saviour, dearest

Зима — это сезон конца. Словно эпилог для большинства вещей — времени, сезонов, цветов и даже человеческой жизни; как будто все, что может двигаться, напоминает, что его путешествие должно где-то закончиться и что даже вечность имеет предел. Сэнд не очень любит концовки, как и зиму. То непростое время года, что никогда не достигает своего пика в тропических краях и оставляет большую часть города в состоянии, меньше похожее на окончание, а больше — на незавершённый процесс. Ему слишком жарко, чтобы надеть куртку, но слишком холодно, чтобы надеть рубашку; слишком жарко, чтобы закрыть шторы, и слишком холодно, чтобы оставить окно открытым, как сейчас. Время дилемм, цепляющееся за полуобнажённую ширишу , за окном; на ней расцветают незрелые бутоны и опадает листва. За окном город стал тише. Вероятно, это свойство завершения, которое закрадывается под человеческую кожу и притормаживает её, стараясь как можно дальше отвести от неизбежного. Улицы внизу теперь пусты, и зазывающие крики владельцев магазинов больше не слышны. Это напомнило Сэнду о том, что он читал давным-давно. Молчание — признак конца. Все, что молчит, неподвижно и застыло, должно закончиться. Вечера в декабре наступают раньше, и они собираются на дне стекла, покрывающего деревянный стол, пока между ними не прорезаются длинные полосы тумана, мягко шевелящиеся как человеческое дыхание. Он кладёт руку на стекло ладонью вниз и делает глубокий вдох. Слишком много всего за слишком короткий день. Комната, которую он использует как свой кабинет, выкрашена в белый цвет, но углы стали жёлтыми от недавно появившихся на них пятен. Они стекают с потолка, как старые ветви человеческих нервов, схожих с теми, что хранятся в лаборатории его колледжа, и Сэнд пялится на них, пытаясь дать названия этим растяжениям, словно забытый постаревший учёный. В этот момент раздаётся резкий пронзительный звук, громким эхом разносящийся по декабрьской тишине и скапливающийся в кабинете Сэнда. Он режет покой комнаты, пока на столе не оказывается перевёрнутая на спину неудавшаяся препаровка. Время пришло. Последний стук звенит громче необходимого. Это признак нетерпения и чего-то ещё, о чём пока невозможно сказать. Он всё ещё нарушает тишину комнаты и смешивается с дымом благовоний, клубящимся над головой, рисующим бесформенные узоры на белом потолке. Он начал сгущаться, смешавшись с влажным запахом кондиционера, оставленного работать на самой высокой температуре слишком долго, пока не станет некомфортно. Сэнд вдыхает его, медленно откидывается на кресло и смотрит, как дым кружится, размывая очертания ветвящихся нервов на стене напротив него. — Входите. Это последний пациент за сегодня. Сэнду не нравится этот час, и к тому времени, как ручка двери поворачивается, он измеряет угол между минутной и часовой стрелками на деревянных часах, висящих прямо под тем местом, где заканчивается нервный узор на стене. Он протягивается, дребезжа, между восемью и шестью. Совсем скоро, в восемь тридцать по станции, находящейся рядом со зданием, проедет почта и оставит после себя долгое сонное эхо своего свистка, которое просочится сквозь кожу Сэнда и отнимет у него последние крупицы внимания для повседневной деятельности. Ему не нравится это; угасание интереса, часы, которые идут все медленнее, и шея, затёкшая от ежедневного зноя, едва удерживающая его в профессиональной колее. Ещё больше ему не нравится вошедший мужчина. Сэнд наблюдает за его движениями и мысленно выносит вердикт. Нетерпение и фальшивые приличия; а, может, лишь старое доброе высокомерие. С щепоткой нечто, что выглядит как искренняя беспомощность. Он закатывает рукава, когда мужчина без приглашения усаживается в кресло. На вид они примерно ровесники, но тот принадлежит к чему-то явно недосягаемому для Сэнда. Он пробегает глазами по мужчине, обращая внимание на детали. Первое, что подмечает Сэнд, — он определённо богат, как нечасто встретишь. На нём отглаженный костюм с дорогим блеском, может быть, неместного производства; Сэнду неизвестен бренд, вышитый под воротником гладким золотистым шёлком. На запястье часы, будто покрытые золотом, с двенадцатью камнями на месте цифр времени. У мужчины красивые черты лица, пересечённые морщинами хмурости, идущими от центра лба, и очки, которые выглядят слишком массивными для его возраста. Он словно сошёл с обложки журнала о бизнесе, позировав идеальной рекламой приобретённого богатства. Однако самым ярким, возможно, будет одно-единственное — кусок серебра, надетый на безымянный палец левой руки. Обручальное кольцо. Сэнд перебирает причины, по которой этот человек здесь. Почему? Брак, идущий вразрез с убеждениями его семьи? Измена? Скандалы? Жена, что постоянно вмешивается, куда не надо? Кольцо не кажется подходящим для человека его статуса. Возможно, и брак не подходит, и в этом вся проблема. Мужчина крутит кольцо на пальце, а Сэнд кивает сам себе. Проблема, определённо, в браке. Сэнд смотрит на него, приподнимая бровь. Мужчина прочищает горло, будучи явно не в своей тарелке, а затем говорит отточенным поставленным голосом: — Меня зовут Мью, — очень медленно. Сэнд кивает, молча призывая его продолжать. Часы за спиной Мью перевалили за восемь тридцать. Почта ещё не пришла. — Меня направил в вашу клинику друг, если можно так сказать. Я давно искал психолога, чтобы не рисковать распространением личной информации, а у вас репутация успешного человека, придерживающегося приватности. Сэнд довольно хмыкнул. Он и вправду не новичок в общении с людьми, подобными Мью. Этому классу людей слишком дорога собственная секретность. — Станет ясно, так ли я хорош, после окончания наших сеансов. Чем я могу вам помочь, кхун Мью? — Вообще-то… — речь Мью прерывает пауза, он переводит взгляд на дверь, затем снова на Сэнда. — Вы здесь с кем-то? — Сэнд следит за его взглядом, слабо улыбаясь. Мью потирает руки, выглядя при этом крайне неловко. — Да, я думал о такой штуке, как терапия для пар, и вот… Сэнд взмахивает руками. — Хорошо, вы можете пригласить свою жену войти. Мью кусает губы, а затем смотрит прямо на Сэнда с вызовом, блескучим и странным. Сэнд отвечает взаимностью, хмыкая про себя. Мью — нечто большее, чем может показаться на первый взгляд. Его голос немного повышается, когда он произносит: — Моего мужа, на самом деле. Сэнд не чувствует, что удивлён, но он всё равно останавливается и смотрит на Мью — тот выглядит ещё напряжённее, чем раньше, словно готовится к невидимой схватке. Вероятно, это уже было причиной конфликта. А, учитывая положение Мью, это и не должно удивлять. Сэнд выпрямляется, улыбаясь. — Вас беспокоит моя реакция? Уверяю, у вас нет причин для беспокойства, так что ваша сексуальная ориентация вряд ли имеет для меня значение, если только проблема с этим не связана напрямую, — вроде бы, простые слова, но они тот час же успокаивают Мью. Его плечи опускаются, горбясь от облегчения. Он начинает выглядеть даже более человечным, что не может не забавлять. — Прошу прощения, доктор. Но мне важно убедиться, прежде чем приводить сюда своего супруга. Я не могу рисковать, подвергая его влиянию стрессовой среды. Нас обоих. Сэнд машет ладонью и отмечает пару вещей. Первое — Мью оберегает, защищает. Второе — проблема, скорее всего, в его муже. Он может ошибаться. Но обычно он не ошибается. — Просто позовите его. Я здесь не для того, чтобы осуждать вас или ваш брак, а для того, чтобы помочь найти решение ваших проблем. Мью соединяет руки и слегка кланяется. — Тогда, пожалуйста, извините, я ненадолго, — он быстро вскакивает с кресла и выходит за дверь. Сэнд смотрит, как она закрывается за ним, и вздыхает. Терапия для пары. Это ещё хуже, чем последний пациент. Он снова проверяет время — уже пять минут восьмого. Почта всё ещё не проезжала. Кажется, он перенял это от матери. Рядом с его старым домом проходила железнодорожная ветка. Это была одна из тех станций, что находятся неподалёку, нетронутые и неслышимые никем, и большинство поездов лишь громко свистели, чтобы разогнать людей, присевших на рельсы покурить, и распугать немногих воробьёв, которые осмеливались искать пищу в почве между рельсами. Поезда проезжали на полной скорости, не останавливаясь на станции. Часы в их гостиной были сломаны, а мать никогда не оставляла денег на батарейки. Поэтому у него появилась привычка считать время по свисту поездов. Каждый час был связан со звуком движущихся колёс. Когда проезжает южная почта Бангкока — шесть утра. Поезд в Паттайю — в полдень, пассажирский «Ваттана» за три станции отсюда, проезжает до начала утра. Это поезд, на котором его мать возвращалась домой. Дверь громко скрипит. Сэнд моргает. На пороге показывается Мью — его лицо выглядит натянутой маской, а смущённая улыбка не сходит с лица. Он слегка кланяется, а затем отодвигается. Следом входит человек, который, должно быть, его муж. На какое-то непонятное мгновение Сэнд надеется, что это не так, но тут же отсекает эту надежду, когда Мью указывает на него. — Мой муж. Сэнд глубоко вдыхает. Дым от благовоний. Человек, пришедший с Мью, не похож на него. В тусклом жёлтым свете комнаты он меньше похож на человека, больше — на ночь за окном; беспокойная, с налётом тлена на рёбрах. Отчего-то Сэнду кажется, что он видит вокруг него звезды. Его поза гораздо менее уверенная, чем у Мью, плечи уязвлённо поджаты, а руки сложены на груди. Одет он тоже совсем по-другому: в темно-красную рубашку, слишком тонкую для этого времени года, показывающую слишком много кожи — мягкий влажный оттенок чего-то соблазнительного. На шее у него висит серебряная нить, тонкая цепочка, почти невидимая на фоне теплоты кожи. Сэнд сглатывает сухость в горле и поднимает взгляд. И тут же ругается под нос. Этот человек целиком состоит из полуночи. Он весь — тьма, тени, мягкий блеск фонарей на улицах, размытые пятна света в домах — всё это. В его глазах — блеск чего-то сладкого, брови изогнуты в аккуратные линии, а рот кажется припухшим от вина, над ним — лёгкая щетина. Он стоит за спиной Мью — тот как щель в ночи, — нежный и немного потерянный посреди всего грубого и жёсткого, что есть в комнате. Внезапно Сэнд чувствует себя недостаточно подготовленным, будто он должен был сделать что-то лучше, благовония сильнее и стены другого цвета; что угодно, чтобы мужчина почувствовал себя более непринуждённо. Странная, странная мысль, Сэнд тут же откидывается в кресле, это выходит довольно громко, руша всё, заставляя Мью поднять на него глаза. Тот выглядел пристыженным. В этом был бы смысл, если бы его муж был кем-то другим. Но этот человек был на порядок выше Мью, его аура была аурой превосходства. И это несложно понять, посмотрев на них обоих вместе. Мужчина обладал богатством, которое Сэнду редко доводилось встречать. Похожее на старые деньги, гниющие в серебряных шкатулках от поколения к поколению. Это богатство он носит как привычку. Оно есть и в мягкой розовости кончиков пальцев, и в длинных гладких ногтях, и в часах на запястье, сделанных, похоже, из импортной керамики. Он стоит, чувствуя себя неловко, но что-то в нём заставляет его выглядеть гораздо больше. Будто он владеет всем окружающим, даже не желая этого. Это отличается от трудолюбия и стремления к эффективности Мью. Рэй выглядит более лёгким, беззаботным, как будто это пришло к нему само собой и никогда не покинет его, даже если он попытается. Сэнду кажется, что он видит, почему они вместе. Он надеется, что это неправда. Он снова пробегает глазами по Мью, затем смотрит на мужчину. Тот оглядывает комнату с лёгким любопытством. Мью прочищает горло и толкает мужа локтем. Это выглядит почти как нарушение закона, но тот едва ли реагирует и вместо приветствия склоняет голову. Строго. Сэнд не привык склонять голову — для него это кажется неестественным. — Добрый вечер. Рэй Пакорн, рад познакомиться, — он пытается натянуть улыбку, смотря на Сэнда. Сэнд думает, что это кощунство. Из-за закрытых окон кабинета доносится далёкий громкий свист тридцатифутовой почты. Он пронзительный, как звук сирены, предупреждающей о чём-то опасном. Он задыхается. Рэй переводит взгляд на закрытое окно, и на его лице появляется намёк на интерес. Затем он поворачивается, чтобы снова посмотреть на Сэнда, слегка улыбаясь. Это смягчает удар, который он наносит. Едва ли. — Рядом станция? Сэнд смотрит на него и вдруг забывает, что он должен ответить. Мью же — нет. — Да. Пожалуйста, давай присядем. Он опускается в кресло и тащит за собой Рэя, и на мгновение Сэнд думает, что ему очень, очень хочется заставить Мью встать и сначала попросить его разрешения. Но вместо этого он смотрит на часы за их головой. Уже почти восемь сорок пять, почта опоздала на пятнадцать минут. Сегодня его время испорчено. Он проводит рукой по волосам и смотрит на пару. Пару — напоминает он себе. — Итак, в чём дело? Рэй оглядывает комнату; в его глазах горит тонкий огонёк удивления, когда он рассматривает убранство. Его взгляд останавливается на полке, заставленной альбомами, и он переводит взгляд на Сэнда. Его глаза почти сверкали от лампы на потолке. До сегодняшнего дня Сэнд не замечал, что свет оставляет золотистый блеск на всём, к чему прикасается. — Вам нравятся «The Beatlеs»? Сэнд улыбается в ответ. — Вам тоже? Рэй откидывается на спинку стула, внезапно чувствуя себя более расслабленно, и расцепляет руки. — Моя мама была помешанной фанаткой. У меня есть все альбомы, специальные издания тоже. Какой ваш любимый? Странный вопрос для такой обстановки, но Сэнд смеётся. — «Across the Universe». А у вас? Рэй открывает рот, чтобы ответить, когда на его плечо ложится ладонь. Мью выглядит немного уставшим. — Перестань отвлекаться, — затем он смотрит на Сэнда. — В разводе. Сэнд думает, что ему не следует чувствовать искорку облегчения, возникшую на мгновение где-то под пульсом. Он не обращает на это внимания и хмурится. — Расскажите мне немного больше, пожалуйста. Мью убирает руки. Это заставляет Рэя посмотреть на него внимательнее. — Мы женаты уже почти три года. Встречались дольше, и я думаю, что, если не считать мою семью, именно Рэя я знаю дольше всех в своей жизни. В долго длящихся отношениях должны быть взлёты и падения, но в последнее время я больше не могу этого выносить. Он останавливается, чтобы перевести дух. Сэнд отмечает, как он говорит — витиевато, подготовленно. Искусственно. Хмурится. — Я дошёл до предела, идти дальше не получается, и не знаю, что теперь делать, чтобы спасти наши отношения. Сэнд бросает короткий взгляд на Рэя. Тот сидит неподвижно, устремляя взгляд на что-то, оставленное Сэндом на столе. Уголки глаз покрасневшие. Сэнд прослеживает за его взглядом и всё понимает. Небольшая вырезка из газеты, рассказывающая о туре группы, которую он слушает в последнее время. Отвлекающий маневр. Пока что Сэнд решает его не трогать и приоборачивается, чтобы посмотреть на Мью. — И почему же? Мью смотрит на Рэя. В его взгляде прослеживается явный дискомфорт, и Сэнд думает, не спрашивает ли он таким образом разрешения у Рэя. Но его нет. Мью это не останавливает. Он достаёт из брюк белый носовой платок и вытирает пятно пота с лица, а затем слишком сухо улыбается. Морщины на его лбу углубляются, и в лёгкой дымке благовоний он начинает выглядеть намного старше. — Я бы предпочёл, чтобы он рассказал вам, но не думаю, что ему это интересно. Мне тоже немного странно об этом говорить, но, проще говоря, мой муж любит выпить. Сэнд щёлкает языком. Алкоголик. Он быстро поворачивается и смотрит на Рэя — должен же был заметить признаки. На щеках Рэя — припухлость и румянец, под глазами — ярко-красная линия, которая не выглядит целостной из-за частого моргания, и намёк на мешки под глазами, скрытые тонким слоем консилера. Его пальцы постоянно барабанят, и очень заметно, что у него снижена концентрация внимания. Всё это очевидно, но Сэнд не замечал. Он прочищает горло. — Насколько все плохо? Мью смотрит на Рэя, снова прося о помощи, которая не приходит. Он выглядит безразличным и контролируемым. Кажется, он практиковался в этом. Мью вздыхает. — За последние полгода я видел его трезвым трижды. Я не бываю дома дольше часа, и даже за это короткое время он выпивает больше, чем я за месяц. Это ненормально. Сэнд нахмурился. — Это мешает ему жить? Зависимый. Сэнд проводит языком по губам, прежде чем посмотреть на Рэя. Его взгляд — чуть выше стола, кулаки сжаты крепко. Вспыльчивый. — Чем занимается кхун Рэй? Сэнд спрашивает об этом самого мужчину, но Мью отвечает ещё до того, как Рэй поднимает глаза. — Он никогда не любил офисную работу, поэтому, если честно, всегда проводил время, занимаясь лишь тем, что ему нравится. Меня это никогда не волновало, лишь бы он был счастлив, но в эти дни… — Его покою мешает то, что нравится мне, поэтому он не может мириться с тем, что делает меня счастливым, — Сэнд не ожидал, что Рэй перебьёт Мью. Не ожидал этого и Мью: он замирает и смотрит на мужа с широко распахнутыми глазами. — Ты пытаешься свалить всё на меня? Рэй наклоняет голову. — Нет. Просто говорю, что раз уж я так надоедаю, то почему бы тебе просто не уйти. Оставь меня. Твои усилия ни к чему не приведут. Мью открывает и закрывает рот, затем поворачивается и смотрит на Сэнда с явным разочарованием во взгляде. — Разговаривать с ним — всё равно, что разговаривать со стенкой. Знаете, доктор? На прошлой неделе мне позвонили из дорожной полиции и сказали, что он сел за руль пьяным. К счастью, у меня есть друзья в этом отделе, и я смог вытащить его оттуда. Иначе он бы гнил в тюрьме! Рэй огрызается: — Ты должен был позволить мне это. Дома сейчас не лучше, чем в тюрьме. Ты нанял этого своего странного слугу, который следит за всем, что я делаю. Такое ощущение, что я все ещё за решёткой! Мью прижимает палец к его голове. — Ты не понимаешь, к чему всё идёт? Я должен так поступить, чтобы ты не додумался выйти и сесть за руль с бутылкой алкоголя в крови, а потом разбить машину или ещё чего похуже. Убить кого-нибудь. Рэй что-то шепчет, но Мью, похоже, не слышит, потому что продолжает говорить. — Вместо того, чтобы беспокоиться о том, кто за тобой следит, почему бы тебе не подумать о том, почему он за тобой следит? Если бы ты мог быть ответственным, мы сегодня здесь не сидели. Ты сам не свой, когда пьёшь, Рэй! Рэй, наконец, поворачивается и смотрит на Мью — прямо в глаза, — а его голос становится резче. — Значит, раз я перестаю быть собой или той версией себя, которую ты предпочитаешь, этому браку должен прийти конец? Голос Мью повышается. — Я здесь, чтобы этого не случилось. Рэй шипит в ответ. — Это ты предложил разбежаться. Зачем теперь притворяться, что это не так? — затем его голос резко смягчается, и Сэнд думает, что проблема действительно не в браке. — Ты молодец, Мью. Ты всё ещё стараешься. Но я не думаю, что тебе стоит. Думаю, тебе стоит поискать лучшей жизни где-нибудь ещё. Проблема в Рэе. — Надеюсь, тем убитым буду я, — прошептал Рэй. Мью не услышал. Сэнд тянется к стакану с водой, стоящему на столе, и отпивает из него. Ему не по себе, и он не знает, почему. Мью проводит ладонью по лицу. — Так продолжается уже несколько месяцев, доктор. Я устал. Он напивается, устраивает сцены. Иногда он не возвращается домой. Он остаётся в барах. Вы понимаете, как там небезопасно? Мне постоянно жалуются. Есть предел, который я ещё могу выдержать. Рэй кусает губы. Что-то внутри него, беспокойное и нетерпеливое, перекатывается под нервами, заставляя тело подрагивать. — Я же говорю тебе, что не нужно это терпеть. Нет необходимости делать всё это. Мы можем развестись, как ты и хочешь. Мью шлёпает по ручке кресла. — Я хочу? Это было сделано, чтобы показать тебе, в какой точке я нахожусь. Но ты решил, что не будешь вести себя с этим, как ведут нормальные люди. Повзрослей, Рэй. Рэй отворачивает лицо. В его глазах появляется блеск, не уловимый для Сэнда. Мью откидывается в кресле. — Я сражаюсь в одиночку. Как будто только я вкладываю силы в эти отношения, а он не хочет иметь с ними ничего общего. Блеск становится резче, и Сэнд вдруг понимает, что это. Слезы. Рэй вдыхает, по его телу пробегает дрожь. — Я хочу домой. Голос Мью становится громче и разгорячённее. — Как долго ты хочешь убегать? Мы пытаемся что-то сделать с проблемой, Рэй, прекрати всё это. — Я хочу домой, — повторяет Рэй уже более настойчиво. Это доводит Мью до края. — Хоть раз ты можешь подумать о том, что я чувствую? Не всё зависит от того, что ты хочешь. Тело Рэя снова вздрагивает, по его щеке катится одинокая слезинка. Тот быстро вытирает её, пока тепло от движения не сделало кожу покрасневшей. Мью этого не замечает. Он приоткрывает рот, чтобы снова заговорить. Раздражение доходит до Сэнда, и оно не кажется ему его собственным. Сэнд хлопает в ладоши, прерывая разговор. — Кхун Мью, давайте немного успокоимся. Мью останавливается. Сэнд качает головой. — Дайте своему супругу немного пространства, пожалуйста. Это вызывает смущённую реакцию мужчины — Сэнд отмахивается от неё. Уголком глаза он видит, как Рэй снова вытирает лицо. — Надеюсь, вы понимаете, что всё это невозможно исправить за один раз. Сэнд продолжает: — Здесь явно не хватает общения. И много ещё чего, что, как мне кажется, должно быть решено лично, прежде чем мы сможем перейти к обсуждению проблем в паре, — он прочищает горло. — В данной ситуации, я думаю, лучше вначале провести индивидуальные консультации. То, что произошло сегодня, нездорово и контрпродуктивно. К его чести, Мью выглядит извиняющимся. Рэй вообще не удосаживается поднять глаза. Сэнд ёрзает в своём кресле. — В связи с этим я думаю, что будет лучше, если мы назначим вам обоим независимые встречи в разные дни недели. Мью требуется некоторое время, чтобы составить расписание, но в конце концов он это делает и поднимается первым. — Спасибо, что уделили мне время, — Сэнд отмахивается от него. Мью идёт к двери и вдруг останавливается. Рэй, как и прежде, не двигается с места. Мью беспомощно смотрит на Сэнда, но тот просто даёт ему знак уйти. Дверь осторожно закрывается, и в комнате снова воцаряется тишина. Сэнд снова смотрит на часы. Девять тридцать. Пора закрываться. Рэй всё ещё сидит в кресле, тихий и сжавшийся. Блеск в его глазах угас, и сам он выглядел гораздо более маленьким, чем до этого. Сэнд смягчает голос. — Кхун Рэй хочет что-нибудь сказать? Рэй моргает, поднимая взгляд. Его глаза стеклянные, и Сэнду кажется, что он видит в них кусочки ночи. Он мягко кивает. — Спасибо. Что остановили его сегодня. Сэнд вдруг чувствует, как в горле снова пересохло. — Всё в порядке, это моя работа, как бы то ни было. Рэй кивает. Затем он оглядывает комнату, будто растерянно. — У вас хороший музыкальный вкус. Сэнд хмыкает. — Мы можем поговорить об этом, когда встретимся снова. Мужчина улыбается и встаёт. — Вы добрее, чем я думал. Ещё раз спасибо. Он направляется к двери, тихий и маленький, но останавливается прямо у порога. Отворачивается, будто чувствуя себя беспомощным. — Ничего, если встречи будут проходить днём? Сэнд кивает. — Конечно, как вам удобно. Подходящее время? Рэй пожимает плечами. — Просто ненавижу дни. Приятнее, когда есть чем заняться, — с этими словами он уходит, быстро и неуверенно, и дверь скрипит за ним, оставляя Сэнда смотреть на пустой дверной проём. На мгновение в комнате воцаряется тишина, и Сэнд опускается обратно в кресло и издаёт громкий стон. Грязно. Сэнд привык к этому всему, но в этом деле, во всём нём, есть предпосылки, что что-то может затянуть Сэнда прямо в ад. Он тихонько смеётся и качает головой. Рэй в самом деле создан из ночи. Весь он. Темнота, соблазн и блеск далёких звёзд. И все призраки, которые обитают в густоте ночи. Сэнд глубоко вдыхает и берётся за блокнот. Мью и брак могут подождать. Первостепенное — Рэй. На долю секунды он задумывается: может быть, было бы лучше, не будь этого брака вовсе? Не раздумывая он закрывает блокнот и снова смотрит на часы. Девять сорок пять. Сегодня его время стало путаницей. Сэнд думает, что он тоже запутался.