Безлюдные аллеи

I can't stop, a little isn't enough It's like drugs, a little isn't enough You want more, and more, and more You want more, and more, and more SKYND - Edmund Kemper

      Болела голова. Казалось, что череп сдавило чем-то, пульсирующая боль распространялась от макушки по вискам и уходила на затылок, охватывая и шею.       Алина с трудом открыла глаза, веки налились свинцовой тяжестью. Простое действие потребовало от девушки усилий, от которых головная боль стала еще сильнее. Столь сильной, что перед глазами какое-то время все расплывалось и рябило.       Что происходит?       - О. Ты очнулась, - послышался дружелюбный голос. Алина резко вскинула голову, чтобы увидеть улыбающегося Адрика. И вспомнила.       Дернулась неловко, осознавая, наконец, свое положение в пространстве. Ноги были привязаны к ножкам стула, руки были связаны за спиной чем-то тонким, впивающимся в запястья до боли, острыми иголками колющей кисти и поднимающейся выше по предплечью к плечу. Кабельная стяжка? Вспомнилась та песня в кафе. У певицы был приятный голос. Слова оказались пророческими.       Хотелось закричать от боли? от страха? Потому что страшно было. Алина Старкова не героиня боевика, не знающая страха и боли. Ужас накатывал паникой, от которой цепенело все тело, мысли путались. И хотелось лишь плакать и скулить. Скулить не вышло. Рот оказался заклеен. А слезы, невольно выступившие на глазах, оставили на щеках мокрые дорожки, неприятно стянувшие кожу.       - Ох, - недовольно поморщился Адрик, - давай без этого, - он посмотрел на сидящую перед ним девушку с толикой омерзения.       Старкова моргнула и попыталась украдкой оглядеться. Они находились в комнате, окна были задернуты плотными шторами, плафон люстры на потолке был старомоден, а еще покрыт слоем пыли, от чего свет, разливающийся по комнате, был тусклым, скрадывающим обстановку, которая тоже не отличалась новизной.       Алина думала. В Академии в рамках цикла о маньяках и профайлинге им рассказывали о том, что, если уж стала жертвой, стоит сохранять хладнокровие. Впрочем, признавали, что это практически невозможно.       Стратегий реагирования было несколько. Можно было оказать активное или пассивное сопротивление, но, как правило, маньяка это делало только более агрессивным. Адрик, которого бесили слезы девушки, вполне укладывался в эту картину. Его раздражали любые попытки надавить на жалость. Еще можно было попытаться сбежать, но связанной жертве эта стратегия точно не подходила.       Захотелось истерически хихикнуть. Она пошевелиться даже не могла, голова разрывалась от тупой боли, заставляющей глаза слезиться, руки немели, а ноги были привязаны так крепко, что затекли.       Преподаватели рекомендовали завести диалог, задать вопросы, которые сбили бы маньяка с толку, позволили бы выиграть время, оценить возможность к бегству. Алина вновь скользнула взглядом по комнате, приметила закрытую дверь в дальнем углу. На ключ?       - Это дом нашей бабули, - произнес Адрик, заметив интерес девушки, подходя ближе, привлекая внимание и заставляя Старкову вжаться теснее в спинку кресла. Девушка смотрела на Жабина с ужасом, а он даже слегка улыбался и выглядел приятным и крайне дружелюбным. Настроенным на диалог, - у тебя есть бабушка, Алина? Старкова отрицательно покачала головой, не сводя взгляда с мужчины. - А почему? - спросил Адрик, - умерла? Ох, не можешь говорить, - он протянул к девушке руку, Алина дернулась, мужчина нахмурился, - я сейчас сниму это, а ты не будешь орать, ладно? Ну, - улыбнулся шире, - пока мы не начнем, по крайне мере.       Старкова похолодела, заметила стол, на котором... Орать захотелось уже сейчас от ужаса и паники, когда заметила поблескивающие острые... Святые. На глаза снова навернулись слезы, которые девушка сморгнула, и задышала ртом, когда Адрик резко отклеил скотч.       - Я сирота, - прохрипела Алина, отвечая на вопрос, - поэтому нет бабушки. - Оу, - покачал головой Адрик, глядя на девушку сверху вниз, - мне жаль, - он говорил так искренне, что не будь Алина связана, никогда бы не подумала, что перед ней маньяк, жестокий серийный убийца, - впрочем, - продолжил мужчина, - семья не залог счастья.       Вот оно!       Старкова прочистила горло, собрала в кулак всю свою смелость и решилась спросить: - У тебя... плохая семья? Адрик замер, прищурился, глядя на девушку, лицо его стало застывшей маской. Плохой знак. Ошиблась с вопросом? Единственный шанс вывести на разговор и потянуть время. Проклятье!       Старкова взволнованно задышала, стараясь не кусать губы от ужаса и досады, отчаяния. Умирать не хотелось, тем более не хотелось умирать от пыток. А ножи поблескивали на столе, покрытом темной скатертью с бахромой, спускающейся по бокам столешницы.       - Отца не знал, - вдруг ответил Адрик вполне спокойно, заставив Старкову подобраться и обратиться в слух, - мать с ним то сходилась, то расходилась. Но общаться нам не разрешала. Впрочем, он и не стремился особо. Хотя иногда приходил. Я как-то вернулся со школы, а они... на столе... Потом появилась Надя, - любезно пояснил.       Алина закусила губу, когда вновь повисло молчание. Казалось, что ступаешь по тонкому льду весной. Старкова порой видела на льду реки гуляющих людей зимой, но вода в пределах города никогда не замерзала настолько, чтобы гулять было безопасно. Люди, однако, не выглядели испуганными или даже хоть сколько-нибудь настороженными. Так что сравнение было так себе, хоть к нему частенько прибегали писатели в своих романах. Святые. О чем она только думает.       - Мать... не любила вас... с Надей? - тихо спросила Старкова. Все же решилась. И будь что будет! - Она любила лишь себя, - тихо произнес Жабин, глядя куда-то за плечо Алины, - строила карьеру. Она ведь, правда, была выдающимся физиком, даже запатентовала несколько изобретений. Но нами она не занималась. Строила личную жизнь. Ну, как строила, - голос его стал злее, - меняла мужиков, как перчатки. Никогда не водила их домой, но мы же понимали, что если мама вернулась под утро навеселе, - он замолк, дышал часто, в тусклом свете люстры было видно, как поблескивают капельки пота над его верхней губой, - она не вышла замуж. Она просто... была шлюхой, - закончил любезно.       Старкова вздрогнула.       ...парень это не муж.       Вот в чем дело! Он всех этих девчонок считал шлюхами, потому что они... Святые! Но это же бред! Это нелогично! Это... это просто маньяк перед ней, недолюбленный ребенок. О какой логике думает Алина Старкова? - Как и моя сестрица, - зашипел мужчина, глядя на Алину, - то с одним, то с другим. Ищет великую любовь, - Адрик скривился. - Но все эти девушки... они же... - произнесла Старкова. - Они пошли со мной сами, - зашипел мужчина, - сами, ты поняла? - он приблизился, схватил Старкову за подбородок, заставив вскинуть голову, заставив смотреть прямо в глаза. И то, что Алина там увидела, ужаснуло ее, заставив замереть в страхе.       Адрик же резко отпустил девушку, заставив голову качнуться, взорвавшись болью, от которой на мгновение перед глазами запрыгали яркие точки. Старкова сглотнула вязкую желчь, едва сдерживая рвотный позыв. Это тоже могло разозлить маньяка еще больше.       - А Карина? - спросила Алина, - Карина Лютина! Вы же встречались! Сказала так, словно была точно в этом уверена, ткнула пальцем в небо, высказывая свое предположение, и... угадала. - Карина, - хмыкнул Адрик, - строила из себя целку, а была все такой же. Я изнасиловал ее, но, - пожал плечами, - секс ничто по сравнению с властью. И тем более касаться этих шлюх, - он брезгливо скривился, - это гадко, Алина. Ее подружка Лидочка вешалась мне шею, хоть у нее был парень. Оленька своего парня не кинула, но была не прочь развлечься и со мной. Аня думала, что, переспав со мной, сможет привязать меня к себе и сбежать ко мне из дома. Виола просто хотела отношений без обязательств.       Старкова почувствовала, как ледяной ужас сковывает ее. Он помнил каждую. Наверняка помнил и как убивал, как пытал.       Девять пуговиц на шахматной доске. Маньяки часто забирают трофеи. И возвращаются на место преступления.       Что он чувствовал, когда шел через Студенческий парк? Упивался своей властью? Вспоминал подробности убийства?       Алина, оцепенев, смотрела на мужчину. Моргнула лампочка под потолком, и еще раз, свет стал еще более тусклым. Словно в фильмах ужасов. Какой-то кошмар, от которого мурашки бежали по коже. А во рту пересохло. Старкова облизнула пересохшие губы, лопнула тонкая кожица, и металлический вкус крови осел на языке, усиливая тошноту. Голова кружилась.       - Почему шахматная доска? - шепотом спросила Алина. Адрик молчал, глядел прямо перед собой. Словно забыл, что здесь есть девушка.       Старкова снова стала оглядывать комнату. Руки онемели, ног почти не чувствовала. Как ей сбежать? Ну как? Это было невозможно. К горлу подступил ком. И снова слезы навернулись на глаза. Было ужасно обидно, что попалась вот так! А ведь Александр говорил ей не светиться, Владимир Данилович говорил. А она... она... Подавила всхлип.       В книжках писали, что главные герои - героини тоже! - всегда принимали смерть с высоко поднятой головой и уж точно не ревели. А она - главная героиня собственной жизни - никак не может взять себя в руки. Но умирать не хотелось.       Проклятье! Ну, почему ни Боткин, ни Александр не взяли трубку! Хотя бы знали, кто маньяк. А теперь... теперь она исчезнет, как эти девчонки, а потом ее труп найдут в Студенческом.       - Мать играла отлично, - ответил Адрик, - знаешь, это правило - белые начинают и выигрывают? На самом деле, оно называется преимущество первого хода в шахматах. Согласно статистике, преимущество это около пятидесяти двух процентов. Незначительный перевес, правда? Мать всегда играла черными. И всегда выигрывала. Я никогда не мог ее переиграть. Даже перед ее смертью у нее оставался поразительно острый ум. Тело было немощным, но ум, - глаза его светились гордостью, - она всегда была умнее и меня, и Нади.       Старкова во все глаза смотрела на мужчину. Этот невероятный сплав любви и ненависти саму Алину сводил с ума. Как можно любить так кого-то и в то же время убивать из-за обиды на этого человека? И снова мелькнула та мысль, что однажды уже посетила ее, в Студенческом парке темной ночью. Морозов мог бы стать идеальным маньяком.       - Как давно она умерла? - задала вопрос Алина, сама не зная, зачем, но потянуть время еще стоило. Металл поблескивал на столе, и Старковой не хотелось ощутить его остроту на себе. - В конце ноября, - был ответ.       У девушки перехватило дыхание. Они говорили о триггере, о том, что вновь толкнуло маньяка на убийство. Так много говорили, не в силах понять логику преступника. Смерть. Это была смерть матери, которую он обожал и презирал одновременно, любил, скорбел по ней и обвинял ее во всех грехах. В том, что любовь всегда была односторонней. Или ребенку только так казалось.       Ведь нет греха в том, что одинокая женщина пытается построить отношения. Нет ее вины в том, что она хотела немного тепла и нежности. Ее романы или мимолетные интрижки вовсе не означают, что дети забыты и заброшены. Только дети не всегда это понимают. Но они вырастают, погружаются в мир взрослых проблем, и мать становится им чуточку ближе. Или... не становится. И пример последнего задумчиво сейчас смотрел на Алину.       На лекции в Академии не советовали переводить разговор на себя. Но Старкова понимала четко: она умрет здесь. И будет умирать долго и мучительно, через боль, слезы и кровь. Алина Старкова по-прежнему не любила загадки. Даже сейчас.       - Ну а я? - спросила девушка, - внешность, возраст, образование. Но я с тобой добровольно не пошла! - повысила голос. Адрик пожал плечами и подошел к столу. Алина втянула воздух, замерла, застыла.       Он... понял, что не может остановиться.       Слова Безникова, сказанные в январе, тем хмурым и морозным утром, когда Боткин собрал их. Куратор Зои говори о страсти к контролю над другими. Но, вероятно, не над собой. Желание убивать было выше Адрика Жабина. Это было уже не желание отомстить матери, которая, как он считал, бросила своих детей, это была выработанная привычка, приносящая удовольствие, извращенное и страшное, цена которого была слишком высока. Алина часто-часто задышала, перед глазами все расплывалось, снова мигнула лампочка.       Почему, ну почему она не оставила это дело? Почему, ну почему Александр не ответил на звонок? Обвинить кого-то так хотелось. Как хотелось кричать от страха и грядущей боли.       Тело Старковой напряглось. Не отрываясь, девушка смотрела за Адриком, который перебирал ножи. Целую коллекцию. Сколько крови на этом металле? Или он каждый раз выбирает новое орудие пытки? Хотелось и крикнуть «хватить медлить», и хотелось, чтобы мужчина медлил, и медлил, и медлил. Только бы не трогал. Только бы не сделал выбор. Только бы не приближался.       Но он приблизился, в руках его поблескивал нож - обычный столовый нож. Алина таким хлеб нарезала. Мужчина прислонил плоскую сторону к щеке Алины, Старкова дернулась назад, отклонила голову. Металл холодил кожу, впрочем, быстро нагревался. Адрик цокнул в ответ на ее действие, укоризненно покачал головой.       - Я никогда их не уродовал, - прошептал, - ты же заметила, да? Алина кивнула, глаза ее были широко распахнуты. - Пожалуйста, - прошептала. Не хотелось умолять, но слова сами сорвались с языка, - не надо. - Не могу сказать, что мне жаль, - хмыкнул мужчина, отводя руку, занося нож, - ты виновата сама. И твой детектив - тоже. Такой талантливый и такой... трусливый. Ну, что ему стоило жениться на тебе, если у вас так все серьезно?       Зрачок Адрика расширился, на висках выступил пот, он тяжело дышал, медлил. А потом... Алина закричала, когда острое лезвие обрушилось на нее слева, проехавшись под ключицами. Почему-то она отметила, в какой руке Адрик держал нож. Убийца - левша, сказала им с Боткиным Елизавета Романовна. Почему-то сейчас Алина вспомнила красивую женщину - судебно-медицинского эксперта. Она же будет вскрывать ее тело? Думать о чем угодно. Лишь бы не чувствовать эту боль, резкую, яркую. Боль, пахнущую пряным металлом. И снова удар - по касательной, причиняющий не смерть, но боль. В этом ведь был смысл - в криках жертвы, от которого звенело в ушах, в ее слезах, мольбах.       Алина никогда не думала, что такой ужас бывает наяву, а не во сне. Никогда не предполагала, что подобное может случиться с ней. Типичное мышление обычного человека - с кем угодно, только не со мной.       - Хватит! Пожалуйста! - губы тряслись, слезы катились по щекам.       Алина пыталась уклониться и не могла, удары были быстрыми и точными. Адрик хмыкнул жестоко. Старковой хотелось бы думать, что он невменяем, но в глазах мужчины светилось жестокое наслаждение, понимание того, что он делает. Он отдавал себе отчет в том, что делает, понимал смысл действий и их последствия.       Снова занес руку. Алина запрокинула голову, чтобы только не видеть стремительное движение ножа, не ждать этой боли, которая разливалась по телу смертельной истомой - преддверием будущего мрака, который неизбежно придет. И не будет больше ничего. Только тьма. Но хотя бы не будет боли. И запаха. Тошнотворного, невыносимого, сладковатого запаха собственной крови, забивающего ноздри, окрашивающего окружающее пространство в алый.       Мигнула лампочка под потолком. А потом вдруг свет погас. На мгновение Алине показалось, что она ослепла. Тело ее напряглось. Не хотела видеть? Пожалуйста! Высшие силы услышали ее, высшие силы насмехались над ней. Потому что, когда ее желание исполнилось, стало еще страшнее.       Сквозь шум в ушах Алина слышала своего мучителя, слышала, как он выругался, инстинктивно угадала, что опустил нож. Конечно. В темноте пытать не интересно. Можно слышать крики жертвы, но не видеть ее. Да и удары не будут такими точными.       - Никуда не уходи, - хихикнул мужчина. Алина слышала, как он швырнул нож на стол, тот проехался по столешнице с глухим звуком. И все стихло.       Алина слышала собственное сиплое дыхание, дрожала всем телом. Было холодно, одежда липла к телу, пропитавшись кровью. Голова кружилась. Интересно: велика ли кровопотеря? Адрик тем временем щелкал чем-то в темноте, вероятно проверял не выбило ли пробки, ругался сквозь зубы.       - Эти старые дома, знаешь, - послышалось виноватое, - нам придется прерваться, но мы обязательно продолжим. Не сомневайся.       Старковой захотелось выругаться, послать его куда подальше, но с пересохших губ не сорвалось ни звука, не было сил.       Вот так, значит? От кровопотери? Или все же вследствие удушения? Отстраненные вопросы, словно речь и не о ней, не о бедовой Алине Старковой, чья жизнь висела на волоске.       Как глупо. Как обидно. Хотелось еще столько сделать. Впереди была целая жизнь. Губы искривились в грустной усмешке, больше напоминавшей оскал, губы дрожали, а из глаз градом катились слезы. Сколько же их? Ну, сколько же их?! Алина хотела бы не плакать. Не получалось.       Не будет никакой жизни. Цена за беспечность оказалась слишком высока.       Адрик провернул ключ в замке, собираясь выйти на улицу, потянул дверь на себя. И... дверь резко распахнулась, ударяя мужчину прямо по носу.       Остальное Алина видела в неверном свете фонаря от улицы. Какие-то мужские фигуры, чей-то крик, звуки ударов. Кто-то оказался прямо позади нее. Алина дернулась и закричала, сжалась вся, а затем... ощутила ужасную боль в освобожденных руках.       Вспыхнул свет. Перед ней стоял высокий мужчина. - Не ори, - послышалось глухое и сердитое.       Алина хотела бы посмотреть на своего спасителя, но взгляд ее метнулся к открытой двери. Каким-то невероятным образом Адрик умудрился освободиться и теперь бежал навстречу свободе.       Решение Старкова приняла мгновенно, машинально, руки ее выхватили пистолет из открытой кобуры на поясе ее спасителя.       Выстрел.       С криком Адрик упал на пол.       - Птичка, - послышалось от двери ленивое, - ну, кто так стреляет. Если хотела убить, надо было целиться выше, чем голень. Чуть-чуть выше. Вошедший Михан откровенно веселился. - Я не хотела убить! - огрызнулась Алина. Криминальный авторитет вскинул брови, а потом присвистнул. - Ты хорошо стреляешь. - У меня разряд, - зачем-то ответила девушка. Пистолет с глухим стуком выпал из ослабевших пальцев. - Ноги ей развяжи! - рявкнул Михан.       Мужчина, у которого Старкова отобрала пистолет, поспешно присел, разрезая веревки на ногах. А девушка смотрела на свои трясущиеся руки, вокруг запястий алели полосы, кисти распухли.       Михан протянул руку. - Как вы меня нашли? - спросила Старкова, не спеша подниматься, не находя в себе сил даже пошевелиться, баюкая раненые руки, осторожно пытаясь пошевелить затекшими ногами. Ступней не чувствовала, вверх по икрам бежали противные, колкие мурашки. - Скажем так, - Михан все еще протягивал руку, - мы хотели тебя найти. Алина все же поднялась, оперевшись на чужую горячую руку, зашаталась, но выровнялась, и какое-то время стояла неподвижно. Перед глазами все плыло. А все же любопытство было сильнее. - Зачем? - выдохнула. - Ну, нравишься ты мне, птичка! - хмыкнул Михан, - красивая, умная. Нравишься! Веришь? - Нет, - честно ответила Алина, чувствуя, как нарастает головокружение. - Говорю же: умная, - хохотнул мужчина и крепче сжал ее руку, - идем. Надо вернуть тебя твоему принцу.       Только сейчас Старкова услышала вой сирен полиции и визг тормозов. Они вышли на крыльцо, снег переливался синими и красными огнями. Алина увидела желтую машину скорой помощи. А потом...       - Алина! Морозов даже дверь автомобиля не потрудился закрыть. Он мчался к ней.       И Старкова буквально упала в руки мужчины, который тут же ее подхватил и понес куда-то. - Алина. Алина, - шептал, словно забыл любые другие слова, кроме ее имени. Старкова на мгновение, казалось, потеряла сознание, а очнулась, когда услышала мрачное: - Я его убью. - Нет! - вцепилась в рубашку мужчины, пальцы едва гнулись, - нет! Нет. Это слишком просто, слышишь? За всех этих девчонок! Слышишь? - пыталась поймать его взгляд, - слишком просто, Саша. Морозов мрачно посмотрел на нее и передал в руки врачей. ***       Алина даже не сомневалась, что отдельная палата, повышенное внимание врачей, среднего и младшего медицинского персонала - это все результат больших денег Морозова. Но решила расслабиться и не возмущаться.       Ее палата больше напоминала оранжерею. Повсюду были синие ирисы. Вчера принесли корзину алых роз, к ручке была прицеплена декоративная птичка. Карточки не было, но и так было понятно, от кого цветы. А еще было бесчисленное количество фруктов и конфет.       Ана Куя приходила каждый день. Сначала плакала, проклинала профессию Алины, ее куратора и вообще всю систему. Потом успокоилась. И каждый день приносила пакеты еды. Алине, у которой и аппетита толком не было, было столько не съесть. И девушка с радостью угощала других пациентов и медицинский персонал.       Через день заглядывали подруги. Наведался Ланцов и буквально заставил поесть.       Как-то раз зашел и Корней Иванович, старый следователь качал головой, осторожно касался рук Алины, стараясь не потревожить перебинтованные запястья, и рассказывал о Лиззи, стараясь отвлечь.       В прессе поимка маньяка прошла быстро и как-то даже не слишком громко. Выступил представитель пресс-службы Следственного комитета, рассказал о том, что убийцу поймали. Но и все на том. Имя Алины не упоминалось вовсе.       Старкова не верила, что вездесущие журналисты не узнали о ней. А значит кто-то сделал так, чтобы о ней не писали. Алина знала, кого благодарить за это.       - Не понимаю, о чем ты, - пришедшая Улла посмотрела так знакомо и хитро, темные глаза ее искрились весельем. - Мы семья, Алина, - прогудел Рудольф, прощаясь, когда его супруга вышла за дверь, - а значит, должны защищать друг друга.       Приходили и Багра с Владимиром Даниловичем. - Будете ругать? - робко спросила Старкова. Морозовы только отрицательно покачали головой.       Забегали Толя и Тамара, приносили орехи и вредные сухарики.       А через несколько дней после госпитализации заглянула и Надя.       Бледная и уставшая, она исподлобья смотрела на Алину, переминалась на пороге, словно боялась, что ее прогонят. - Привет, - тихо произнесла Старкова, - посидишь со мной? Здесь так скучно. Жабина прошла в глубь палаты, огляделась, а потом, буквально упав на кровать рядом с Алиной, разрыдалась. - Прости меня, Алина, - плакала девушка, - прости, прости, прости. - Ты ни в чем не виновата, - Старкова обняла Надю, погладила по голове, - ни в чем не виновата. Ни в чем, - повторяла, как мантру, как заклинание. Но и те девушки тоже были не виноваты.       Не выдержав спросила: - Зачем ты это сделала? Жабина дернулась в руках Алины, отстранилась, отерла тыльной стороной ладони слезы и уставилась в окно. Смотрела на улицу так долго, что Старковой казалось: и вовсе ей не ответит. В конце концов, девушка не обязана была объясняться перед Алиной. - Деньги, - коротко ответила Надя, - мне были предложены большие деньги за незначительную услугу. Мне обещали, что только это дело, а потом все закончится. Алина нервно выдохнула. Какая... глупость! Никто бы потом не оставил такого информатора в покое, тем более, что умная и способная девушка легко могла пойти на повышение. - Глупо, - кивнула Жабина, - теперь я понимаю. Тем более Прохор, - поморщилась, - он попробовал как-то пристать ко мне, я его грубо отшила. Михан, который это видел, встал на мою сторону, приструнив сына. И тот с его больным самолюбием затаил злобу. Алина кусала губы, ей было жалко Надю. - Осуждаешь? - вроде и с вызовом спросила Жабина, а у самой слезы блестели в глазах. Ее жизнь рушилась: на карьере поставлен крест, брат - единственный близкий человек - оказался серийным убийцей. И что будет дальше, она не знала. - Нет, - произнесла Алина и вновь обняла Надю, чувствуя ее дрожь, - нет. Кто она такая, чтобы осуждать?       Гуляя по отделению, - другие прогулки были пока Алине недоступны, - она видела Лилю и Анастасию Сергеевну. Девушка, конечно, Старкову и не помнила. А ее мать кивнула и улыбнулась. Но разговаривать не стала. Алина ее понимала: такое хочется забыть, как можно, скорее.       Забежал однажды и Боткин. Ему дали полковника и предложили возглавить отдел. - Вы знали? - прямо спросила Алина, - вы предполагали, что я встречусь с убийцей в РГУ? Я ведь подходила по внешности. Меня можно было использовать как наживку. Следователь увел разговор в другое русло, не ответив на вопрос. Алина решила, что свои мысли Александру она высказывать не будет. Кто знает, как отреагирует Морозов.       Сама она не знала, как реагировать. Пожалуй, она бы согласилась с таким планом, если бы ее в него посвятили. Что ж. И это она тоже Морозову не расскажет.       Итак, к ней каждый день и через день заходили все, но Александр... появлялся крайне редко. Был немногословен, мрачен и о ходе дела рассказывал неохотно.       Алина и понимала, что он занят, и обижалась. Она плохо спала, несмотря на снотворное и успокоительное, и не всегда могла взять под контроль свои эмоции.       Просыпалась в поту, задыхаясь от ужаса, кошмаров, где вновь была в том доме, где вновь по коже проезжался острый нож. И плакала, просыпаясь, плакала, когда Морозов не приходил, плакала, когда уходил. И хоть переписывались они каждый день, это было недостаточно. Алина гадала о причинах и обижалась еще сильнее.       - Привет, - раздалось тихое от двери. Старкова мрачно посмотрела на очередной букет. Она, право слово, ударит им несносного детектива, который замкнулся и отгородился от нее. Да какой волькры?! - Мне сказали, что тебя выпишут послезавтра, - Морозов прошел в палату, поставил цветы в воду, огляделся и нахмурился, - ты совсем не ешь. - Аппетита нет, - буркнула Алина и уставилась в стену.       Почувствовала, как просела кровать под весом мужчины. На глаза навернулись злые слезы. Ну, вот зачем он так? - Я заберу тебя, - продолжал мужчина, - отвезу домой. Ана Куя... - Что?! - обернулась резко, - знаешь что... а знаешь что... не надо меня забирать! Я сама, ясно тебе?! - всхлипнула жалко, отерла слезы, - ты и так не приходишь почти! И не надо послезавтра тоже! Это было несправедливо - попрекать Морозова работой. И истерика эта была ни к чему. Алина понимала это, и где-то в глубине души ей было стыдно, но сил сдерживаться больше не было. - И цветы свои забери! Забери! Не нужны они мне, когда тебя рядом нет! - толкнула мужчину в грудь ладошками и разрыдалась, спрятав лицо в руках.       Почувствовала, как Александр осторожно обнял ее, так легко, словно она хрустальной вазой была. И от этого зарыдала еще горше. - Я виноват перед тобой, - услышала глухое, - я знаю. И ты имеешь полное право злиться.       Старкова отпрянула. Застыла в изумлении, глядя на удрученного мужчину. Даже плакать перестала, икнула и прикрыла рот ладошкой. - Ты совсем дурак? - спросила нормальным тоном, быстро вытерла слезы, шмыгнула носом, - ты поэтому...?       Морозов молчал, на Алину не смотрел и выглядел не только уставшим, но и расстроенным. Ну нет уж! Так не пойдет.       Старкова взяла мужчину за руку и потянула на себя, сама села максимально близко, почти соприкасаясь грудью. Выругалась. - Неудобно, - произнесла жалобно и заерзала на кровати, пытаясь устроиться и так, чтобы к Александру быть близко и чтобы было удобнее. Не вышло. Плюнула на все. - Если ты меня сейчас не обнимаешь, я... я... - не знала, чем угрожать и глупо умолкла, когда Александр все же обнял, - сильнее! - потребовала.       И когда мужчина подчинился, зашептала на ухо: - Ты ни в чем не виноват. Никто не мог предсказать такой исход событий. Я жива, я здорова. И я хочу, чтобы ты был рядом со мной. Здесь. И дома. И всегда, слышишь? И вообще, - отстранилась, - если предложение еще в силе, я хочу переехать к тебе. Морозов моргнул раз, другой. А потом на его лице появилась бледная улыбка, словно солнце вышло из-за туч, осветив хмурый день, даря надежду на лучшее, на большее. Александр погладил Алину по щеке, смотрел на нее с восхищением, обожанием, с любовью. - Конечно, в силе, - пробормотал, не отрывая взгляда, любуясь, - разве может быть иначе? Алина улыбнулась. Да, иначе и быть не могло.