Гром среди ясного неба

— Ты уверен, что не запрограммирован на поиск охранников? — У-вЕ-ВЕрен! Гром мог поклясться — Сту улыбался. Линза мигала желтым, а сенсор в побитой линзе как будто довольно прищуривался. А может это Гром всё пытался придать своему другу человеческие черты, чтобы окончательно не разочароваться в себе. Не может же он дружить с бездушной консервной банкой. Должно быть в ней что-то человеческое. — Может, Я зАП-П-П... — "рограммирован". — н-на поиск вНи-НИмания! Гром одним только уголком рта улыбнулся и то из вежливости. — Скорее всего. Сту мог бы протянуть Грому руку, чтобы помочь встать на ноги, но вместо этого предпочел устроиться рядом. Он снова затарахтел, жалуясь, что у него нет зада, чтобы удобно сесть. В компании Рико и Дэрила Сту как дураку приходилось за столом стоять, а в компании сидящего на полу Грома ему как еще большему дураку приходилось ложиться на землю и опираться на локти. Гром однажды сравнил его с Русалочкой, которой больше всего хотелось побывать на суше и иметь ноги. Правда, чтобы до этого сравнения дойти, ему сначала пришлось пересказать роботу всю сказку с самого начала, а потом и пообещать посмотреть диснеевский мультик вместе. Он как будто снова общался с ребенком. Сту находил его уже в третий раз во всех тех местах, куда люди обычно не совались, а такие, как Гром — вообще помещались с трудом. Мужчина прятался, как напуганный непогодой котёнок. А Сту находил его, как собака-ищейка. И даже не с намерением им перекусить. Наоборот, чтобы аккуратно взять зашкирку, отнести в место поуютнее и, свернувшись калачиком вокруг, греть и оберегать. От мысли о животных у Грома снова заслезились глаза. К ночи он становился слишком, черт возьми, сентиментальным. Он сомкнул зубы и напряг горло, чтобы Сту не слышал, какая истерика клокочет в горле. Гром одной рукой надвинул капюшон к носу, чтобы свет фонаря не выделял на его лице слезы. Робот лежал молча. Гром был далек от робототехники и не знал, чем ограничивается самосознание товарища, поэтому много додумывал за него. Наверное, на этой свалке он тоже чувствует себя, как дома. Эгоистично было видеть в самоуверенном и когда-то знаменитом каскадере товарища по несчастью. Это ты тут неудавшийся педагог и громила-неудачник, а не этот парень! Даже не думай унижать его так же, как себя! Гром слышал, как Сту постукивает пальцами по внутренней стороне кармана, явно скучая и дожидаясь момента, когда они смогут начать говорить. Говорить не хотелось, отчего становилось неловко. К тебе пришли на помощь, а ты сидишь, как истукан. Ну что за идиот! Почему с тобой нужно возиться, как с инвалидом! — Слушай, — начал Гром, как только проглотил подкативший к горлу комок слез, — тебе тут быть необязательно. — Я зНа-НАю, — ответил Сту сразу же. — Ты... можешь идти, — тихонько намекнул ему охранник. — Не хоЧу. Сту был на удивление неразговорчив сегодня, от этого становилось еще паршивее. Болтовня про замыкания в плече или очередной отказ тормозов заставили бы Грома хоть немного отвлечься, но вместо этого Сту решил взять его на измор тем видом молчания, которому обучают психологов. Человеческий мозг был для Сту загадкой. Он не один десяток лет наблюдал за посетителями парка, за своими коллегами, за актерами в кино, но каждый человек вел себя по-разному. Стоило только Сту запомнить что-то общее между ними, как, например, то, что цветные ногти бывают только у женщин, а мужчины носят футболки с дурацкими надписями, как очередной неудачный трюк и удар головой обо что-то напрочь стирали все накопленные знания. Но иногда люди сами себе противоречили. Эдгар красил ногти, как женщина, Коллет носила дурацкие футболки, как мужчина, а Гром плакал, как ребёнок. У этих людей совсем не прописаны программы! В таком случае он мог не переживать и продолжать биться головой обо все, что видит. — Не плачу я. У Сту даже сенсор замигал от неожиданности, пока он не понял, что снова говорил вслух. Когда он был один, то всегда обличал мысли в слова и мог громко рассуждать о чем-то сам с собой. Он все еще не мог привыкнуть к тому, что кто-то действительно его слушает. Робот повернул голову к Грому как раз в тот момент, когда тот пытался незаметно вытереть слезы перчаткой. Попался. Мужчина вздохнул так тяжело, как будто задувал свечи на торте в честь своего последнего дня Рождения. — Я просто так справляюсь со стрессом. — А Я-я нИ-ЧЕ-Чего и не С-С-СказАл. Сту постарался опереться на металлическую стену поудобнее и кожаной курткой шеркнул по ржавчине. Та рыжей пылью упала на холодную землю. — Я с-СКо-Ро ОТ-т-т...отруб-б-Блюсь, Гром. Расск-КАзывай. Гром встревоженно вздохнул, как будто пустой бак робота означал его кончину. На самом же деле его просто нужно было отвезти к Пэм на дозаправку. Однако мысль, что металлическое подобие друга приехало к нему на последнем издыхании, снова неприятно уколола куда-то между ребер и заставила продолжать делать маленькие неспокойные глотки воздуха. — Я... — он сделал последний глубокий вдох, прежде чем собраться с мыслями. — Только не смейся. — Мне Н-Не ХвАтит Бе-Бензина, чтоБЫ рЖ-жАть над ТобОЙ. "Конечно, бензина. Не совести ведь". — У меня... особые отношения с детьми. Ты же помнишь, что я работал учителем? — Гром обратился к роботу и тот кивнул. — И то, что они были ко мне не особо... лояльны. — Сту снова кивнул. Сту удивляло, что этого громилу под два метра дети обижали и кошмарили так, что ему до сих пор врукопашную приходилось бороться со своим посттравматическим. Причем удивляло и то, что малыши-карандаши могут быть жестоки, и то, что огромный злой русский забывал про второе слово в характеристике "огромный злой русский". — Мне до сих пор тяжело среди них находиться. — Гром на мгновение спрятал лицо в ладонях, чувствуя, как сердечное признание вот-вот зажженной спичкой упадет рядом с ним, облитым бензином. — То, как они носятся по коридорам, готовые вот-вот расшибить себе головы о стенки, или то, как они болтают, пока едят, или... — мужчина замотал головой. — Они ничего не понимают, Сту. Только ты пытаешься им помочь — бум! — ты мерзкий верзила и безмозглый бугай, который мешает всем веселиться. — Гром хотел было снять капюшон, чтобы на мгновение вернуть себе учительский вид, но быстро передумал. — И знаешь... Я был бы рад, если бы всё ограничилось тем, что в их глазах я был бы дотошным верзилой. — Гром замолчал на относительно долгое время, позабыв о том, что у Сту бензин на исходе. Надо было собраться с силами, чтобы озвучить следующее: — Неужели... я был таким мудаком, что они решили мне мстить? Мстить так долго и так... по-взрослому. Робот внимательно слушал товарища и его мотор мерно тарахтел во время рассказа. Было в этом что-то успокаивающее, Гром даже иногда сравнивал этот шум с кошачьим мурчанием. — Я должен был быть педагогом. — если бы Гром поделился всеми своими переживаниями, то точно разрыдался бы. Каким жалким должен быть человек, который рассчитывал, что раз дети глупые, то обязательно смогут полюбить его. Он промолчал про то, что вечера за просмотром ученических тетрадей были бы для него лучшим времяпровождением. Не сказал ни слова про то, что мечтал стать самым лучшим учителем с новаторскими методами обучения. И ни словом не обмолвился о том, что еще будучи в институте распланировал школьную программу на полгода с домашним заданием, которое заставило бы детей не бездумно пялиться в учебники в поиске ответа, а искать решение вокруг себя. — Я должен был быть педагогом. Стал педофобом... — охранник сомкнул челюсти и все-таки утопил в себе крик о помощи: "Я не знаю, что делать. Мне кажется, я не справлюсь один". Вместо этого он усмехнулся и надавил на глаза пальцами: — Какая ирония, ёлки-палки... — З-ЗАчем Т-Ты ПРи-РИ-рИшел в СтаРР Парк? ТУт Мо-МОре детей. — Я надеялся выбить клин клином. Знаешь, страх перед монстрами побеждаешь, когда спишь с открытым шкафом. Страх глубины — когда нырять за красивыми камнями становится интересно. А я... а я свой пока победить не могу. Да и уволиться никак не получится, сам понимаешь. Дискомфорт, испытываемый Громом, был похож на мокрую одежду. Ему было холодно и тяжело, плечи ныли под весом тяжелых тряпок и волосы липли и кололи лоб из-за воды. Но сейчас его как будто немного просушили, стало чуть легче. Мужчина вздохнул и даже воздух вокруг словно стал мягче — давно он не выговаривался кому-то. Сту размышлял. Это Грома забавило. Он знал, что в этой безумной голове вряд ли возникнет хотя бы проблеск рациональности. Попытки Сту найти выход из ситуации, который не был бы похож на предыдущие: "Давай подожжем Эшу задницу и посмотрим, что будет" или "Давай посмотрим, что будет, если подожжем Эшу задницу", охранника умиляли. Было что-то по-человечески забавное в этой безрассудной груде металла и проводов. Сту оперся на руки и слегка пододвинул свое тело к Грому. Он характерно запыхтел — бензин был на исходе, поэтому Гром помог подсесть ему поближе. Так, чтобы касаться плечами. Яркий свет линзы бил в глаза, а вместе с выплаканными слезами заставлял мужчину чувствовать, будто ему в глазные яблоки тычут иголками. — ХоЧе-ЧЕ-чешь, я НАмекНу-НУ-Ну остАЛьным, чтоБы-БЫ ОнИ следиЛИ за ДетьМИ-ми? Гром покачал головой. — Не стоит. Тут все и так пашут, как проклятые. Не хватало им еще присматривать за спиногрызами. — Он-НИ лЮбят эТ-Этих спИНогРЫзов. И теБЯ. Гром удивленно и горько усмехнулся, оголяя зубы. — Не придумывай, Бога ради. Мужчина предпочел смотреть прямо перед собой, хотя прекрасно чувствовал, что Сту смотрит на него. Как он смотрит на него. По скрежету под курткой и едва слышимому треску пары оголенных проводов охранник понял, что Сту вздохнул. Наверное, он был самым глупым роботом на свете, раз посчитал, что Гром действительно не понял намека, а не решил его хладнокровно проигнорировать. — Я пО-ПОгоВОРю Зав-в-вТРА сС РеБЯ-БяТами. ИлИ Сам Че-ЧЕм ДетЕй Зай-зай...му-му. ЧтоБЫ ты-ты-ты-ты, — Сту начал заедать сильнее, — не Ог-ОГ-оГорч-ч-чаЛСЯ-я... Руки робота начали подрагивать, он взглянул на Грома и тот все понял без слов. Он похлопал себя по бедру, разрешая Сту упасть на него вместо твердой земли. Тот благодарно кивнул, поправил шлем, как будто собирался приземлиться на ногу русского со стометровой вышки, и начал медленно сгибать руки в локтях. Когда его корпус опустился Грому на ноги, в душе у мужчины заскребли кошки. И такими тоскливыми были эти кошки, как будто и у них кто-то скребся в сердцах. Он положил левую руку Сту на плечо и едва ощутил, как то вибрирует. — Спасибо, Сту. Робот вместо ответа показал палец вверх. Трата последних капель бензина была похожа на человеческое засыпание. Тело тяжелело, голова не соображала, а мысли и слова путались. Гром одними только пальцами поглаживал кожу куртки, пока робот не перестал издавать звуков, а его сенсор не потух. Выключался он всегда с таким звуком, будто в последний раз — с треском и нехарактерными для нормальной работы шумами. Сту походил на старого пса, который если не сегодня, так завтра собирался отправиться в гости к Господу. Гром не знал, сколько еще на Земле протянет это безумное ведро с гвоздями, и боялся думать о том, что каждый новый трюк будет последним. Мысли о животных снова его растрогали и Гром неслышно заплакал. Луну закрыли облака, робот спал на коленях и никто не видел несчастного, запутавшегося в себе здоровяка. Спустя какое-то время после своей немой истерики Гром почувствовал усталость вперемешку с облегчением. Завтра он проснется как ни в чем не бывало и проведет целый день в ораве мелкотни. А спустя месяц он снова найдет место, в котором сможет уединиться и выплеснуть все то, что так долго копилось в душе. Охранник какое-то время просидел в обнимку с остывшим металлическим телом, пока не решил, что настало время отвезти его в мастерскую на дозаправку. Пэм могла уйти спать раньше.