Записки из Дома Безумия

      01.11.3 года. Туманное утро, начавшееся с обычных процедур, сменилось полуднем с его скучной предобеденной рутиной. Которую, впрочем, нарушила эхом разнёсшаяся по отделению новость: «В отделении Новенький». К обеду меня уже выпустили из изолятора, потому я «имел честь» лицезреть подселение ко мне необычного новичка. Когда я вошёл в свою комнату в ней за столом уже сидел мой новый сосед. Санитары вслед за мной внесли в комнату его чемодан и оставили нас. Незнакомец сидел, сгорбившись, его правая рука, в некоторых местах испачканная в чернилах лежала на столе, причудливым образом обхватывая его край. Левая же, была испещрена мелкими и большими ссадинами, но при этом элегантно поддерживала голову. Он сидел, поджав левую ногу под себя, а правую согнув и поставив на стул. Лицо его было простым, но хмурым и усталым. Казалось, что человек, сидящий за столом, сейчас уснёт. Я сделал этот вывод на том основании, что глаза незнакомца медленно закрывались, но тут же через мгновение распахивались и с усилием держались открытыми, до того момента пока снова не начнут медленно закрываться. Впрочем, это могли быть не усталость и дремота, а скука от безделья. Сам по себе я личность необычная и помимо меня в этом «Доме Безумия» так же есть примечательные личности, например таковыми являются некоторые пациенты и лечащие врачи. Но мой внезапный сосед оказался человеком полным тайн и секретов, очень явственно и чётко выделяющимся даже среди незаурядных личностей этого маленького безумного мира. — Алекс Скот Холмс. К вашим услугам, коими прошу не злоупотреблять. — холодно отчеканил мой новый знакомый, садясь по человечески, нога на ногу, и складывая руки на столе, тем самым став похожим на аристократа. — Фёдор Достоевский. — представился я в ответ, садясь на свою кровать и подтягивая к груди ноги. — Рад знакомству. — Взаимно. Соблюдя формальности, мы замолчали, изучающе глядя друг на друга. У Алекса были тонкие изящные запястья, маленькие кисти рук, длинные пальцы, забрызганные чернилами и местами испещрённые царапинами. Спокойное лицо иностранца и пепельные волосы, обрамляющие его, длинной они доставали до плеч и были завязаны их хозяином в небрежный подрастрепавшийся хвостик. Он весь казался хрупким, но излучал силу и уверенность в себе. Тёмно бордовые внимательные глаза заметно выделялись на его бледноватом лице, а длинные ресницы отбрасывали тени, сливающиеся с тенями усталости, залёгшими под его глазами. Он оказался почти одного со мной роста, когда легко встал из-за стола, чтобы разобрать свои вещи. Алекс легко поднял и поставил на стул свой чемодан и стал перекладывать свои пожитки из него в тумбочку, а что-то вешать и складывать в шкаф, заполняя свободную его половину, когда-то давно оставленную мною свободной для моего законного, но крайне маловероятного соседа, коим стал Алекс. Я какое-то время понаблюдал за тем, как классическая белая рубашка обтягивает его стройное тело, а незаметные мышцы двигаются под ней, проявляя себя. Низы его тёмно-синих, почти чёрных штанов клёш качались как морские волны, когда он делал один или несколько шагов, чтобы разложить свои вещи. Посмотрев в окно, я отвёл взгляд, а после взял со своей тумбочки Евангелие и, раскрыв его где-то на середине, начал читать. Чтение меня всегда успокаивало и помогало мне собраться с мыслями. «1. Выйдя же в день тот из дома, Иисус сел у моря. 2. И собралось к Нему множество народа, так что Он вошел в лодку и сел; а весь народ стоял на берегу. 3. И поучал их много притчами, говоря: вот, вышел сеятель сеять; 4. и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; 5. иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. 6. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло; 7. иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; 8. иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать. 9. Кто имеет уши слышать, да слышит! 10. И, приступив, ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им? 11. Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано, 12. ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет; 13. потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют; 14. и сбывается над ними пророчество Исаии, которое говорит: слухом услышите — и не уразумеете, и глазами смотреть будете — и не увидите, 15. ибо огрубело сердце людей сих и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их.» Вздохнув, я закрыл Евангелие и посмотрел на Алекса. Тот уже разобрал свои вещи и лежал на кровати, тихо дыша и свесив с неё ноги в кедах. Вероятно, он спал. Должно быть, его прибытие было утомительным, потому я не стал мешать ему и вышел из комнаты, отправившись в гостиную, где занял своё привычное место на стуле между тумбочкой и шкафом и стал наблюдать за происходящим в помещении, оставаясь незаметным для остальных.

***

На девственно белом недавно выпавшем снегу, постепенно расцветали алые пятна крови, капавшей откуда-то сверху. Подняв глаза, я увидел сидящую на ветке птичку. Присмотревшись, я заметил, что она тяжело дышит, перья растрёпаны, а на боку красуется кровавая рана из которой понемногу вытекает кровь, крупными каплями падая на снег. Обведя взглядом всё пространство заднего двора, на котором нам разрешалось гулять под присмотром санитаров, я заметил, что на скамейке сидит трёхцветный кот, давно живущий на территории больницы, а снег перед скамейкой раскидан во все стороны и в некоторых местах виднеются розовые пятна крови, смешавшейся со снегом. Тихо скрипнула соседняя кровать и я перевёл взгляд на севшего на ней Алекса. — Ты спал? — тихо спросил я, всем корпусом повернувшись к нему на стуле. — Да, подремал немного. — глухо ответил он, протирая глаза, а после откидывая назад волосы, упавшие ему на лицо. — Ужин примерно через час… — сообщил ему я. Меня почти все боятся, поэтому все, кого ко мне подселяют, либо сами начинают меня бояться, либо после того как наслушаются рассказов других пациентов. Так что все мои соседи всегда старались проводить основное время в общей комнате, а первое, что они выучивали наизусть — это время приема пищи, чтобы иметь возможность обоснованно сбегать от меня. За почти четыре года своего здесь пребывания я ко всему этому привык и уже давно ничего не пытаюсь с этим сделать, а порой даже сам облегчаю жизнь своим соседям, сообщая им о времени завтрака, обеда или ужина и в основном в таких случаях ответной реакцией являются удивление, страх, напряжение и паника. Но Алекс отреагировал совершенно иначе, чем очень сильно удивил меня. — М… Это получается… — он задумчиво поднял взгляд к потолку, чуть запрокинув голову и открыв вид на его шею с тёмной полоской не то от тонкого шнурка, не то от цепочки. — Около трёх… В шесть… Пять… — он задумчиво бормотал, считая что-то в уме, кончиками пальцев коснувшись своих покусанный и обветренных губ. Наконец посчитав, он вынес вердикт: — Я спал около двух часов. Нормально. — он опустил задранную голову и зевнул, прикрыв рот ладонью. Помассировав пальцами глаза, он посмотрел на меня, вероятно, чего-то ожидая от меня. Но я не мог никак отреагировать, будучи поражённым его спокойствием и своим предположением о том, какой у него диагноз. — У тебя депрессия? — после нескольких минут молчания наконец смог вымолвить я. — А?.. — Алекс смотрел на меня, хлопая глазами и удивлённо открыв рот. Он сидел так некоторое время, пока не понял что-то. И поняв, он оскалился, а его глаза, словно ожили, заблестев безумием. Он расхохотался. Расхохотался громко и раскатисто. Он смеялся так, словно это не смех, а гром гремит вдалеке. И глаза его сверкали алым безумием в лучах солнца, клонящегося к закату, словно две ярких молнии. Алекс смеялся, держась за живот, а я смотрел на него и пытался найти ответы на свои вопросы: Что его насмешило? Почему он смеётся? Я ошибся в своём предположении? Внезапно он успокоился и откашлявшись, поднял на меня весёлые глаза. — Нет. Это я кулон на цепочке не снял перед сном. — он указал на полоску шрама, задрав голову. — Я не люблю носить украшения на шее. Создаётся ощущение, что они меня душат. Поэтому если и ношу, то на ночь всегда снимаю. А тогда я жутко устал, вот и забыл про кулон. — на середине пояснения он опустил голову, видя, что я достаточно хорошо рассмотрел шрам. — Сенсей тогда жутко ругался, откачивая меня. — он усмехнулся, вероятно, вспомнив ту ситуацию и прикрыв глаза из-за непонятной мне эмоции, возникшей на его лице. — А… Почему тогда ты здесь? — решился я прервать поток его воспоминаний. — Не знаю. — он пожал плечами и выглянул в окно. — Я вообще всегда хотел попасть в психушку, но чисто из интереса. Сенсей меня предупреждал о том, что если буду неосторожен, меня действительно упекут. Меня упекли. Но я не знаю из-за чего. Из-за какого-то моего косяка или я правда чем-то болен… Не знаю. А ты здесь почему? — он снова посмотрел на меня. — Я сам сдался. А вообще у меня психопатия. — медленно проговорил я, внимательно смотря за его реакцией. — Хм… Интересно. А здесь можно звонить во внешний мир и встречаться с кем-нибудь не из клиники? — Да. Если хорошо себя ведёшь и твоё состояние считается удовлетворительным. — Превосходно! А есть какие-то обязательные правила? — Ну, пить все таблетки, появляться на приёмах пищи, не бродить после отбоя, не шуметь и не конфликтовать с другими пациентами… — загибал пальцы я. — Вроде бы, всё основное я перечислил… Остальное тебе должен сказать лечащий врач. — М, хорошо. Я вроде всё запомнил. Спасибо. — он улыбнулся, прикрыв глаза и едва заметно наклонив голову. После он немного посидел в задумчивости, но в итоге встал и, взяв со спинки стула свою чёрную кофту, он просунул левую руку в рукав, а на правое плечё кофту просто накинул и, сунув руки в карманы штанов, молча вышел из комнаты, ничего не объясняя, не оправдываясь, не сбегая, испытывая страх, а просто свободно, по своему желанию, молча уходя.

***

Снова встретились мы только на ужине, который я соизволил таки посетить, но не из желания поесть, а из любопытства и желания понаблюдать за Алексом. Когда я пришёл, Алекс уже сидел за столом, задумчиво жуя и глядя на потолок. Стоило мне войти, как все разговоры сразу смолкли, и воцарилась гробовая тишина. Сначала он её не заметил, но после обратил таки внимание на замерших пациентов. Оглядевшись, глянув на меня и что-то прикинув в уме, он посмотрел на часы, а после на раскрытые двери столовой. Я оглянулся, услышав торопливые шаги. — Дос-кун, пошли скорее! Англичане не любят не пунктуальных! — Гоголь. Он схватил меня за руку и потащил к столу, за которым сидел Алекс, прищурившийся и внимательно наблюдающий за нами. — Прости! — громко бросил Николай и, шумно отодвинув стул, сел. Алекс прищурился ещё больше, от того как громко вёл себя Николай. Я молча замер рядом со столом, вопросительно глядя на своего соседа. Он кивнул мне на соседний стул, и я сел рядом с ними. — Николай, веди себя потише. — попросил его я, пододвигая к себе тарелку с запеканкой и кружку чая. Чай я любил всегда. Но раньше я пил в основном зелёный чай и никогда не заваривал его слишком сильно. И, конечно же, это был листовой чай, а не пакетированный. Здесь же подавали чёрный крепко заваренный переслащенный чай, порой с добавлением лимона. Не знаю, был ли он листовым или пакетированным, но по началу меня от него воротило так сильно, что я даже спокойно ощущать его запах не мог. Но почти за четыре года моего здесь пребывания я привык к этому чаю и он для мне стал едва ли не самым вкусным напитком в мире, хотя, может и стал. Я не возьмусь судить об этом не предвзято. Мою просьбу Гоголь выполнил и мы трое, пожелав друг другу приятного аппетита, тихо поужинали и, так же тихо отнеся свою посуду к специальному окну, вышли из столовой, где уже давно не было мёртвой тишины, но говорить в полный голос или даже шопотом никто не отваживался. Когда мы вышли, столовая понемногу начала оживать, но не была такой живой и шумной как в момент, когда я подходил к её дверям, идя на ужин. После ужина я сразу вернулся в комнату, а Алекс остался в гостиной. Уходя, я слышал как Гоголь начал что-то громко ему говорить, но после жалобной просьбы о понижении тона он стал почти шептать, так что я не разобрал, о чём Николай рассказывал Алексу. Решив не подслушивать, я не стал останавливаться в тени коридора и сразу вошёл в комнату. Я лёг на кровать и, накрывшись одеялом, прикрыл глаза. Николай, конечно, уважал меня и совершенно не боялся, только если я начинал злится, он начинал чувствовать опасность, исходящую от меня. Но всё-таки он может наговорить Алексу много чего лишнего, что оттолкнёт его от меня. Но я решил не вмешиваться и подождать. Всё таки, Алекс смог удивить меня и, кажется, он ещё не раз удивит меня и не только меня…

***

Я спал. Ещё вечером, после ужина, я провалился в сон. Сейчас же меня что-то разбудило, но разбудило не достаточно сильно. Я дремал. И потому сквозь дрёму видел, как тёмная тень выскользнула из комнаты, тихо притворив за собой дверь. После тень вернулась, так же тихо закрыв дверь, села за стол точно так же, как сидел Алекс, когда я впервые увидел его в своей комнате, и откинула капюшон. В этот момент лунный свет упал на волосы тени и они заблестели серебром, отражая лунный свет и освещая бледное лицо Алекса, в лунном свете ставшее белоснежным. Его глаза приобрели какой-то необычайный алый цвет, а изящные длинный ресницы отбросили мрачные, но удивительно идущие ему сейчас тени. Он был неотразим. Посмотрев на меня, он ласково улыбнулся и прикрыл глаза, слегка наклонив голову к правому плечу. Я залюбовался им. Всё ещё находясь в объятиях сна, я лежал с открытыми глазами и смотрел на него. Но после мои глаза стали слипаться и через несколько минут я провалился в пучину тёплого, спокойного и приятного сна.