Метод дыхания

Всё это больше походило на сон. Чу Ваньнин лежал подле него, смущённый и совершенно растерянный, позволял обнимать себя, позволял дышать собой. Разрешал целовать его, разрешал ласкать его, пусть сам отвечал очень уж неумело и тем более не мог решиться на что-то более интимное, чем простой отдых в одной кровати, но Мо Жаню и этого было достаточно. Он лежал здесь, уставший и счастливый, и хотел только того, чтобы это ощущение не покидало его. Где-то в глубине его души всё ещё подымались волны негодования после признания Чу Ваньнина. Он не понимал, как могло пройти столько лет, а такое сокровище осталось незамеченным. Встреть он Чу Ваньнина раньше — вцепился бы когтями, утащил в своё волчье логово и никогда не отпускал, не боясь ни шипений, ни царапин. Но неужели только он смог всего на мгновение остановиться в этом непрекращающемся потоке жизни и заметить в этом холодном и сдержанном человеке его прекрасную душу? Мо Жань не знал, в какой именно момент Чу Ваньнин, обжёгшись о людей, принял решение больше никогда к ним не подходить сам, но всем своим сердцем сожалел об этом. Чу Ваньнин, его прекрасный Чу Ваньнин так опасливо и подозрительно ко всем относился, так отталкивал окружающих от себя, и ведь вовсе не из-за скверного характера, наоборот, из-за нежного и мягкого. Была ли то злобная насмешка стервозной судьбы или же какое-то абсолютно божественное везение Мо Жаня, оказавшегося в нужный момент в нужном месте, это уже не столь важно. Так или иначе, одинокий и скромный Чу Ваньнин не особо-то видел в этом проблему: просто смирился, посчитал, что это с ним что-то не так. Это он неправильный, это он не заслуживает любви. Конечно, никто не захочет его целовать, никто не захочет его обнимать. И тогда Чу Ваньнин сам сворачивался на бесконечно большой для него кровати, поджимал колени к животу и обнимал себя сам, чтобы хотя бы во сне утешить свои израненные чувства. Он стерпел всё, стерпел и холод, и боль, и обиду. Но из-за того, что он так к этому привык, сейчас, мягко купаясь в залитой светом постели на смятых подушках, он тревожился и стеснялся, не зная, чего от Мо Жаня ожидать. А Мо Жань, всем своим существом ластясь к этому гордому и бесконечно прекрасному человеку, совершенно не мог понять, за что боги смилостивились над ним и позволили им встретиться. Пылинки кружились в солнечном воздухе, и сердца их мерно стучали. Чу Ваньнин и Мо Жань лежали рядом друг с другом и пытались дышать. Им пора бы уже вставать, закончить этот разобранный шкаф и придумать новые причины встречаться друг с другом, но никто из них не желал шевелиться первым. Никто не хотел разрушить это хрупкое, тихое счастье, такое маленькое, цветущее между ними едва заметными лепестками, робко пробивающимися сквозь пепелище. И потому они продолжали лежать.

***

Вскоре Чу Ваньнин обрадовал его замечательной вестью: его мучения вот-вот должны закончиться, а запястье — освободиться из плена надоедливого гипса. Мо Жань, безусловно, был рад, все эти ожоги, порезы, сколы на нефритовой коже его бесконечно сильно огорчали и злили, однако маленький и ревнивый щенок в его душе недовольно заскулил. Это ведь теперь он не сможет доставать за Чу Ваньнина книги на высоких полках, не сможет носить за него сразу все пакеты из магазинов, и готовить ему тоже придётся реже, и осознание этого его убивало. Как же ему ещё проявлять свою слегка неуклюжую и пылкую заботу? Мо Жань с детства рос крепким и здоровым ребёнком. И хоть в нём проглядывался хулиган, ничего серьёзнее разбитых коленок или сломанных пальцев он не терпел. Лишь однажды, когда они оба с Сюэ Мэном заигрались в снегах и вымокли от этого насквозь, он подхватил простуду. Совершенно простую, лёгкую, такую же, которую стабильно раз в сезон подхватывали или Сюэ Мэн, или близняшки Мэй. Мо Жань и внимания бы на подобный пустяк не обратил, однако со временем температура только повышалась, и силы его в ней сгорали. Даже суетливый Сюэ Мэн вдруг по-настоящему испугался, когда увидел, как тихо Мо Жань, всегда сильный и задиристый, беспомощно просил у него воды. И тогда, отринув былые разногласия, он сидел у постели брата целыми сутками, не высыпаясь и лишь каким-то чудом не подхватывая болезнь вслед за ним. Лихорадивший Мо Жань тогда почти ничего не понимал, но хорошо запомнил, как в один из дней, когда температура лишь немного спала, он увидел это: чистую, безоговорочную любовь, которую доверяют лишь самым близким на свете. Сюэ Мэн, конечно, потом воротил нос и фыркал, будто ничего подобного он не делал, у постели не сидел и полотенца на его горячей голове вовсе не менял, но сердце Мо Жаня с тех пор размякло. И когда заболевали его близкие — он первым оказывался рядом. Он с большим удовольствием заботился о тётушке Ван, когда та, уставшая, не могла позаботиться о себе после многочасовой операции. Он первый подавал руку Сюэ Мэну, который однажды умудрился сломать себе ногу сразу в двух местах. Он говорил голосом Е Ванси, когда та его потеряла после первой смерти на своих руках, и он день и ночь дежурил около больничной кровати Наньгун Сы после того, как, отрезанный от группы Мо Жаня стеной пламени на одном из пожаров, он оказался погребён заживо под рухнувшим сводом потолка. О людях, хоть когда-то проявивших к нему доброту, он хотел заботиться до скончания веков. И именно поэтому он так заволновался, когда Чу Ваньнин начал зачёркивать на календаре палочки до похода в больницу. В конце концов, разве позволит этот гордый белый кот заботиться о себе без видимой на то причины? Сейчас этой причиной был гипс, а что потом?.. Впрочем, все его тревожные размышления прервал пожилой врач, осматривающий руку Чу Ваньнина. Та казалась ещё более бледной, даже слегка синеватой, со вздувшимися венами и мятыми отпечатками на тонкой коже. И чем больше врач задумчиво кивал головой, тем сильнее мрачнело лицо Чу Ваньнина. — Небольшая атрофия — это нормальное явление, — подытожил милейший доктор, обращаясь, впрочем, не к похолодевшему от ярости Чу Ваньнину, а к озадаченному Мо Жаню, сидящему у входа и прижимающего к себе их вещи. — Не напрягайтесь слишком сильно и дайте мышцам восстановиться. Вскоре вернётесь в форму. И тогда хвост Мо Жаня вновь завилял: ещё немного он сможет побыть бессовестным прилипалой! — Всё в порядке, Ваньнин, — совершенно довольным тоном щебетал он позади, пока злой и раздосадованный Чу Ваньнин угрюмо шагал — скорее уж вбивал свои ботинки в белоснежный кафель — по коридорам и пытался вертеть кистью, словно от этого мышцы запружинили бы сами собой. — Давай я тебе покажу какие-нибудь тренировки для мышц? Ты же позволишь мне потренировать тебя? Ну Ваньни-и-ин… Но вдруг его жалкие поскуливания сплелись с чужим голосом, сладким и нежным. — Ах, добрый день, профессор Чу! Чу Ваньнин напрягся, не желая видеть никого из знакомых, а вот сердце Мо Жаня в испуге пропустило удар. Один лишь Ши Мэй стоял среди текущей толпы и ласково улыбался. — А-Жань, и ты здесь! — скользнув своим персиковым взглядом, он вмиг переменил свой голос: теперь цветущий персик обратился нежной, сочной мякотью, что липкой сладостью текла по слуху. — Как долго я тебя не видел! Тут же Мо Жань слегка пошатнулся — Ши Мэй окутал его своими объятиями и прижался, как от долгой разлуки. Конечно, Ши Мэй прав, они действительно долго не виделись. Кажется… с пару месяцев, что ли? С тех пор, как Ши Мэй перевёлся в другой университет, он совсем перестал слать о себе весточки. Всякий раз, как Мо Жань встречал его в городе или в больнице, он искренне перед ним раскаивался — совсем потерял счёт времени, забылся, не смог вовремя отправить, проспал, потерял телефон. Сначала Мо Жань действительно ему верил — это ведь его милый Ши Мэй, такой тёплый, ласковый, словно весеннее солнце, и такой милый — так игриво смущался, поправляя за ушко прядку своих мягких волос. Но со временем Мо Жань выдохся. Их разделяла учёба и работа, а даже когда они попытались съехаться — Ши Мэй искренне огорчался, поднимаясь в ночи от того, что Мо Жань вдруг вскакивал и по первому же звонку из части бежал куда-то в неизвестность. Он, конечно, напрямую ему об этом не говорил, но по утрам выглядел так замученно, и он так устало и расстроенно говорил ему о заваленной от недосыпа контрольной, что Мо Жань топил себя в чувстве вины и волнения. И когда Ши Мэй, нежно взяв его за руку, ласково попросил дать им паузу, Мо Жань разбил собственное сердце, но согласился. Милый Ши Мэй убеждал его, что вот-вот он закончит учёбу, и тогда работа Мо Жаня не будет их разделять, нужно лишь немного потерпеть. Но время шло, учёба сменилась практикой, а Мо Жань, слишком уставший, перестал ему бесконечно писать первым. Как выяснилось, этого оказалось достаточно, чтобы их зыбкие отношения и вовсе рассыпались. — Привет, — немного неловко поприветствовал Мо Жань, коснувшись его стройной спины под белым халатом. — Как твои дела? — Потихоньку, — кротко ответил Ши Мэй, отпустив его, но не отстранившись. — Стараюсь побольше практиковаться в ожоговом отделении, чтобы помогать вашим ребятам. А почему ты здесь? Что-то случилось? Мо Жань немного нервно, не понимая, что ему испытывать, улыбнулся и с трудом оторвал взгляд, чтобы найти Чу Ваньнина. Он плохо понимал, стоит ли ему давать хоть какие-то намёки на их закрутившиеся отношения и хотел попытаться угадать это по оттенку холода на лице Чу Ваньнина, однако вмиг позабыл об этом, стоило лишь увидеть эту стоящую в молчаливом одиночестве фигурку. Чу Ваньнин молча отшатнулся от них на один шаг, как-то неловко пытаясь привести свою слабую руку в порядок. На лице его, отчего-то словно побледневшем, распустился витиеватый морозец, однако взгляд, небрежно брошенный куда-то им под ноги, сквозил нечитаемой тоской. Он ничего им не говорил — и не хотел говорить, только тихо ждал, когда они наконец намилуются. Отчего-то Мо Жань засуетился, заволновался, словно почуял тревогу, и тревога эта тут же оттолкнула Ши Мэя: — Мы здесь не из-за меня, — ответил он, сделав акцент на первом слове. — Я сопровождаю Ва… Профессора Юйхэна. В тот момент взгляд Ши Мэй заволокло туманом, а Чу Ваньнина — прояснился. — Ты, наверное, знаешь, — осторожно сказал Мо Жань, шагнув к напряжённому Чу Ваньнину. — Профессор Юйхэн недавно пострадал в пожаре, так что я сопровождаю его на реабилитации. — Надо же, А-Жань, — искренне восхитился Ши Мэй, сбросив с себя наваждение. — Ты всё такой же заботливый. — Ладно, Ши Мэй, мы пойдём, ещё много всего надо успеть. Рад был повидаться! — Напиши мне как-нибудь, — тепло улыбнулся практикант, вынудив щёки Мо Жаня зажечься. Кажется, он всласть покрасовался и уже готов был их отпустить, однако, заметив, что Мо Жань уже хотел было что-то сказать своему спутнику, вдруг встрепенулся и спросил: — О, и кстати, ждать тебя на встрече? Уже шагнув в сторону Ваньнина, Мо Жань остановился. — Встрече? — недоумённо переспросил он. — Странно, — огорчился Ши Мэй. — Сун Цютун сказала, что она уже пригласила тебя и Наньгун Сы… В груди Мо Жаня зажглось нехорошее предчувствие. Сун Цютун — женщина, выпившая из него в прошлом всю кровь, хорошего от неё ждать точно не стоит. Тем более пригласила кого? Наньгун Сы? Того самого, который клял её последними словами после подстроенной ссоры между ним и Е Ванси? — Помнишь наш любимый бар? — ласка Ши Мэя на мгновение затмила собою воспоминания о кровопийце. — Хозяин ещё нам разрешал приносить свои пластинки и стаканы! Мы хотим собраться там на следующих выходных. Обязательно приходи! Как Мо Жань мог не помнить? В ту пору, когда им ещё едва ли разрешили покупать алкоголь, они бесконечно бегали всей троицей, включая Сюэ Мэна, в маленький уютный бар на краю города. Работал он себе убыток, поскольку бармен, он же и хозяин, постоянно прикладывался к бутылке сам, но зато не спрашивал документы и не выгонял даже тогда, когда они излишне громко себя вели. Бар этот многое повидал — первое алкогольное отравление Мо Жаня, первый пьяный поцелуй строптивца Сюэ Мэна с одним из не менее пьяных близнецов Мэй… Мо Жань на секунду позволил себе улыбнуться, пообещал подумать, и уже развернулся к Чу Ваньнину, но увидел лишь отблеск простенькой заколки в его волосах. Шёл Чу Ваньнин неторопливо, медленно, видимо, посчитав, что ему стоит оставить старых друзей ещё поболтать, но отчего-то Мо Жаню от вида этой одинокой фигуры, на которую со всех сторон давили люди, стены и лишние мысли, стало так больно, что весь разговор с Ши Мэем сразу же потух в его сознании, словно спичка, небрежно брошенная в океан. Позабыв даже попрощаться с Ши Мэем, он бросился следом. — Ваньнин, ну ты чего? — Мо Жань смог подступиться к нему только около дверей, когда жаркий летний воздух обдал их тела. — Всё хорошо? Но Чу Ваньнин отвечал холодно и отстранённо: — Всё нормально. Голос его тёк спокойно, но от этого спокойствия сердце Мо Жаня тревожилось. Он осторожно попытался взять Чу Ваньнина за руку, и тогда же подтвердились вспыхнувшие в нём опасения — Чу Ваньнин дёрнулся, не дался. — Прости, тебе, наверное, было скучно нас слушать, — Мо Жань попытался разрядить обстановку смехом, но Чу Ваньнин только помрачнел ещё сильнее. — Мы с Ши Мэем с детства знакомы. Когда я был маленьким, мы жили по соседству и оба едва не сгорели в пожаре. Чу Ваньнин вдруг остановился и странно на него посмотрел. Мо Жань же расценил это как просьбу продолжить рассказ, так что он, чуть улыбнувшись, объяснил: — Я даже помню, что мы сидели вместе в полиции, пока меня не забрал дядя Сюэ, а его — какой-то родственник со стороны матери, дядя, что ли. У Ши Мэя тогда оба родителя погибли, жуткая история. Однако, не увидев в лице Мо Жаня желаемого, Чу Ваньнин хмыкнул и продолжил свой путь, ускорившись в полтора, а то и в два раза. — Ваньнин, не молчи, — обеспокоенно попросил Мо Жаня, подстраиваясь под его шаг. — Тебе что-то не нравится? Лишь тогда Чу Ваньнин хоть как-то на него откликнулся, но реакция эта Мо Жаню не понравилась. Он вдруг вздрогнул, и по поджатым от недовольства губам прошёлся язык — Чу Ваньнин всегда так делал, когда волновался. — …Всё нормально, — тихо и сокрушенно ответил он. — Просто задумался. Но задумчивость эта не проходила весь день. Мо Жань не понимал, где оступился, а Чу Ваньнин ему подсказок не давал — он вдруг резко закрылся от него, отстранился. Голос его стал холоднее, а взгляд рассеяннее. И не помогали ни расспросы, ни предложения зайти в кафе, Чу Ваньнин от всего отказывался, словно не желая втягивать его в свои внутренние распри. Кажется, он погрузился в свои мысли настолько, что уже не замечал враждебного окружающего мира. Чу Ваньнин не учёл, что Мо Жань хотел не ругаться с ним, а докопаться до правды. Всю их прогулку по парку, на которую они отправились после больницы, он пытался понять Чу Ваньнина, подловить его на чём-то таком, но в итоге подсказку ему дала Е Ванси. Сообщение от неё вдруг осенило его мысли. И хотя Е Ванси ему всего лишь написала, что на горизонте вновь объявилась стерва Сун Цютун, — а та в своё время здорово поплясала на нервах и Мо Жаня, и Наньгун Сы, и Е Ванси — Мо Жань благодаря ей вспомнил их недавний разговор. «А теперь вспомни, как девчонки затихали, стоило А-Сы пройти мимо них в коридорах. Откуда мне было знать, что я выигрываю конкуренцию с ними? Я никогда не вступала в отношения и понятия не имела, что надо делать». Так, размышляя надо всем, он дошёл с Чу Ваньнином вплоть до пышного фонтана в центре, осыпающего гостей парка хрустальными, переливающимися всеми цветами радуги в солнечном свете, прохладными брызгами. Лишь тогда Мо Жань, стиснув зубы под недовольным взглядом, всё-таки поймал руку Чу Ваньнина. — Ты расстроился из-за Ши Мэя? Сказал это Мо Жань исключительно наобум, однако увидел, как в волнении расширились зрачки Чу Ваньнина. Лицом тот не изменился, но всё его тело напряглось. — Я не расстроился, — врать Чу Ваньнин не умел; всё выдавали его красные уши. — Просто не хотел мешать. — Ваньнин, ты не можешь мне мешать. Чу Ваньнин слабо кивнул, но по лицу его Мо Жань понял, что тот всё равно ему не верил. Впрочем, точнее было бы сказать — сомневался. И совсем не в чувствах Мо Жаня и не в красоте Ши Мэя. Догадка об этом вынудила Мо Жаня так горько улыбнуться, что в прозрачных чужих глазах отразилось волнение. — Ваньнин, как ты думаешь, я хороший? Чу Ваньнин аж опешил. — Что ты имеешь в виду?.. — Однажды ты сказал, что я достойный человек. Ты не отказываешься от своих слов? Судя по взгляду, Чу Ваньнин сомневался в психическом здоровье или своём, или своего собеседника. Тем не менее, не понимая, к чему Мо Жань ведёт, профессор осторожно кивнул. — Достойные люди не будут врать, правда? Снова кивок, ещё более неуверенный. — Тогда почему ты думаешь, что я лгу тебе? Всё лицо Чу Ваньнина вдруг вспыхнуло. Уши его заалели, а дрожь пробежала по губам, приковав к себе жадный взгляд Мо Жаня. Кажется, Чу Ваньнин отчаянно пытался найти ответ на этот вопрос, но от страха и растерянности сам не понимал, почему пытался себя обмануть. — Ваньнин, — убедившись, что хрустальная россыпь фонтана прячет их от посторонних, Мо Жань вдруг обвил его талию своими крепкими руками, не давая сбежать. — Мне нравится Ши Мэй, он мой друг, но люблю я тебя. Я люблю твоё лицо. Я люблю твой характер. Ты можешь не доверять своим глазам, но прошу, доверься моим. Видишь? — Вижу… что? — вполголоса спросил Чу Ваньнин, вглядываясь в собственное отражение в чужих чёрных зрачках. — В них сейчас самый потрясающий человек на земле. Только он почему-то наотрез отказывается в это верить. Как думаешь, что мне сделать, чтобы его переубедить? — Мо Жань, ты!.. Ты бесстыжий! Тогда, усмехнувшись, он перехватил ослабшую правую руку Чу Ваньнина и поднёс к своим губам, чтобы запечатлеть на бледной коже мягкий поцелуй. — Бесстыжий и полностью твой, — удовлетворённо мурлыкнул Мо Жань.