saviour, dearest

Город наполнен отсутствием. Особенно утром. Улицы, почти пустующие, с лёгким холодком, оставшимся после ночи, который завернули в тонкую целлофановую плёнку и перебросили через стены городского просвета прямо к остальным частям рынка. Здесь всё ещё сохраняется что-то масляное, липкий приторный остаток всего, что с городом не так, и всего, что делает его таким, какой он есть. Сэнд проезжает мимо ночного рынка на своём байке и по привычке наблюдает, как улица постепенно оживает. Пока она узкая, и серые бетонные просторы всё ещё сверкают от песчинок, которые ловят лучик-другой солнца сквозь дымку зданий. Свет этот мимолётен, и в основном он мелькает в глазах прохожих, привлечённых чем-то другим — стеклянными стенами, белой краской или даже стальными прутьями, воткнутыми в стойки для зонтиков. Это секонд-хэнд, и когда он касается Сэнда, тот чувствует запах кожи улицы. Через некоторое время здесь соберутся грузовики, оживлённые и шумные, когда продавцы выползут из магазинов или водительских сидений, чтобы приехать и установить торговые прилавки. К тому времени пешеходная дорожка исчезнет, а немногочисленные пешеходы, идущие по ней, превратятся в железные фигуры пассажиров, бегущих на десятичасовой поезд. И почти буднично раздадутся крики и драки, а город стряхнёт с себя всю свободу, которую приносят ему ночи, и встанет прямо, торопясь; куда — кто знает. Этого времени Сэнд старается избегать. Ему не нравится всё, что связано со спешкой. Люди, машины, крики, проклятия и далёкий свисток пропущенного поезда. А ещё запах. Слишком много масла в лапше и горелый чеснок, цветы позднего сбора и водянистые яблоки, продающиеся за полцены. Он не знает, что именно — у него нет времени на раздумья, поэтому он довольствуется неприязнью, пульсирующей внутри, которая ощущается почти как вторая кожа. Нажимая на педаль газа и набирая скорости, он думает, что сегодня придётся с этим смириться. Он опаздывает. Он поднимает глаза к небу. Сегодня есть что-то похожее на облака. Будет дождь, но солнце ещё не отступило. Его консультации начинаются с десяти. У Сэнда в запасе обычно есть час, чтобы подготовиться, позавтракать и обнять за плечи своего новоиспечённого ассистента со слишком длинными конечностями и мягким голосом. Иногда он даже выходит на улицу, чтобы полить горшки с алоэ вера у подоконника и наполнить подсвечники новыми благовониями. Но сегодня он опаздывает, а уже девять тридцать, и город начинает просыпаться раньше, чем Сэнд заканчивает со всем разбираться. Он чертыхается, когда перед ним загорается красный свет, и останавливает мотоцикл; ладонь тут же тянется к сигаретам в кармане. Сигнал мигает, сонный и слишком медленный, и грузовики вокруг Сэнда начинают сигналить в знак протеста. Громко, и на мгновение Сэнд ругается про себя, чувствуя горечь утреннего чая под языком. Дело было совсем не в несработавшем будильнике. Даже хуже. Он провёл ночь в окружении дисков с музыкой, игравшей до утра, пока не устал спать, просыпаясь; пока не моргал, а час проходил, вот так, когда он не мог себе этого позволить. Светофор загорается зелёным, и Сэнд тут же набирает скорость, пока мотоцикл почти не рвётся вперёд и не выходит из-под контроля. Сегодня ему неспокойно. К моменту, когда в поле зрения появился переулок, ведущий к нужному зданию, Сэнд уже начал снимать шлем. Он сворачивает, готовясь припарковаться на последнем повороте, и тут же резко останавливается. На привычном для него месте припаркован автомобиль, занимающий половину улицы. Это кабриолет, «Мерседес», модель Сэнду незнакома, но она занимает слишком много места и ловит солнечный свет слишком ярко — искры бьют Сэнду в глаза по уродливой дуге. На этот раз он действительно не сдерживает проклятий. Он несколько раз нажимает на клаксон, и звук царапает металлическое брюхо, оставляя холодные линии чего-то неухоженного и нежелательно высокомерного. Этот раздражающий фактор режет ухо Сэнда и подогревает его злость. Он останавливает мотоцикл и кричит на почти пустую улицу: — Какой придурок здесь припарковался? Разве здесь можно парковать такую громадину? Переулок шириной едва ли девять футов застроен тесно прижавшимися друг к другу зданиями вплоть до железнодорожной станции. Автомобиль занимает почти половину, преграждая путь другому транспорту и людям, идущим по дороге. Крик Сэнда разносится вширь и немилосердно ударяется в бетон, а затем возвращается обратно, подобно хлипкому пластиковому диску, и попадает Сэнду прямо в грудь. Никакой реакции, только пару взглядов и трепет крыльев уличных птиц. По другую сторону от него раздаётся одобрительное ворчание уличного торговца. Звучит это довольно смешно, потому что его тележка занимает столько же места, но Сэнд не обращает на это внимания и просто катит байк, чтобы остановиться перед ней. Он смотрит на продавца и снова ругается, ища поддержки. — Ездят тут, будто дорога досталась в наследство от отца. Какие придурки так поступают? Продавец фыркает. Сэнд уже несколько месяцев пересекается с ним, чтобы быстро позавтракать в такие дни. Его тележка приезжает сюда каждое утро — умело разложенная приманка, чтобы поймать в ловушку лёгкой и дешёвой еды тех, кто рано встаёт и бежит на станцию, или тех, кто возвращается домой после бурной ночи. Он кладёт лапшу в миску, его пальцы аккуратно двигаются, приправляя её чили и подгоревшими кусочками чеснока и сахара. У мужчины худое лицо, быстрые глаза и непропорционально большие для его лица усы, ставшие медными под солнцем. — Кхун, это просто песня. Сэнд паркует мотоцикл, достаёт ключи, прежде чем поправить шлем и снять его совсем. — А? Мужчина не поднимает глаз, аккуратно нарезая ферментированную папайю, чтобы положить её в миску с лапшой. Он добавляет немного сока лайма и никакого соевого соуса — так, как любит Сэнд. — Такая драма. Проблемы богачей. Двое мужчин приехали на машине, один накричал на другого, и тот выполз наружу. Они продолжили кричать друг на друга, было так громко, что люди останавливались посмотреть. Сэнд чувствует, как ветер медленно подхватывает его волосы, путая их. Сейчас декабрь, в городе прохладно, но ветер не чувствуется неприятным. Он закрывает глаза. Обоняния касается запах апельсиновых корок, смешивающийся с готовящейся лапшой. Продавец переворачивает её на сковороде и добавляет немного специй. Чуть позже он вновь заговаривает. — Потом парень, на которого кричали, разбил бутылку с алкоголем об асфальт, подобрал осколок, нырнул в машину и запер её. Сэнд открывает глаза. На лице продавца ухмылка, будто всё, что произошло, для него аппетитная сплетня. Скандал. Сэнд натягивает куртку и выпрямляется; ветер стал куда неприятнее. — Тот, что снаружи начинает кричать и стучать в окна, но в машине сидит настоящий упрямец, не открывает дверь. Тогда парень снаружи подбирает осколок стекла с асфальта и прижимает его к своему горлу, как делают в кино. Невероятная драма, вот что я скажу! Дорога пуста, и голос продавца раздаётся эхом, тревожным звонком. Сэнд слышит, как он звенит в его сосудистом русле, вливаясь и выливаясь из вен в виде беспокойных узоров. — А дальше? Продавец слегка смеётся. Звучит почти угрюмо. — Парень в машине выходит и пытается выхватить осколок у другого, но к тому времени уже приезжают полицейские. Наверное, кто-то их вызвал. Они отвели этих двоих за угол, болтали о чём-то долго. Потом полицейские ушли. Думаю, их подкупили. Привилегия быть богатым, скажу я вам. Они даже заставили дворников убрать стекло! Он снова фыркает. Сэнд почти не слышит его, поскольку слова всплывают и сгущаются в его голове. Двое мужчин, достаточно богатых, чтобы позволить себе кабриолет и взяткой выпутаться из дела о вероятном нарушении общественного порядка — из-за алкоголя, драки. Он внезапно вздыхает и едва не чертыхается. — Пи`, куда они направились? Моё здание? Продавец поднимает глаза. — Думаю, да. На этот раз Сэнд ругается по-настоящему. Громко. — И вы говорите это мне только сейчас? Пи`, вы рехнулись. Он спрыгивает с байка на пешеходную дорожку и в два шага пересекает её, направляясь к зданию. Позади он слышит крик продавца. — Кхун Сэнд, ваш мотоцикл! Сэнд, спотыкаясь, поднимается по ступенькам здания и кричит в ответ что-то, как он надеется, о сохранности байка; у него нет времени беспокоиться об этом, пока он мчится наверх, обходя кучу битого стекла, сметённого в мусорный бак здания. В них было что-то красное. Сэнд пересекает коридор своего этажа и налетает на стойку администратора. Его вес ударяет по узкой деревянной столешнице и выбивает сидящего за ней парня из своих мыслей. Стойка небольшая, расположена в коридоре — переделанная Сэндом из того, что должно быть кухонным гарнитуром квартиры, — от того её письменный стол занимает слишком много места в пространстве, которого едва ли хватает. Пространство коридора открыватся в зал ожидания, а рядом с ним — кабинет психотерапевта. Сэнд бросает взгляд в сторону коридора, затем снова переводит глаза на секретаря, Аруна, едва окончившего университет. Парень юн и беспокоен, как и большинство мальчишек его возраста, и прячется за большим экраном компьютера, установленного на столе. Так он ведёт себя всякий раз, встречая Сэнда, но сегодня он поднял голову, расправил плечи, и обычное беспокойство на его лице выглядело скорее как жёсткая корка пластика, растрескавшаяся под отчаянным жаром. Над его губой выступили капельки пота, и Сэнд замечает, как парень торопливо вытирает их, прежде чем заговорить. — Слава богу, пи`, вы здесь! Эти двое здесь, богачи с парной терапии! — голос Аруна звучит нервно, и Сэнд медленно выпрямляется. Его догадка оказалась верной. Сэнд понижает голос до шёпота и хлопает ладонями по джинсам, чтобы совладать с собой после бега, прилипшего к коже. Ничего не получается — Сэнд всё ещё слышит, как пульс пульсирует у него под шеей. — Кхун Мью и Рэй? Он не знает, почему это имя сорвалось с губ так легко и неформально, но Арун, кажется, этого не заметил. — Я настоял на том, чтобы они расположились в разных комнатах — кхун Мью в зале ожидания, а его муж в вашем кабинете. — Камеры включены? — Сэнд поднимает голову и вопросительно смотрит на парня. Арун кивает. — Он выглядел нуждающимся в присмотре, но я не знал, какая на это последует реакция… — Арун понижает голос и наклоняется, звук его дыхания резкий и рассеянный. — Кхун Мью, кажется, очень зол, я не думаю, что находиться вместе — хорошая идея для них. Сэнд кивает и, наконец, отстраняется от стойки администратора на пару шагов и поднимает пальцы на руках в шуточном приветствии. — Спасибо, нонг`. Ты сегодня меня невероятно выручил, — Арун слегка краснеет от похвалы и тут же склоняет голову назад, чтобы снова уткнуться в экран компьютера. Сэнд отворачивается и идёт прямо в зал ожидания; его шаги нарочито громкие. В этой зоне преобладает темень. Даже днём шторы задёрнуты, и из-под их хлопка пробивается тусклое белое сияние, падающее в комнату, как туман на улице в середине зимы. Оно ударяется в диван струйкой воды и падает на плечи мужской фигуры, тёмной и вжатой в себя. Его руки сложены на коленях, он хватается за голову, будто едва силясь её удерживать. Отсюда он выглядит почти как призрак: его тело едва заметно, оно поглощается тьмой. Сэнд некоторое время наблюдает за ним, а затем включает свет. Это заставляет мужчину поднять на него взгляд. — Кхун Сэнд. Сэнд заходит внутрь. Глаза Мью следят за ним почти отчаянно. Сэнд отводит взгляд, а затем занимает место посреди комнаты — хороший отвлекающий маневр. Мью поднимает на него глаза. Свет попадает на его очки, отчего он выглядит странно настороженным в отражении. Сэнд скрещивает руки на груди. — Я слышал, что произошло. И думаю, вы понимаете, что это означает, что нам нужно поговорить, — Мью прикусывает губу и кивает. — Мне нужно со всем разобраться, но сейчас у меня нет времени, кхун Сэнд. Я остался, чтобы моему мужу не пришлось находиться здесь одному. Но сейчас мне нужно спешить на работу. — На работу? — Сэнд хмурится. Мью поднимает руки. — Я не могу отложить её на потом. Клиенты прилетает из штатов, и я не могу оставить их в подвешенном состоянии из-за собственной семейной драмы. — Называя эту проблему «семейной драмой», вы не сможете далеко продвинуться в её излечении, — Сэнд прикусил щёки изнутри. В его голосе прозвучало что-то неопределённое, что заставило Мью подняться. — Я прилагаю к этому много усилий, кхун Сэнд. И иногда даже больше, чем я могу себе позволить. Это стоит мне стольких проблем — с моей семьёй, с его семьёй, с моей работой, с моими друзьями, с моим спокойствием, с моими отношениями. И это потому, что он палец о палец не ударит! Так что извините, но иногда драма — действительно причина, ради чего всё это затевается. Сэнд открывает рот, потом закрывает его. Он думает, что это разочарование, но и что-то ещё. Ему нужно только выяснить это. Он кашляет в руку и громко прочищает горло. — Ваш муж только что предпринял попытку. Мью вдруг ехидно усмехается. Огонёк в отражении его очков засиял ярче. — Нет. Он просто пытался манипулировать мной. Из всех людей именно вам должно быть это очевидно. Сэнд кивает. Конечно же, очевидно. — Но раз вы знаете, что он манипулирует, почему вы всё ещё?.. Мью качает головой, прежде чем обойти Сэнда. — Есть такая вещь, кхун Сэнд. Забота. Ею нельзя пренебречь, через что бы ты ни прошёл. Иногда это худшее, что может случиться с тобой. А я чертовски сильно забочусь о Рэе, поэтому продолжаю терпеть его безумные требования внимания. У моего мужа уникальный способ привлекать к себе внимание. И обычно он у него получается. Сэнд переминается с ноги на ногу, чувствуя себя неловко. — Значит, алкоголь был не единственной проблемой, из-за которой вы его привели ко мне. Мью пожал плечами. — Это одна из многих. Чем больше узнаёшь Рэя, тем больше видишь. Я доверяю вам увидеть моего мужа, кхун Сэнд. Пожалуйста. В его голосе есть что-то железное, и после заточки к нему липнут крупинки стекла. Он вонзается в Сэнда и оставляет красную полосу раздражения. Сэнд чувствует, как комната прижимается к его костям, жаркая и неуютная. Он делает шаг назад и быстро кивает. — Конечно. Торопливо. Даже когда он беззвучно повторяет это про себя. Мью не слышит его срочности и кивает, сухо улыбаясь, а затем смотрит на часы. Керамические, зелёные, с розовыми камнями по ободку. — Тогда я пойду. Спасибо за сегодняшний день. И он уходит, быстро и уверенно, а Сэнд вдруг ощущает, как его походка дрожит, и сам он съёживается и садится на ноги. Почему-то ему стало не по себе. Как будто он услышал предупреждение о чём-то, что не может ни предсказать, ни определить. Он остаётся в зале ожидания, сидит, минуту или час, Сэнд не может сосчитать, но к тому моменту, когда он встаёт и направляется в свой кабинет, Мью уже давно уходит. Сэнд идёт, тяжело ступая, к двери. Мью — это что-то странное, думает он. А Рэй — ещё более странный. Он стоит перед дверью, мысленно считая до трёх, прежде чем, наконец, толкнуть её. В комнате горит свет. Он бьёт Сэнду прямо в лицо и заставляет его на некоторое время прищуриться. Окно в восточной части комнаты открыто. Оно выходит в утро, медленно просачивающееся на белую крышу соседнего здания и освещающее улицу внизу. Через него проходит вереница людей, размытая и состоящая из мишуры, которые торопливо входят и выходят из переулка в поисках станции наземного поезда. У края окна стоит мужчина. Он повёрнут спиной к стеклу, серебристая прозрачная рубашка едва прикрывает его плечи, позволяя свету падать за спину, вгрызаясь в тёплые полосы золотого с белыми линиями утра снаружи. Оно ловится на тонкие серебряные нити рубашки и сверкает, как крылья бабочки. — Рэй, — Сэнд моргает. Мужчина поднимает на него взгляд; солнечный свет сверкает на его коже, словно сказочная пыль, когда его тело удаляется от окна и проходит вглубь комнаты. Сэнд чувствует, как его дыхание рвётся на части и падает на белый мрамор холодного чистого пола его кабинета. Свет сдвигается с тела Рэя, когда он идёт к центру комнаты, в тень, и стекает вниз, собираясь в луже под его ботинками. У них небольшой каблук, а на мысах — золотые вставки. Сэнд сглатывает остатки дыхания и пытается заговорить. Но стоит ему открыть рот, язык кажется неподъёмным. Вместо него молчание нарушает Рэй. Спокойно. В его голосе нет и намёка на страдание, словно все эти ссоры, о которых рассказывали Мью и Арун, были чем-то мифическим, чем-то злобным из темноты зала ожидания, что не могло прийти в эту комнату, в нутро Рэя. — Я ждал вас. Слова звучат с улыбкой, Сэнд ощущает в костях позвоночника что-то возвышенное и сладкое. Оно поднимается вверх, костлявое и разрушительное, врезаясь в Сэнда с такой громкостью, к которой он не был готов. Он делает шаг и оказывается втянут в него. Утренний свет, скользящий по коже Рэя, становится липким. Сэнд пытается пошевелиться, но свечение обволакивает его, упрямое и яркое. Оно греет его горло, шею, уши и лицо. Когда он говорит, чувствует вкус ожога. — Ждали? Улыбка Рэя не сходит с лица. Он наклоняет голову. — Да. Вы ведь тоже ждали меня, мы должны были встретиться сегодня, не так ли? — у этих слов должен быть смысл, понятный Сэнду. Но он не понимает. — Должны были? Рэй издаёт смешок. Сэнд слышит в нём серебро. В голове у него что-то туманное, отчего звук оставляет после себя эхо — блестящее и яркое, словно заполнившее его сознание. Что-то среднее между фырканьем и хихиканьем, но он давит его в себе, не давая вырваться. Не стоит. — Вы попросили меня встретиться с вами сегодня, на приёме. Поэтому мы здесь. Сэнд моргает. — Ох, — туман немного рассеивается, и он качает головой. — Кхун Мью только что ушёл. Губы Рэя быстро шевелятся, и улыбка высыхает, как вода на подоконнике, когда он делает шаг назад, отшатываясь от окна в сторону. Выходит это быстро и резко, и на мгновение кажется, будто Рэй поранил себя ею. Некоторое время он молчит, словно пытаясь вернуть себе способность говорить, собираясь с силами, прежде чем ответить. Его тело покинуло свет, и сырая старая тьма в углах комнаты промочила его рубашку, пока та не стала тяжёлой на нём. Серебристые нити ловят темноту, медленно становясь серыми. — Ушёл?.. Его голос тоже отдаляется от света. Сэнд думает, что ему не следует об этом говорить. Но все же говорит. — Да. Он сказал, что должен принять какого-то клиента. Сэнд убеждается, что ему действительно не стоило этого говорить. Цвета покидают Рэя быстрее выцветающей рубашки, и когда он вновь шагает назад, в комнате снова становится темно. Солнечный свет падает на пол, оставляя тусклую полосу чего-то холодного и ненужного. — Ох… Сэнд кусает губы, затем снова говорит. — Это проблема? — Сэнд задаёт вопрос, не надеясь на ответ, и Рэй не спешит его давать. Вместо это он уходит ближе к тени и встаёт перед деревянными полками, закрывающими стену. — Сколько времени мне предстоит провести с вами? Странный вопрос. Сэнд прикидывает: — Обычно сеанс длится полтора часа, причём полчаса — это резерв. В остальном вы можете проводить столько времени, сколько захотите, в рамках расписания. Рэй поворачивается к нему спиной и смотрит на полки. Его руки скользят по стеклу, за которым лежат книги и альбомы — вещи, которые Сэнд хранил, чтобы однажды воспользоваться, но теперь они лишь бессмысленное украшение. — Значит, час. Сэнд следит за движением его пальцев, остановившихся на альбоме The Beatles. — Можно сказать и так. Рэй наклоняет голову, стуча пальцами по стеклу. — Тогда вы не будете против, если в течение этого часа я буду слушать музыку? Сэнд следит за его пальцами. «Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band». Он слегка хмурится. — Она может играть на фоне, пока мы будем разговаривать. Рэй замирает. По-прежнему отвернувшийся, он неуверенно переминается с ноги на ногу. — Вы меня не так поняли. Я хочу лишь включить музыку на время сеанса и остаться в одиночестве, — голос тих и едва доносится через всю комнату. Сэнд думает, что ослышался. — Простите, я не совсем вас понял? Можете повторить, что вы сказали? Рэй, наконец, поворачивается. Его тело уже начало пропитываться темнотой, а в уголках глаз появились красные пятна. — Я не хочу разговаривать, кхун Сэнд. Ни сегодня, ни на одном из сеансов, которые нам предстоит провести. Я не хочу говорить, не хочу, чтобы вы сидели и рассуждали, что же со мной не так. Я не хочу этого, но я должен, так что не могли бы вы сделать мне одолжение и оставить меня в покое на эти сеансы? Губы Сэнда приоткрылись и снова сомкнулись. По правде говоря, ему стоило бы подумать об этом. Это видно в манере общения Рэя, как он, кажется, немного ёжится в присутствии мужа — он считает, что у него нет выбора. Потому он пытается справиться со всем, во что его ввергли, таким способом. Сэнд вздыхает. А затем медленным шёпотом произносит: — Кхун Рэй, простите, я не могу так поступить. Рэй хмурится. — Почему? Вам не нужно будет об этом беспокоиться. В самом деле, вы можете рассматривать это как небольшой перерыв от всего остального. Вам не нужно со мной разговаривать. А мне не нужно разговаривать с вами, мы оба выкроим время для самих себя. Сэнд протестует. — Кхун Рэй, это моя работа — разговаривать с вами. И вы здесь только для того, чтобы говорить со мной. Рэй топает ногами. Это по-детски, но что-то в нём заставляет такое выглядеть очаровательным. — Почему бы и нет? Вам всё равно заплатят. Просто держите это в тайне от моего мужа. Сэнд сжимает переносицу, немного обеспокоенный. — Кхун Рэй, дело не в деньгах… — Какая вам разница, буду я с вами разговаривать или нет? — голос Рэя повышается, но не настолько, чтобы это было невежливо. Сэнд скрещивает руки на груди. — Прежде всего, я бы предпочёл, чтобы вы не разговаривали со мной таким тоном. Это моя клиника, кхун Рэй, и вы уже устроили сцену этим утром. Пожалуйста, не устраивайте ещё одну. Сэнд делает это намеренно. Голос Рэя становится громче. — Сцену? Я устроил сцену здесь? Сэнд пожимает плечами, сидя с натянутой на лице маской спокойствия. — Так и есть. Вы закатили истерику, привлекли внимание полиции, заняли половину улицы своей машиной, а теперь выдвигаете необоснованные требования. Вы пьяны с самого утра, ничего удивительного, что вам нужно поговорить. У вас проблемы. Голос Рэя дрожит. Рэй замирает на месте, сжимая руки в кулаки. — У меня проблемы? Да кем ты себя возомнил?.. Я не устраивал сцен перед вашей клиникой, моя жизнь — не шоу, чтобы вы её комментировали! Сэнд приподнимает уголок губ, насмехаясь. — Неужели? — последний рывок. Рэй вскрикивает и ударяет рукой стену рядом с собой. — Почему проблема всегда во мне? Почему моя жизнь — это проблема? Почему мои эмоции — это шоу? У всех есть право на истерику, но когда очередь доходит до меня, это драма, очередная сцена? Ссора была на его совести, но обвиняют меня. Он хочет развестись, а мне нужна помощь. Он ходит вокруг да около, падая в объятия других мужчин, а я должен иметь терпение! Я сам пропиваю свои деньги, сам занимаюсь своими делами, почему же дуло пистолета всегда обращено в мою сторону, что даже такие приземлённые, как ты, смеют подобным образом разговаривать с Рэем Пакорном! На последних словах его голос срывается, и Рэй сгибается, впечатываясь в стену, прежде чем выплеснуть последнюю порцию ярости. — За мной бежите. Вы все позади меня. А я дурак дураком, что думаю, будто ему есть до этого дело, в конце концов я болезнь, которую вы должны вылечить для него. Сэнд смотрит, как его шаги замедляются, затем медленно подходит к столу и наливает стакан воды, чтобы протянуть его Рэю. — Выпейте это. Вам, наверное, больно говорить. Рэй смотрит на него. Взгляд укоризненный, узкий, глаза горят краснотой, и в них намёк на гнев такой силы, что по шее Сэнда пляшут электрические разряды, приподнимая волосы. Рэй не притрагивается к воде. Тогда Сэнд протягивает руку, держа стакан воды перед его лицом. — Выпейте, вода вам не враг. Рэй смотрит на него сердито и подозрительно и наконец берёт воду, делая небольшой глоток. Черты его лица немного смягчаются, прежде чем он возвращает стакан. — Извините, я слишком остро отреагировал, — Сэнд забирает его и кивает. — Нет, я вас спровоцировал, это не из-за вспыльчивости. Вам лучше? Рэй выпрямляется, его глаза едва затуманиваются, а лицо покрывается краснотой. — Это было намеренно? Вы заставили меня кричать только потому, что хотели этого? — Сэнд чувствует, как его губы кривятся в ухмылке. — Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. Вам лучше? Рэй беспомощно качает головой, на его лице появляется глупое, растерянное выражение. Отсюда на него едва падает солнечный свет с окна. Сэнду кажется, что ему стало легче. — Я не знал, что психотерапевты — те ещё манипуляторы. Сэнд пожимает плечами. — Не только, если это необходимо. Но, кхун Рэй, я хочу, чтобы вы кое-что знали. Я помогаю вам не потому, что этого хотел бы ваш муж, я помогаю вам ради вас самих. Я здесь не для того, чтобы вылечить вас ради вашего мужа, а для того, чтобы вы почувствовали себя в порядке с самим собой, чего, похоже, у вас не наблюдается. С этими словами он идёт к полкам. Позади он слышит протесты Рэя. — Со мной всё в порядке. Сэнд хмыкает. — Вы можете рассказать мне об этом, пока мы слушаем музыку. Он достаёт альбом, рассматриваемый Рэем до этого. Это имитация, а внутри — компакт-диск, а не пластинка. Он вставляет его в магнитофон на краю полки и включает. Звук, заполнивший кабинет, был приторно-сладким. It was 20 years ago today Sgt. Pepper taught the band to play They've been going in and out of style But they're guaranteed to raise a smile. Сэнд оборачивается, чтобы посмотреть на свою аудиторию. Рэй, его глаза закрыты. Он слегка улыбается просто ради улыбки. So may I introduce to you The act you've known for all these years Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band Сэнд подходит к своему столу и опускает на него стакан. Рэй медленно напевает мелодию. У него приятный голос — он сделан из серебра. Такое, что холодит кожу, нагретую болезнью. — Хотите печенье? — Я что, похож на ребёнка? — Рэй открывает глаза и фыркает. Сэнд же хмурится в ответ. — Все любят печенье, не только дети. Рэй качает головой. — Я не все. Слишком сладкое. — О нет, взрослому положено любить только лишь горькое и грустное! — Сэнд смотрит на него с насмешливой обидой. Это заставляет Рэя фыркнуть. А может, это ещё один проглоченный смешок, Сэнд не знает точно. Он наблюдает за движениями Рэя — жёсткость плеч исчезла. Его шаги стали не такими беспечными, как раньше, и наконец, он выглядит так, словно что-то произошло. Сэнд думает, что это к лучшему. Затем он вынимает из ящика стола коробку и вытаскивает два огроменных кокосовых печенья. — Уверены, что не хотите? Рэй смотрит на них с подозрением. — Это что? Что за печенья такие? — Те, что от Спенсера, — Сэнд протягивает одно из них Рэю, и тот наклоняется, внимательно рассматривая его, чтобы найти недостатки. Затем он кусает его. От неожиданности рука Сэнда дрожит, он отпускает печенье, и оно с тихим треском падает на пол; Рэй успевает откусить лишь небольшую часть. Мужчина смотрит на него широко раскрытыми глазами, с его губ тут же срываются извинения. — Мне так жаль, я не хотел! В то же время Сэнд чувствует, как у него горят уши, и тоже поспешно просит прощения. — Простите, я неспециально! — они одновременно замирают, тут же разражаясь хохотом. Рэй с трудом сглатывает смех, но тот всё равно звучит довольно громко, сотрясая его тело. Сэнд наблюдает за ним, обхватывая свою руку другой, чтобы уловить тепло дыхания Рэя на ней. Чувствует его на долю секунды, горячее и аккуратное, и тут же понимает, что ввязывается во что-то, что делать не следует. Его взгляд пробегает по телу Рэя и останавливается на левой руке и кольце. Бриллиант, огромный, толстый, с золотой оправой, к которому, как думает Сэнд, он никогда не сможет прикоснуться. Только не он. Ни в жизни. Потому он протягивает руку и накрывает его, пытаясь почувствовать камень кожей. Он прокручивает в голове эту мысль снова и снова, но все, что он чувствует, это тепло пальцев Рэя под собственными. Он чувствует, как оно пульсирует, тяжёлое, пахнущее серебром и утром, и Сэнд сходит с ума. Он поднимает глаза на Рэя, смотрящего на него с недоумением, и осторожно поглаживает его руку. — Вы можете поговорить со мной, правда. Я здесь не для того, чтобы осуждать вас, — голос Сэнда мягкий, нарочито приторный, но при этом он крепко держит руку собеседника; Рэй на мгновение выглядит так, будто верит его словам. — Но вы же психотерапевт. Вы уже считаете, что всё, что мне хочется сказать, — это болезнь, которую вам необходимо излечить. В его глазах что-то есть. Что-то, что, по мнению Сэнда, наполнено крыльями бабочки и утренним солнцем на фоне холодного оконного стекла в середине декабря. Сэнду хочется задержаться на этом. Сэнду не стоит. — Я здесь, чтобы помочь вам, Рэй. Пожалуйста, позвольте мне помочь вам справиться с этим. Обращение проскальзывает легко, но Рэй почему-то не замечает. Вместо этого он выпрямляется и убирает руку, оставляя пальцы Сэнда в холоде. Это непрофессионально. Сэнда могут за это уволить. Рэй вздыхает. Затем поворачивается к Сэнду только головой. — Что вы хотите знать? — Сэнд пожимает плечами. — Что вы хотите рассказать? Мужчина качает головой, опираясь на стол за спиной. — Не знаю. Сэнд кивает. — Тогда давайте сыграем в игру. Я задаю тему, а вы говорите первые пять вещей, которые придут в голову. Рэй на это фыркает. — Звучит как игра на выпивку во времена колледжа. Сэнд смеётся. — Я не могу предложить вам выпить, но я могу предложить больше печенья. Мужчина решительно качает головой — так, будто печенье оставило на его теле увечья. Сэнд некоторое время наблюдает за ним, а затем произносит: — Печенье. С губ Рэя срывается стон. — Я должен был догадаться, что вы это сделаете, вы выглядите как невыносимый тип. — Что? — Сэнд щурится. В том, как Рэй это говорит, есть что-то приторно-сладкое, как будто это просто шутка, а они знакомы уже несколько месяцев. Сэнд хочет услышать это снова. Рэй тут же отрицает сказанное. — Ничего, ничего. Итак, печенье, да? Отвратительное, диабетическое, кокосовое, катастрофа, сладость. Сэнд фыркает в знак согласия. — Что ж, справедливо. Дальше — Канада. Рэй хмурится. — Какой абсурд… Холод, олень, клён, зима, снег. — Рождество. Рэй кусает губы. — Папа. Пиво, кино, торт, сон. — Сон? — Сэнд приподнимает бровь. Мужчина слегка огрызается, указывая на него одним пальцем. — Вы же сказали, что не будете осуждать. Сэнд поднимает руки в знак капитуляции. — Пляж. — Лето, Пхукет, вечеринка, вода, песок. — Дождь. — Вода, мокрый, холодный, кофе, облака. — Мью. — Муж, бывший, колледж, очки, горький, — Рэй моргает. Сэнд медленно выпрямляется и смотрит на мужчину, на его лице появляется чувство комфорта. Он говорит медленно, шёпотом, осторожно. — Горький? Решает начать с варианта полегче. Рэй приоткрывает губы, затем несколько раз смыкает их, прежде чем заговорить. — Когда-то с ним мне было не по себе. Сэнд кивает. — Справедливо. А что насчёт «бывшего»? Он размышляет о разводе. Возможно, какая-то часть Рэя уже считает эти отношения завершившимися и ассоциирует Мью как бывшего. Эта мысль звучит обнадёживающе. Но Рэй отвечает неожиданно, по-другому: — Он и есть. Сэнд моргает. — Простите? — Он был моим бывшим, — Рэй кусает губы. Неожиданно. Сэнд задаёт следующий вопрос после некоторых раздумий. — Вы уже расставались? Рэй говорит, зажав губы между зубами. Это признак дискомфорта. — Много раз. Мне кажется, большую часть времени мы провели, расставаясь и ссорясь, чем встречаясь друг с другом. Но однажды он спас меня. И я не думаю, что кто-то раньше проявлял ко мне такую любовь, поэтому я сделал предложение, он согласился, и мы скоро поженились. — Спас вас? — Сэнд чувствует, что в горле пересохло. Рэй прекращает терзать губы, начиная вместо этого оттягивать подол рукава. — От отравления алкоголем. У меня были не самые хорошие отношения с семьёй, тот день был не из лучших, а он сдавал экзамен, понимаете? Итоговый. Но после моего звонка он бросил всё и приехал ко мне. Мью не такой, как я, кхун Сэнд. Для него так важны оценки. Я никогда не относился к учёбе серьёзно, да и не думал, что придётся — отец обеспечивал мне жизнь, — а вот Мью — да. Он много работал. Но он провалился ради меня. Мне больше нечего сказать. За всю свою жизнь я никогда не чувствовал себя таким любимым. Это была самая большая любовь в моей жизни. Лучший момент. Сэнд старается не обращать внимания на дискомфорт в костях и сосредоточиться на главном. — Было? Вы что, больше не любите друг друга? — Только посмотрите. Уже час прошёл, — Рэй отталкивается от кресла, поднимаясь. Сэнд игнорирует его возглас. — Вы сказали, что он бросается на мужчин, когда были на эмоциях. Кхун Рэй, что вы имели в виду? Рэй приоткрывает рот и сглатывает. — Я не знаю. Говорил ерунду какую-то. Мне пора домой, кхун Сэнд. Я устал. Он действительно выглядит уставшим, и Сэнд думает, что на сегодня достаточно. Он слегка кивает, а затем кланяется. — Хорошо, кхун Рэй. Было приятно поговорить с вами. Если у вас когда-нибудь возникнут проблемы, пожалуйста, найдите меня. И, пожалуйста, приходите на следующие сеансы, я действительно хочу вам помочь. Рэй некоторое время смотрит на него, будто размышляя. Затем он кивает. — Приду. Спасибо за сегодняшний день. Следом он выпрямляется, ловя крылья бабочки, утренний свет и серебряные звезды на своём теле, кланяется, улыбаясь, и медленно покидает кабинет. Сэнд ещё некоторое время смотрит ему вслед, а когда тот уходит, глубоко вдыхает. Воздух в его кабинете пах серебром. Затем он оборачивается и смотрит в окно. Декабрьское солнце тускнело за облаками, готовясь к дождю. Он моргает. Почему-то с момента, как он вошёл в кабинет, ему казалось, что сегодня солнечно. Но это было не так. Похоже, тучи успели собраться. Напротив него тикают часы, стрелка которых покоится на двенадцатом часе — одиннадцать пятнадцать. Когда он встретил Рэя, было девять сорок пять, ровно полтора часа назад. Сэнд внезапно фыркнул, а затем разразился заливистым хохотом, когда звук его дыхания, скачущий наперегонки с ходом часов, стих. Он столкнулся с бурей. Он надеется, что переживёт её.