Как перевоспитать Чонгука? Пособие

      Раньше у Чонгука было только одно любимое занятие: он строчил километровые «рецензии» на прочитанные новеллы, восхвалял себя любимого и принижал других, подобное доставляло Чону чёрное удовольствие. Сейчас же список его занятий резко сократился, он хотел вспомнить азы своей профессии и настрочить на какую-нибудь книгу рецензию, но столкнулся с неожиданной проблемой: он не умел писать. Он спокойно читал по-китайски, но почему-то не мог на письме воспроизвести иероглифы. Его рука не имела мышечной памяти, точно предшественник мало писал, а сам Чонгук раньше и разговаривать на китайском не умел, не то что писать. Вот и сидел он у себя в комнате с кистью в руках, наблюдая, как на бумагу капают чернила, расплываясь кляксами, и слушая, как рядом со смеху помирают духи ветра, весёлые от того, что Чонгук не умеет писать. Хотя, как выяснилось позже, они сами не умели писать, они были духами и подобное им было не нужно.       Ну ладно, писать Чонгук не умел, так что просто читал книги и комментировал их Ли Ни, как свободным ушам, и реже Тэхену, когда пересекался с ним на тренировках по верховой езде. Вот с последним у Чонгука было ещё хуже, чем с письмом, парень любил животных, но глядя на высоченную лошадь с полным ртом зубов и подкованными копытами, которыми можно было раскроить череп, Чон струсил. Он визжал и цеплялся за дверь, не желая заходить в конюшню, ему всё казалось, что лошадь точно его укусит или раздавит копытами, он и сам не понимает, откуда такой страх, но Чонгук повеселил всех работников конюшни, когда вместо лошади носился по загону, вереща и отказываясь учиться верховой езде. Звучало всё романтично, на деле ничего романтичного не было, верхом на лошади было страшно.       По итогу Тэхену надоело, что Чонгук ведёт себя как полоумный, он поймал его, связал, закинул на коня, сам сел в седло и отправил лошадь рысцой. Это как научить ребёнка плавать, выкинув в воду, с Чоном пришлось поступить так же. И парень бы вырывался и брыкался, но ему было страшно, что лошадь его скинет и затопчет.       На десятый круг страх уже так сильно не сковывал Чонгука, он уже заинтересованно наблюдал за Тэхеном, который умело управлял конём, любопытно оглядывался вокруг: да, было высоко и от этого сердце билось сильнее, но в целом Чонгуку начала нравиться верховая езда. Он даже вошёл во вкус, когда Тэхен заметил это, развязал Чона, усадил его в седло, а сам слез с лошади.       Чонгук в этот момент примёрз к одному месту и даже не смел пальцем пошевелить. Он оказался один верхом на лошади и ему снова стало страшно, а если конь понесётся? Если Чонгук упадёт и сломает себе шею? Если…       — Держись за рога, — звучит спокойный голос Тэхена, который сам берёт коня под уздцы и мягко трогает с места.       — За какие? — теряется Чонгук и обвинительно смотрит на принца. — У него нет рог, это конь!       — Вот здесь держись, — вздыхает Тэхен, указывая Чону на рукоять на передней части седла. — Не бойся, не укусит.       Чонгук вспыхивает, понимая, что со стороны Кима он выглядит совершенно нелепо со своим страхом перед конём.       — Ничего я не боюсь! — храбрится парень, укладывая руки на рога седла и судорожно его сжимая.       Тэхен скалится, смотрит на Чона, подмигивает ему и шепчет:       — А вообще кони кусаются.       И тянет лошадь за собой, оставляя Чонгука трястись в седле. Вот же паразит! И зачем сказал это Чону? Специально решил над ним подшутить? Так не смешно ни черта!       — Какой же ты трусиха, — веселится Тэхен, спокойно ведя за собой коня, — на людей с кулаками лезешь, а как животное увидел, сразу в страхе затрясся. Если тебе будет интересно, твой предшественник в детстве упал с лошади и его скинуло в бурную реку, с тех пор он боялся верховой езды.       Чонгук хмурится, задумываясь: неужели часть эмоций и чувств от прежнего злодея сохранились в этом теле и потому Чон так боится ездить верхом? Да нет, такого не могло быть, всё-таки Чонгук — это новая душа, мышечная память привязана к телу, а эмоциональная к душе.       — Скорее я просто не привык к близкому контакту с животными, раньше я видел их только издалека, а некоторых по теле… — Чон прерывается, вспоминая, что Тэхен не знает, что такое телевизор, — у моей матери была аллергия — когда определённая еда, запахи или шерсть животных приводят к насморку, отёку гортани, расчёсыванию кожи. Так вот, у моей мамы была аллергия на животных, и как бы я их не любил, я не мог подвергать жизнь матери опасности.       — Ты был хорошим сыном, — заключает Тэхен, оборачиваясь к Чонгуку и глядя в карие глаза.       Чон вздыхает и отрицательно качает головой:       — Я всегда считал себя хорошим, но не думаю, что это так. Я часто их расстраивал, спорил с ними, не слушал их, почти всё делал им наперекор. А перед тем, как я оказался в этом мире, поссорился с ними и даже не попросил прощения.       Тэхен отворачивается от Чонгука и смотрит прямо перед собой, продолжая их неспешную прогулку.       — Ты полон сожалений об этом, но лучше отпусти и не сожалей, если душа неспокойна, ты никогда не познаешь счастья.       Чон смотрит на спину принца и неожиданно видит в его вечно умиротворённой позе напряжение, некую скованность. Он пытался для всех вокруг выглядеть беспечным, неотягощённым личными заботами, лишь делами армии, но на самом деле принц тоже был человеком, у него были чувства и переживания.       Чонгук уже увереннее себя чувствует на лошади, они не несутся галопом, а потому страх пропадает и вместо этого возникает любопытство:       — А ты о чём сожалеешь? Об учителе?       — Нет, — отвечает Тэхен, не оборачиваясь, — о том, что прошёл тогда мимо.       — Мимо кого? — чувство такта Чону незнакомо.       — Мимо служанки.       Чонгук затыкается и больше вопросы не задаёт. Тэхена отправили на границу братья, обвинив в изнасиловании служанки, Чон подробностей не знает, но понимает, что Ким сожалеет о том случае, из-за которого ему пришлось стать маршалом и демоном в одном лице и отправлять тысячи на смерть.       — Не знаю, почему, но мне кажется, будто ты знаешь, о чём я говорю, — продолжает Тэхен, и мышцы спины его напрягаются ещё сильнее. — Скорее всего, узнал из слухов. Да, меня отправили сюда за изнасилование служанки.       — Но ты её не трогал, — уверено вставляет Чонгук.       — Не трогал, но всё же виноват перед ней. Я видел её в тот день, когда мои братья её изнасиловали, она шла по внутреннему двору в оборванном платье, заплаканная, в синяках, мне следовало тогда остановиться и спросить, что с ней случилось, но я просто прошёл мимо. Знаешь, почему? Она была в числе тех, кто издевался надо мной, она была той, кто перевернул поминальную табличку моей матери по приказу наложниц, я её ненавидел, а потому мне было наплевать, что с ней случилось. Но, вспоминая тот момент сейчас, я помню, как она смотрела на меня, она ожидала от меня помощи, однако я не помог, именно поэтому она послушалась моих братьев и донесла на меня отцу. Я сожалею, что позволил своей обиде затуманить разум, за это я после расплатился и расплачиваюсь до сих пор.       Чон вздыхает, глядя на яркий диск солнца, медленно уплывающий за горизонт.       — У всех людей есть сожаления.       — Да, — соглашается Тэхен, — наверное, это делает нас живыми, но это и убивает. Вместо того, чтобы сожалеть о чём-то, лучше думай в положительном ключе, вспоминай счастливые моменты с родителями, праздники, проведённые вместе с ними. У тебя наверняка много хороших воспоминаний, думай о них, а не о сожалениях.       — Вот даёшь советы, а сам ими не пользуешься, — бурчит Чонгук.       — Да, — в голосе Тэхена сквозят задорные нотки, — люди — эгоисты, не так ли?       — Да, такие как ты, связал меня и забросил на лошадь, это так учат верховой езде?       Ким коротко хохочет.       — Мне нужно было как-то успокоить тебя, трусишку, вот и пришлось связать.       — Эй, я не трусишка!       С того момента Тэхен часто вытаскивал Чонгука на обучение верховой езде, Чон побаивался, но уже не истерил как в первый раз, а через некоторое время и вовсе страх ушёл, Чонгук активно общался с выбранной лошадью, сам пытался разобраться в снаряжении для верховой езды и гораздо увереннее держался в седле. Его возмущал только тот факт, что Тэхен ему сказал, что и за лошадью Чонгук будет смотреть сам. Как это сам?! Чон белоручка, он не привык заниматься тяжёлым трудом и выгребать чужие какашки! Чонгук капризничал, откровенно отказывался выполнять свою задачу, язвил и огрызался, но по итогу был вынужден ухаживать за лошадью, когда старый конюх огрел его по ягодицам уздечкой, пробурчав:       — Развелись немощные! Даже женщины занимаются грязной работой, что в этом такого? Любая работа — это работа, любой труд — это труд, и он достоин уважения. А он хнычет как маленький ребёнок, тьфу, а не мужик!       Чонгука, конечно же, подобное не могло оставить равнодушным, он берёг свою репутацию и не мог допустить, чтобы кто-то считал его немощным, в конце концов, мужскую гордость не так просто было заткнуть.       — Вообще-то я сам коня кормлю… эй!       Старый конюх даже дослушивать Чонгука не стал, снова ударяя его уздечкой.       — Ноги в руки и пошёл мыть коня, стойло вычистить нужно и воду сменить, только попробуй отлынивать, привяжу к столбу и двадцать ударов уздечкой получишь!       — Я муж…       — Хоть сват! Я старый человек и мне немного осталось, думаешь, есть в этом мире кто-то, кого бы я боялся? Хватит болтать, иди и работай.       Чонгук фырчит, бесится, он не привык к такому к себе отношению, он был избалован родительским вниманием и полностью свободен в своих действиях, и вот его заставляли работать. Но, сцепив зубы, Чон всё-таки полностью выполняет свою часть работы, неохотно, лениво, но выполняет. А через пару дней его конь Ляньхуа не желает его даже к себе подпускать, пятится от него боком, ни уздечку не даёт надеть, ни седло, брыкается, мотает головой и ведёт себя очень неспокойно.       Старый конюх сам осматривает Ляньхуа, хмурится, глядя на Чонгука с негодованием и говорит:       — У него спина стёрта, ты хоть бы мыл его после прогулок, да седло подобрал по размеру, не хочешь ухаживать, так и не мучай животное.       И эти слова для избалованного Чонгука точно пощёчиной стали в тот день. Из-за его капризов и нежелания марать руки он стал причиной, по которой страдал конь из-за стёртых боков. Конюх принёс для лошади какую-то мазь, а Чонгук после половину дня прорыдал в загоне у коня, извиняясь перед ним за свой эгоизм. Животное — не развлечение, это живое существо, за которое человек несёт ответственность, Чонгук к этой ответственности был не готов, утонул в своих капризах и привёл к вот таким последствиям.       Чон стирает слёзы со щёк, подвязывает широкие рукава ханьфу, чтобы не мешались, и впервые добросовестно выполняет свою работу по уходу за Ляньхуа, обещая коню, что больше не будет вести себя как мудак. И обещание своё он держал.       Конные прогулки, однако, были не единственным, чем занимался Чонгук, он продолжал много читать, дрался с Чимином и другими духами ветра по каждой мелочи и просто ждал, ощущая, что скоро должно произойти что-то. А плохое или хорошее, было ему не известно, но больно тихо было, этот Автор не запихнул бы его в этот мир, чтобы Чонгук хорошо жил. И чутьё Чона не подводит, когда в один из самых обычных дней Ли Ни приносит ему несколько грубо свёрнутое письмо от Фархета.       Чонгук уже понадеялся, что со всеми любовниками своего предшественника он разобрался, однако выходило, что нет. Этот Фархет изначально показался Чону странным, все использовали прошлого Чонгука, вон Батаа вообще назвал его ничтожеством, а Фархет был здоровенным детиной, который, кажется, по самые помидорки в Чона был влюблён. При прошлой их встрече он куда-то быстро удалился, всё говорил о том, что найдёт Чонгуку лекарство от его «потери памяти». Такой глупый и наивный, но, судя по письму, он действительно нашёл для Чона лекаря.       — Господин, и что вы будете делать? — обеспокоено спрашивает Ли Ни.       Он видел раскрытое письмо, лежащее на столе, и видел, как его хозяин разваренной макарониной лежал на стуле, глядя в потолок с таким выражением лица, будто потолок был во всём виноват.       — Что делать? — выдыхает Чонгук, начиная медленно беситься. — Встречусь с ним и разъясню ему ситуацию. Двоих отвадил, один остался, проблему нужно решать, пока не стало поздно.       Место встречи было объявлено на окраине города в гостинице, хорошо хоть не в той, где Чонгук впервые очнулся. По словам Ли Ни место очень тихое, там их никто не заметит, но одновременно рядом расположен городской пост охраны и в случае чего можно орать во всю глотку, чтобы им пришли на помощь. Встретиться должны были на закате, Чонгук в этот раз не пытался как-то скрыться, вышел напрямую через ворота, остался в своём красивом синем ханьфу, но прихватил отвратительное настроение и не менее отвратительный характер.       Фархет уже ждал Чонгука у входа в гостиницу. Здание было маленьким, едва держалось на плаву, если здесь было хотя бы пару постояльцев, то это уже прибыль бизнесу. Недалеко в стойле мирно жевали траву кони, их было ровно три, упитанные, красивые, невысокого роста, что необходимо для пустыни, но выносливые и крепкие.       Чон идёт уверенным шагом к Фархету, не сбавляет хода, точно собрался его таранить, на деле же просто хочет схватить за грудки и выяснить отношения здесь и сейчас. Он даже заранее отрепетированную речь начинает:       — Слушай, я тебе уже пытался сказать, что мне не нравятся мужчины, только девушки! Не знаю, что ты там...       Но Фархет только видит Чонгука и весь уже цветёт, влюблённый идиот, подлетает к Чону, хватает его за руки и бормочет, полный надежды:       — Дорогой, послушай своего Фархета! Я нашёл для тебя лекаря, очень хорошего, он вернёт тебе память, и ты вспомнишь своего Фархета, мы снова будем счастливы...       — Пусти! — Чонгук вырывается и отходит в сторону, не желая, чтобы его касались. Он пришёл положить конец этому гарему и был в своём решении уверен, даже если по итогу заденет Фархета. Сам напросился, Чонгука чужие чувства не заботят. — Слушай сюда...       Но и Чону не дают договорить, из открытой двери в гостиницу звучит печально знакомый голос:       — Так, и где больной? — а затем занавеска отодвигается и на улицу выходит тот самый «врач». — У меня немного времени, вам лучше после выяснять отно... Чонгук?       Напротив Чона стоит не кто иной как сам Батаа. Он был вождём северных сяньби, которые совсем недавно напали на Центральные Равнины, ему было запрещено находиться на территории Лян, но он, конечно же, легко пробрался в Лоулань и более того устроился здесь в виде лекаря. На человека такой профессии никто не будет обращать внимание, идеальное прикрытие, но кроме того Батаа хоть и был мразью, а дело своё знал, те болезни, которые не могли вылечить люди Центральных Равнин, он лечил с лёгкостью и был признанным целителем, вот Фархет и вышел на него, пытаясь вылечить своего ненаглядного от потери памяти.       Чонгук просто застывает на месте, он пришёл, чтобы отвадить одного мужика, но попался сразу двум, к тому же попался Батаа, который его ещё в прошлый раз пытался смешать с грязью и чуть ли не шлюхой считал. Хуже просто не придумаешь, настроение Чонгука, которое и так было хреновое, сейчас просто упало до минус нуля.       Наивный Фархет же ничего не подозревал о своём неверном любовнике, но удивился, когда понял:       — Вы знакомы?       Батаа криво усмехается и качает головой, не веря, что ему наставили рога. Фархет уже всё рассказал о «любви всей своей жизни», почти умолял Батаа вылечить память дорогого ему человека. Вождь сяньби и не думал отказывать, заплатили ему хорошо, но вот не думал он, что лечить ему придётся своего же любовника.       — Это и есть ваш возлюбленный? — для достоверности спрашивает Батаа, потирая виски.       Фархет слишком добродушный, начинает сразу болтать:       — Да, Чонгук, этот лекарь поможет тебе вспомнить...       — А ты неплохо устроился, Чон! — усмехается Батаа, глядя в карие хмурые глаза. — Такую сцену передо мной разыграл, а оказывается уже на другой член прыгнул и я больше оказался не нужен?       Чонгук сжимает руки в кулаки. Ох, не думал он, что всё дойдёт до такого! В его планы не входило объясняться со всеми этими оленями, потому что ему нечего им было сказать, это не он с ними кувыркался, а его предшественник, так почему именно он должен отдуваться?!       Фархет хмурится и смотрит на Чонгука, спрашивая:       — О чем он?       И как объяснить всё? Фактически, Чон ничего не знает о знакомстве его предшественника с этими мужчинами, не знает их отношений и прочего, он просто для себя решил, что со всеми порвёт, и это было разумное решение. Но бежать от проблем никогда не было выходом. Прошлый Чонгук использовал этих мужчин в своих целях, втирался им в доверие, был ласковым и покладистым со всеми, пользуясь чужой помощью и благами, которыми его одаривали, он был в зависимости от этих мужчин, и то, что Чонгук решил, будто пара слов про расставание смогут просто так оборвать эту связь, было большой ошибкой.       — Фархет, — Батаа пользуется тем, что Чон молчит и выдаёт его прошлую сущность с потрохами, обнажая все его пороки, — к твоему сведению, я трахал его, — мужчина указывает на Чонгука, — он был моим любовником, почти рабом, всё делал, что прикажу.       — Что? — Фархет не верит своим ушам, смотрит на Чона и словно ждёт, что тот начнёт защищаться и скажет, что эти слова клевета. Но Чонгук молчит, у него из ушей чуть ли не пар валит, он злится, но молчит, не зная, что и сказать. — Мы встречаемся уже месяц! — восклицает Фархет, уже понимая, что его не пытались обмануть.       Батаа усмехается:       — Забавно, но мы тоже! — на Чонгука смотрит и возвращает ему его же слова: — А как кричал, пытался доказать, что он не потаскуха! Тьфу, даже противно, что прикасался к такой шлюхе.       Чон хрустит кулаками и уже собирается избить Батаа до полусмерти, как из гостиницы выходит ещё один человек, шепча:       — Ты мне изменял?       Чонгук просто не верит своим глазам! Перед ним стоит Очир, здесь просто все трое любовников того Чонгука, все трое мужчин, которых он всеми силами пытался отвадить! И никого не смог оттолкнуть, судя по тому, что сегодня попал в такую передрягу.       Батаа при виде нового лица тут же напрягается, удивлённо шепча:       — Очир?       — Батаа?       Эти двое не были друзьями, скорее врагами, их племена постоянно сталкивались в кровавых битвах за земли и еду, при других обстоятельствах эти двое при встрече друг другу глотки перегрызли, а сейчас стоят рядом, глядя на то, как один человек наставил им всем рога. Стадо оленей и Чонгук, теряющий терпение.       — Хах, — Батаа качает головой, глядя на Очира, — эта шлюха и тебя провела? С тремя встречался одновременно! Вот это выдержка, а главное мы, как олени тупоголовые, ничего не знали о его изменах, — Батаа злобно смотрит на Чонгука и добавляет рычащим голосом: — таких только на костре сжигать!       И вот тут терпение Чона дало сбой, он топнул в этот момент так, что каменная плита под ногой дала трещину, вложил в удар ци и даже не проконтролировал это, настолько был зол.       — Завались уже! — орёт Чонгук на Батаа. — Твой поганый рот ничего нормального сказать не может? Или так зол, что я тебя побил?! Я уже и тебе, — тыкает на Фархета, — и тебе, — на Очира, — и тебе, — на Батаа смотрит, — сказал, что завязал, с девушками только буду встречаться, а вы всё лезете как мухи!       Но этих слов для мужского самолюбия было слишком мало, прошлый Чонгук с тремя встречался месяц, пел им на уши всякие байки, угождал им и стелился как шлюха перед такими как Батаа, позволяя ноги об себя вытирать. И как бы Батаа на него не огрызался и не обзывал, а мужская гордость не даёт просто так отказаться от своей игрушки, просто взять и отпустить из-за смены ориентации партнёра? А с чего эта смена возникла? С чего так резко поменялся характер Чонгука? Что вообще не так? Ну невозможно поверить в его резко возникшую «натуральность».       — Я не понимаю, — Фархет трёт виски, глядя поочерёдно на каждого из мужчин, вышедших из гостиницы, — вы — его любовники? — а затем на Чонгука с надеждой смотрит. — Малыш?       Очир недовольно выходит вперёд, собственнически заявляя:       — Я называю его малыш.       Батаа фыркает, зло глядя на соперников:       — У меня он на коленях отсасывал!       — Я подарил ему золотой венец!       — А я заклинательские книги своего клана!       Фархет сцепляет руки в кулаки и орёт точно ошалелый:       — Он обещал со мной уехать!       — И со мной! — орёт в ответ Очир.       — И со мной! — не отстаёт Батаа, а затем выхватывает свой меч, ясно давая понять, что настроен серьёзно: — Моя игрушка, не отдам!       — Какая игрушка? Фархету принадлежит этот муж! — возмущается кочевник.       Чонгук не успевает даже как следует разозлиться, как эти трое сцепляются в драке. Мужское эго повреждено и требует компенсации, каждому важно выиграть в битве и присвоить себе Чона. Клинки с оглушительным звоном прорезают предзакатную тишину, сияют алым в лучах уходящего солнца. Мужчины пыхтят, рычат и бросаются друг на друга, точно звери в битве за самку в период спаривания. Считать себя самкой Чонгук не желал, но выглядело всё именно так.       И как до такого дошло? Почему у Чона ничего не может быть просто с момента, как он сюда попал?! Что это за гарем с разгневанными наложницами, которые борются за внимание господина? Чонгуку бы льстило, да только ему даром эти потные мужики не нужны!       А драка тем временем набирает обороты, у Батаа явное преимущество в битве, он часто вёл войны и был от природы наделён хорошим талантом. Фархет был просто крупным и это ему помогало, а вот Очиру приходилось не сладко, он был копейщиком, меч был не для него и упражняться с ним или биться ему было тяжело, однако даже так он не собирался сдаваться.       — Моим будет! — орёт Батаа, бросаясь на Фархета с надеждой отрубить ему голову.       Чонгук скрипит зубами и орёт:       — Хватит!       Взмахивая рукой и огромным потоком своей ци смывает драчунов по разные стороны. Мужчины даже понять ничего не успели, как Чонгук своей магией разбросал их по углам, а мечи их по рукоять вонзил в каменную дорожку, сам не понимая, что у его ци огромный потенциал и запас сил для таких манёвров.       Но даже подобное не остужает пыл Батаа, он воин и он не проигрывает, но Чонгук, пусть и родился в современном мире, он тоже воин в своей стезе. Как только он видит, что Батаа собирается встать, тут же рукой направляет ци и припечатывает мужчину к земле, ругаясь:       — Я тебе, смирно лежи! Как дети малые!       Двое других мужчин же садятся, дышат тяжело, устали в битве и не рвутся затевать новую, чего не скажешь о Батаа. Тот шипит, рычит и явно не готов сдаваться, Чонгук тоже.       Чон внимательно смотрит на каждого из трёх и возмущённо заявляет:       — Я живой человек, не собственность и не игрушка! На месте лежи, сказал! — парень пинает Батаа, который сопротивляется. — Устроили балаган! Я уже каждого предупредил, что мы расстаёмся, больше не видимся и все живём счастливо. Дёрнись, и я тебе руку сломаю и запихаю в одно место! — предупреждает Батаа Чонгук. — Боже, как надоело всё это! Моё последнее слово: я замужем, у меня есть муж, муж маршал и я его люблю, не вас, а его, пусть спал с вами, а люблю его! Уяснили?!       И удача явно не на стороне Чонгука, потому что в момент, когда он это орёт, прямо внизу по улице проезжает вечерний караул, а вместе с ним и Тэхен. Принц просто осматривал стены, как и каждый день, а Чонгук просто орал на всю округу о любви к маршалу. Ничего необычного, можете и дальше читать.       Чон ловит удивлённый взгляд Тэхена, который слышал все восклицания Чонгука, и покрывается красными пятнами. У него аллергия на стеснение, на это тоже можете не обращать внимание.       Боже, как стыдно-то! Ну почему именно сейчас Тэхен проезжал мимо?!       Чонгук отчаянно делает вид, что всё нормально, напускает на себя суровый вид, но трое мужчин и сами понимают, что Чон уже не такой грозный как до того и своей ци больше никого на месте не держит. Ах да, понятно, чего это он смутился, его муж проезжает совсем рядом и видит всех трёх его любовников.       Чонгук точно выиграл (нет) эту жизнь.       — Хватит ко мне приставать! А не отстанете, я лично вас на корм лошадям пущу! Боже, как достали уже! — напоследок кричит Чон, и весь красный уносится прочь, желая поскорее скрыться от любопытных глаз и не сгореть со стыда.       Но если любопытные взгляды на улице Чонгук смог избежать, то вот дома его ждал полный провал, потому что духи ветра именно сегодня решили заявиться к нему всем составом, якобы им было скучно и на ночь глядя следовало развеяться (влипнуть в неприятности). Чонгуку этих неприятностей уже хватало выше крыши, но духи ветра сволочи приставучие. Пока Чон отчаянно делает вид, что он не в настроении, сидит суровый и пьёт чай, трое парней вовсю развлекаются, невосприимчивые к чужому желанию побыть одному.       — Какой надутый! — возмущается Юнги и сильнее бьёт по струнам цитры, чтобы побесить Чонгука этим звуком.       — Важный, точно гусь! — смеётся Сокджин, распивая кувшин вина, украденный с кухни.       — Да он весь красный, заболел что ли? — Чимин задумчиво чешет висок, летая вокруг Чонгука и проверяя его терпение. — Эй, не молчи, коли помираешь, так скажи хоть!       — Да не помираю я, отстань! — отмахивается Чон.       Чимин складывает руки на груди и бубнит:       — Злой!       А Чонгуку просто хочется побыть одному и успокоиться. Он прикрылся именем Тэхена, чтобы избежать внимания трёх любовников его предшественника, но, как назло, именно Ким-то и услышал эти слова «любви» Чонгука. Вряд ли поверил, но точно не упустит шанса поддеть Чона, однако даже не это страшно, парень же теперь со стыда сгорит! Это и не его любовники были, и не он был замужем за Тэхеном, но его точно ребёнка поймали за руку, а он ещё и пытался вырваться, крича о том, что конфетка его и он её не крал. Не крал он чужого мужа, просто немножко воспользовался его именем в своих целях и попался сразу же. Ну, где удача, где?       Сокджин отставляет кувшин с вином в воздух, не заботясь, что если потеряет концентрацию, то спиртное разольётся, его больше интересует Чонгук, очаровательно покрасневший и жующий губу от нервов.       — По-моему люди называют это стеснением, — заключает Сокджин, — он чего-то застеснялся! — смеётся парень.       И остальные духи ветра тут же подхватывают возможность подшутить над Чонгуком, Чимин повисает в воздухе вниз головой и саркастично смеётся, спрашивая:       — Нашего господина, да? Он такой горячий, красивый...       — Да не его! — рычит Чонгук, грозно глядя на Пака.       Но духи ветра уже всё поняли, Чон сам себя сдал, застеснялся он не Тэхена, и не стеснение это вовсе, ему неловко, что Ким всё слышал и видел.       — О, сам признался! — радостно хлопает в ладони Юнги, переставая жутко играть на цитре. — Рассказывай, что было?       Чонгук вздыхает, смотрит на трёх духов ветра, послать бы их по-хорошему далеко и надолго, но словно хочется выговориться, они пусть три балбеса, но хотя бы знают, что Чонгук из другого мира, в отличие от того же Ли Ни.       — Да клеились ко мне одни уроды, — недовольно ворчит Чон, — ну я и выкрикнул, что маршала люблю, а этот, сволочь, рядом проезжал и слышал!       Духи ветра все вместе переглядываются, еле сдерживают свои улыбки, а потом ржут в три голоса, довольные, что Чонгук их не разочаровал и дал повод повеселиться.       — Ха-ха-ха, — Чимин стирает слёзы, выступившие на глазах из-за смеха, — твоей удаче только завидовать!       Чонгук общее веселье не разделяет, дуется, точно сыч, и не понимает, как ему теперь Тэхену в глаза смотреть? Чон никогда не был стеснительным, но он никогда и в подобные ситуации не попадал, пойман с любовниками, с тремя (и пусть не со своими, но со своими!).       — Да что ты так злишься? — Сокджин бьёт плечом по плечу Чонгука. — Или правда влюбился?       — Ой, влюбился в нашего господина! — подхватывает Чимин, задорно хлопая в ладоши. — Хи-хи, знает его всего ничего, а уже влюбился, синица и цапля — не думал, что будет такой дуэт!       Чонгук на грани того, чтобы снова сцепиться с Паком! Это верный способ его заткнуть, но драться совершенно не хотелось, а упоминание двух птиц возродили в памяти недавно прочитанную книгу.       — При чем тут синица? — спрашивает Чон.       — Ты как синица: настырный, вредный, вечно находишь приключения, ты везде и всюду, знаешь все сплетни, — отвечает Юнги, отнимая у Сокджина кувшин с вином и заливая в себя почти половину. Три алкаша. — Духи ветра всегда доверяют синицам в вопросах сплетен и слухов. А Тэхен величественный как цапля, вот он и сказал, что вы как синица и цапля — разные в общем.       Кажется, духам ветра лишь бы потрепаться и неважно, что к делу это отношения не имеет. Чонгук вздыхает в который уже раз, думая о том, что можно трусливо сбежать с границы, но куда? И Автор прямо сказал: умрёт Тэхен, погибнет мир вокруг, Чонгук тут на правах телохранителя почти.       — Да что ты переживаешь? — улыбается Чимин. — Ну слышал и слышал, что с того?       — Да, не переживай, — поддакивает Сокджин. — Давай вот отправимся порезвиться, а? И забудешь все несчастья, пошли, будет весело.       — Сейчас же вечер, — скептически отмечает Чонгук.       Идти куда-то с этими троими явно не лучшая затея, но, с другой стороны, почему бы Чону действительно не развеяться? Он был в этом мире уже приличное количество времени: читал, занимался верховой ездой, плевал в потолок, пора было заняться чем-нибудь интересным. Да и что может с ним произойти такого страшного, когда рядом духи ветра? Ответ был прост: ничего.       Но Чонгук всё-таки решает перестать осторожничать и принимает приглашение троих парней. Глядишь, вернутся обратно и Тэхен уже будет спать. Да, Чон трусил, от этого злился на себя и жаждал приключений, желательно опасных, именно поэтому согласился на аферу духов ветра.       По дороге им встречается только Чхве Ёрён, смотрит подозрительно, но остановить не пытается, в конце концов, она здесь никто и приказы отдавать не может, у тех же духов ветра куда больше прав. Но на Чонгука девушка смотрит с плохо скрытым презрением, правда Чона это не задевает, потому что Чхве Ёрён ему нисколько не симпатизирует.       Сокджин прихватывает по пути ещё один кувшин вина, буквально вылетает из кухни, когда за ним следом выбегает кухарка, грозясь оторвать ему руки. Джин же радостно хохочет и скользит в сад, где его ждут остальные парни. Передвигались они шумно, но при этом духи ветра твердили Чонгуку, что их не должны были заметить, они долго сидят в кустах, дожидаясь, когда рядом пройдёт ночная стража, а затем подхватывают Чона под руки и просто взлетают.       Чонгук понимает, куда они направляются очень быстро:       — Мы идём за стену?       — Страшно? — глумится Чимин, всё пытаясь сделать вид, что отпустит Чонгука и тот ласточкой вниз полетит.       Но Чон на такое не купится, духи ветра балбесы, но не убийцы.       — Ещё чего? — фыркает парень. — Я давно хотел оказаться за стеной.       На территорию кочевников, в бескрайние пустынные степи Чонгука запретил выпускать Тэхен. И правильно сделал вообще-то, Чонгук не из этого мира и положения вещей он не понимает, он не знает, насколько натянуты отношения между Лян и другими кочевыми племенами. Вроде сейчас мир, но стоит такой цаце как Чонгук попасть в руки врага за стеной, как он встретит свою не самую лучшую смерть.       Но опасность Чона не страшила, ему больше было любопытно, хотелось посмотреть на мир, и духи ветра его желание исполнили, когда перенесли его за стену в сухую и продуваемую ветрами пустыню. Песок неприятно порциями бил в лицо, оседал мешками грязи в глазах и попадал в рот, заставляя Чонгука фыркать и плеваться.       Юнги с реакции Чона хохочет, это из-за духов ветра в пустыне поднялся ветер, они приземлились неаккуратно и то, что не выбросили Чонгука на землю уже было плюсом в копилку их человечности.       — Ещё не передумал? Это может быть опасно для таких неженок, — подначивает Чона Сокджин, уже вовсю распивая своё вино, так ему и до конца их путешествия не хватит.       Чонгук отряхивает себя от песка, упирает руки в боки и гордо отвечает:       — Я в первый раз обложал с ци, но сейчас уже натренировался ею пользоваться, так что за себя постоять могу.       Ну, только если на него нападёт не демон и не целая армия, а парочку-другую врагов Чонгук уложит.       — Какой грозный соперник! — хохочет Чимин и подмигивает Чону, продолжая: — Но мы идём кое-куда, где нужна не грубая сила, а смекалка.       В пустыне ночью прохладно, темно, если бы не луна, то вообще было бы непонятно, куда идти. Вдалеке виднеется огромная стена Лоулань, там яркие огни, там безопасно и вокруг Чонгука голая пустыня, пролетающие мимо порывы ветра, бросающиеся в Чона песком, не без помощи духов ветра. Передвигаться по песку неприятно, ноги вязнут, приходится их высоко задирать, а из-за этого больше энергии тратится и силы на передвижение. Духам ветра хорошо, они парят рядом, но отчего-то совершенно притихли, даже о шутках не думают, хотя им явно хочется поиздеваться над Чонгуком, но они молчат.       Через какое-то время парни поворачивают Чона за скалистые дюны, и они выходят к крутому обрыву. С правой стороны стоят огромные мрачные горы, они стекают в дюны и взрываются вверх невысокими столовыми горами. По левую сторону стоит также гора, она соединена с соседкой узким каменным мостом естественного происхождения, Чонгук как раз проходит под ним, пытаясь сломать себе шею, но рассмотреть все красоты природы. Внизу с обрыва пробегает узкий каньон, там виднеются дыры пещер, ведущие в горы, скорее всего пещеры сделали торговцы или сами кочевники, прячась от песчаных бурь.       Но больше всего Чонгука поражает нечто, сидящее под самым каменным мостом, у подножия одной из гор. Это нечто светилось блёкло-красным, было размером с четыре взрослые лошади и при этом мирно спало в куче старых опаленных деревьев. Деревья в пустыне не росли, а значит это нечто притащило их сюда само.       Духи ветра подзывают Чонгука к одной из столовых гор, чтобы спрятаться за ней и шепотом начинают:       — Это огненная божественная птица Хо, — говорит Юнги, — её перья — вот ради чего мы здесь.       Чонгук всматривается в это красное нечто, подмечая, что состоит оно действительно из перьев, но сидела птица калачиком в гнезде, ни головы не видно, ни лап, просто перьевой шар. Чон слышал из разных новелл про Фэнхуана, божественную птицу-феникса, но не слышал про Хо, более того Автор этой новеллы даже не упоминал про такую диковинку. Однако Фэнхуан считался доброй божественной птицей, наверняка и Хо такой же, и что же выходит, весь этот поход для того, чтобы:       — Хотите таскать у нее перья? — возмущается Чонгук. — Как малые дети?!       Только подросткам такое интересно, только они занимаются такими шалостями, и духи ветра подтвердили, что они по развитию ничем не лучше.       — Ну, а что? — разводит руками Чимин, задорно улыбаясь. — Это достаточно весело, к тому же с помощью её перьев можно вылечить человека, находящегося на грани смерти. И перестань постоянно называть нас детьми! Ты такой суровый взрослый, взбодрись и позволь себе немного побыть... — Пак смотрит на Юнги, — как нас называют?       — «Бесполезные обормоты».       — Вот, — светится Чимин, — стань нашим четвёртым бесполезным обормотом! — кто-нибудь объясните им значение некоторых слов, пожалуйста! — Так веселее, нежели постоянно злиться, — продолжает Чимин с умным видом, — злые люди долго не живут.       — Глупые тоже, — отмечает Чонгук, глядя на огромную спящую птицу. Если она впадёт в ярость, то сможет просто его надвое перекусить клювом.       — Ох и тяжело с тобой, — вздыхает Сокджин, откидывая в сторону пустой кувшин вина, — если не собираешься веселиться, то зачем пошёл с нами?       — На дураков посмотреть, — огрызается Чонгук, понимая, что ведёт себя нелогично. Но сами подумайте, лезть к такой птице не самоубийство ли? К тому же Чон рос тихим ребёнком, хоть и конфликтным на словах, он никогда не занимался обычными детскими шалостями и сейчас было страшновато.       — И что, красивый? — не унимается Сокджин.       — Нет.       — Какой же ты! — вздыхает Джин. — Ладно, пошли, ребят, наш малыш ещё не готов к настоящей вольной жизни.       И эти три идиота выходят из-за горы, медленно передвигаясь по воздуху в сторону спящей птицы Хо. Чонгук считает их дураками и себя тоже, потому что согласился на вылазку. Вряд ли божественная птица будет злобной, но ей не понравится, что у неё таскают перья. Но перья волшебные, вот случится что-нибудь с Тэхеном, как Чонгук будет себя спасать? Этот мир со смертью Кима исчезнет, не лучше ли иметь запасной план на случай непредвиденного? Ладно, Чон добудет пару перьев и всё.       Парень выбирается из укрытия и медленно движется к огромной птице с горящими красным светом перьями. Она точно спала, её головы видно не было, но гляньте на эти гигантские деревья, которыми она обложила гнездо, сил у неё немерено.       — Она не видит ночью, — шепчет Чимин, — поэтому именно сейчас нужно тащить перья, но нужны свежие, те, которые уже выпали, не подойдут.       — И как их вырвать? — шипит Чонгук, подходя ближе к Хо и ощущая, как от птицы тянет жаром. Температура её тела явно нереально высокая. — Она же ощутит.       — Пока она спит, можно по-быстрому набрать перьев, это ценнейшее лекарство, как-то Тэхен добыл десяток перьев и смог спасти многих своих солдат в последней битве с кочевниками. Мы хотели ему упростить задачу и сами принести этих перьев.       Чонгук вздыхает и на аферу соглашается, всё же ему и самому пригодятся эти перья.       Птица Хо явно крепко спит, её тело медленно покачивается от дыхания, в такт этому перья загораются красным и гаснут. Пробираться к ней в гнездо приходится для Чонгука долго, духи ветра просто перелетают препятствия из поваленных деревьев и веток, а Чону приходится через них перелезать, да ещё и следить за тем, чтобы оставаться тихим.       Кое-как добравшись до Хо, Чонгук стирает рукавом ханьфу пот со лба, от птицы пышет нереальным жаром, и Чон просто надеется, что она не буквально огненная птица. Правда перья на ощупь оказываются всего лишь тёплыми и не более. Стоять так близко рядом с такой огромной птицей было волнительно, у Чонгука сердце билось где-то в ушах.       Зато духам ветра было весело, они задорно подмигивают Чону и начинают общипывать божественную птицу, точно курицу! Хотя отдирать перья у них получается с трудом, каждое перо размером с половину руки Чонгука, некоторые и того больше, чтобы выдрать хотя бы одно Чимин и Юнги работают вместе, Сокджин помогает Чону.       Работа идёт тяжело, медленно, но адреналин в крови кипит невероятный и уже Чонгук сам не понимает, чего это он упрямился? Пусть это и не вечеринка, на которую он рассчитывал, но всё же занятие отлично щекотало нервы. После того, как парни добывают уже пятое перо, Чонгук вспоминает о своём чувстве самосохранения.       Сокджин и Чон слишком жадно рвут перья, добираются до мелких под слоями огромных старых и забывают, что они дерут не курицу, а божественную птицу. Чонгук сначала и не понимает, почему земля идёт под ногами, а потом бревно под парнями резко вздыбливается вверх, его точно подбрасывает гигантская нога, и оно отлетает в сторону, чудом не задев никого из парней.       Птица приходит в движение, Сокджин едва успевает оттащить Чона назад, когда Хо разворачивает свои огромные крылья и вытягивает шею, распахивая жуткие золотые глаза. Она вся загорается, с перьев срываются яркие искры пламени и поджигают всё гнездо, состоящее из сухих веток и брёвен.