Замочная скважина

Страйк распустил всех по домам только после 22 часов, почти насильно выставив их из офиса, сославшись на то, что ему нужно побыть в одиночестве. Теперь он сидел за столом, где так привычно работала Робин, перед погасшим за время его бездвижного молчания монитором. Мысли блуждали далеко от этой комнаты, он не заметил, как стемнело, как смолкли голоса на улице… Он размышлял о странном стечении обстоятельств, запустившим механизм уничтожения самого прекрасного, что было в его жизни. Почему его сближение с Робин произошло именно теперь? Почему не раньше? Накануне этого чудовищного дня она впервые осталась у него, провела в мансарде всю ночь, но так и не приблизилась к той невидимой черте, что сделала их обоих счастливыми. Да, он помнил, что был сильно пьян в ту ночь. И о том, как сутки спустя Робин сама опрокинула его сомнения, настояла на сближении, буквально лишила его способности снова отступить, обезоружила. Он мог бы провести и эту ночь на расстоянии от неё, как и задумывал вначале, показать ей, что способен не воспользоваться её вынужденной ночёвкой. Он был готов сдерживать свои порывы, лишь бы она поверила ему, осталась с ним. Возможно, это не продлилось бы слишком долго, и он сломался бы уже на следующую ночь. Но в эту первую – он бы устоял. Но она не дала ему такой возможности. Сама позвала его, сама попросила быть с ней, первая поцеловала… Словно она знала, что никакой следующей ночи не будет. Что именно эта – станет кульминацией их отношений, их драгоценного доверия и родства, их дружбы, их любви. Наивысшей точкой соединения, за которой неизбежно наступит трагический финал. Она действительно это знала? Понимала, что всё должно произойти в своё время? «Мы столько времени потеряли»… Как будто она осознавала приближающуюся катастрофу, которая станет крушением всего ценного и важного в его жизни. Крушением самой их жизни. В этот момент Страйк с неизбежностью постиг простую истину – если он не успеет её спасти, если уже сейчас Робин мертва (почему, собственно, он должен верить этому ненормальному убийце?), если она не вернётся к нему живой и невредимой… То завершится не только её жизнь. Он понял, что самое страшное, что могло с ним произойти – это не взрыв на дороге и не потеря конечности, не окончательный разрыв с Шарлоттой, не её показное самоубийство и даже не смерть Джоан, воспитавшей его, – всё это он смог перенести, руководствуясь мужеством и долгом. Самое страшное в его судьбе – это смерть Робин. За которой ничего не станет, наступит полная пустота и бессмысленность. Наступит его собственный конец. И, разумеется, если бы она была рядом сейчас, то убеждала бы его в малодушии такого поступка, говорила бы о том, как он дорог ей, требовала, чтобы он жил! Но её нет здесь! Никто больше не скажет ему, что он для неё значил… И когда он окончательно убедиться, что опоздал… Что в мире уже ничего не будет прежним для него, останется только разыскать ублюдка, чтобы разорвать его на куски… Да, он поквитается с ним! А после, можно уже не ждать, не терпеть эту боль слишком долго. И если его сердце выдержит эту боль, он сделает это сам. Любым простейшим способом. Никого это не удивит. Он уже теперь не был целым. И если бы судьбе было угодно откусывать от него по кусочку – это было бы менее мучительно, чем теперь. Пусть та близость, что соединила их с Робин станет кульминацией и его жизни тоже, тем, что он вспомнит прощаясь. Только найти этого гада, взглянуть в его глумливые глаза, увидеть смыкающиеся пальцы на его кадыке. И потом можно будет запереться у себя в мансарде, напиться вдрызг и просто вскрыться… И именно в тот момент, когда Страйк закрыл глаза и откинул голову, стараясь принять неизбежный финал, раздался слишком резкий для этого ночного кошмара звонок телефона. Он не посмотрел, кто звонит, просто схватил трубку, чтобы быстрее погасить стучавшую в висках пронзительную боль, выкрикнул «Да!» - Привет, Корморан!