Скрипка

Выздоровление было долгим и медленным. Кайл и раньше болел, но на этот раз случай был экстремальным. Долгие месяцы отсутствия пищи свели его физическую сопротивляемость и иммунитет примерно к нулю. В течение первой недели лихорадка Кайла постоянно то появлялась, то исчезала. И хотя она никогда не достигала своего пика, как в тот день, когда Айк позвал на помощь Герра Картмана, высокая температура делала его беспокойным. Ему снились всякие странные сны, которые он забывал сразу после пробуждения. Сны, которые заставляли его кричать и издавать стоны страданий. Во время лихорадки Кайл полностью терял представление о реальности. Он переставал узнавать окружающий его мир, и всё превращалось в запутанное пятно из ничего и всего одновременно. Прошлое и настоящее сливались воедино. Мечты и реальность слились в одно. Он снова был ребёнком, снова возвращался в подростковый возраст. Он был в школе со Стэном и был счастлив. А потом он оказывался в лагере, в снегу, между камнями и трупами. Пока его разум был отключен, тело отчаянно боролось с поглощающей его немощью. Именно поэтому, хотя Кайл много спал, он неизменно просыпался уставшим и слабым. После первой изнурительной недели его слабое тело наконец-то одержало победу над горькой лихорадкой. Постепенно Кайл стал чувствовать себя с каждым днём немного лучше. Теперь он спал легко и без сновидений. К нему с силой вернулся аппетит. Компанию ему составляли Альфред, который проверял его несколько раз в день, и Шеф, добрый повар, который ежедневно приносил ему еду. Кайл узнал, что это и был тот второй человек, которого он разглядел во время эпизода в ванной, когда Шеф пересказал ему события того дня. Тело Кайла с каждым днём становилось все более выздоровевшим, но теперь его разум терзали мысли, связанные с Герром Картманом. Он просто не мог понять, почему он лежит в удобной кровати и получает все необходимое для своего выздоровления в доме нацистов. Ему всё еще было трудно поверить в то, что это происходит на самом деле, и у него уже было несколько синяков на руке, говорящих о его попытках очнуться от этого странного сна. Почему он спас меня? Почему он не причинил вреда моему брату за нарушение сразу нескольких правил тогда? Он спрятал меня. Он и сейчас меня прячет. Потому что нацисту запрещено помогать еврею. И всё только для того, чтобы угодить своим друзьям? Нет. Кайл не верил, что Герр Картман взял на себя все эти хлопоты, пошёл на такой риск, вплоть до того, что подверг свою карьеру и жизнь опасности, из-за своих друзей. В конце концов, однажды он уже спас его и его отца. Нет. Кайл был слишком умён, чтобы верить в такую чушь (и у него было стойкое ощущение, что толстый нацист об этом знает). Это было связано с чем-то другим. Это было связано с тем, что существовало между ними, что обострилось в ту самую очень жаркую ночь. Кайл пытался свалить всё на обстоятельства. Пытался убедить себя, что это влияние опиума и виски заставило его поступить безрассудно. Но он знал. Кайл был слишком умён, к своему неудовольствию. Наркотики и алкоголь не были виноваты в его влечении к нацисту в ту ночь. Всё, что они делали, это стимулировали его телесные (и, скорее всего, эмоциональные) позывы. С того дня, как рыжий проснулся в мягкой постели, нацист больше не появлялся. Хотя Кайл и предпочитал, чтобы всё было именно так, он не мог не испытывать раздражения по отношению к Герру Картману. Слишком уж много у него было открытых вопросов. Вопросов, ответы на которые мог дать только эсэсовец. Ему нужно было знать, что происходит. Почему нацисту так нравилось мучить его, почему на рабочих полях он не проявлял ничего, кроме ненависти и отвращения, а потом занимался с ним охранительным сексом. Даже если это был совершенно случайный для него опыт, Кайл знал, что должно быть что-то большее, чем просто фантастический секс. В том, как Герр Картман прикасался к нему, двигался в нём, смотрел на него, было нечто большее, чем физическое удовольствие. Что-то, что было достаточно сильным, чтобы заставить Герра потрудиться и спасти его отца, сжалиться над братом и смиловаться над жизнью, и не один, а два раза. Что-то достаточно сильное, чтобы заставить его пойти против фюрера, закона, своей карьеры, своих убеждений. И вот те часы, когда Кайл не спал в полном одиночестве, прошли в размышлениях о том, что творится в голове у нациста. Прежде всего рыжий ругал себя за то, что расстроился из-за его отсутствия. Чтож, не появляется. Да так даже лучше! Почему меня вообще это волнует? Я должен радоваться, что этот засранец не появляется и не превращает мою жизнь в ад! Кайл пытался убедить себя, что ему будет лучше без присутствия нациста. Но он знал, что это не так. В конце концов, он был умным мальчиком. Кайлу было не всё равно, по какой причине Герр Картман решил не появляться. Это как-то всколыхнуло его эмоции, и он невольно задавался вопросом, почему этот чёртов нацист так и не пришёл и ничего ему не сказал. Даже если это что-то было грубым и жестоким. Лишь бы он уделил ему хоть немного внимания. Кайл ненавидел себя за то, что ему не всё равно. За то, что хотел внимания от монстра из Дахау. Любого внимания. И он подумал, не мазохист ли он. Что ему вообще от меня нужно? Неужели всё это просто больная игра? Что на самом деле думает обо мне герр Картман? Думает ли вообще? Какая нелепость! Как будто он способен что-то чувствовать! Но Кайл знал, что толстый нацист должен был что-то чувствовать к нему. Хорошо это или плохо. Потому что он видел это в его глазах во время их страстных минут вместе. Потому что Герр Картман доказывал это всеми рискованными решениями, которые он принимал, даже если маскировал их жестокостью и пытками. И поэтому Кайл ненавидел этот внутренний конфликт. Разум подсказывал ему, что эсэсовец не может испытывать к нему никаких чувств. Точно так же разум говорил ему, что он сам не может испытывать. Разум говорил ему, что он ненавидит жестокого нациста и что это единственное чувство, которое существует между ними. Однако сердце дразнило его фактами. Было так много моментов, когда нацист мог просто убить его, а не щадить. Но Герр Картман всегда предпочитал оставлять его в живых. Он всегда находил способ спасти его жизнь. И жизнь его семьи. Нет! Я ему безразличен! Это всё часть его больной игры! Он хочет видеть мои страдания. Ему нравится смотреть, как я страдаю. Вот почему он меня не убьёт. Вот что он делает. Он знает, что если он не придёт, я буду на взводе! ...Но зачем тогда щадить отца? Зачем щадить Айка? Нет! Он никогда ничего не сделает для меня! Никогда!!! Кайл закрыл глаза и глубоко вздохнул. Мозги болели так же сильно, как и серце. Его разум боролся с душой. С чувствами и эмоциями. Всё, о чем он мог думать, – это он сам. Мысли вертелись вокруг проклятого нациста. И он ненавидел его. Ненавидел себя за то, что был таким глупцом. Кайл почувствовал, как невольные слёзы вырвались наружу, и спрятался под простынями. Он проклинал ту ночь. Проклинал то удивительное наслаждение, которое он тогда испытал. Он проклинал ту невозможную связь, которой они достигли во время кульминации. Он проклинал всё, что заставляло его хотеть быть с Герром Картманом. Видеть его. Получать внимание. Любое внимание. Он проклял тот день, когда пересекся с Герром Картманом. Он проклял тот день, когда толстый нацист ненароком вошёл в его жизнь.

***

Шеф был одним из немногих, кто знал настоящую личность нациста. Одним из немногих привилегированных, кто знал Эрика Теодора Картмана. Он знал его лучше, чем кто-либо другой, лучше, чем собственная мать Герра Картмана, потому что Шеф видел, как он рос. Впервые они встретились много лет назад, когда маленький Эрик Картман посещал начальную школу, где Шеф работал поваром. Благодаря своей открытой, тёплой и дружелюбной личности Шеф легко завоевал доверие многих детей. Но Эрик Картман был, пожалуй, единственным ребенком, который доверял ему до такой степени, что раскрывал ему свои самые глубокие и тёмные мысли, идеи, страхи и вопросы. Шеф знал, вопреки мнению остального мира, что Эрик Картман был особенно проблемным ребенком с особенно трудным детством. Шеф знал, что этот ребенок страдал из-за того, что остался без отца. В жизни Эрика это было невосполнимая пустота. Пустота, которая компенсировалась лишь безумной завистью к тем, у кого отец был. Он ненавидел детей, которые ходили на рыбалку со своими отцами в воскресенье после обеда. Он ненавидел маленьких мальчиков, за которых на футбольных матчах болели отцы. Отцов, которые использовали всё свободное время, чтобы весело проводить время со своими мальчиками. Тот факт, что мать большую часть его детства отсутствовала, то уезжая с каким-нибудь незнакомцем за дёшево, то погружаясь в опиум, только усугублял ситуацию. Лианна Картман действительно была нерадивой матерью. Не подумайте, она обожала своего маленького поросёночка. Но вместо того, чтобы дать Эрику то, что он действительно хотел, в чём действительно нуждался, – любовь, заботу, внимание, опору и безопасность, – она компенсировала свой недостаток подарками, едой и безоговорочной вседозволенностью. Потому что, в конце концов, Лианны никогда не было рядом. Всё, что было нужно Эрику, – это мать, которая бы заботилась о нём достаточно, чтобы убедиться, что её сын не замораживает себя, чтобы "заснуть и проснуться" в будущем и получить какую-нибудь жалкую игрушку; или чтобы остановить своего сына от создания какой-то апокалиптической секты рыжеволосых после того, как какой-то ребёнок подшутил над ним, покрасив его волосы в рыжий цвет. Шеф был уверен, что психическое состояние Эрика Картмана сильно пострадало, во-первых, в тот день, когда он узнал, что его мама на самом деле его отец (редкий случай гермафродита), а во-вторых, когда он обнаружил, что на самом деле это ложь, а его отец был кем-то, кого он уже убил, чтобы отомстить какому-то мальчишке, который обманул его с волосами, или что-то в этом роде. К тому времени Эрик уже успел довольно сильно увлечься Адольфом Гитлером. Но после того как он узнал правду о своем отце, одержимость Эрика фюрером с каждым днём становилась только сильнее и интенсивнее, пока он не превратился в худший из видов нацистов. Фанатиком. Тем, кто будет слепо следовать за фюрером, преданно и без всяких сомнений. Эрик Картман нашёл в великом вожде нации своего отца. Шеф также знал, что маленький Эрик Картман ненавидел быть толстым, что заставляло его чувствовать себя абсолютно непривлекательным, отталкивающим и неуверенным в себе. Поэтому он с избытком компенсировал свой комплекс, присвоив себе титул "крутого" и разрывая на части всех, кто с ним пересекался. Вначале он издевался только над теми ребятами, которых считал слабаками, вроде его друга Баттерса, или уродами, как рыжих. Позже его нападки стали сосредоточены в основном на евреях – нездоровой ненависти, которую питал к ним сам фюрер. Эрик Картман всегда искал контакта с Шефом, даже после того, как покинул начальную школу и поступил в школу Гитлерюгенд. Подросток знал, что дверь мужчины всегда открыта для него двадцать четыре часа в сутки. Эрик взрастил в своём эгоистичном сердце огромное уважение к повару и был вечно благодарен за то безраздельное внимание, которое он получал на протяжении многих лет. И именно эта благодарность спасла Шефа в предыдущем году. Добрый повар потерял работу, дом и сбережения из-за нацистского режима и новых законов. Как и евреи, он считался представителем низшей расы, его цвет кожи считался ненормальным и нечистым. И поэтому он доканчивал жизнь в нечеловеческих условиях страдания и нищеты. Его выживание заключалось в том, что он продавал своё тело женщинам и пел любовные песни в ночных клубах. И именно в одном из таких ночных клубов Эрик, к тому времени уже известный как Герр Картман, офицер СС в лагере Дахау, предложил Шефу работу на своей личной кухне. Шеф знал, что, несмотря на то, что думал, говорил и утверждал весь остальной мир, у Эрика Картмана действительно есть сердце. Как и любому другому человеку, ему были присущи такие чувства, как благодарность, любовь и сострадание. Сейчас это убеждение укреплялось тем фактом, что Герр Картман спас еврея и поселил его у себя дома. Шеф был в отъезде в тот вечер, когда Герр Картман устроил один из своих безумных званных вечеров, и поэтому пропустил присутствие Кайла тогда. Позже он допросил Альфреда о еврее, которого Герр Картман привел тем днём. И так он узнал, что мальчик прекрасно играл на скрипке в тот вечер. Альфред также намекнул, что Герру Картману очень понравилось общество мальчика. С того дня, как Кайла привезли, Шеф стал свидетелем тревожных перепадов настроения нациста. Он был беспокойным и более раздражительным, чем обычно. Любая мелочь была достаточным поводом для того, чтобы вывести его из себя. Весь персонал дома и сослуживцы мучились от его крайне плохого настроения. Только Шеф и Альфред знали причину его иррационального гнева. Герр Картман очень переживал за судьбу еврея. Часто он сидел у кровати мальчика и молча наблюдал за ним. Как только рыжий очнулся и начал медленно выздоравливать, Герр Картман вернулся к своему обычному самочувствию и, более того, стал вести себя веселее и иногда даже тихонько напевал себе что-то под нос, прогуливаясь по дому. Разумеется, он делал вид, что еврей ему безразличен, и больше никогда его не навещал (хотя и спрашивал у Шефа и Альфреда, как дела у Кайла). Наконец, и Шеф, и Альфред знали, что это не было совпадением, что бухгалтер Герра Картмана был уволен через две недели после того, как Кайл очнулся. Зрелище было ещё то. Как-то вечером пришёл один из охранников СС, довольно запыхавшийся и раздраженный. Он сказал Герру Картману, что дело срочное и что ему нужно сопроводить его на склад. Когда они подъехали к зданию, ещё два солдата (выглядевшие весьма отвратительно и шокированно) охраняли вход в него. Как только Герр Картман вошёл в дверь, он начал яростно кричать и ругаться. Шеф услышал громкий голос толстого нациста и вышел из кухни, любопытствуя, что происходит. — Отвратительно!!! Боже! Мезрость ебаная! — в ярости завопил жирный нацист. Шеф подошел ближе и услышал другой, более низкий и умоляющий голос, который был ему хорошо знаком. — Герр Картман! Я... я могу объяснить! — Шеф узнал голос бухгалтера. — Что объяснить?! Тут нечего объяснять!!! Грёбаные пидрилы!! — Герр Картман звучал искренне отвращённым и, вне всякого сомнения, был безумно зол. — О, Господи! — раздался еще один мужской голос, который Шеф не узнал. С каждой минутой ему становилось всё любопытнее, и он решился подойти ближе. Он заметил, что одного из солдат тошнит у дерева неподалеку, а двое других выглядели совершенно потрясенными тем, что происходило внутри склада. Они заметили доброго повара, но ничего не сделали, чтобы помешать ему заглянуть внутрь здания. Шеф застыл у входа. Внутри, рядом с кучей соломы, стояли двое мужчин, неумело пытавшихся скрыть свои обнаженные тела. Он узнал мистера Гаррисона, бухгалтера, с его лысой головой, недружелюбным лицом и дурацкими очками. Второй мужчина был ему незнаком. Он был крепкого телосложения, темноволосый, и носил кожаную одежду, чрезвычайно обтягивающую и чрезвычайно откровенную. — Пожалуйста, герр Картман. Пожалуйста, не причиняйте нам вреда. — кротко взмолился мистер Гаррисон. — Что?! Вы, сраные педики! Что это, по-вашему, такое? Красный свет для геев-дегенератов?! — вне себя закричал герр Картман. — Чёрт побери! Вы хоть понимаете, насколько вы оба отвратительны?! То есть ...мерзотны!!! Вот для чего ты нанял помощника? Чтобы каждый день он тебя в жопу драл?!! — Жирный нацист заорал на мистера Гаррисона, который шокировано сжался от раздраженных слов. — О Господи! — сказал незнакомец, выглядя абсолютно смущенным, в то время как бухгалтер совершенно потерялся, проглотив язык. — Отвали, ты, говноед-ослоёб! — Герр Картман закричал на незнакомца. — Господи!!! — сказал незнакомец, явно шокированный. — Ты ведь знаешь, что это значит, не так ли? — спросил эсэсовец своим низким угрожающим голосом. — Нет!!! — в отчаянии закричал мистер Гаррисон. Он бросился на колени и попытался схватить Герра Картмана за сапоги, но нацист инстинктивно сделал шаг назад, чувствуя отвращение, поэтому вместо этого пожилой мужчина царапал пальцами грязную землю. — Пожалуйста, не отправляйте нас в лагерь! Пожалуйста!!! Умоляю вас! Мы никогда никому не делали зла! — Заткнись!!! Сожри пингвиньего дерьма, пидорас! Ну урод! Мерзость! Позор для арийской крови! Тебе самое место в этом лагере!!! — вынес свой приговор двум гомосексуалистам нацист. — О, Господи! — испуганно и горестно застонал незнакомец, когда трое (всё ещё испытывающих отвращение) солдат направили на него и мистера Гаррисона свои автоматы и выпроводили на улицу, в лагерь, где начнется их новая, тяжёлая жизнь. Герр Картман вышел из склада, потирая толстыми пальцами лоб. Он увидел Шефа, только когда поднял голову и различил его большую фигуру в темноте. — Что ж, похоже, мне придется найти себе нового бухгалтера, — рассеянно произнёс он. Они вместе пошли обратно к дому. — Вот зараза!!! Теперь нужно отправить письмо в главный офис с просьбой о новом бухгалтере и ждать ещё целую вечность, прежде чем они пришлют мне кандидатов. А потом еще до́лжно проверить, подходят ли они вообще для этой работы! — Запричитал Эрик, после чего некоторое время они шли молча. Затем Шеф задал вопрос вслух. — Почему бы тебе не нанять Кайла? Все знают, что евреи хороши в отчётности. — предложил темнокожий мужчина. Герр Картман посмотрел на него, и хотя выражение его лица изображало удивление, глаза его торжествующе сверкнули. — Вот оно! Это же самая гениальная идея на свете! — с энтузиазмом ответил Герр Картман, в голосе которого звучало облегчение от такого решения. — Мне не нужно терять время на поиски какого-нибудь нового придурка, и я смогу в любой момент надрать задницу еврею! — весело сказал он. Он остановился прямо перед входной дверью и бросил на Шефа взгляд сообщника. — Знаешь, что самое приятное? Больше не нужно будет платить своему бухгалтеру. Его улыбка выглядела столь невинной, и он вошёл в дом, оставив Шефа стоять на пороге с самым шокированным выражением лица. Он слишком поздно понял, что всё было заранее продумано. Добрый повар, сам того не подозревая, угодил в ловушку своего босса. Он сказал именно то, что Герр Картман хотел от него услышать. Шеф не знал, смеяться ему или злиться на мастерский план своего работодателя. Ведь он знал, кто такой Эрик Картман. Молодой человек с проблемным прошлым, с больными идеологиями и тревожной коллекцией внутренних противоречий.