Белая Виверна

      Не успела я подумать, что стоит догнать воспитательницу и принести извинения, как на пороге зала появилась одна из нянечек и позвала меня в «гардеробную». Всякий раз, спускаясь в этот полутёмный коридор, где тускло светила одиноко висящая на проводе лампочка, я чувствовала себя неуютно. Невольно вспомнился первый визит сюда: я сминала подол голубого сарафанчика с белым зайчишкой. Его вышила мама, стараясь хоть как-то разнообразить мои немногочисленные наряды.       — Новенькую привезли? — недружелюбно поглядывала на меня швея из-за массивной машинки, пока провожатая снимала мою одежду и складывала ровной стопкой. — На такую и платья не найдётся, перешивать придётся. Уж больно тощая.       — Ладно вам, Раиса Геннадьевна, не пугайте малютку, — поправила её моложавая женщина за соседним столом. Её рабочее место было завалено пуговицами, нитками и цветастой тканью. Она улыбалась, демонстрируя крупные передние зубы.       — А ты не учи меня, Алка. Если с каждой нянчиться будем, то дисциплина на нет сойдёт. Её и тебе не достаёт: смотри, какой бардак развела, скоро спотыкаться будем! — но та лишь посмеялась, кивая головой и махнула мне рукой.       — Ну-ка, егоза, подойти сюда, сейчас соорудим тебе самый красивый наряд… — В тот день я не получила что-то особенное, но чистое коричневое платье меня вполне устроило.       Мы почти пришли, впереди показалась массивная дверь, за которой находился «гардероб». На деле же небольшая каморка в полуподвале, к которой прилегала бельевая с рядами грубо сколоченных трёхъярусных стеллажей. В ней, под началом Сталины, трудились её племянницы, одетые в полосатые платья да «гардеробщица» Алла, выросшая до главной швеи за минувшие с нашего знакомства десять лет. Энергичная, полноватая, подвязывающая пышные волосы жёлтым сантиметром. Именно её умелым рукам мы обязаны опрятной одеждой, перешитой из тряпья, пожертвованным нашему интернату местными. Обычно женщину можно было застать низко склонившейся над столом, на котором всё так же царил творческий беспорядок.       — Кто там? Анька? — озорные карие глаза посмотрели на меня поверх очков.       — Да, добрый день. Мне бы верхнюю одежду получить. Сегодня моя очередь в лес идти, — я заламывала руки, глядя куда-то в пол.       — А-а-а, трудотерапия. Дело хорошее, — Алла встала, с грохотом отодвинув стул, и прошествовала к вешалкам. — Подшила я твоё пальтишко, — в её руках оказался мой потёртый тулупчик: рукава порядком коротковаты, кое-где швее пришлось наложить заплатки. — Теперь наш суровый таёжный ветер тебе не страшен. Рукавички только повыше натягивай. Посмотрим! — она принялась натягивать его на меня, а после попросила покрутиться. В итоге хмыкнула и отошла в сторону, довольная проделанной работой.       Когда с примеркой было покончено, я подошла к своей полке под номером двенадцать, выудив оттуда рукавицы, шапку, платок и валенки. Постаралась закутаться поплотнее, зная, что долгое время проведу на воздухе. Выглянула в окошко, откуда виднелось крыльцо и дворик: старик уже ждал, переминаясь с ноги на ногу и поправляя массивную шапку-ушанку.       — Спасибо, Алла Геннадьевна!       — Ага, — застучала машинка.       Нянечка уже ждала. Мы прошли в прихожую, где она, вручив мне небольшую корзинку с провизией, выпустила меня на улицу. Когда я сделала первый шаг за порожек, в сердце что-то неприятно заворошилось. Я почувствовала прилив страха, природу которого описать не могла. Хотелось вернуться назад, на свою старую койку и накрыться одеялом с головой.       — Здравствуй, внученька! — Казимир Иванович увидел меня и поспешил навстречу. Пришлось с силой вытолкнуть мысли из головы. — А где ещё одна помощница? — мы вышли за калитку.       — Нади не стало сегодня утром, — я еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Повисла тишина. Только снег хрустел под валенками, да птица покрикивала где-то в глуши.       — Это что делается-то? — прервал молчание сторож. — Так и выродимся скоро или с голодухи помрём. Что в сёлах, что в городах: то болезни неизвестные, то перестрелки, то грабежи. Неспокойное житье, ох неспокойное. И так во все времена: верхушка крутится, а мы, работяги, страдаем… — Со стариком трудно было не согласиться. Вспомнились в момент опустевшие полки в сельпо, дома (местные помоложе осознали, что больше их ничто тут не держит и поспешили перебраться в города) и сомнительные личности на улицах. Всё это выглядело как-то иррационально и инородно на фоне воспоминаний о слаженном механизме нашей вполне безбедной до этого жизни.       Что говорил старик дальше, я слушала как бы сквозь вату, полностью уйдя в себя. В один момент обрывки фраз и воспоминаний перестали носиться туда-сюда, я бездумно шла вперёд, сжимая в руках корзину. Лицо покалывал ветер. Мы были почти в сердце тайги. Снега в этом году выпало много, скорее всего, ранней весна не будет. Пушистые хлопья медленно оседали на землю, сверкая ослепительной белизной. Показался небольшой деревянный сруб — сторожка, где хранилось всё необходимое для охоты. Мы остановились у расшатанной двери, Казимир Иванович отпер её, пропуская меня вперёд:       — Ох и разыгрался морозец сегодня! Смотри, плотнее кутайся, Аннушка, — старик сноровисто поправил мой пуховый платок. — На-ка, бери бечеву да поищи сучки. Покрепче. Будем силки ставить. И далеко не уходи, жди меня. Я чуток пройдусь по округе, огляжусь и назад. Да ставь ты корзину в угол, чего вцепилась-то? — он по-доброму усмехнулся. Поправил на плече ружье и, тяжело ступая, вышел наружу. Стало совсем тихо. Я огляделась, сквозь махонькое оконце внутрь проникал слабый свет. Здесь было очень холодно — расплодившиеся белки снова повыдергали всю паклю, и теперь в щели задувал ветер. А летом я любила сюда приходить. Сядешь так на крыльцо, подставишь лицо солнцу… Глубоко вздохнула — и правда, пора приниматься за работу. Управиться следовало дотемна.       Я осторожно брела среди сосен, выискивая подходящее место. Сторож, скорее всего, пошёл в другую часть леса. Он обычно брал труднопроходимые места на себя. Постепенно бор становился всё плотнее, превращаясь в глухую стену. Но меня это не пугало. Я знала путь назад: иди себе прямо да не сворачивай. Потихоньку подвязывала веточки, любуясь аккуратными узлами. Дело нехитрое, но пальцы, неприкрытые рукавицами, начинали болеть. Скоро верёвка закончилась, но желания вернуться не было. Решила ещё немного пройтись, ощущая себя ведомой кем-то за руку.       Спохватилась, когда начало смеркаться. Внутри похолодело, я резко остановилась и огляделась. Вот дура! Все так же: сугробы и ровные ряды сосен. Решила идти обратно. Я ведь не заблудилась? Вспомнились страшилки о лесной нечисти, что так любили рассказывать воспитанницы. Уши выхватывали каждый шорох, глаза — каждую тень. Я шла около получаса, но сторожка так и не появилась.       — Ау-у-у! Казимир Иванови-и-ич! Вы где-е-е?! — тишина. Гнетущая и пугающая. Я была уверена, что меня ищут и упрямо продолжала идти. Время тянулось минута за минутой — лицо и руки начали неметь. Упорствовать и дальше было глупо, пришлось признать очевидное: да, я заблудилась.       Сколько я так блуждала, сказать не возьмусь. Казалось, хожу кругами меж одних и тех же сосен, а вроде и промеж других… Враз упавшая ночь застигла врасплох. А спать-то нельзя — к утру окоченею в сугробе. Лес ещё пуще насупился, враз сделавшись враждебным, страшным. Мозг рисовал леденящие душу картины. Где-то рядом заухала сова, треснула ветка… Я вздрогнула, по щекам побежали горячие слезы. Страх царапнул сердце, обращая всю меня в туго натянутую тетиву. Я сорвалась и побежала. Ну как побежала… целина ж кругом, темень, разве что снег кое-где под луной серебрится, да и с утра ж не евши. Но с перепугу отмахала изрядно, это точно. Коварный зазимок упрятал под белое покрывало и выворотни, и мелкие овраги, и валежник, и пни. Немудрено, что в конце концов я ухнула носом в сугроб. Причем, холода уже не ощущала: то ли раскочегарилась от бега, то ли задубела вконец. Как бы то ни было, меня враз накрыла блаженная темнота. С головой.       Сколько я так провалялась — опять же, не знаю, но очнулась, когда до рассвета было далеко. Накатила страшная усталость, безысходность. Скорее всего, пролежала всего ничего. Нужно было вставать и идти дальше. Чуть погодя вдалеке заплясал огонёк. «Меня ищут!» — мелькнула шальная мысль. Костёр, скорее всего, развёл сторож, наверное, с ног сбился, разыскивая меня, непутёвую!       — Я здесь! Здесь! — что есть мочи закричала, срывая голос. Надежда на спасение придала сил и открыла второе дыхание. Оскальзываясь и проваливаясь в снег, я устремилась навстречу свету и почти сразу выбежала на поляну… Пара шагов, треск, и камнем под чёрную воду. Это оказалась полынья. Я даже не успела вдохнуть воздуха. Тело вмиг сковали ледяные тиски, а бешено колотящееся сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Жить хотелось и барахталась я отчаянно, ища несуществующую опору. Силы таяли, я даже не поняла, когда сознание вновь меня покинуло.