажу Бонтен, ты от меня отвяжешься? — Такаши невольно сжал рукой столешницу, прежде чем окатить внимательным взглядом застывшую Юзуху. — Я подумаю над этим, — она задумчиво чешет шею, — потому что всё это подозрительно: с какой вообще стати брахма повылезала наружу? Как несколько лет от них ни слуху, ни духу. И слава кому бы то ни было за это неведение. И тут на те, нет тачки. Повод был? — Не уверен. Хаккая бы лучше спросила, он явно знает побольше меня. — М-м, — протянула мрачно та, едва заметно на лицо прозрев, — так ты в это время с братцем путешествовал. Первое, о чём Мицуя думает, так это то, как сильно он облажался, когда сболтнул про брата Юзухи. В последнее время его рот обгоняет его голову. Он устало и со смирением прячет лицо в сгибе локтя, пока Юзуха счищает последние стопки. — У вас в крови неумение пить, — начинает Мицуя издалека, чтобы убрать ощущение минного поля после последней фразы Юзухи. — У обоих. Я заехал за твоим братом, остановился у обочины рядом с ларьком, чтобы тот не облевал мне мой кожаный салон. Он вышел, пока рядом с нами остановилась другая машина, которую я видел днями ранее. С того самого момента я понял, что в четвёртом часу утра это охуеть какая странная закономерность. — Ты видел, кто остановился рядом с вами? — Я посмотрел только на бампер. Ещё не научился глядеть сквозь тонированные стёкла. — Сунь этот концентрат яда себе в задницу и расслабься, я не давлю, — посоветовала Юзуха и оглядела весь бар. Заиграла вновь какая-то старая попса, под которую пьяная молодежь закачалась в кругу. Завывания и громкие смешки ничуть не волновали, только били в голову очень даже ощутимо и сбивали с мысли. — Пойми меня. Это не та тема разговора, о которой можно свободно говорить. И ты прекрасно знаешь, как я ненавижу по-новой ковыряться в своих проблемах. У меня спиздили машину, Юзуха, взяли и, сука, спиздили, оставив ни с чем. И твой мелкий урод, который не знает, где находятся границы между друзьями и тем, кем он, возможно, себя почувствовал в тот момент. У меня как будто отбирают возможность реагировать на ситуации так, как я хочу. — Постой, давай с момента где Хаккай и границы по-конкретнее, — хмуро попросила девушка и села вполоборота, уставившись на раздражённое лицо Мицуи. — Может, без этой хуйни обойдёмся? Ты знала, что Хаккай страдает этим дерьмом, но даже не попыталась с ним поговорить. С первого дня нашего знакомства я сказал такую фразу, дабы избежать вытекающих с моей заботой о вас последствий: вы для меня как родня, близкие мне люди. Хаккай напортачил сам, никто его к этому не подталкивал, и совершил ошибку, в которой никто, кроме него, не виноват. Он мне дорог, и я вас обоих буду оберегать, как обещал, несмотря ни на что, вот только наши с ним восприятия друг о друге, как оказалось, отличаются. И подзывает Дикси, без лишних мыслей заказывая бурбон. Он слишком трезв для таких бесед и слишком уязвим, для попыток достучаться до сестры Шиба. — Такаши? — обеспокоено зовёт Юзуха, смотря на его грубые и резкие движения: он проглатывает последние капли бурбона и слезает с барного стула, невольно переглядываясь с Гуго. Тот стоял у стойки и протирал стол, наверняка не слушая, что под ухо ему улюлюкают несколько девушек, призывно выпятив грудь и с игривым блеском наматывающих на свои пальцы пряди накрученных волос. Смотрел на Мицую насмешливо и с кривоватой, едва заметной улыбкой. По стянутым уголкам кажется будто укоризненной, но не осуждающей. Сам же мужчина чувствовал себя довольным собой и своими словами, легко сорвавшимися со рта, который он обычно держит до точки кипения закрытым. Сейчас он не старается себя контролировать, не старается сдерживаться, не старается молчать до последнего, чтобы потом высказать что-то такое, что не выдало бы в нём его накаливающейся в глотке злости и бурлящей обиды. Он никогда не скрывал, каким честным он может стать, если выпьет пару рюмок крепкого.* * *