***
Эскулап был рад… нет, даже не так… он был просто счастлив оказаться во дворце, потому что, в общем-то, и не рассчитывал там оказаться вообще…ну не в ближайшие лет десять-двадцать. Потому что был ещё только юным и любознательным учеником великой Доктрины, известной в Бремене как «Избавительница от большинства болезней», женщины строгой, справедливой и довольно бойкой для своих…хм… ста с копейками (?) Эскулап, как и другие жители города, не знал точного возраста, но и не очень-то расстраивался по этому поводу: до возраста ли, когда Доктрина рассказывает множество нового, множество интересного, делится малоизученным, и, не отвлекаясь от пристального изучения кошачьей шерсти, говорит, чтобы он сходил на приём к Королю вместо неё (потому что он её лучший ученик, конечно, хочется верить, а не единственный, хотя её единственном учеником он и являлся). Эскулап чувствовал, как в этом роскошном месте с высоченными потолками у него перехватывает дыхание и ускоряется сердечный ритм: даже комната, в которую его привели, была раз в пять больше его комнатки у Доктрины на чердаке. Виденное до селе лишь снаружи влюбляло в себя не меньше и изнутри. Разумеется, если не обращать внимания на местную стражу, имеющую повадки головорезов (ими и бывших когда-то, подразумевал Эскулап, потому что слышал нечто подобное) и едва не доведших его до обморока. — Ааа, моя дорогая Доктр… Король — невысокий, пухлый и улыбчивый — перестал улыбаться, как только увидел сидящего на краюшке кресла Эскулапа. — Ты кто такой? Как тебя пустили в мой дворец? — Я… это… — Ты один из приёмышей голу…кхм… Один из приёмышей Королевы? Не припомню тебя. — Н-нет, Ваше Величество. Я — ученик Доктрины, Эскулап. Она… очень занята, и не сможет явится. — Вот как. Похоже на неё. Какой противной старухой я её помню, такой она и осталась. Так ты говоришь, ты её ученик? — Да. — Что ж, должно быть, нервы у тебя железные. Хорошо. Очень хорошо. У нас тут часто… случается. Кхм. Прощай, Скулап. — Может, мне что-нибудь передать Доктрине? — Нет. Ничего не нужно ей передавать. Так ей и пере… Моё дело касается только Доктрины.***
Через час, когда Осёл успокоен горячей водой с мёдом, Трубадур заявляет, что вспомнил, что делают в таких случаев с поврежденными конечностями — фиксируют. Пёс активно ему верит, потому что хоть какой-нибудь лекарь в их компании — необходим. Ищёт «наиболее эластичную ткань», находит (порвав в процессе поиска несколько не особо эластичных). Сглатывает слюну при виде палки в руках Петуха, но остаётся героически равнодушен. И вовсе не из-за пресекшей дразнение на корню Кошки. Которая с Принцессой на пару смотрят, как Трубадур аккуратно (но сильно) обматывает разрезанной на длинные полосы рубашкой (Петух как-то странно приглядывается к ней) поврежденную ногу и привязывает к ней палку. Смотрят долго. Смотрят пристально. К концу операции нога Осла напоминает перевёрнутый леденец на палочке и, кажется, Псу известно, почему Петух так приглядывался к этой ткани. Но он молчит, радуется вместе с Ослом, получившим хоть какое-то решение проблемы. — Надо лететь. Говорит Кошка, приглядевшись к ноге. — Ну-ка встань…кхм…попробуй подняться. Когда на всё поле раздаётся вопль боли, Кошка и Принцесса переглядываются. — Надо лететь. Подтверждает Принцесса.