Большинство проблем в жизни возникает тогда, когда мы теряем невинность.
Ирвин Уэлш
***
2000 лет назад, месяц Османтуса Золотой Дворец, Ли Юэ — Мидзуагэ — довольно непростой обряд взросления. У юдзи он сопровождается лишением девственности ее покровителем. Ока-сан даже называла его ритуалом, позволяющем обычной майко войти в «мир цветов и ив», — неторопливо рассказывала Саюри, степенно подливая горячий чай в чужую пиалу. Движения ее сопровождались первозданной грацией, а голос наполнился житейской мудрости. — У меня он, конечно, тоже был. Ах, я помню этот день так ясно, словно это было только вчера, ведь тогда я впервые выступала на банкете одна, без всевидящего ока Рино-нее-сан, — с застилавшей взор ностальгией по давно минувшим дням, она растянула уголки губ в грустной улыбке. — И можно посудить по тому как смеялась обычно угрюмая ока-сан, в тот день наша окия получила настоящее благословление. Неудивительно, ведь за один вечер со мной начались самые настоящие торги… Возможно, если бы не жадность ока-сан она бы ещё выступала в цветочном квартале, не ведая о трепещущей нутро жестокости древних богов… Погруженная в далекие воспоминания, Саюри не заметила, как ожесточилось выражение лица ее собеседника под давлением грозившего вот-вот выплеснуться наружу гнева из-за предательства, скрывавшегося за ее словами. — В чем тебе уж точно не отказать, так это в смелости, учитывая о каких непотребствах ты осмелилась заговорить со мной, — низкий бархатный голос архонта был пронизан опасной нотой. — Подумать только — на свете существовали мужчины, которые имели наглость прикоснуться к тому, что было предназначено быть моим… Он чувствовал, как внутри него пылает огонь, побуждающий к тому, чтобы стереть любые следы ее прошлого. Ведь одной мысли о том, что кто-то мог быть ближе ей, чем он сам, было достаточно, чтобы керамическая чаша пошла тонкой трещиной. — Не вспоминай те дни с таким вожделением, — и несмотря на бессмысленность подобного приказа, золотые глаза глядели на нее без капли насмешки. — Но это ведь вы возжелали узнать меня получше, — добродушно упрекнула она его, с тихим звуком ставя кувшин вина обратно на стол, дабы взять влажное полотенце и аккуратно утереть остатки разлитого вина с его ладони. — Кроме того — это всего лишь дни минувшего прошлого. Как бы сильно мне ни хотелось сказать, что мир цветов и ив не властен над душой гейши, это окажется чересчур сладкой ложью. — Но сейчас над твоей душой властен я, — напомнил он. — Поэтому твое прошлое больше не имеет значение. Ты — моя, Саюри. Миры меняются, но люди и даже боги, проживающие в них, остаются все теми же. Ведь установить господство над другими желает каждый. Саюри прикрыла глаза в удовольствии из-за душистого аромата вина и не сдержавшись, задержала пиалу возле своих губ, ощущая как длинные ресницы затрепетали на ветру, когда их обладательница сделала долгожданный глоток. — Статус, время, а порой и тело гейши можно выкупить из карюкая, но забрать его из нее? Никогда. Густой взгляд Моракса проследил за движением ее нежного горла, когда он с готовностью оспорил верность ее утверждения: — Тогда просто забудь обо всем, что не касается твоего архонта. Будь моей гейшей, будь моей танцовщицей, будь моей служительницей. Моракс встал со своего низкого стула, чтобы нависнуть над ней и обхватив стройными длинными пальцами подбородок, приподнять его, заставив установить прямой зрительный контакт. — Я хочу быть тем, кто покажет тебе радость первого прикосновения, тем, кто подарит тебе достойное удовольствие и тем, кто не позволит никому осквернить жемчужину твоего тела. — Значит таков по вкусу божественный эгоизм? — изящно улыбнулась Саюри, накрывая его пальцы своими и прикрывая налившиеся безграничной усталостью веки в знак упоительного послушания. — Даже жаль разочаровывать вас в том, что будучи гейшей я была объектом не сексуального удовольствия, а более приземленного — духовного. — Духовного удовольствия? — донесся до нее насмешливый смешок вместе с усилившейся хваткой. — Это то, что ты говоришь себе, дабы оправдать тяжесть своих грехов? — в глубине янтарного взгляда поселилась пугающая темнота. — Я не слеп перед истиной, смертная. И я прекрасно вижу, что ты плетешь под завесой своего прекрасного облика. Он склонился еще ближе, пробирая рычанием своего голоса: — И какова же истинная природа этого удовольствия? Находили ли они покой в твоем обществе, мудрость в твоих словах или само твое присутствие давало нужное им утешение? Разве здесь можно обойтись одним лишь просвещением какого-то танца или печальной песни? — Да, — позабавленная резкостью его реакции, Саюри растянула уголки губ в тонкой улыбке. — Можно. Моракс рассмеялся: тихо, прискорбно и самую малость тревожно. — Сложно поверить в то, что ты никогда не испытывала ничего куда более плотского. Людям свойственно жаждать физической близости. А ты… — замолчав, сместил пристальный взгляд ниже — на алый лепесток девичьих губ. — …слишком завлекательна, чтобы кто-либо мог устоять. Если ты хочешь, чтобы я поверил тебе, ты должна предоставить мне доказательство. — Доказательство? — голос ее стал ниже, а взгляд приобрел нечитаемую затягивающую в себя пучину. — И что же оно собой представляет? Он отстранился, тщательно обдумывая сложность ее вопроса. Большой палец архонта скользнул к уголку ее рта, вытирая оставшееся пятнышко краски для губ: — Покажи мне, Саюри. Докажи, что твоя невинность осталась нетронута тем, чтобы позволить мне первым опробовать эту сладость. Мужчина снова опустил голову, благодаря чему несколько прядей темных волос беспрепятственно упали ей на лицо, защекотав кожу. Сухие по вкусу губу оказались в нескольких дюймах от ее, когда его зубы в предвкушении задели ее нижнюю губу. Властелин Камня не скрывал откровенного желания лицезреть ее обнаженный лик. А стояло ли за его намерениями искреннее желание добраться до правды? Только боги знают верный ответ. — Позволь запечатлеть чистоту, которую ты так лелеешь, — воздух едва уловимо потрескивал от напряжения, которым наполнилась его грудь при одном только взгляде на ее губы, шею, нежные изгибы ключиц, заставляя хотеть узнать ее так, как ни один другой мужчина в ее жизни. — Конечно, если ты не хочешь продолжить держать это в тайне. Но знай, Саюри, я не смогу долго сдерживать свое любопытство. В мире где жизнь родной дочери для отца оценивается в две золотые монеты и пропитую бутылку рисового вина очень важно было сохранить хотя бы чистоту своего женского духа. Саюри воспевала невинность в первозданном виде и боролась за себя сколько себя помнила. Поэтому просьба Моракса сперва показалась ей чрезмерной. Не этичной. Но… она ведь говорила о боге. Древнему, страдающему чудовищной алчностью существу, чью славу возносят в молитвах и записывают в исторических летописях, не отказывают. Их превозносят. Их лелеют. Их бояться разгневать. — Но вы уже не контролируете его, — усмехнулась она и перехватив его руки, плавно опустила их на свою поясницу, где был завязан узел широкого пояса оби. — Только мне понадобится ваша помощь в этом. После чего прищурила блеснувшие лукавством голубые глаза и обожгла замершие уста архонта своим чувственным шепотом: — Конечно, если вам хватит терпения.***
Примечание
Мидзуагэ (яп. 水揚げ) — обряд взросления гейши и юдзё, сопровождавшийся у проституток (юдзё) выставлением девственности на продажу. (Существуют источники, утверждающие, что девственности лишались и некоторые гейши) «Мидзу» означает «вода», а «агэ» — «поднять» или «поместить», происхождение термина — либо жаргон рыболовов (первый улов рыбы), либо метафора антологии Манъёсю, где девственниц называли «ещё не спущенной на воду лодкой». Кроме того, развлечения с проститутками и гейшами назывались «водяной бизнес» (яп. 水商売 мидзу сё: бай). Скорее всего, термин является сочетанием всех этих смыслов. Окия — дом, где проживают гейши. Каждый окия управляется «мамой», в нём живут как уже работающие полноправные гейши, так и ученицы — майко и хангёку. В крупных городах — Киото, Токио, Осаке — окия располагаются в ханамати — кварталах гейш. В Наре остался всего один ханамати, а опустевшие окия перестроили в рестораны. Карюкай (яп. 花柳界 карю: кай, мир цветов и ив) — собирательное название японской культуры развлечений, связанной с гейшами и проститутками (юдзё), а также их самих и места их работы.