Только верь, Вера

      Сон? Еда? Зачем? Будешь есть, будешь спать, и твою жизнь оборвёт ни голод, ни измученный голодовками организм, а чей-нибудь нож на тёмной аллее. Тогда к чему оттягивать?       Вера не находила ответа, как и не спешила обращаться за ним к окружающим. Больше всего ей хотелось сжаться до ничтожно крохотных размеров и глушить боль в тени посторонних глаз, где бы её никто не трогал.       Психотерапевт назвал это нормальным. Адаптацией. Вопреки возражениям папы, посоветовал позволить ей пережить боль так, как ей это нужно, без вмешательства.       Вера думала, что папа не согласится или заявит, что обязательно обратится в Минздрав, чтобы у психотерапевта однозначно отозвали лицензию.       Считала, что её теперь точно не оставят в покое.       «С твоим аппетитом продуктов хватит на три-четыре недели. Бутилированной воды — примерно на столько же, пользуйся новым фильтром. В аптечке лекарства на любой случай. Что-то понадобится, звони, отправлю доставку. Для школы ты на больничном», — заснув под гул из кухни и проснувшись в абсолютной тишине, она меньше всего рассчитывала найти записку.       С обратной стороны обнаружилось примечание. Не просьба беречь себя или слова «люблю, с любовью, папа». Курсивом выписанное «ни шагу из квартиры, не хватало ещё тебя хоронить».       Вот это было похоже на папу.

***

      Вера взяла в привычку спать по тринадцать часов. Можно было сутками не вылезать из постели и не испытывать головной боли от постоянных слёз. Но во снах она видела брата и порочный круг кошмара замыкался.       Как замкнуло и проводку — частое явление в старых домах. Общаться с щитком бесполезно, пара часов и само включится. Но ведь необязательно прямо в первый день абсолютного одиночества! И, будто этого было мало, ни одной свечки! Пришлось освежать в голове, куда убрали фонарики на батарейках. Вроде один оставался в их…её комнате в шкафу. К нему Вера и направилась, подсвечивая путь на последние проценты зарядки телефона.       Среди нагромождений из ватманов, стопок одежды, книг она нашла, но не фонарик. Аж два будильника откопала, как настоящий археолог. Дима обещал их выкинуть на генеральной уборке, вроде, лет пять назад. Здорово они разругались. Вера предлагала зарисовать вещи, раз так память о них ценна. Но её брату край нужны были именно они, не их изображение. Крутить в ладонях, подолгу рассматривать, словно картины в музее, от пыли протирать.       Вера достала оба и скучающе повертела. Механический выглядел как большой жёлтый утёнок. Электронный — серебряный, утончённый. Находящийся в том же амёбном состоянии, что и она, мозг не подкидывал нужных воспоминаний. Почему два? Не поделили один? Навряд ли. Дима часто ей уступал.       — Нам нужен с птичкой! Он с обоями смотрится хорошо!       — Он для малышей, а нам в школу скоро!       — А с птичкой красивее!       — Электронный практичнее!       — Пап, ну скажи!       В отголосках воспоминания папа взял оба, но велел ставить по очереди, чтобы у соседей не вспыхнули мысли о пожарной тревоге. Вспомнилось ещё кое-что. Уже дома Вера спрашивала, почему именно с уткой. Рядом какой волк классный стоял. Будто с картины Васнецова убежал.       — Тебе же утята больше нравятся, — тогда улыбчиво выдал Дима, ткнувшись кончиком носа ей в щёку.       Вера едва улыбнулась. Плакать в темноте отчего-то было легче.