Это уносило куда-то в детство, где мама лежала в луже собственной крови, а Андромеда ничего не могла сделать. Только отвлекать пьяного отца, чтобы он не убил Кассиопею. Воспоминания приводили Медди в оцепенение, возвращали в ощущение своей слабости и глупости. Липкие, мерзкие, как запах алкоголя и ненависти они грязью оставались на коже.
Нет. Сейчас было не время об этом думать. Теперь она взрослая, и все иначе.
Сжав челюсти, чтобы не взвыть от вида зияющей раны и разорванной плоти, девушка подхватила Кориолана под плечо, послужив ему не совсем опорой, но хотя бы тростью. Пуля застряла в его боку, Кориолан прижал к нему чуть дрожащую ладонь, рукой, зажимая рану. Они медленно двинулись вглубь кабинета.
— Что там произошло?
— Я выстрелил в него, он попал в меня.
— Серус мертв? — с дрожью в голосе спросила Андромеда, делая очередной тяжелый шаг. Это плохо, если победитель умер в Капитолии до отправки домой. Такой поворот шел вразрез с тем, что они старались вылепить из Игр.
— Ранен. Он сбежал ровно перед прибытием миротворцев. Его ищут.
С другой стороны, бегающий по столице сошедший с ума победитель, не показалось ей более приемлемым вариантом. Они были в огромной заднице. Андромеда не стала озвучивать этого вслух, Кориолан и без нее все понимал, но сейчас у них были проблемы поважнее.
— Нам нужно что-то сделать с этой пулей, — вызвать врача, вот что нужно было сделать. Именно это Андромеда имела в виду.
— Ты должна ее вытащить, — твердо сказал он, при каждом шаге молодой человек чуть кривился от боли, но держался молодцом, Сноу прекрасно знал, что сейчас главное — оставаться в сознании.
Сердце ее дрогнуло, желудок ощутимо сжался, создалось ощущение, какое бывает, когда повисаешь на аттракционе вниз головой.
Вытащить пулю? Он с ума сошел?
— Я не смогу…
— Ты должна! — он кашлянул и застонал от боли. Медди ощутила, как вдоль по позвоночнику пробежал холодок, и каждая косточка леденела внутри. — Должна.
Никому я ничего не должна!
— Давай вызовем врачей, я… — она снова хотела сказать, что не сможет, потому что действительно не могла, Андромеде никогда прежде не приходилось иметь дело ни с чем серьезнее ссадин на коленках Персефоны. Мамиными ранами всегда занималась Энни, но и в нее никогда не стреляли.
Однако Кориолан не дал ей сказать больше ни слова. Он отпустил ее, выпрямился через боль и развернулся к Андромеде лицом, чуть пошатнувшись вперед. Девушка ощутила запах роз, перемешанный с запахом крови. Ей стало дурно.
Молодой человек сжал ее руки так сильно, что у нее заныли сухожилия. Сноу безмолвно заставил Медди поднять голову и посмотреть в свои лихорадочно блестящие голубые глаза. И она смотрела, давясь своим страхом.
Кориолан словно бы пытался гипнотизировать ее.
Одна его ладонь была влажной от пота, вторая — теплая и склизкая от крови. Андромеда хотела отстраниться, но не могла. Хотела настоять на своем, но не могла. Ей только и оставалось, что стоять прямо и пытаться дышать.
—
Никто не должен узнать о моей слабости, — прошипел он сквозь зубы то ли от боли, то ли от злости. — Никто, слышишь? — Андромеда сдавленно кивнула. Понимала, почему он хотел сохранить это в тайне. Он должен оставаться сильным. Люди не должны узнать, что трибут ранил капитолийца. Что победитель ранил Главного распорядителя Игр. —
Помоги мне, Андромеда, — тон его голоса оставался стальным, не терпящим споров, он словно приказывал ей, но на самом деле — умолял.
Черт. Черт. Черт. Черт.
Кориолан Сноу доведет ее до края. Это точно. Он стал совсем немного к ней ближе, а она уже стоит вся в крови. Все шло совсем не по плану, но если она сейчас его оттолкнет, если сейчас ему не поможет, то он возможно умрет, а еще хуже, навсегда от нее отвернется. И тогда ее уже никто и ничто не спасет от брака с Атласом Голденбергом.
— Хорошо, — прошептала она, хотя в уголках глаз у нее пощипывало от слез. — Но я не знаю, что делать.
Он, видимо, сжалился, заметив ужас в ее глазах, ставших почти черными.
— Я скажу, что. Давай, — он мягко оттолкнул ее, а сам отшатнулся к столу, вновь скривившись. — Аптечка в ящике, где документы. В ящике стола возьми зажигалку, она большая, с гербом, ты увидишь. И бутылку. В столе есть мини-холодильник. Там, слева.
Лучше всего Андромеда умела собираться в критической ситуации. Она отрезвляюще прикусила щеки изнутри, едва ли не до крови, пока доставала аптечку, и к моменту, как она уложила Кориолана на стол, сбросив все ненужное на пол, руки ее уже не дрожали.
Кровь, алая и вязкая, не останавливалась. Времени думать у нее не было. Оставалось только довериться Кориолану, который доверил ей свою жизнь и свою репутацию, и постараться его не убить.
Андромеда закатала рукава своей некогда праздничной блузки, теперь мятой и грязной, и ополоснула руки белой, как разбавленное молоко, пахнущей спиртом жидкостью из бутылки. Его кровь с ее пальцев потекла на паркетный пол, и кожа девушки приятно охладилась. Сжав зубы, она быстро, но аккуратно расстегнула рубашку Кориолана, стягивая ее сначала с плеча, а затем и с руки, глаза его закатились от боли, когда она отрывала прилипшую к ране ткань.
— Потерпи, потерпи немного, — умоляла она, стараясь быть ласковой. От вида окровавленной плоти, не прикрытой одеждой, у нее, признаться, ком встал в горле.
— Дай таблетку, — сквозь стон прохрипел он. — Обезболивающее.
Андромеда быстро нашла пачку, подцепила одну, достаточно большую круглую таблетку и положила ему в рот. Он указал кивком головы на бутылку, и она дала ему запить, придерживая молодого человека за шею. Кориолан скривился от вкуса, но проглотил алкоголь вместе с таблеткой, а затем сделал еще пару глотков. Для храбрости, наверное. Андромеда даже подумала тоже выпить, храбрость не была бы сейчас лишней, но не стала экспериментировать.
Секунду спустя он уже снова мог говорить: капитолийские лекарства действовали быстро. Выдохнув, чтобы собраться с мыслями, он начал руководить.
— Достань пинцет, — еще один короткий выдох. Рана продолжала кровоточить, Медди все делала быстро, если он отключится, одной ей не справиться. — Обожги.
— Поняла, — она быстро сообразила, что пинцет нужно обеззаразить. Огромная железная штуковина в ее руках казалась орудием для убийства, девушка старалась не думать о том, что ей предстоит сделать с ним дальше. Андромеда прокалила пинцет над огнем с помощью зажигалки с капитолийским гербом. Символично.
— Обработай рану.
Подавив ужас, рвущийся из груди криками и слезами, она сжала его здоровую руку, неизвестно, кто сейчас больше нуждался в поддержке, но через секунду Кориолан заорал так, что она сама едва не потеряла сознание. Жгучая боль отдавалась не только в боку, но и во всем его теле, бежала по нему током в двести двадцать, и даже умудрилась впиться в Андромеду своими невидимыми щупальцами. Внутри у нее опять все закипело от страха, пульс с таким грохотом отдавался в висках, что почти заглушал крик молодого человека.
— Доставай! — взревел Кориолан. — Быстрее доставай.
Черт. После этого он обязан на ней жениться.
Эта мысль ее одновременно позабавила и позволила собраться с мыслями. Медди тихо выдохнула, пальцы немели, и железо пинцета, больше похожего на огромные ножницы, впивалось ей в кожу. Андромеда склонилась над раной, прищурилась, поменяв угол обзора так, чтобы свет падал на отверстие и разглядела внутри пулю, окруженную, казалось, пульсирующей плотью.
Пуля была, кажется, небольшая, но сколько от нее было проблем...
— Нужно продеть их глубже и подцепить, ясно?
— Ясно.
Где-то на задворках сознания, видимо, чтобы отвлечь себя, Андромеда думала о том, откуда он знал, как доставать пули? Может, проходил обучение, когда служил миротворцем или Главный распорядитель должен быть готов к любым ситуациям? Эти мысли помогали почти не обращать внимания на стоны Кориолана, доставать пулю на живую, без наркоза, без морфлинга — пронзительно больно.
Руки девушки работали больше на автомате, она старалась не паниковать, но ей казалось, что пуля заходила только глубже вместе с тем, как пинцет впивался в его плоть. Это вообще возможно? Наверное, да. Мешало и то, что от ощущения его теплой крови на своей коже у нее неприятно кружилась голова.
Но вот она почувствовала, что смогла захватить пулю между ножек пинцета и испытала что-то вроде соединенных воедино радости за него и гордости за себя.
Надо было отдать Кориолану должное, он почти не шевелился, старался держать себя в руках и не мешать ей, хотя тело его периодически непроизвольно дергалось. А еще, пусть это и глупо, Андромеда была благодарна, что в него выстрелили из самого простого оружия, используй нападавший оружие миротворцев, Кориолан был бы уже мертв.
— Долго еще? — злобно прорычал он, будто это Андромеда была во всем виновата. А доставать пулю из плоти, между прочим, было не так-то и просто. Не будь он на грани смерти из-за пулевого, она бы непременно высказала ему, что не надо на нее злиться, она вообще могла ничего не делать и дать ему истечь кровью.
— Сейчас! — она могла бы досчитать до трех, но решила, что от этого только больнее. Медди сильнее, более уверенно потащила щипцы на себя. Он дернулся, с губ сорвался мучительный выдох, но он тут же сжал зубы. — Не шевелись! — прикрикнула девушка.
Пуля, казалось, пряталась за мягкими тканями, Андромеда сильно разбередила рану, неумело вытягивая свинец наружу, но когда щипцы вместе с пулей вышли из тела Кориолана, он с облегчением выдохнул. Он был весь мокрый от пота, на идеальный стол из дорогой древесины и на одежду Медди лилась кровь.
— Обра..ботай, — казалось, он терял сознание.
Нет. Нет. Нет!
Андромеда решила, что чем кричать и бить его по щекам, чтобы не засыпал, действительно лучше вылить еще порцию алкоголя на рваную рану. Она схватила вату, смочила ее ядреной жидкостью и приложила к отверстию, из которого меньше минуты назад собственными руками достала пулю. Глаза его широко раскрылись, но Кориолан не издал ни звука.
— Ты молодец, — она обработала кожу вокруг, затем снова рану, избавляясь от лишней крови, и вскоре кровотечение стало медленно останавливаться. — Надо зашить, да? — Андромеда надеялась, что он скажет, что можно просто оставить все как есть, но молодой человек едва заметно кивнул.
В аптечке были и иголка, и нитки. Медди точно не знала, обычные или специальные, но выглядели они прочно. Она снова полила на свои руки, прокалила иглу и, продев в ушко нитку, присела перед столом на корточки. Выглядело все уже значительно лучше, но она не могла представить, как сшить плоть. В Академии они шили иглами в младших классах, учителя вроде как прививали девочкам любовь к ручному труду, но Андромеда уже тогда точно знала, что зашивать одежду ей самой никогда не придется.
Это правда. Дырявую одежду она никогда не зашивала. А вот пулевое ранение…
— Давай. Хуже не будет.
Он был прав.
Медди кивнула, вновь сжав зубы, и с трудом вонзила иглу в его плоть. Это оказалась куда тяжелее, чем прошивать стежками ткань. Кожа под ее влажными пальцами скользила, рана чуть кровоточила, Кориолан, у которого, видимо, закончилось самообладание, дергался и постоянно шипел от боли, а игла упрямо отказывалась проходить через мягкие ткани.
Никто не собирался ей помогать. Ни чертова игла, ни капризный пациент.
— Будешь дергаться — я тебя вырублю, — процедила она, недовольно сверкнув на него глазами. Со своей ролью врача-хирурга она уже смирилась и чувствовала себя в ней вполне комфортно, теперь Кориолан ей только мешал.
— Быстро ты вошла во вкус, — молодой издал звук, похожий на усмешку, но тут же захрипел от боли. Андромеде стало его жаль, и она все же смягчилась.
— Немного осталось. Потерпи.
Он коротко кивнул.
Швы получились неровными, даже уродливыми, наверняка у Кориолана останется на этом месте шрам, но это был максимум, на который Медди была способна, и, между делом подумала она, шрамы все-таки украшают мужчин. Это история. А теперь это
их история. История, в которой она спасла ему жизнь.
Если только он не умрет через пару дней из-за заражения крови.
Она отогнала от себя эту мысль, резко качнув головой.
Кориолан выглядел измученным. Весь бледный, мокрый от пота, на теле кровяные разводы, голубые глаза заволокло усталостью и оттенком испытываемой им постоянной боли. Андромеда сама наверняка сейчас была не лучше.
— Тебе бы морфлинга… — тихо сказала она, заклеивая рану большим пластырем из аптечки.
— Нет, — отрезал он, даже слегка дернувшись, когда она это произнесла. Будто на него ведро ледяной воды выплеснули. — Никакого морфлинга, — было в этом что-то очень личное, но Андромеда не стала допытывать. — Лучше дай еще таблетку, — обезболивающее он снова запил самогоном из бутылки.
Медди дала ему (и себе) почти двухминутную передышку, и когда дыхание молодого человека выровнялось, а значит, боль утихла под влиянием медикаментов, снова собрала себя по кусочкам: ночь еще не закончилась.
— Нужно тебя перебинтовать, давай, — собравшись с силами, Андромеда помогла ему подняться и сесть, Кориолан совсем ослаб, так что весь его вес пришлось тянуть на себе.
Она окончательно раздела молодого человека, выбросив окровавленную рубашку на пол. Медди придерживала его, вплотную прислонившись к горячему обнаженному телу, пока зубами разрывала упаковку бинта.
— Сам сидеть сможешь? — она поймала его туманный взгляд. Он неопределенно пожал плечами.
— Куда приятнее, когда ты так близко, — видимо, таблетки неплохо развязали ему язык. И хотя глаза ее предупреждающе сверкнули, Андромеда все равно улыбнулась уголками губ и качнула головой. Он тоже улыбнулся. Едва заметно, но все-таки.
— Кориолан, — предупредительно выдавила она.
Он, казалось, был абсолютно собой доволен. Но кивнул под прессом ее строгого взгляда.
— Смогу, док, — Медди отстранилась и секунду помедлила, проверяя, не упадет ли он без ее поддержки, но Сноу держался ровно.
Она перебинтовала его вокруг торса, стараясь не замечать, как под ее руками играют мышцы его пресса, какая у него красивая светлая кожа, как несмотря на запах пота и крови ей приятно находиться с ним рядом. Но во рту у нее неумолимо пересохло, а внутри пылал незнакомый до этого дня жар. Ей снова хотелось прижаться к нему всем телом.
Это было слишком странно. Иррационально. И удивительно.
Сильно отвлекаться от реальности он ей не дал:
— Надо узнать, что там… — едва она закончила, Кориолан дернулся вперед.
— Я узнаю, — Андромеда остановила его, положив ладонь на его грудь, ровно туда, где медленно билось его сердце. Он замер. — Тебе нужно немного отдохнуть, ложись.
Кориолан все равно и пары шагов не смог бы сделать. Она буквально заставила его снова лечь на стол. Было бы лучше уложить его на кресло или на диван, но у Медди не хватило бы сил дотащить молодого человека в другой конец кабинета.
Он не стал сопротивляться. Андромеда точно знала — просто не смог.
— Не ходи туда. Позвони на пост охраны.
— Хорошо, — она осторожно убрала светлые пряди волос с его мокрого лба и улыбнулась. Кориолан прикрыл глаза от ее ласки. Кажется, он засыпал.
Андромеда была счастлива, что все кончилось, и она позволила себе слегка расслабиться, но, как оказалось, зря. Едва стальной корсет, в который она будто бы заковала себя, чуть ослаб, в грудной клетке у нее что-то разорвалось. Ощущение горечи пошло вверх по глотке и осело на языке, по коже прошла дрожь.
Накатил подавленных страх, ей было одновременно и весело, и больно, и дико, и гордо. Осознание того, что произошло, сковало ее в неприятный липкий кокон. Этот микс из чувств оказался «слишком» для этой ночи. Стало нечем дышать. Слезы снова зажгли глаза, но она стиснула зубы и смогла не расплакаться. Начни она сейчас рыдать, не успокоится еще долго. А дел было невпроворот.
— Не плачь, — Медди вдруг поняла, что он на нее смотрел. И если тогда на балконе она разрешила себе разреветься, чтобы Кориолан почувствовал себя виноватым, теперь ее поймали с поличным. Это нехорошо. Оставалось только надеяться, что он этого не вспомнит. Молодой человек дышал медленно, почти не слышно, и глаза у него стали совсем туманные. Возможно, усталость, боль и сон сотрут воспоминания. — Все хорошо.
Андромеда с трудом сглотнула ком в горле. Он оцарапал глотку и пищевод.
— Я знаю. Я рада, что ты живой, — шепотом ответила она.
— Я живой только благодаря тебе, — так же шепотом сказал Кориолан. —
Спасибо.
Она улыбнулась.
— Не за что, — Андромеда все еще гладила его по волосам, машинально. — Закрывай глаза, отдыхай, — теперь она его гипнотизировала. Кориолан был измотан, и ее поцелуй в лоб был последним, что он осознал перед тем как отключиться. Приятная темнота, похожая на цвет ее глаз, заволокла сознание, в груди теплилось приятное волнение, но в то же время ему было спокойно.
Когда Кориолан очнулся и понял, что он не в своей постели, он в ужасе тут же сел, не сразу вспомнив, что произошло. Резкое движение отдалось острой болью в боку, и он сморщился, зашипел, но быстро пришел в себя и огляделся.
На диванчике в его кабинете спала Андромеда. Вся белая блузка из тонкой дорогой ткани (приятной на ощупь, он это прекрасно помнил, это ощущение и ее запах — единственное что держало его в сознании в ночи) была перепачкана в его крови. Девушка свернулась калачиком, спрятав лицо от утреннего солнца, что заливало лучами его кабинет.
Корио снова осмотрелся, на краю сознания понимая, что что-то не так.
Не считая их внешнего вида, в кабинете не осталась ни единого следа прошлой ночи. Андромеда все отмыла, ни на полу, ни на столе ни пятнышка крови, нигде не осталось окровавленных инструментов или ваты. Все, что они сбросили со стола, было осторожно сложено в кресла для посетителей. Она даже его чем-то укрыла. Обнаженный до пояса, он был укутан в ее палантин. Точно ее. Ткань пахла весной. Пахла ей.
Кориолан, машинально сжимая палантин между пальцев, медленно опустил ноги вниз со стола и поднялся. Движения давались трудно, правый бок сильно ныл, рана пульсировала, но он чувствовал, что после сна, пусть и на твердой столешнице, ему стало куда лучше.
Молодой человек сделал всего лишь шаг к ней, Андромеда тут же проснулась и резко села, испуганная, как маленький котенок. Солнце ударило ей в глаза, и девушка выставила вперед ладонь, но дернулась в его сторону, намереваясь встать.
— Не надо, — мягко попросил он, Андромеда замерла на месте, глаза ее стали привыкать к свету, теперь она могла его разглядеть. Он самостоятельно стоял на ногах и выглядел куда лучше, чем вчера.
По крайней мере, у Кориолана не было ни температуры, ни кровотечения. Лицо его еще оставалось бледным, но в целом, ничего страшного.
— Ты как? — спросила она сдавленно. Короткий сон, на удивление, стер всю ее усталость, ну или она все еще держалась на адреналине, полученном ночью.
— Нормально, — молодой человек даже нашел в себе силы улыбнуться. Он подошел к ней и осторожно сел на краешек дивана. Девушка смущенно отвела взгляд от его обнаженного тела, будто не она вчера спасла ему жизнь, будто никогда не видела его торса, не обнимала, придерживая, не гладила его по волосам вчера и не целовала его в лоб. А самое главное, будто не она едва не плакала от испуга за него. Кориолану казалось, что все границы между ними стерты, но Андромеда упорно прятала от него глаза. Корио положил еще теплую от его кожи ткань палантина на ее колени и сжал ее ладонь. Мягко. Но ощутимо. Девушка чуть дрогнула. — А ты?
— И я, — выдохнула она.
— Хорошо. Ты здорово тут убралась. Всю ночь не спала?
—
Никто не должен знать, что произошло, поэтому пришлось все вымыть, — он просто не мог себе представить, как эти красивые ручки с идеальным маникюром стирают кровь с пола. Хотя нет, мог. Что-то в этом было. — А еще я не могла уснуть, все проверяла, дышишь ли ты, — призналась девушка, теперь она смотрела вниз и теребила свободной рукой палантин. Кориолан вновь улыбнулся. Такая забота ему была приятна. — Но видимо все равно отрубилась недавно.
— Тебе надо поехать домой, отоспаться. Давай я вызову водителя.
Он бы хотел посидеть так еще. Хотел побыть с ней и как-то отблагодарить за то, что Андромеда сделала, а еще Кориолан не был уверен, что сможет встать без боли, и этот момент хотелось максимально оттянуть. Но он и так проспал слишком долго, нужно было срочно что-то решать. Вернее, решать
всё.
Девушка словно прочитала его мысли.
— Кориолан, у меня новости. Я не только за тобой следила и мыла полы, — девушка, наконец, подняла на него взгляд, и в ее глазах не осталось ни нотки смущения или ласковости. Только холодная собранность. Он нахмурился, машинально отпустив ее руку. — Серуса поймали живым, в городе он никого не ранил, а еще, учитывая, что новости еще не пестрят заголовками, его никто не видел.
Это был, вероятно, самый лучший исход из всех возможных. Сноу даже дышать стало легче. Андромеда тем временем продолжала:
— Я все-таки вызвала доктора, ты сильно его ранил, он мог умереть. Не переживай, это наш семейный врач, он вопросов не задает.
— Серус жив? — только и спросил он. Как же Кориолан надеялся, что она скажет «да». И, конечно, Андромеда его не разочаровала.
— Да. И заперт.
Я подумала, ты сам решишь, что с ним делать.
Казалось, она идеальна. Нет, конечно, она была идеальна. Даже в таком виде, растрепанная, перепачканная, но ведь это его кровь. Она всю ночь, да что там, все это время играла на его стороне и не сделала ни одной тактической ошибки.
— Из проблем: у нас два мертвых работника в лаборатории. Один из них сирота, думаю, тут замнем. Я не знаю, что делать со вторым, но нам точно нужно держать все в тайне. А еще я взяла на себя смелость и назначила тебе встречу с главой столичных миротворцев на вечер, чтобы он повлиял на своих ребят, пусть тоже молчат. И…
Он не дал ей договорить. Чувства нахлынули как-то разом, хотя ему бы ее дослушать, Андромеда вообще-то говорила важные вещи. Но Сноу поддался огню, разрастающемуся в его грудной клетке. Отчасти потому что это было слишком соблазнительно, отчасти потому что понимал — у него есть время.
Одним резким движением Кориолан притянул ее к себе, сжав ладонью темные гладкие волосы на затылке, и поцеловал ее. Губы Андромеды оказались мягкими и податливыми, сладкими, со вкусом кофе, который она, видимо, не так давно выпила. Поцелуй этот, однако, бодрил куда лучше горячего напитка.
Сноу не встретил сопротивления, девушка послушно приоткрыла губы и ответила на поцелуй, подавшись вперед. Он даже не чувствовал боли в боку, хотя все его тело напряглось, вытянулось, как струна. Андромеда была определенно лучше морфлинга.
Он целовал ее так, как не целовал никто прежде. Настойчиво. Неумолимо. Властно. Ей неожиданно нравилось это чувство его контроля над собой, сейчас, когда внутри все непреодолимо дрожало, это было приятно.
Кориолан слизывал с губ девушки все ее слова, что так его порадовали. Он хотел, чтобы они звенели колокольчиками внутри него.
Никто не должен знать, что произошло.
Я подумала, ты сам решишь, что с ним делать.
Он углубил поцелуй.
Страх смерти прошлой ночью резко пробудил в них обоих сумасшедшую жажду к жизни.
Она цеплялась пальцами за его руки, под подушечками перекатывались его мышцы. Два прерывистых дыхания рушили тишину замершего этажа, два сердца колотились о ребра, моля о близости.
Оба они были в крови, потрепанные, измотанные, но все это ровным счетом не имело никакого значения. Потому что их тянуло друг к другу. И потому что этой ночью
они победили.
А затем она вдруг прервала поцелуй. Испугалась, возможно, Кориолан по крайней мере мог поклясться, что видел вспышку страха в ее потемневших карих глазах.
Андромеда прекрасно его отыграла.
— Я не могу, — рваным шепотом сказала она, но не отпрянула, позволяла себе ощущать его теплое дыхание на своей коже, от этого у нее приятно тянуло внизу живота. Он не отпускал. Касался губами волос, линии скулы, мочки уха, до исступления вдыхал запах ее волос. — Кориолан… Я. Не. Могу, — она не слишком-то сильно уперлась ладонью в его грудь, чувствуя, как сердце молодого человека билось ей в руку.
Молодой человек, однако, не собирался сдаваться. Откуда-то изнутри поднималось чувство приятной злости, оно заполняло собой всю грудную клетку, впивалось в легкие, в сердце, текло сладковатым дымом по глотке и оседало на языке. Такое ощущение обычно говорило о его готовности действовать.
Андромеда Рэддл должна принадлежать ему. Это блестящее орудие, совершенный инструмент, который поможет ему захватить мир.
— Почему?
Медди понимала: или сейчас, или никогда.
— Я помолвлена, — сказала она.
Помолвлена. Это слово желчной горечью осталось у нее рту, стирая сладость его поцелуев.
Он, не сдержавшись, поморщился.
Да если надо он убьет Атласа Голденберга. Не велика потеря.
Сноу тихо выдохнул, успокаиваясь. Андромеда ни в чем не виновата. Он и так знал, что она этого брака не хочет, а теперь, когда его губы горели от ее поцелуев, все стало предельно понятно.
Интересно, а «жениха» своего она целовала? Эта мысль отозвалась внутри него волной омерзения. Нет. Вряд ли Атлас удостоился хоть одного поцелуя.
Кориолан отбросил все эти мысли, подавил внутри злобу и нежно провел кончиком носа по ее щеке. Она тут же подалась ближе. Девушка вся дрожала, дыхание ее сбилось, она прикрыла глаза, на лице застыло выражение смешавшегося волнения и трепета.
— Я не дам тебе выйти за него замуж. Я всё решу.
***
Решать проблемы Кориолан умел как никто другой.
Миротворцы замолчали по одному приказу, он знал, как с ними общаться. Молчала и семья убитого лаборанта, записи с камер стерли и всё представили, как несчастный случай, мол, взял оружие, по неопытности выстрелил сам в себя. Бывает. Углы сгладили шикарные похороны и хорошая материальная компенсация. Историю о лаборанте-сироте вообще стерли с лица земли. В этом Кориолан тоже был хорош —
о людях, которые ему были неудобны, все забывали быстро.
Серус, спокойный, как удав (накаченный морфлингом), припудренный и откормленный, появился в выпуске новостей через неделю после окончания Игр. На перроне он помахал рукой в камеру, как прирученная обезьянка, поговорил несвязно с Лукрецием Счастливчиком Фликерманом. Ведущий его ответы невпопад списал, несомненно, на радость от победы.
Головокружительной победы, подарившей Капитолию самые непередаваемые эмоции за все время существования Голодных игр! Затем Серус сел в поезд, который должен был доставить его домой. Счастливый конец.
Конечно, до Дистрикта-11 он не доехал.
По пути случилась авария, так бывает на железной дороге по пути в дальние дистрикты. Поезд сошел с рельс, и победитель Шестнадцатых Голодных игр скончался на месте от полученных ран. Вот это по-настоящему счастливый конец.
Подозрений это не вызвало. Все, правда, расстроились, особенно в Капитолии, но Кориолан выступил с речью, где заявил, что следующий год будет так богат на события, что все и думать забудут об этой грустной истории. Зрители, конечно, радостно ему поверили.
Все обожали Кориолана Сноу.
Андромеда, наблюдая за трансляцией в прямом эфире, невольно подумала, что с такой харизмой, в сочетании с его умом и амбициями, он мог бы стать президентом однажды. Эта мысль заставила ее улыбнуться. Кориолан Сноу — президент Панема. Андромеда Сноу — миссис президент. Первая леди. В груди у нее потеплело. Да. Это было бы просто чудесно.
Это будет ее счастливым концом.
Август принес в столицу долгожданные дожди и прохладу, после изнуряющей жары это было самым большим подарком, но в воздухе все еще сладко пахло летом, и это обнадеживало.
В доме Андромеды пахло вкусным ужином, но едва она села за стол, тут же почувствовала такой холод, что у нее сковало железной цепью позвоночник. Правую щеку же жгло от взгляда отца, если бы он мог, наверняка высверлил бы глазами в ней дыру.
Вкуса еды Андромеда не почувствовала, на языке все ощущалось, как залежалое сено.
— Персефона, ты закончила? — спросил отец, когда девочка отодвинула от себя тарелку с недоеденным стейком и овощами. Она недовольно нахмурилась, промокнула рот салфеткой и задала ответный вопрос:
— А десерта не будет?
— Его принесут тебе в комнату, — отрезал Геральд.
Перси взглянула на сестру, им хватило доли секунды, чтобы понять друг друга. Андромеда едва заметно кивнула на дверь, и младшая сестра, хоть и без особого удовольствия удалилась, не поблагодарив за ужин. Отца она не боялась, но знала, что некоторые разговоры в семье происходят без нее, и Андромеду лучше послушаться, пока отец не начал читать ей нотации о том, что она еще ребенок.
Когда Мелисса закрыла за сестрой тяжелую дверь гостиной, Медди впервые за вечер перевела взгляд на отца, не дожидаясь, пока он прикажет ей это сделать. Она не желала больше быть его марионеткой.
— Ты ведешь игру за моей спиной,
девочка? — он чуть подался вперед, сжимая в руках столовые приборы. Угрожающе.
Девушка почувствовала, как желудок у нее перевернулся от ужаса. Он никогда ее не бил, но Медди не строила воздушных замков, она знала, что однажды все может измениться, однажды ее отец переступит черту, и тогда уже она будет лежать в луже собственной густой крови в углу. Если это случится, она специально измарает весь его любимый ковер, она не будет терпеть, как мама.
— Геральд… — вмешалась она. Весь ужин матери не было ни слышно, ни видно. За эти недели она стала совсем похожа на тень: бледная и тихая.
Возможно, отец наказывал Кассиопею за то, что ее день рождения прошел слишком хорошо, за то, что мама вопреки всему была прекрасна и все еще интересна людям, в том числе и мужчинам. Она оказалась в центре внимания, была жемчужиной этого приема, расцвела на глазах, а он ведь так привык, что дома она — пустое место. Геральд не хотел терять этого ощущения превосходства над Кассиопеей ни на минуту, а ему пришлось жить в ее тени целый вечер.
— Не встревай, — сквозь зубы проговорил он. Андромеда мысленно сказала то же самое, но губы ее не произнесли ни слова, лишь расслабленно захватили краешек бокала. Она отпила вина. Эту женщину ничему не учила ее жизнь. Если живешь с тираном и не уходишь — молчи, не нарывайся. Иногда Медди казалось, что маме даже нравилось быть грушей для битья.
— О чем ты? — не став заострять на матери внимания, спокойно спросила она.
— О том, что мальчишка Сноу приходит ко мне в Цитадель и
требует твоей руки! — прорычал Геральд, ударяя ладонью по столу, словно хотел придать голосу еще большей силы. Посуда дрогнула, волной по гостиной прокатился неприятный дребезжащий звон.
А по всему телу Андромеды прокатилось приятное волнение, она едва удержалась от улыбки. Ужас внутри заглушили бабочки, бьющие крыльями по ребрам. Он не испугался явиться к ее отцу… В Цитадель!
Это, конечно, жутко разозлило Геральда, но он ведь всегда воспринимал брак Андромеды, как сделку, так чему он удивлялся? Кориолан правильно сделал, что подошел к этому вопросу, как к деловому. И правильно сделал, что сразу обозначил свои намерения так серьезно. Если отец собрался выдать Андромеду замуж, вместо одного кандидата ему сразу нужен другой. Ей лишь оставалось убедить его, что новый куда лучше.
Ладони Медди вспотели, она поставила бокал и пожала плечами. В ушах все еще отдавался звон посуды, но лицо ее не искривилось, оставалось вежливо-непроницаемым.
— Он не мальчишка, а наследник огромного состояния и Главный распорядитель Игр. И самое главное — я не просила его приходить к тебе,
папа, — и она не соврала. Кориолан все решил сам. Она просто немного подтолкнула его своим отказом. — Мое мнение…
— Я не спрашивал твоего мнения, Андромеда, — рявкнул он. Девушка замолчала. Боковым зрением она видела, как ее мать вжалась в стул и прикрыла глаза. Наверное, не хотела видеть, как он ударит Медди, если окончательно выйдет из себя. — Какие разговоры могут о тебе пойти? Помолвлена с одним, к отцу бежит другой, скоро еще с десяток ухажеров будут толпиться у моих дверей? Ты не
дворовая девка, чтобы крутить шашни налево-направо. Ты — моя наследница! Ты должна соответствовать! А ты стала вести себя как…
Он не договорил. Задохнулся и тяжело провел сжатым кулаком по столу, сминая белоснежную накрахмаленную скатерть. Со звоном упало несколько пустых фужеров, бокал Андромеды опрокинулся, заливая ткань ярко-красным, как кровь, вином. Пятно быстро разошлось, впитываясь в волокна.
Отец весь залился краской, тяжело дышал, плотно сомкнув губы. Ему не нужно было заканчивать фразу, Андромеда все прекрасно поняла.
Шлюха.
Ей казалось, ее втоптали в грязь. Невысказанное оскорбление горящей пощечиной осталось на коже. Внутри бурлила такая злость, что будь у Андромеды в руках пистолет, она бы выстрелила ему лоб, не задумываясь, и никогда бы об этом не пожалела. Она стоила тысяч таких, как он. И он не смел посягать на ее достоинство. Больше не смел.
За него она и ухватилась. Вот, что было главным. Ее. Чертово. Достоинство.
Чтобы успокоиться, девушка мягко переложила салфетку с колен на стол, сложив ее вчетверо, ткань тоже обагрилась, впитывая в себя терпкое вино. Механические движения позволили Андромеде обрести контроль над голосом и телом, а главное, над собственными мыслями: сложно было вести диалог, когда она представляла, как отец скатывается на пол с пулей промеж глаз.
— Мы помолвлены с Атласам только на словах, — она подняла свою изящную руку, свободную от обязательств в виде кольца. Голос ее не дрогнул ни от обиды, ни от ярости. — Много лет прошло, все это понимают.
Кроме тебя, старый идиот. И кроме его чокнутой семейки. Мой выбор — Кориолан Сноу.
Я люблю его.
— Я повторяю! — взревел он. — Твоего мнения я не спрашивал.
— Зря, я могу дать тебе отличный совет, касаемо этой
сделки, — выплюнула она. Отец сжимал между пальцев край стола, лицо его дергалось от злости. Казалось, поведение Андромеды настолько его шокировало, что он только и мог, что повторять. И, как током ушибленный, вцепился в дерево. — Подумай, кто такой Атлас Голденберг — это ребенок своих успешных родителей, не более того. Кориолан Сноу — это будущее Панема. С кем ты хочешь породниться, папа? С бесперспективным маменькиным сынком, который пропьет свое наследство к сорока, или с будущим президентом?
Отец все еще молчал, возможно, у него случился припадок, или его так колотило от злости. Напряжение в комнате достигло пика, казалось, зажги кто спичку, здесь все разорвется на мелкие атомы. Андромеда не была намерена на это смотреть.
— Подумай, — повторила она, грациозно поднимаясь с места. — И прими решение. Спасибо за ужин.
Андромеда знала, что он в ярости настолько, что сегодня ее матери придется не сладко. Но она была готова ей пожертвовать ради своего будущего и будущего Персефоны. Должен же быть от Кассиопеи хоть какой-то прок.
Следующие три дня Геральд молчал. Все замерли в ожидании. Даже Персефона стала тише обычного. Мама вообще словно бы растворилась. Безгласые и без того особо не шумели, но и те словно дышать перестали.
Дышать, впрочем, в этом доме было трудно. Казалось, из комнат выкачали весь кислород. Звенящая тишина ледяной коркой пропитала стены. Любой шорох в этом ледяном дворце отдавался эхом, и мысли стали особенно громкими. Они все были тревожные. И объемные, как океан.
Сидя за одним столом с отцом во время завтрака или ужина, Андромеда представляла, как здание рушится, и на них падает потолок. Это отлично отвлекало. Она воображала каждую трещинку, они бежали по стенам со звуком, похожим на звук ломающихся костей. А затем тяжелый потолок раскалывался напополам, обваливался с грохотом, вместе с люстрой, точно им на головы, и пол под ногами исчезал. Наступала приятная обволакивающая темнота.
В Центре распорядителей было не до личных драм, Андромеда все же была из тех, кто отдается делу с головой, и это, наверное, было единственным, что спасло ее психику. Однако когда они с Кориоланом встречались взглядами, внутри у девушки все замирало. Она вспоминала, как они целовались, вспоминала, какие горячие у него губы, какие сильные руки, и мир кружился перед глазами.
Они не говорили больше о будущем, он вообще ничего не говорил, даже о том, что ходил к ее отцу. Андромеда тоже не спрашивала, сейчас она все равно ничего не могла сделать. Но план «Б» у нее, естественно, имелся. И план «В», если план «Б» не сработает. Какой-то из всего списка до «Я» точно имел бы успех, учитывая, с какой жадностью
мистер Сноу ловил ее взгляд, как старался подойти поближе, как невзначай касался ее. Один раз он даже позволил себе украсть ее поцелуй. Прорычав «не могу больше», прижал девушку к стене прямо в лифте и впился в ее губы, раскрыв рукой ее челюсть, не принимая отказа. Было что-то особенное в том, что он сделал это ровно перед тем, как створки раскрылись на их этаже, и они предстали перед десятком коллег. Андромеда еще долго не могла прийти в себя и отдышаться. Как только никто не заметил? Или заметили… Макарий был в тот день уж больно счастливый.
Несмотря на обилие запасных вариантов, Андромеда верила в план «А». Она хорошо знала своего отца, она
всё поставила на его жажду власти и не прогадала. Вечером в субботу Кориолан Сноу и его семья были приглашены на ужин к Рэддлам. Хоть отец не изъявил желания сообщать ей о своем решении прямо, это было громче любых слов. Все понимали, какой выбор он сделал.
Стоя перед зеркалом своей спальни, облаченная в платье из темно-синей ткани на тонких бретельках, Андромеда торжествующе улыбалась. Она выглядела по меньшей мере сногсшибательно. Сексуально — для Кориолана. Но не вызывающе — это, так и быть, для его новоиспеченных «родственников». Цвет наряда отлично подойдет к фамильному кольцу, которое Кориолан наденет на ее палец. Сегодня она станет невестой. Невестой самого перспективного молодого человека во всем Панеме.
Раздался стук в дверь.
— Войдите.
Андромеда ожидала увидеть Энни или Персефону, но в спальню вошла, а вернее вплыла, как призрак, ее мама. Медди удивленно вскинула брови, улыбка спала с ее лица: Кассиопея не была здесь частым гостем. И желанным гостем тоже не была.
— Можно? — верно считав недоумение дочери, спросила Кассиопея.
— Ты уже вошла, — брюнетка пожала плечами.
Мама кивнула и бесшумно закрыла дверь. Она подошла к девушке вплотную, но встала чуть поодаль от нее. Андромеда вновь повернулась к зеркалу, челюсти ее нервно заходили, дыхание отчего-то сбилось.
Ее мать оставалась очень красивой женщиной, была, как всегда, с иголочки одета, волосы были идеально прибраны в высокую прическу, на шее и запястье — бриллиантовые украшения. Но ее глаза были такими тусклыми, неживыми, что ее при недостаточном освещении можно было спутать с манекеном на витрине.
Рядом с ней Андромеда испытывала неловкость или раздражение, иногда стыд, а иногда даже жалость. В любом случае ничего положительного.
— Ты прекрасно выглядишь,
Медди.
Грудная клетка сократилась до боли, удивительно, как ребра не треснули. Мама давно не называла ее так, ласково. Хотелось закрыть глаза, представить, что сейчас ей снова пять, что она ничего не знает о зверствах отца, и пусть за окном война, неважно. Зато мама любит ее, зато ее мама — ангел. Да... Вот бы закрыть глаза и попросить маму снова сказать «Медди».
— Спасибо, — она смотрела на мать через зеркало. — Ты тоже.
Она блекло улыбнулась, но почти тут же стала серьезной, как никогда. Ее сегодняшние перемены настораживали. Кассиопея заговорила шепотом, как предатель:
— Ты уверена?
Предателей в Капитолии не любили.
— О чем ты? — раздраженно бросила брюнетка сквозь зубы.
— Ты сказала, что любишь этого мальчика.
Андромеда, наконец, повернулась к ней лицом, не желая больше разговаривать с отражением. С каждой проведенной так близко секундой девушка все сильнее злилась на мать. Та еще ничего толком не сказала, но явно пришла дать мудрый материнский совет, в котором она не нуждалась. Уже давно не нуждалась. Надо было проявлять мудрость раньше, еще до тех пор, как Медди научилась отличать уровень злости отца по громкости его шагов.
Андромеду раздражал ее голос, ее взгляд, то, что она дышала с ней одним воздухом.
—
Люблю, — с нажимом проговорила она.
Мама покачала головой.
— Я так не думаю. Я видела любящих людей. В твоих глазах любви нет, — она, ведомая, наверное, каким-то внутренним порывом, с нежностью коснулась щеки дочери, но Медди отшатнулась от этого прикосновения, как от огня. Кожа, по крайней мере, горела как при ожоге. Кассиопея поджала губы, прижав к себе ладонь так, словно на ней тоже осталась рана. В глазах матери заблестели слезы, и они, наконец, наполнились жизнью, стали своего настоящего цвета. Голубого. Но не водянистого, а на удивление насыщенного, как летнее небо. — Замуж выходить надо по любви, Андромеда. Или не выходить вовсе.
Медди едва не рассмеялась, ведь это по маминой милости ей пришлось искать выгоду, а теперь Кассиопея пришла рассказывать ей о любви и морали.
Если смотреть с маминой стороны, все выглядело печально, конечно. Но в помолвке с Кориоланом была не только меркантильность Андромеды, не только холодный расчет. Он ей нравился. Сильно нравился. Когда он был рядом, внутри нее все словно просыпалось. Это было приятное чувство, хотя и немного пугающее. Говорить об этом с матерью она, правда, не собиралась.
— Ты ничего не знаешь обо мне. И о любви. Ты
вообще ничего не знаешь, мама.
Кассиопея опустила глаза. Андромеда знала, что сделала ей больно. И ей было от этого в равной мере приятно и горько. Однако девушка ничего не сделала: не добила, но и не взяла свои слова назад.
— Я знаю, ты считаешь меня слабой, —
ты такая и есть. — Но ты не понимаешь. Просто не понимаешь меня.
— Я тебя никогда не пойму. Не хочу понимать.
— Я надеюсь, что тебе не придется, — неожиданно твердым голосом сказала Кассиопея. Андромеда нахмурилась. — В любом случае, у меня для тебя подарок, — и она достала из-за спины небольшую бархатную коробочку винного цвета. Медди не пошевелилась. Горький осадок от этого разговора вряд ли можно было перебить подарком. — Возьми. Пожалуйста, — Андромеда недоверчиво переводила взгляд с мамы на коробочку. —
Я тебя ни о чем никогда не просила. Сейчас прошу, — Кассиопея протянула подарок еще ближе к рукам Медди. Так недоверчиво его приняла и медленно открыла крышку. Внутри был гребешок.
Медди помнила его с детства, он всегда лежал в одной из маминых шкатулок с драгоценностями, и если другие украшения можно было перебирать и даже примерять дома, гребешок был под запретом. Слишком хрупкий для детских рук. Медди, конечно, частенько его брала, пока никто не видел, благоговейно рассматривала каждый цветочек, сделанный из тонкого хрусталя, каждый золотой завиток и каждую жемчужинку, искусно вплетенную в общий ансамбль украшения. Но сейчас, пусть она уже и взрослая, то, что мама передавала его ей официально, ее даже тронуло.
Кассиопея чувствовала внутри желание отговорить Андромеду от свадьбы с Кориоланом Сноу. Нет, это было не просто желание, это был инстинкт. Мать всегда защищает своих детей. Пусть Медди не понимала, но все, что в этой жизни делала Кассиопея — защищала ее и Перси. Но миссис Рэддл так же знала, что у нее нет никакого авторитета. Что бы она ни сказала, Андромеда никогда ее не послушает. Так и случилось. Ей оставалось лишь одно — передать семейную реликвию и молиться всем известным богам, чтобы они помогли защитить ее прекрасную Андромеду, ее маленькую девочку от всех бед, что может принести в ее жизнь
сын своего отца.
— Сегодня тебе сделают предложение. Я хочу, чтобы ты надела его на свадьбу. Как я. И как твоя бабушка.
— И прабабушка, — сказали они вместе.
Андромеда даже улыбнулась.
— Это отличный подарок, мама. Спасибо.
Кассиопея нервно сжала собственные пальцы. Андромеда очень давно не говорила ей «спасибо». Голос ее сорвался, но она все равно произнесла:
— Я хочу, чтобы ты была счастлива, доченька.
— Я буду, — пообещала Медди, трепетно сжимая в руках ее подарок. Гребешок оказался легче, чем она помнила, но был все еще абсолютно прекрасен.
Она могла бы обнять мать. Могла бы расплакаться. Потому что эта передача наследия ее семьи, семьи Блэков, оказалась трогательной и волнительной.
Важной. Потому что они обменялись больше, чем парой фраз впервые за несколько лет. Потому что сегодня был такой важный день. Она могла бы шепотом спросить то, что мучило ее все эти годы. Могла бы спросить: «
почему?». Мама бы поняла, о чем. И, возможно, даже ответила бы.
Но Андромеда ничего этого не сделала.
— Мне нужно подготовиться к встрече гостей, — дернув плечами, сбрасывая с себя ненужную боль, волнение,
любовь, и, проглотив ком в горле, сказала Андромеда.
— Конечно, — голос мамы все еще звучал хрипло. — Увидимся за столом.
Медди осторожно убрала гребешок в ящик своего туалетного столика. Она непременно наденет украшение на свою свадьбу. Это придаст ей уверенности. И, может быть, так мама поймет, что Андромеда, несмотря ни на что, все еще ее дочь и все еще любит ее. И что она постарается о ней позаботиться. Для этого ей просто нужно поднабраться сил.
А уже через час Кориолан в присутствии обеих семей встанет перед ней на одно колено. Он попросит ее выйти за него замуж и будет смотреть на нее с блеском в глазах, ожидая ответа. Перед ней окажется фамильное кольцо Сноу — с огромным сапфиром, обрамленным цветными бриллиантами.
Она снова всплакнет, скажет «да», и тяжеленное украшение весомо оттянет безымянный палец ее левой руки.
«Ма» разрыдается. Персефона и Тигрис захлопают в ладоши. Ее мать снова склонит голову, пряча глаза, и плечи ее опустятся, будто на них возложили плиту, весом в тонну.
Они с Кориоланом впервые поцелуются, не скрываясь от лишних глаз, но очень целомудренно, хотя во взгляде молодого человека Андромеда прочитает желание куда большее, и оно непременно откликнется внутри нее приятными разрядами тока.
— Мы со Страбоном составили примерный список гостей на прием по случаю вашей помолвки, — ее отец заговорит с ней впервые с того ужина. Он будет слишком приветлив и весел, настолько, что Андромеде станет жутко и она невольно прижмется к Кориолану чуть ближе. Теперь при мысли, что из-за нее маме снова достанется, ей станет больно настолько, что перехватит дыхание. — Такое количество гостей, а еще телевидение, фотографы…
— Столько народу не вместится ни в один зал, поэтому... — мистер Плинт хохотнет в привычной для себя приятной, но слишком простой манере. Он забарабанит по столу, держа никому не нужную сейчас интригу. От военного министра это будет выглядеть как-то слишком, но ни Кориолан, ни Андромеда не подадут виду. — Прием пройдет в президентском дворце! Мы обо всем уже договорились.
— В президентском дворце?!
Среди гостей прокатится волна возбуждения. Неудивительно, что старина Плинт так разволновался — он еще помнил свое прошлое в Дистрикте-2, а теперь его названный сын будет праздновать свою помолвку в самом главном здании Панема.
— Во дворце президента, ты слышала? — Кориолан прижмет ее к себе еще ближе так, что станет почти больно, он позабудет о своем больном боку и даже слегка подпрыгнет. — Спасибо, — обратится он к «родителям». — Это потрясающе!
— Привыкай, — скажет ему Андромеда на ушко, когда тоже выразит свой восторг, уже представляя, как хорошо они будут смотреться на шикарных лестницах, на фоне высоких потолков и витражных окон. Нужно много, очень много фотографов!
***
Неделю до праздника дождь шел каждый день. Люди просыпались и засыпали под мелодичный стук капель по крыше. Осень осенью, а Капитолий едва не затопило. Но ровно за день до приема ливни резко прекратились, вышло по-сентябрьски прохладное солнце, но оно высушило асфальт в два счета. Погода установилась теплая и солнечная.
В шутку (или нет) поговаривали, что погоду изменили искусственно, чтобы не омрачать день официального объявления о помолвке, мол в Цитадели это была разработка для будущих Игр, но ради Главного распорядителя и его невесты весь Капитолий решили побаловать солнышком. А еще говорили, что если Андромеда Рэддл захочет, Кориолан Сноу поменяет день с ночью местами. Но это была уже присущая капитолийцам тяга к романтизации. Все просто сходили по этой парочке с ума.
Скучающие фотографы враз всполошились, услышав вдалеке звук мотора. Кто-то из толпы простых зрителей крикнул, что видел машину. И действительно, по подъездной дорожке медленно и даже величественно ехал длинный черный лимузин, кто был внутри разглядеть оказалось невозможно, окна были затонированы, но абсолютно все важные гости уже были внутри дворца. Оставались лишь виновники торжества.
— Едут!
— Машина!
— Это они!
Сначала из автомобиля вышел Кориолан, улица заполнилась шумом, это фотографы и новостные каналы наперебой кричали его имя, им нужны были хорошие кадры, им было нужно, чтобы он обратил на них свое внимание, и сейчас же. Сноу коротко взглянул на фотографов, выстроившихся за ограждением, чтобы прикинуть, сколько их.
А их было достаточно. Кориолан остался доволен.
Молодой человек приветливо махнул рукой, это вызвало волну особенно агрессивных фотовспышек, он обошел машину и открыл вторую пассажирскую дверь, подавая Андромеде руку. Толпа замерла в ожидании.
Эти несколько секунд от момента, когда он покинул машину до момента, когда он открыл дверь, ощущались, как вечность. Брюнетка напряженно смотрела в окно, туда, где за темным стеклом толкались люди с камерами и простые зеваки. Липкий ужас обволакивал ее легкие, не давая им исполнять свою функцию. Слишком много людей. Слишком. Андромеда не то чтобы была в восторге от таких скоплений народа.
Она чувствовала, как по груди растекалась ядом изморозь, как она пронизывала каждую косточку, пробираясь в ткани.
Сейчас Андромеда выйдет из машины, и все навсегда изменится.
Она ведь этого хотела. Девушка, игнорируя боль в позвоночнике, выпрямила спину.
Да. Этого. И у
нее все получилось. Нужно было только научиться заново дышать.
У Андромеды от нервов слегка дергалась нога, и девушка, злясь саму на себя, с силой положила на бедро ладонь, прижимая его к сидению. Рэддл отчаянно хотела, чтобы Кориолан открыл дверь как можно скорее, чтобы эта пытка прекратилась, наконец.
И когда Кориолан это сделал, она, не раздумывая, вложила свою ладонь в его.
Придерживая длинный шлейф золотистого платья, она осторожно выбралась на улицу, позволив ему себе помочь. Прохладный вечерний ветер приятно остужал разгоряченную от волнения кожу, она, наконец, смогла вдохнуть полными легкими и улыбнулась, глядя в блестящие от бесконечных вспышек фотоаппаратов глаза Кориолана. Рядом с ним все казалось куда проще и понятнее.
Толпа гудела. Волна всеобщего обожания затопила грудную клетку, вытесняя страх и растапливая лед.
— Готова? — спросил он, дернув игриво бровями.
Будто у них была возможность сделать шаг назад. Будто они могли хоть на секунду предположить, что захотят этот шаг сделать. Глупости.
— Конечно.
Они взялись за руки, сплетая пальцы, и, улыбаясь фотографам и капитолийцам, приходящим в восторг от каждого взмаха их ресниц, пошли вперед. Толпа умоляла их повернуться то в одну сторону, то в другую. Кориолан и Андромеда попозировали по минуте в начале, середине и конце выстеленной для них красной дорожки, по которой при их появлении поплыл искусственный туман, и огромные яркие бутоны розовых роз заиграли на белом фоне особенно выгодно.
Каждый раз он обнимал ее за талию и прижимал к себе ближе, а она клала левую руку с увесистым кольцом на его грудь, чтобы сапфир было хорошо видно на фотографиях.
От ощущения подушечек его пальцев на своей талии Медди почти забывала, где она находилась, и что ей нужно делать. Кориолан играл с ней, хотя, может быть, действовал искренне — всё происходящее его слегка опьянило, и он то шептал всякие милые вещи ей на ухо, то проводил пальцами вдоль позвоночника, заметно надавливая. А она улыбалась и таяла, как глупая влюбленная школьница, чувствуя внизу живота приятное тепло.
От особенно неприличных слов, сказанных тихо-тихо, она так покраснела, что была вынуждена спрятать лицо у него на плече. Ее величественный наряд совсем не сочетался с таким поведением, но она ничего не могла поделать с этой улыбкой, как и с мурашками, волнами бегущими по телу. А толпа от ее смущения приходила в восторг. Эта разыгравшаяся перед зрителями нежная и одновременно с этим страстная влюбленность никого не могла оставить равнодушным.
Кориолан и Андромеда, по-прежнему держась за руки, в последний раз посмотрели на фотографов, махнули рукой радостным капитолийцам, хлопающим в ладоши, и пошли дальше. Позади раздались недовольные вздохи.
Счастливчик Фликерман, одетый в бархатный фиолетовый костюм и слишком яркий алый галстук, с широченной улыбкой ждал их у крутых ступеней наверх, к дворцу президента. На разговор с ним у них по таймингу было выделено не более пяти минут. Отец Андромеды, она слышала это лично, очень четко разъяснил Фликерману, что у него мало времени, и за этот краткий промежуток он не должен сказать ничего, что ему, мистеру Рэддлу, не понравится. А ее отец мог быть очень убедительным. Андромеда была спокойна: никто не вспомнит об Атласе и не будет задавать неудобных вопросов, даже если какой-то (большой) части публики, что обожает скандалы и сплетни, очень этого хотелось.
— Вот они, главные звезды сегодняшнего вечера, направляются прямо ко мне. Я даже волнуюсь… — ведущий заиграл бровями. — И не могу понять, отчего так слепит глаза — от света их любви или от вспышек фотокамер, — в этот момент они подошли к нему вплотную, и мужчина отвернулся от камеры и зрителей за ней, полностью посвятив себя жениху и невесте. — Кориолан, Андромеда, добрый вечер!
— Добрый вечер, Счастливчик, — они по очереди поприветствовали ведущего, пожав ему руку, затем Кориолан предложил ей свой локоть, и Андромеда осторожно за него ухватилась.
— Кориолан Сноу, теперь Счастливчик не я, а ты! — ведущий хохотнул от собственной шутки. Медди и Корио вежливо улыбались, держась как можно ближе друг к другу. — Такая невеста! Весь Капитолий, да что там, весь Панем тебе завидует.
— Пусть завидуют, надо было действовать быстрее, — отшутился молодой человек и подмигнул в камеру. По другую сторону телеэкранов, Андромеда была в этом уверена, несколько дамочек сейчас упало в обморок.
— Отлично, раз уж мы заговорили о действиях, — Счастливчик своевольно хлопнул Кориолана по плечу, Медди знала точно, ему это не понравилось, но молодой человек не подал виду и держался все так же доброжелательно. — Как ему удалось завоевать тебя, Андромеда?
— Он взял меня на работу, — ответила девушка с явным лукавством.
Раскрывать все подробности в день помолвки им было не на руку. Нельзя было давать капитолийцам все и сразу. Хотя они, как все уже поняли, народ жадный до зрелищ, им быстро все надоедало. Поэтому Андромеда и Кориолан планировали выпустить о своей истории любви целый фильм после свадьбы, нашпиговать его приемлемыми подробностями и скормить людям, когда интерес к ним чуть поутихнет, чтобы снова заразить Капитолий обожанием к своей паре. Обожание это крайне пригодится, если они все-таки решат продвигать кандидатуру Кориолана на выборы, а эта идея все чаще звучала в их домах. Мистер Плинт и мистер Рэддл были в восторге. Кориолан с Андромедой, хотя этого и не показывали, тоже.
Лукреций снова разразился смехом.
— Ах, Андромеда, ты не проста, как и твой жених! Мы с ним, кстати, давно знакомы, — Кориолан нехотя вспомнил Десятые Игры и то, как Фликерман его раздражал. Тень почти пробежала по его лицу, но Сноу сдержался и лишь с улыбкой кивнул «давнему знакомому».
Однако голос Счастливчика вдруг превратился в белый шум, реальное ощущение хрупкого тела Андромеды под боком исчезло. Кориолана в секунду одолел
призрак прошлого. В нос врезался запах пропитавшейся солнцем кожи. Запах леса. И лета.
Ее звонкий смех, заразительный, но сейчас такой дразнящий раздался где-то над ухом. Огромным усилием воли Корио заставил себя не оглядываться по сторонам в поисках Люси Грей, что смеялась над ним.
—
Значит, женишься, Кориолан? Самая ожидаемая свадьба Капитолия. Самая красивая невеста. У меня только один вопрос. Ты счастлив? Счастлив там, где себя замуровал, Кориолан Сноу?
Он сжал челюсти с такой силой, что зубы его скрипнули. Андромеда сделала вид, что этого не заметила, но игнорировать то, как он напрягся всем телом, было сложно, молодой человек, не осознавая того, до боли сжал ее руку.
—
Тебе интересно, что я об этом думаю, не правда ли? — он почти чувствовал ее теплое дыхание на своей коже. Внутри Корио все дрожало, как если бы Люси Грей собиралась его поцеловать. —
Интересно, завидую ли я твоей Андромеде? — Сноу знал, что нет, и это выводило его из себя. Хотелось вцепиться в ее горло или найти ее губы. Что-то из этого точно бы ему подошло.
—
Интересно, где я? — от ее смеха хотелось начать отмахиваться, как от стаи чертовых Соек. —
Ты никогда не узнаешь, Кориолан. Ты. Никогда. Не. Узнаешь.
— Но я все равно попытаюсь выведать что-нибудь, — взвизгнул Лукреций, возвращая Кориолана к реальности. Он расслабил руку, но не взглянул на Андромеду, однако услышал ее облегченный выдох: рука девушки уже начала синеть. Счастливчик обращался к камере и тер ладошки, чтобы зрители еще плотнее прижались к экранам. — Вся страна наблюдает за вашей историей любви. Вся страна ждет вашей свадьбы! Вы уже выбрали дату?
— Мы дождемся снега, — обтекаемо ответил Кориолан, все еще не чувствуя в своем голосе силы и уверенности. Пришлось чуть прокашляться. — Мы встретились зимой, нам кажется это символичным.
— Зимняя свадьба! Нет ничего чудеснее. Андромеда, — Счастливчик сделал торжественную паузу. — Платье уже выбрала?
— Нет. Но я знаю, кто будет его шить, — она подмигнула.
— Ох, я уверен, у этого дизайнера после вашей свадьбы будет очередь из желающих на год вперед, — ассистент Счастливчика за камерой указала на часы. Ведущий тут же сообразил, что пора закругляться. — Ну, что же, Кориолан, Андромеда, вас все заждались! Мы с вами, дорогие друзья, отпускаем нашу пару года к друзьям и родным, там камерам уже нет места. Будем довольствоваться фотографиями, которые вы сможете посмотреть на всех первых страницах печатных изданий уже завтра утром! Шучу! Это все для вас. Я-то приглашен! — и он снова расхохотался.
Пара попрощалась со зрителями и поблагодарила всех за поддержку и любовь.
Когда камера выключилась, Кориолан снова взял девушку за руку и, проведя большим пальцем по ее коже у большого пальца, притянул ладонь Медди к своим губам. Не отводя от нее глаз, он оставил на тыльной стороне ее ладони поцелуй.
Извиняясь за боль, которую причинил?
Позади снова разразилась волна вздохов, криков и вспышек.
— Идем, — почти одними губами проговорил он. Да, им пора была двигаться дальше. Девушка снова приподняла подол платья, и, опираясь на руку Кориолана, сделала шаг вверх по лестнице. Высокие толстые стены президентского дворца были все ближе и давили своим величием на двух совсем еще юных молодых людей. Они, однако, не собирались поддаваться тяжести, совсем наоборот, каждый внутренне обещал себе, что эту вершину они возьмут штурмом. Вместе.
Когда фотографы и камеры, а главное, Счастливчик, от которого у нее скрежетали друг о друга челюсти, остались позади, она почувствовала себя чуть более свободно, хотя внешне ничего не изменилось — она как выглядела идеально, так и продолжала выглядеть идеально.
— Кажется, мы справились неплохо.
— Мы справились отлично, — оба они игнорировали то, что произошло несколько минут назад. — Они и так нас любят, а завтра утром, когда выйдут снимки и финальный репортаж, все просто с ума сойдут, — уверил ее Кориолан, будто сегодняшнее сумасшествие показалось ему недостаточным. Его взгляд задержался на ее щеке. — Стой. У тебя ресничка, — приблизившись к ней, молодой человек осторожно подхватил темную ресницу указательным и большим пальцем. — Желание загадывать будешь? — спросил он лукаво, явно ее поддразнивая.
Она выдохнула, выпуская из своего тела напряжение вместе с воздухом.
— Они все и так сбываются, — полностью скопировав его тон, ответила Андромеда, чуть прищурившись и, слегка нагнувшись вперед, дунула на подушечку его пальца. Ресничка исчезла.
Вдруг он посмотрел на нее совсем иными глазами. Словно только что заметил. Да. Действительно
её он заметил только сейчас.
Кориолан смотрел на нее не как на украшение, добавляющее ему лоска, а как на красивую девушку. Девушку, которая умела сражать наповал. На умную. Цепкую. Гордую. Потрясающую. Его девушку.
Его невесту.
План по сведению Капитолия с ума слегка отошел на второй план. Сноу с жадностью оглядел ее платье — каждая ниточка, казалось, была пронизана золотом и бриллиантами, наряд смотрелся, как вторая кожа, Кориолан мог разглядеть каждый изгиб ее тела. Невероятного тела.
Эскиз рисовала вдохновленная новостью о помолвке Тигрис. Медди решила, что она, и никто другой, займется ее свадебным платьем.
— Андромеда, — вдруг сказал он неожиданно другим голосом. Хрипловатым и тихим — во рту у него пересохло от мысли, что сегодня он снимет с нее это платье. Андромеда приподняла брови в ожидании. — Ты потрясающая, — выдохнул Сноу, и уголки его губ без его воли поползли вверх, изгибаясь в совсем мальчишеской, мечтательной улыбке.
Голубые глаза молодого человека горели видимым только ей огнем, и он распалял жар в ее груди. Было сложно устоять перед Кориоланом Сноу, перед его голосом, перед запахом роз и перед мыслями о будущем, которое их ждало. Девушка облизнула губы и привстала на цыпочки.
— Я хочу скорее остаться с тобой вдвоем, — горячо прошептала она ему на ухо, касаясь мочки, к своему удовольствию ощутив, как он весь напрягся. Это окончательно отогнало смеющегося призрака.
Резные деревянные двери открылись перед ними, и весь зал для приемов, заполненный гостями, замер, как по команде повернувшись к ним. Медди не удивилась. Все было спланировано до минуты.
Его пальцы крепче сжали ее ладонь. В этот раз не до боли. Он качнул головой и сверкнул глазами. Предупреждающе. Андромеда не должна его провоцировать такими словами. Им нужно пережить этот прием и не ударить в грязь лицом, а все, о чем он мог думать — было ее платье, это красивое платье, от которого так хотелось избавиться.
Улыбаясь, они вошли внутрь.
Тишина прерывалась лишь музыкой — трепетной мелодией скрипки и пианино. Все с благоговением смотрели на молодую пару, вошедшую в отделанный мрамором дворец. Кто-то, сложив руки в молитве, кто-то, приложив их к сердцу, кто-то, обмахиваясь веером. А затем, вновь как по команде раздались аплодисменты. Андромеда даже оглянулась на всякий случай. Интересно, не было ли тут людей, которые поднимали таблички с надписями вроде: «тишина», «аплодисменты», «трогательный вздох», «смех». Но все, кажется, действовали по воле сердца.
В глубине души Андромеда надеялась, что этими сердцами всегда будет так легко управлять.
Гости, хоть и не были в большинстве своем простыми капитолийцами, известными своей любовью к разного вида шоу, разошлись не на шутку. Гул и свист едва не сбивали с ног. Кориолан был прав, все как с ума посходили, видимо, изголодались по красоте и роскоши, в Капитолии с таким размахом давно не гуляли, а в сегодняшнем вечере богемности было предостаточно. Позади снова заработали фотоаппараты, оставшиеся далеко позади фотографы надеялись с помощью своей новой техники запечатлеть происходящее внутри.
Субботний октябрьский вечер собрал во дворце президента все сливки общества. Здесь было столько «больших людей», что охрана, незаметно рассредоточенная по всей территории, наверное, смогла бы остановить революцию, если бы та вдруг началась, — слишком много хорошо обученных людей в одном месте.
К их помолвке большинство, за исключением, например, Голденбергов, на прием не явившихся (хотя отец Медди и пытался уладить ситуацию), отнеслись с воодушевлением. Всем, кто не завидовал и не имел тайных планов на Андромеду или Кориолана, искренне нравилась их красота, их молодость, их статус, их головокружительная влюбленность. И пара так очаровательно себя вела...
Приятным бонусом для гостей стали музыканты, акробаты, танцоры, огненное шоу, шоколадные фонтаны, льющееся рекой шампанское, десятки разных, почти экзотических блюд. А это была просто помолвка. Люди с большим волнением ждали, что их будет на самой свадьбе.
Кориолан и Андромеда справлялись со всем этим сумасшествием и впрямь идеально. Были приветливы с приглашенными, нежны друг с другом, уделяли достаточное внимание своим семьям и с искренним воодушевлением наблюдали за культурной программой. Их всю жизнь учили играть эту роль. И она обоим им очень нравилась.
Казалось, они и правда созданы друг для друга. Наследники больших империй. Им на крови было написано построить новый мир.
Да. На них возлагали большие надежды. Они сами. Их родители. И Капитолий.
И только один человек им сегодня не улыбался. Она — та, кого как Медди, так и Корио надеялись никогда больше не увидеть. Тучная, мерзкая, слишком живая для своих лет старуха. Доктор Галл сидела едва ли не в центре зала за столом, как королева, и уплетала сладости, запивая пирожные виски. Она смотрела на них так, словно ей было скучно. Разве что маникюром не занялась, ну или не раскрыла газету.
Никто, даже те, кто, Андромеда точно знала, против их брака по разным причинам, не позволял себе такого хамства. Они лицемерили и хотя бы делали вид, что рады за жениха и невесту. Они не портили ей, Андромеде, праздник.
Но Волумния Галл создавала смуту словно специально. На нее смотрели люди. И шептались. Хотелось спустить старуху с лестницы, обратно она точно не поднимется, и всем станет легче дышать.
Интересно, фотографы уже разошлись? Будет смешно увидеть на утро заголовки не о «самой громкой помолвке десятилетия», а, например, что-то вроде: «невеста спустила одну из приглашенных с лестницы президентского дворца». Папа будет не в восторге.
Родители в конце концов заставили их провести с доктором Галл время. Она продвинула Кориолана. Она в свое время помогла отцу Андромеды. Они дружили с ее матерью, когда та еще девчонкой работала с Галл в больнице. Все чувствовали, что должны Волумнии, но Медди давно и бесповоротно решила для себя, что время старухи прошло. Быстрее бы и она это осознала.
Однако чтобы показать, что она ее не боится, Андромеда согласилась сесть с доктором Галл за один стол и, конечно, держалась исключительно вежливо, но с легко читаемой холодностью. Не будь отец занят делами в другом конце зала, точно подавал бы ей невербальные агрессивные сигналы быть повежливее.
— А я уж думала вы не почтите меня своим вниманием, — иронично сказала старуха, отпивая чистого виски и снова заедая его пирожным с кремом, сладость осталась на ее губах крупными крошками. Медди едва подавила рвотный рефлекс, рука Кориолана сильнее сжалась на ее колене под столом, это отвлекло девушку. Она напряглась всем телом.
— Разве мы могли?
— Вы очень важны нам и нашим семьям.
Звучало неубедительно даже с их выдающимися актерскими способностями, оба они это понимали, но доктор Галл улыбнулась. Тоже крайне неестественно и даже пугающе. Вставную челюсть она не посчитала нужным надеть, обычно сверкающие зубы сегодня выглядели отвратительно, сточенные, они скрошились от сладкого или алкоголя, а может, от старости, и были мерзкого желтого цвета.
Хорошо, что из-за платья Андромеда ничего сегодня не ела, иначе бы ее точно вырвало на собственной помолвке.
— Надо же, как интересно складывается жизнь, — Волумния говорила вроде бы с ними, а вроде бы и сама с собой. Кориолан и Андромеда коротко переглянулись, оба не были в восторге от этой беседы. — Два самозванца объединились и решили обдурить всю страну… Ничего милее никогда не видела.
Два самозванца?
Медди заметила боковым зрением, как скривились губы Кориолана, как едва заметно дрогнула его рука на ее колене. Он явно злился на старуху за эти ее слова, Андромеда же ничего не понимала.
И она бы спросила у нее, не постеснялась уточнить, что именно старуха имела в виду. А потом непременно попросила бы персонал насыпать ей снотворного. Все бы просто решили, что бабка напилась и отправили ее, наконец, домой, чтобы не мозолила глаза.
Но объявили танец. Скрипки заиграли пронзительно трогательную мелодию, им пришлось улыбнуться, извиниться и пройти в центр зала. И хотя оба задышали свободнее, избавившись от общества доктора Галл, внутри все равно остался неприятный осадок. Недосказанность кислотой разжигала язык.
Повсюду зажгли свечи. Сначала все гости смотрели на них, танцующих среди золотых огоньков. Люди вздыхали и ахали, а затем тоже стали разбиваться на пары, присоединяясь к жениху и невесте.
— Что она имела в виду? — спросила Андромеда шепотом, хотя их вряд ли кто-то мог подслушать. — Что значит «два самозванца»?
Догадок у нее не было. А у Кориолана была. Относительно одного самозванца, по крайней мере. Конечно, старуха не забыла, как умер Сеян Плинт, не забыла и что после его смерти Кориолан стал наследником состояния его отца, Страбона Плинта.
А что касается второго самозванца? Она об Андромеде. Других вариантов не было. Разные мысли лихорадочно крутились в его голове. Он чего-то не знает. Он определенно чего-то не знает. И лучше бы ему исправить это как можно скорее, пока из всей затеи с браком не вышло ничего неприятного. Неприятности ему были не нужны.
— Я не знаю, — ответил он, наконец. — Не бери в голову. Она сумасшедшая.
Андромеда кивнула и прижалась к нему чуть ближе, положив голову на плечо молодого человека. Только чтобы он не видел ее глаз. Кориолану она не поверила. Он знал, о чем говорила доктор Галл. Знал куда больше Андромеды. И она должна была выяснить, в чем дело, пока не стало поздно.
Забавно, как всего одно слово смогло пробить трещину в их идеальном мире. Мире, что на самом деле был соткан из стекла, а внутри оказался абсолютно полым.
Стекло, как известно, слишком хрупкое, но, разбиваясь, может доставить немало проблем.
Мелкие трещинки уже бежали по красивой оболочке. И это было не остановить.
