Скрипка

Герр Картман спал беспокойным сном. Мрачные образы печального, мёртвого мира сформировали печальное сновидение. Герру Картману снился белый мир. Он видел безмолвный снежный пейзаж, простиравшийся на мили вокруг. По этой одинокой земле, без домов и деревьев, шли сотни и тысячи людей. Это были люди всех возрастов и телосложений, шагающих медленным, но уверенным маршем. Костлявые бледные лица под тёмными копнами волос. Тонкие руки обвивали свои замёрзшие тела, тщетно пытаясь хоть как-то уберечься от лютого холода. Лёгкие тёмные плащи совсем не согревали. И вот, с трудом преодолев ещё один шаг, многие пали. От истощения, от слабости, от холода. Герру Картману снился мир, в котором белое было покрыто чёрным. Он видел безмолвный пейзаж, состоящий из следа мёртвых тел, протянувшегося на многие километры. На этой пустынной земле, лишённой жизни, лежали сотни окоченевших тел. Людей всех возрастов и телосложений, скелетов с кожей, неподвижно лежащих на снегу. Костляво-заострённые лица под копнами тёмных волос. Тонкие руки раскинулись по земле, жизнь покинула тела из-за холода. Тёмные одежды сливались с пейзажем, когда на них медленно ложились снежинки. И вот, с трудом сделав ещё один шаг, многие продолжили идти. Изнурённые, слабые и замёрзшие. Те, кто не умер, прошли самый длинный марш в истории. Они прошли Марш Смерти*. Герр Картман проснулся с немым вдохом. В комнате было темно и тихо, единственным звуком было ровное и ритмичное дыхание рядом с ним. Он повернул голову и различил силуэт спящего еврея. Эрик тревожно поморщился. По крайней мере, хотя бы Кайл спал спокойно. Не желая будить его, толстый нацист осторожно встал с кровати. Он прошагал в ванную, направился к раковине и открыл кран, чтобы выпить воды. Герр Картман вытряхнул из головы странные образы. Он знал, что это вчерашнее письмо, которое он получил от Крейга, играло с его сознанием. Он был поражён тем, что после стольких лет отсутствия контакта между ними, тот всё ещё искал его. Герр Картман хотел бы, чтобы он этого не делал. Не только потому, что каждый раз, когда он думал о темноволосом нацисте, его кровь закипала от ярости; но и потому, что новости, которые тот сообщал, были не очень приятными. Недавнее решение Гитлера покинуть штаб-квартиру в Растенберге и вместо этого отправиться в Берлин вызвало панику среди нацистского населения. Они уже ощущали падение Германии на собственной шкуре, и их идеология создания нового мира без евреев стремительно терпела крах. Пока войска союзников приближались со всех сторон, всё больше офицеров СС принимали решение эвакуировать заключенных из концлагерей, не давая им освободиться. Несмотря на раннюю зиму в этом году, пришедшую ещё в ноябре с суровыми холодными ветрами и аномально низкими температурами, охранники СС уже заставляли заключённых маршировать пешком. Пунктом их назначения были газовые камеры. Крейг призывал его к тем же действиям. Убить как можно больше евреев и спасти мир от этой чумы. Прочитав все эти тревожные слова, Герр Картман свернул письмо и бросил бумаги в пламя очага. Меньше всего ему нужно было, чтобы Кайл прочитал их. Да, еврей не был дураком. Они вместе следили за новостями, и Кайл был так же хорошо информирован, как и он. Рыжий делал довольно умные выводы, основываясь на последних событиях. Как и август, сентябрь был катастрофическим месяцем для нацистов. Британцы вторглись в Бельгию, а США освободили Люксембург. Американцам удалось проникнуть в Германию через пограничный город Ахен и достичь линии Зигфрида, западной стены системы обороны Германии. Болгария предала Тройственный пакт и объявила Германии войну. Советская Красная Армия, к которой присоединились румынские войска, полностью освободила Румынию к концу октября, а Бельгия была полностью освобождена в начале ноября. Албания была захвачена наполовину, а Сан-Марино совсем недавно объявили войну Германии. Переезд Гитлера в Берлин только встряхнул ситуацию. Поднялись всевозможные слухи. Рассказывали, что Фюрер был болен и психически не в состоянии принимать разумные военные решения. Ходили слухи, что он руководит войной из бункера, прячась, словно раненый испуганный зверь. — Теперь Германия окружена со всех сторон. Всеми сразу. — говорил Кайл всего несколько дней назад. — Они получают новых союзников благодаря освобождению завоёванных стран, в то время как Альянс Оси разваливается на части. Это вопрос времени, и примеру Болгарии последуют другие члены Тройственного союза. Нацисты запаникуют, когда они поймут, что Германия обречена на поражение. И пойдут на крайние меры. Они сделают всё, чтобы моя раса не выжила. Герр Картман не переставал удивляться проницательности Кайла. Рыжий предвидел последнюю попытку массового истребления евреев перед окончанием войны. Именно поэтому Кайл заставил его пообещать никогда не пользоваться газовыми камерами Дахау. И вот теперь перед толстым нацистом встала дилемма. Если он ничего не предпримет, то предаст свою нацию и идеологию, в которую твёрдо верил. Если он отдаст приказ о массовом уничтожении евреев, то предал бы Кайла и своё сердце. Выбор невелик и труден. Германия рушилась. Противники вот-вот должны были победить. Евреи будут освобождены. Какая разница, если в Дахау выживет несколько тысяч? Он знал, что не должен так думать, но сейчас он действительно не видел в этом смысла. Зачем сопротивляться, если ты уже проиграл? Особенно когда тебе ещё столько предстоит потерять? Герр Карман знал, что может жить в мире без идеологий Своего Фюрера. Он мог бы жить в мире без его идеального порядка, без правления высшей расы. Он мог бы жить в любом мире, лишь бы в нём был Кайл. Прошёл почти год с тех пор, как Кайл предпочёл его своей семье. Год с тех пор, как Герр Картман поддался чувствам и позволил еврею спать с ним в одной кровати. С тех пор никто из них двоих больше не просыпался в одиночестве и холоде. Именно год назад он, вундеркинд нацизма, самый садистский офицер СС в Дахау, признался, что не может представить своей жизни без рыжеволосого еврея. Того еврея, которого он с огромным удовольствием мучил на рабочих полях. Еврея, которого он с удовольствием выводил за пределы физических и психических возможностей. Еврея, который одновременно и бесил, и восхищал его тем, что никогда не выдавал ни малейшего намёка на страх в своих прекрасных зелёных глазах. Именно этот еврей каким-то образом занял особое место в его сердце. Он сберегал для него все свои улыбки и чувства. Кайл стал его спутником и гаванью. Да, этот самый еврей был никем иным, как его собственной родственной душой. Герр Картман закрыл глаза и тяжело вздохнул. Невероятно, что после всего этого времени никто из них так и не произнёс слов, выражающих то, что они чувствовали друг к другу. Бывали моменты, когда он искренне верил, что Кайл вот-вот произнесёт заветные слова, но нерешительность и застенчивость заполняли его глаза, и в конце концов он заставлял себя замолчать. Точно так же нацист думал, что наконец-то найдет в себе смелость признаться в своих чувствах к еврею, но всегда заканчивал тем, что не делал этого. Слова оставались невысказанными, но их глаза никогда не лгали. Глаза шептали те слова, которые не успевали произнести губы. Толстый нацист молча вернулся к своей кровати и заметил, что замёрз. Температура в последнее время сильно понизилась, обещая суровую зиму. Герр Картман приблизился к тёплому телу еврея, который проснулся от прикосновения. — Ты холодный. — ленивым хриплым шёпотом пожаловался Кайл. — Не хотел тебя будить. — извинился Герр Картман. — На улице очень холодно. Думаю, в этом году снег может выпасть раньше. — он почувствовал, как рыжий пошевелился и придвинулся к нему ближе. Он поцеловал его в плечо и обнял холодное тело нациста, согревая его. — Спи. — прошептал он полусонно. Герр Картман улыбнулся ласковому тону Кайла и поцеловал парня в нос. В темноте он прислушался. Дыхание еврея снова стало тяжёлым и ровным. Герр Картман тревожно поморщился. Он опасался за их будущее.

***

— Ты обещал! — разъярённо кричал Кайл. — Ты, блять, обещал! — Что ты хочешь, чтобы я сделал?! — защищаясь, в ответ закричал Герр Картман. — Лагерь переполнен евреями, которых они отправляют сюда последние два месяца! Если бы я не приказал их убить, тиф уже распространился бы по всему лагерю, и все были бы заражены, мать твою! Было бы ещё хуже! — Но ты же обещал, что не будешь использовать газовые камеры! — настаивал Кайл, его сердце болезненно щемило, заставляя выходить из себя. — Я обещал, что не буду использовать их для целей Окончательного решения! Это совсем другое дело, Кайл! Это ебучая болезнь! Причём очень заразная! Ты бы хотел, чтобы заражённые евреи передали её остальным?! — спорил Герр Картман, расстроенный тем, что этот упрямый рыжий не желает видеть его точку зрения. Отказывается здраво взглянуть на реальность. — К тому же, я использовал только одну камеру, и евреи, которых я в неё отправил, уже умирали от тифа. Всё, что я сделал, – это ускорил их смерть. — А как же эвакуация? Почему ты отсылаешь так много людей? — закричал Кайл, чувствуя себя одновременно и преданным, и обманутым. — Я уже говорил тебе! Чёрт, да ты вообще будешь меня слушать?! — заорал в ответ Герр, чувствуя, как его разочарование перерастает в ярость, почти так же, как разочарование Кайла. — Лагерь переполнен! Эти грёбаные эсэсовцы из других лагерей продолжают переправлять сюда евреев! Я не могу держать их здесь, здесь просто нет места! Или я, блять, отравлю их заживо газом, чего ты не хочешь; или я отправлю их в какой-нибудь другой лагерь! — Они умрут на холоде!!! Им придётся идти очень далеко! А они слабы и больны! Как ты можешь такое допустить?! — закричал Кайл, нуждаясь в высвобождении своей душераздирающей боли в крике, иначе он бы точно ударил шатена или расплакался. — Неужели тебе всё равно? Ну конечно, тебе насрать! Ты же ебучий нацист! Ты монстр! — Да, Кахл! Я ебучий нацист! Я, блять, монстр из Дахау! Если бы я не предпринял ни одной из этих мер, то вызвал бы массу подозрений к своей персоне. А учитывая, как все сейчас нервничают, это было бы не самым разумным поступком! — Всё, что тебя волнует, – это ты сам и твои тупые больные идеологии!!! Я, блять, ненавижу тебя и всех тебе подобных! — заорал Кайл, боль в его сердце была слишком пронзительной и жгучей, чтобы он мог здраво мыслить. Он чувствовал себя преданным, чувствовал, что ему лгут, чувствовал, что его одурачили. И всё это причиняло невыносимую боль. — Я забочусь о тебе, идиот! Если они узнают, что я защищаю тебя, если они узнают причину, по которой я не использовал газовые камеры раньше, меня убьют за предательство, и тебя тоже! Но это не меня ждёт медленная и мучительная смерть! Они сделают это с тобой! Разве ты не понимаешь?! Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое! — Значит, ради моей безопасности должны умирать другие? — жалобно спросил Кайл. — Тебе просто наплевать. У них же тоже есть близкие. Люди, которые тоже заботятся о них. Они заслуживают жизни не меньше, чем я! Среди них есть маленькие дети, мать твою! Это несправедливо, что они должны умереть, чтобы я мог жить! Я так не хочу! — Они в любом случае умрут! Всё, что я делаю, – это ограничиваю ущерб. — Герр Картман пытался рассуждать трезво, но Кайл разочарованно качал головой, находясь на грани слёз. — Я хочу на фабрику Стэна. — сказал он низким и дрожащим голосом. — Ни за что! Там ты не в безопасности! Тебе лучше здесь! — Герр Картман быстро остановил Кайла, который уже открыл рот, чтобы сказать что-то умное. — Кроме того, снаружи опасно. За каждой улицей и дорогой пристально следят нацисты. Если тебя поймают немцы и обнаружат, что ты беглый еврей, тебя расстреляют на месте. Если тебя поймают наши противники, то как только ты произнесёшь хоть одно немецкое слово, тебя расстреляют на месте! Слова Герра Картмана, казалось, окончательно заставили еврея замолчать. Кайл посмотрел нацисту в глаза и поник. Он повержено смотрел в пол, плечи опустились. — Кайл? — позвал толстый нацист, обеспокоенный внезапной сменой настроений. Он следил за тем, как Кайл подносит трясущиеся руки к своему лицу, и понял, что тот плачет. Он знал, что рыжий изо всех сил старается этого не делать, но давление было слишком сильным, чтобы терпеть дальше. — Я знаю, что ты не хочешь принимать мои последние решения, но у меня правда, правда нет других вариантов. Я знаю, что ты мог бы быть одним из тех евреев в газовых камерах или при эвакуации. Но ты не будешь. И если честно, мне действительно плевать на остальных. Потому что я – эгоистичный мудак. Потому что всё, что меня волнует, – это ты! Только ты и никто другой. Герр Картман говорил искренне, его голос стал спокойнее и мягче. Его беспокойство росло, потому что Кайл отказывался смотреть на него, и с его губ сорвался всхлип. Осторожно он сделал несколько шагов ближе и положил одну руку на плечо еврея. Когда Кайл не оказал никакого сопротивления, Герр Картман мягко обхватил рыжего и позволил ему беззвучно плакать у себя на плече. Он знал, что Кайл плохо отреагирует на эту новость. Он пытался скрыть свои действия от еврея, но Кайл был слишком умён, на горе себе же. Толстый нацист мог лишь надеяться, что, когда ярость и печаль рыжего утихнут, он поймёт, что за его жестокими действиями скрываются благие намерения, и простит его. А до тех пор всё, что он мог делать, – это держать его в своих объятиях. Он прислушивался к сбивчивому дыханию Кайла, к время от времени раздавающимся всхлипам. Затем Кайл поднял голову так, чтобы губы оказались возле его уха. Герр Картман ощутил дрожащее тёплое дыхание на своей коже. А потом почувствовал, как всё его тело парализовало. Кайл прошептал слова. Такие полные отчаяния. Такие полные искренности. — Я люблю тебя.