Бархат

Лиза и сама не поняла, как вообще умудрилась уснуть на прокуренной кухне на полу, вместо привычной плюшевой игрушки прижимая к груди собственные озябшие ладони. Будильника у нее не было, но проспать работу не дало внутреннее чутье и пробивающиеся сквозь газетные обрывки солнечные лучики, защипавшие щеки — как раз в четвертом часу утра. В квартире было тихо, Кощей наверняка спал, это единственное, что можно было предположить, не слыша ни единого звука ни из спальни, ни из ванной. Может, и вовсе ушел?.. Пришлось притворить дверь, затем включив воду тонкой струйкой, чтобы никого не разбудить, подложив на дно раковины пару салфеток — это была необычная форма заботы, выразить которую иначе не представлялось возможным. Только один вопрос сейчас был важен: «А как за собой дверь закрыть?» Остальное казалось решаемым. Сполоснув лицо и ротовую полость, не забыв протереть покрасневшие ссадины оставленным неподалеку раствором перекиси, Лиза не стала заглядывать в холодильник, вместо этого подогрев на плитке не до свиста старый чайник и заварив себе немного «пыли», чтобы попить ее в тишине, прижимая к груди рюкзак. К сожалению это не помогло, и вскоре послышались шаги. — Какого хрена ты так рано?.. а, ну да, точно. — Заглянул на кухню хозяин квартиры, зевнув в кулак. Спал он в майке, а штаны, кажется, надел только вот. — Уже сваливаешь? — Через часа два, сейчас четыре только. — Сонно отозвалась девушка, отпив из стакана. — Сейчас четыре, выходить в шесть, что-то не сходится, Лиз, это что за саботаж? Хотя да, у тебя ж будильника нет, как ты встала-то вообще? — поинтересовался Кощей, пахнущий спиртом и наступающим похмельем, брякнув дверью холодильника, чтобы заглянуть внутрь. — Еще и меня разбудила. Хлеб на окне есть? Посмотри. — Нет хлеба. — Это потому что я за ним вышел, а там ты в пороге. — Объяснил мужчина. — Как пойдешь со своей больницы — занесешь. Отдашь долг за приют, так сказать. — Он не спрашивал — констатировал факт. Еды в этой квартире все же не водилось, только пошарившись по тумбам и ящикам удалось отыскать упаковку каши «Артек» — так-то полезной пшеничной крупы, которую «рачительный» хозяин, кажется, приберег на черный день от самого себя, убрав аж под раковину. — Будешь? — спросил сухо, закуривая, еще пошатывающийся от недосыпа и недавно выпитого. — Давай помогу. — Предложила Лиза, уже запомнившая, где находятся кастрюльки с черными от пригара доньями. — Соль есть? Перец там, не знаю… я видела, как мама готовит, может смогу воспроизвести. — Так ты не умеешь? Смотри, не испорти, для тебя так-то стараюсь. — То ли пошутил, то ли серьезно ответил Кощей, уступив ей место около плитки и скрывшись в недрах коридора — утопал в ванну умываться, но подслушивать девушка не стала, только покопавшись немного в тумбах. — А соль на окне. — Послышалось, когда она уже наполняла кастрюлю и ставила на плиту. — …хорошо, спасибо. Готовила она так себе, неумело и неосторожно, на глаз почти, сыпнув с половину упаковки крупы в кипящую от температуры воду, затем добавив и всего остального: лаврового листа, перца горошком, соли. А как понять, что крупа готова?.. Сама вызвалась, теперь встав столбом, теребя сухие, непослушные пальцы, покрытые корочками шелушащейся кожи. Чертова хлорка… опять ведь сегодня идти туда, драить полы, терпеть тычки и подколки. А ведь старшая медсестра сказал увольняться, напугала, что главный врач ее все одно сживет… — Снимай уже, горелым пахнет. — Мужчина мягко отпихнул Лизу в сторону за плечо. — Ты что, не видишь? — махнул ладонью перед глазами, потом сдернул кастрюлю с плиты, в сторону, крутанул ручку, сбавляя огонь в ноль. — Ясно. Повариха из тебя хреновая, в отличие от костоправа. — Я забыла, когда снимать. — Девушка отступила в сторону окна, глядя на завесу полупрозрачного дыма, притом вовсе не сигаретного. — Ну явно не сейчас. Что-то определенно пошло не так этим утром, но что именно? То ли общий сюрреализм ситуации, то ли поганое настроение вкупе со сном на полу, но ощущала себя незваная гостья плохо, глядя куда-то в пространство и упорно пытаясь проснуться. Может, недосып сказался? Хотя вроде бы рано легла, наверняка и девятого часа не было… — Что, в больнице не нравится? — вдруг кольнул вопросом Кощей, невольно попав в яблочко. — А ты как думала? Что будешь как в училище своем? За партой сидеть? — Думала, легче будет, — честно высказалась Лиза, доставая из шкафа тарелки, чтобы хоть как-то помочь. — Легче… легче не будет, Лиз, радуйся, что еще куда не припрягли. Вот будет у кого «Доброе утро», так живо за голову схватишься, когда ребят придется шить. — Мужчина разложил неважно выглядящее блюдо по подставленной посуде, не выпуская из зубов сигареты. — Иногда и по локоть в грязи побывать надо, чтобы жизнь понять, Лиз. Вот поймешь все краски, придешь ко мне потом и скажешь, хочешь ли еще в наперстки играть или хватит с тебя. Вот как все замкнул в круг, начало с концом связал по ниточке, улыбнувшись туманно. — И я тебе с этого «Доброго утра» позвоню и все доложу, правильно? — девушка прихватила пару вилок, не ложками же есть, затем наполнив чайник и ткнув его на еще горячую плитку. — Конечно. Кто, как, сколько… даже если и пофамильно. — Согласился мужчина, кивая, затем опустившись за стол, позволяя себя обслужить. — Хорошая служба у тебя выйдет, а? Непыльная. — Непыльная… меня же в другую больницу приглашали, а я в эту пробилась. Но мне сказали, что главврач меня сживет со свету, — призналась Лиза, будто вскрывая гнойник, замерев в ожидании, пока вода закипит и послышится тягучий, звонкий свист. — Не нравится ему зарплату платить, даже копеечную. — А тебе почем знать, что это не бред? Люди добрые наговорили? Меньше слушай, — Кощей скрипнул зубьями вилки по дну тарелки. Он часто бывал прав в странных вещах о которых, казалось, никакого представления иметь не мог. Безработный, сидевший невесть сколько лет, заработавший авторитет во дворе, похоронивший обоих родителей, незнакомый с человеческой жизнь, утопивший себя в водке и синяках на коже, мужчина едва ли напоминал собой надежного советника. — Я надеюсь, что это и правда бред. Но никогда не думала, что ко мне на работе будут так относиться. Как к мусору. — А ты верила, они тебе спасибо скажут? Э, нет, это так не работает. Ты для них — обслуга, Лиз, — осадили ее, — и ты им всем по гроб жизни должна, знаешь ли, радуйся, что еще жалоб не накатали пару сотен. — За что? — девушка сунула чайные пакетики в стаканы, залила их кипятком, затем наконец сев за стол, пока Кощей переставлял пышущую жаром «чайную пару» на стол. — За то, что не так посмотрела, не так пол моешь… это все впереди, не беспокойся, нахлебаешься еще сполна. Это для тебя — школа жизни, как для меня тюрьма. — Упомянул мужчина страшное, неприятное для простого человека слово. — А знаешь, как там? В тюрьме? — вдруг спросил, сделав голос тише, превратив его в шепот. Что ответить? Как правильно подобрать слова?.. За все время их знакомства Лиза ни разу напрямую не поинтересовалась, не задала наводящий вопрос, не ткнула пальцем в припорошенное пылью прошлое, попытавшись его оттереть, заглянуть в него даже краем глаза. — Не знаю. А ты хочешь рассказать? Не «можешь», а «хочешь», ни следа просьбы, только позволение. Она всегда поступала грамотно, подбирая слова так, чтобы не вызвать агрессии, пускай иногда и промахивалась, ошибалась — все же оставалась человеком, не могла каждый момент предусмотреть. А вот мужчина мог, потому и вел их диалог как собаку на цепи по кругу, заворачивая в нужные углы, распутывая нужные узлы и завязывая в бантики непослушные обрывки там, где, казалось, ничего уже не могло сойтись. — Хреново, Лиз, и лучше туда не попадать. Но я сидел с ворами, людьми честными, порядочными… они все по понятиям жили, смекаешь? И меня научили по понятиям жить, значит. А знаешь, какое главное правило всех этих понятий? — неожиданный вопрос прозвучал странно, спонтанно. Правило? — Какое? — Лиза замерла с вилкой в левой руке. — Суметь вовремя их применить. Раньше собеседника, понимаешь? Как превентивный удар. — Кощей многозначительно посмотрел на нее. — А ты тайну вселенскую ждала? Сначала вот это осознай, потом об остальном думай. — Выходит, кто первый сориентировался — тот и прав? — Ага. Это, конечно, не особо точная формулировка, но… от правды недалеко. — Мужчина подпер щеку кулаком, выдохнув в сторону дурно пахнущий дым, затем выбросив окурок в переполненную консервную банку. — Кто первый встал — того и тапки. А уличные, идиоты эти, они понятий не знают, правил не знают, думают, что это везде так, блядский стадный инстинкт. Почему он вообще вдруг заговорил об этом? Так невовремя, казалось бы, спонтанно. — Они сделали что-то? — спросила девушка едва слышно. — Сделали… как ты догадалась, Лиз? Придется теперь идти, беседовать, выяснять, — просто ответил Кощей, позволив ей узнать вроде бы и ничего важного, но в то же время хоть что-то. Странное вышло доверие, — решать вопрос. А ты знаешь, как это — «вопрос решать»? Это взрослые дяди садятся, разливают по рюмкам чего покрепче и долго-долго говорят за то, сколько стоит в рублях, например, твоя белобрысая башка. Может, десять стоит, может — сто. А если к соглашению не придут — тогда может и «стрела» случиться. Вот ты бы хотела на «стреле» побывать? — Не хотела бы. — Призналась Лиза. — Вот и правильно, нехер тебе там делать. Ешь давай, а то муха залетит. Вот и поговорили обо всем сразу — и ни о чем в итоге. Вроде бы узнала нечто новое, запретное, но при этом все равно осталась в дураках. А сделать с этим ничего и нельзя, вопросы таким людям не задают — они сами все рассказывают, прямо как сейчас. — Приятного аппетита. Молчание вперемешку с жеванием продлилось недолго. — Если будешь со мной водиться — тебя один хрен зацепит, Лиз, ты это пойми и на ус намотай. Сама сюда бегаешь — считай себе приговор подписываешь. Готова к приговору-то, коленки не дрожат? Вон как моего дружка боялась, когда он заглянул тогда. — Вдруг высказался Кощей. — А у меня товарищи только такие, они пьют, матом ругаются и не боятся ручки запачкать, — почти играючи объяснил он, усмехнувшись, видя растерянную реакцию. — Улица и рядом не валяется. Отталкивает все же, осознанно или нет — неясно, но пытается оттолкнуть, отстранить от себя, отодвинуть, шугнув распятыми по крестам ужасами. — Волнуешься? — спросила Лиза в ответ, вогнав мужчину в секундный ступор — он чего угодно мог ожидать, но не подобного вопроса. — С хрена ли? — поинтересовался в ответ, аж зубами скрипнув — сразу напрягся, сузил карие глаза. — Так много говоришь об этом. Предупреждаешь… я понимаю, что здесь не сказка, все по-серьезному, я и пытаюсь делать все серьезно. — Девушка схватилась за стакан горячего чая, склонив голову — картинка перед глазами вдруг закружилась, завертелась пятнышками. — Если ты за себя опасаешься, то я пойму, это даже л-логично будет — негоже рядом с собой такое… — Какое «такое»? Давай по порядку, Лиз. — Оборвал ее Кощей, не дав договорить. — Ты меня по шпане не мерь. Это первое. Второе теперь. — Он примолк на секунду. — Кончай нервы трепать, соберись уже, раз и правда хочешь здесь водиться. Третье: тебе же лучше не отсвечивать. Конец. Ни слова больше. Объяснил неподробно, сухо, но достаточно понятно, хотя по факту ничего и не сказал. — И да, четвертое еще: волнуюсь. Чирк спичкой — и на кухне в потемках среди лучиков восходящего солнца разгорается зябкий огонек. Вопрос застыл в воздухе, злой и непокорный. «Почему?» Вместо тысячи предложений, каких-то брожений вокруг да около, лживых ответов прозвучало спокойное «Волнуюсь», которое, кажется, перевернуло мир. — …вот как. — Лиза не стала ничего спрашивать, только сделала глоток. — Это же мне потом разбираться, если что не так пойдет. Или не мне? Чей это район, улицы чьи? Мои, блять. — Добавил красок картине Кощей, нисколь не боясь переменить мнение о себе или заляпаться. — И люди здесь мои. — Спасибо. — Девушка отставила в сторону стакан. — За честность. Ну я пойду? На работу пора, вдруг не успею. — В полпятого? Посиди уж, в шесть и свинтишь, успеешь как раз до восемнадцатой, — подсчитал что-то мельком мужчина в голове. — Все равно меня разбудила. Потом хлеб не забудь, вернешься… передаешь все, что надо — ночью как раз и поступили ребятки, человек десять-двадцать. Опять все подвел грамотно, закрутил так, что и не придраться — окружил льстивой «заботой», подогрел — теперь и не отказать, даже если очень захочется. Только он один так умел неспешно и с расстановкой партию любую до конца доводить, вымеряя ходы на глаз, будто снайпер, заранее зная, куда ударить нужно, где сердце находится. Лизу он выцепил на крючок филигранно сначала дружбой, которую та потеряла, после — иллюзией тепла, которого ей так не хватало дома… дал крышу, пускай и временную, окружил едким спокойствием, вымерил до грамма ее стойкость, готовность к действию — и подтолкнул. Только бы не споткнуться сейчас. Только бы выстоять. — Из какой они группировки? Я спрошу мельком, может подскажет кто. — «Чайники», — ответил Кощей, тоже чай допив, но кашу нетронутой оставив практически, только размазав по тарелке ровным слоем, будто иллюзию создавая, что ел. Испортила ведь всю крупу ему… превратила в малосъедобное хрючево — сама-то девушка вкуса толком не ощущала, ей все равно было, что жевать в этой квартире, все казалось неплохим, даже пшеница на воде. — Забавное название. — Лиза с усилием улыбнулась. — Когда по кумполу чайником зарядят — тогда забавно не будет. — Вновь отрешенно ответил мужчина. — Я пока отзвонюсь, а ты посуду помой, тебе ж не жалко? Чего время зря терять. — Хорошо. — Согласилась она. Включив воду потеплее, девушка принялась за выполнение нехитрого поручения, пока хозяин квартиры выбрался в коридор, там уже отыскав телефон и несколько раз крутанув его диск. И кто в такую рань ответить-то мог?.. если он сам обычно не вставал в пятом часу? — Алло? Привези грамм пятьдесят, а? Вот оно что. — Ага. — И сбросил, тем самым закончив нехитрый, но в то же время информативный диалог. Что он принимал кроме спирта в свои вены?.. Лиза не разбиралась в наркотических веществах, да и на улицах их было не встретить, но в первый же день работы в больнице, проходя мимо терапевтического, услышала страшное слово «ханка». — Ты опием колешься? С ним долго не живут. — А тебе кто сказал, что я жить долго собираюсь? — бросил Кощей с кухонного порога, бродящий вокруг да около, будто голодный волк. — Опять же, твое какое дело, Лиз? — Никакого. За два-три года сгоришь, если сядешь. — Приобернулась девушка, возя пальцами внутри граненого стакана. — Нам в училище рассказывали, потом в кино водили, фильмы показывали. Я и запомнила. — А я перед тобой отчет держу? — с нажимом произнес мужчина. — Не держишь. — Лиза вновь повернулась к раковине, дрогнув в плечах — пугал ее подобный тон голоса, каким даже отец говорить не умел — он-то сразу в крик бросался, не мог себя контролировать толком. — Вот и не лезь.