min psykiske lidelse.

      — что снилось? — шепчет феликс, заправляя волосы старшего за ухо, не думая о том, как они зажирнятся от частых поглаживаний.       джисон жмурится от солнечного света, пусть и нежного и ненавязчивого, но все же слепящего.       ничего ему не снилось, как обычно.       — мы целовались, — лениво ответил он, удобнее устраивая голову на худых бедрах.       — ты зависим.       — мне нравится, — джисон все же приоткрыл один глаз и теперь темно видел парня над ним, — там ты меня любишь.       — я никогда не говорил, что не люблю тебя.       — но и давно не говорил, что любишь.       — я вручную твои трусы стираю, недостаточно?       — почему ты не хочешь это сказать? раньше ты говорил эти слова чаще, а теперь перестал совсем, — рука феликса остановилась, а сам он начал обдумывать сказанное ханом и свой ответ под щенячьим взглядом снизу, — если будет проще, то можешь сказать, что не любишь. мне важны слова.       — я знаю. и я не не люблю.       — солнышко?       — ты первый.       джисон с тяжелым вздохом присел и, подобрав ноги под себя, уселся напротив младшего, укладывая руки на острых коленях и устанавливая зрительный контакт.       — я тебя люблю, — улыбнувшись, он выделил каждое слово.       ли отвернулся и взгляд его уткнулся в недавно сплетенный венок, лежащий рядом с рукой, на которую парень опирался.       — это смущает, — буркнул он.       — ты настолько не хочешь? — хан наклонил голову, следя за взглядом феликса, — прости. я не хочу, чтобы ты считал своим долгом говорить мне это.       — но ты был бы рад услышать.       — я и без этого рад. мне правда достаточно того, что я могу тебя слушать. и слышать. если ты не хочешь думать здесь, то я могу подождать, а могу совсем перестать просить о таком. прости, если нагрузил.       — ты никогда не грузишь, — феликс, пробравшись через ничем не связанные мысли, все же осмелился поднять взгляд, — я тоже. тебя. люблю. нет, я просто тебя люблю, — он, зажмурившись, постарался настроиться, совсем сбившись с нужной ему волны, — не просто. я очень-очень тебя люблю. и слушать я тебя тоже люблю, и говорить… говорю? нет, не говорю… прости.       — ты куда так разогнался, солнце? — джисон, добро усмехнувшись, поддался вперед, уложив руки на щеках ли, и чмокнул прямо в кончик веснушчатого носа.       — я тебя обрадовал? — глаза заслезились от чувств, спутавшихся в один клубок, — теперь ты знаешь, что я люблю тебя?       — я не рад тому, что из-за этого ты плачешь.       — я просто запутался, — ли протер нос ребром ладони и снова упер руку в прижатую к земле траву.       — и в этом нет ничего страшного. спасибо, что говоришь со мной. я не врал, когда говорил, что хочу твой голос и твои мысли, милый, мне правда они нравятся. даже если запутанные.       — у тебя получается лучше, — щеки поблескивают на солнце из-за мокрых дорожек слез, где-то половинящих россыпь мелких веснушек на перекрытые влагой и разбросанные по сухой коже.       джисон аккуратно взял в руки венок, чтобы не поломать и не уронить ни один бережно вплетенный в него синий цветок, так идущий — по его скромному мнению, конечно, слова против которого он не принимает ни в какой из форм даже от самого феликса — черным волосам, и также аккуратно, будто наряжает фарфоровую куклу, уложил его на голову младшего, бережно поправляя, чтобы не спал.       — я скоро буду пиздить тебя каким-нибудь кабелем, — пробормотал он, поправляя цветочек, — или свяжу и буду целовать. солнышко, я люблю твои мысли и то, как ты их излагаешь.       — я просто сказал.       — знаю я твое "просто".       — ты вытащил меня сюда, чтобы поговорить, а не погулять? это из-за рюджин? как чан наконец сделал предложение минхо, потому что понял, что завтра может не наступить.       — возможно. просто не хочу, чтобы мы умерли, не сказав друг другу что-то важное, — хан заправил волосы феликса ему за ухо, любуясь дополненной цветами картиной, — и в смысле "наконец"? — добавил он, нахмурившись и вновь наклонив голову, — он что-то говорил об этом?       — а он умеет молчать о минхо?       — фу, — скривил лицо джисон, — продолжай.       — еще когда заказал кольцо. рассказывал, какого пиздатого ювелира нашел, — ли перекинул ногу через ногу джисона, подсаживаясь ближе, — ты, кстати, рядом сидел.       — правда? вообще не помню, — рука хана легла на шею младшего и тот чуть наклонился к нему ближе для осевшего остаточно на губах едва уловленного легкого поцелуя, — и слава богу. давай не будем о них? меня стошнит. ты же не хочешь помимо трусов отстирывать с футболки мой завтрак?       — ты не завтракал.       — тогда ужин.       джисон снова целует, но дольше и чуть тянет феликса за собой, чтобы улечься на спину и тот, протестующе замычав, все же повинуется и, с запутанными со старшим ногами, уже виснет над ним, не прекращая поцелуй. вместо этого локтями упирается в еще не примятую траву и пальцы запускает с темные волосы, чувствуя, как на одно из плеч ложится ладонь и гладит, а вторая покоится чуть выше коленного сгиба.       желание вспоминать, что где-то рядом может бродить подобие человека, что раньше им и было, но теперь стало безвольным телом, подчиняющимся даже не инстинктам, а голоду, отсутствует напрочь. желание верить и знать там же, причем ужасно по-детски, но лучше мечтать о мире с бабочками, зеленой травой, что точно уже оставила несмываемые следы на одежде, летнем утреннем солнце, которое сейчас печет с особым старанием, и, конечно же, феликсе — никак дополнять не будет, потому что это имя и без того собрало всю нежность, скрытую за вечной грубостью, и понятие «любви» в самом банальном значении, той самой, что у подростков со страниц неприятно пахнущих книг с городской библиотеки, только растянувшейся на долгие годы, — чем жить, полностью погрузившись в страшный мир без красок.       джисон всегда позволял, позволяет и, без сомнений, будет позволять себе тонуть в очаровательном парне над ним, пока тот разрешает это делать и пока не настал конец конца. пока есть возможность — он будет тонуть, и пули облетят их. он в это верит. потому что так всегда и получалось.