Когда на суд безмолвных, тайных дум Я вызываю голоса былого, – Утраты все приходят мне на ум, И старой болью я болею снова.
— Уильям Шекспир
4 сентября, понедельник. Ривен не был лишён эмпатии, но это лето не было для него испытанием. Он искренне жалел лучшего друга, поддерживал, как умел, на расстоянии, но скрывать своё веселье ото всех тоже не мог. Теперь все его негодования и возмущения Алфеей казались детскими упрямством и тупостью, ведь первое нормальное лето он провёл именно в этой «академии ада». Застенчивые и плохо ориентировавшиеся первокурсники забавляли, хоть Ривен и старался прятать свой смех. Не в его стиле это было, наверное, но этот условный «стиль» перестал входить в топ его беспокойств. Может, всё дело было в возрасте и третьем курсе, может, в фее разума, что сидела напротив в позе лотоса и молча ожидала ответ на свой вопрос. — Если ты всё ещё не хочешь говорить об этом, то ладно… — Муза поджала губы виновато и посмотрела на него. Этот взгляд ожидаемо повлиял на него, заставив нечто внутри вздрогнуть. — Сначала ты, — выпалил он, контролируя мимику. С подругой это делать было довольно сложно да и не нужно совсем, но в те моменты, когда она вызывала в нём что–то слишком уж странное и непонятное, делать это было необходимо. Муза нахмурилась, заправляя прядь распущенных тёмных волос за ухо. — Ты же и так в курсе. Для чего мне опять всё рассказывать? — Я знаю только в общих чертах. Если ты меня спрашиваешь о подробностях, раскрой все секреты первая, напарница, — Ривен подмигнул ей намеренно, позволяя игривой улыбке сгладить углы напряжённого разговора. Не такого тяжёлого, каким бы он мог быть месяц или два назад, но всё же нелёгкого. Громкий голос Марко уже не отвлекал. Он лишь слышался издалека, напоминая о первом дне занятий и о занятости Сильвы какими–то «супер важными» делами. В прошлом году Ривена сюда притащил Скай, приговаривая об ответственности и дисциплине, но теперь друга даже не было в Солярии, а он сам пришёл на поле по собственному желанию. Слишком многое изменилось с тех пор, не правда ли? Матрас, лежащий вдали от всех тренирующихся, казался слишком твёрдым для уютных посиделок. Муза, устремившая взгляд к сентябрьскому небу, так не думала вовсе. Специальное снаряжение не тяготило её, она ощущала себя в нём абсолютно правильно, так, будто родилась в нём. В этом было их различие, но теперь совсем невидимое. Отросшие волосы развивались на редком ветру, и подруга выглядела, точно героиня из какой–то видео–игры, обожаемой Скаем. — Моя мама была оперной певицей, — заговорила Муза, и Ривен, оставив все свои философствования на потом, прислушался. Девушка не смотрела на него, разглядывая то ли специалистов на поле, то ли верхушки многолетних деревьев. — Я, честно, даже не знаю, когда именно она ею стала. Она пела, сколько я себя помню. Не только на работе, но и дома. Я пыталась повторять, но у меня не получалось. Сейчас тоже не получается. Не дано. Захотелось возразить в своей привычной манере, но он сдержался. — И… потом туберкулёз, в общем, — произнесла она поспешно, бросив на него то ли затравленный, то ли застенчивый взгляд. Он видел, с какой болью ей давались эти чёртовы слова, видел, что время нихрена не лечило. На собственном опыте он уже это знал, но чувствовать самому и видеть, как страдала его напарница, его подруга, совсем разные вещи. Его пальцы сжали ткань формы, он приказал себе молчать. Муза теперь смотрела прямо в его глаза, и Ривен не знал, было ли это больнее. — Она переехала в специальный центр, и я почти её не видела. Мы созванивались, но со временем ей становилось всё хуже и хуже. Папа не пускал меня к ней, боялся и что я могу заразиться, и что буду видеть маму такой… А потом, потом… Она запнулась, делая глубокий вдох. Волосы её теперь были заправлены назад, её красивое лицо можно было разглядеть во всех деталях. Текущий разговор его не красил. — У папы неожиданно случился инфаркт, — снова быстро, проглатывая последние буквы, выпалила Муза. Ривен поймал блеск карих глаз. Взять за руку или нет? Неуклюже утешить или дать время прийти в себя самой? — Я даже не знала… Он был здоров, насколько мне было известно. Наверное, он просто мне не говорил, не хотел пугать, но… Я испугалась. Импульсивный — так его описывал Сильва и был абсолютно прав, потому что только импульсивный человек, не думая, сделает то, чего шарахался почти год. Ладонь Музы лежала на её колене, и в следующее мгновение он сжал её своими пальцами. Он пропустил вздох, когда увидел лёгкий румянец на девичьих щеках, моментально вспыхнувший после его прикосновения. У него было ощущение, что и он зарделся, как подросток (кем он и был, в общем–то). Подруга чуть наклонила голову, и выпавшие пряди скрыли часть её лица. Взгляд её всё ещё был прямым, но теперь более беглым. — Больше мне никто не мог запретить поехать к маме. Я пришла, в палату меня не пустили. Я смотрела на неё через стекло, но даже так я… всё почувствовала. Всё, — на выдохе Муза произнесла последнее слово с нескрываемой болью. Ривен заметил дрожь её ресниц, понял, как она думала, что говорить об этом будет намного легче, но ошиблась. Он не знал, насколько давно это началось, но каждый раз, когда что–то внутри сжималось в странном, сладостном спазме, удивлялся, точно в первый. Какой–то противный голос, слышавшийся издалека, приказывал пресечь это чувство. Голос был знакомым, и Ривен заставлял себя не слушать его, как и всегда старался игнорировать своего отца. Он смотрел на Музу, расчувствовавшуюся и уязвимую, и изо всех сил пытался заглушить желание «беги» и прислушаться к «не смей всё портить». Кожа под его пальцами была мягкой, ещё не повреждённой длительными тренировками. Иногда он думал про себя, что, скорее всего, «фейские способности» помогут подруге навечно остаться нетронутой боями и прочими передрягами. Скорее всего её ладонь никогда не загрубеет и навсегда останется нежно, будто шёлковой. — Мой отец алкоголик. Мать тоже была до того, как умерла, — слетело с его губ, но он не удосужился проконтролировать это. Его внимание целиком и полностью поглотили искрящиеся карие глаза и собственное отражение в них. — Я смутно её помню, её не стало, когда мне было десять. Ничего не могу сказать про её смерть, кроме очевидной причины. — Ты ведь из Эраклиона, верно? — Хрипло спросила Муза. — Когда мы ходили к Роккалуче, ты упоминал об этом. — Ну технически я не об этом упоминал, но в целом — да, — Ривен усмехнулся неловко. — И тогда запаниковал, потому что стесняешься… — Стесняюсь непросыхающего отца и загнувшуюся от выпивки мать? Нет, что ты, — его это действительно рассмешило, но взгляд напарницы напомнил о серьёзности разговора. Он подобрался, но руку не отпустил. — Я бы не назвал это стеснением. Скорее… желанием не вспоминать. Хочу забыть. Муза нахмурилась сочувственно, но, чуть наклонив голову, полюбопытствовала: — Своих родителей? — То, что я их сын, — без стыда, легко сказал он, ни на секунду не пожалев об этой фразе. Это была чистейшая правда, та, которую знали только он сам и Скай. Может, Сильва тоже, но он мог лишь догадываться. Ступор на лице подруги вынудил нарушить молчание. — Иронично, да? Мне самому иногда кажется, что я делаю всё ровно наоборот: мечтаю, чтобы их сыном меня все воспринимали. Им бы встать и вернуться к тренировкам. Подняться и продолжить то, за чем они проснулись так рано. Ривен не мог заставить себя, ведь разговаривать с Музой было его любимым занятием. Про крики Марко и студентов он и вовсе забыл. Не было желания про них вспоминать. — Когда ты в последний раз был дома? — Спросила напарница. Вновь замеченное различие: он лишь слушал, когда она говорила, у него же с рассказами были проблемы, и без её вопросов он не знал, что говорить. — В прошлом году, перед вторым курсом, — ответил он невозмутимо. Перед глазами вспыхнули картинки: равнодушное «приветствие» отца, превратившаяся в склад комната и постоянные насмешки и презрительные комментарии брата. — Я не единственный ребёнок, кстати. На самом деле, это парадокс какой–то: почему самые неблагополучные люди вообще заводят детей? — Брат или сестра? — Муза тактично промолчала на его замечание. Он не собирался её винить в этом. — Брат, Мёрфи. Он старше меня на год. После смерти матери он решил поступить в Алфею, а я стал тренироваться с ним просто развлечения ради. В тот раз Сильва приехал на вступительные испытания лично и… — На секунду показалось, что вместо подруги напротив сидел наставник. Его тогдашний взгляд отпечатался в сознании Ривена слишком сильно, слишком глубоко. — … И выбрал меня, а не Мёрфи. На второй курс он не смог пройти и вовсе. «Собирай вещи. Посмотрим, сможешь ли ты выкарабкаться.» Как и взгляд, слова Сола огнём выжглись в памяти. Он замолк, решая не делиться этим с Музой. Не потому, что хотел скрыть это именно от неё, а потому, что об этом никто, кроме него самого и Сильвы, не знал. Было и есть в той фразе что–то, что продолжало раздражать Ривена весь первый курс, что–то, что нервировало каждый раз, когда он падал на ринге и видел острый взор наставника. В последнее время понимание медленно начало окрашивать всё чёрно–белое красками: Сол изначально ставил на гордость, на задавленную мечту показать себя. Подруга теперь не выглядела сочувствующе. Она выпрямилась и заинтересованно наклонилась ближе: — Ты совсем по ним не скучаешь, верно? — Спросила она так, словно уже знала ответ. Конечно, знала, для этого даже феей разума не обязательно было быть. — Никогда не скучал. Терпеть не мог эту школу, мечтал, как сбегу, но точно не к отцу и брату, — без тени сомнений ответил Ривен. — Ну теперь ты сбегать не особо стремишься, как я посмотрю, — он замер, когда на лице Музы расцвела знакомая улыбка, добрая и мягкая. Он не знал, что чувствовал к ней: ненавидел за то дурацкое надоедливое ощущение или боготворил за то, что она заставляла его желать летать. Он не знал, как себя вести, потому продолжал вести себя так, будто ничего не поменялось. Они всё так же оставались друзьями, и пошли к чёрту эти проклятые, никому не интересные бабочки в животе. Он даже не полностью понимал, предвестницами чего они были. Понимал только, что каждый взмах ресниц феи напротив заставлял его дыхание сбиваться. Понимал только, что её голос, который она глупо не любила, заставлял всё его внимание обращаться к ней и не к кому больше. Ведь даже если что–то и изменилось, то лишь в нём. Она смотрела на него всё так же. — Спасибо, что поделился, Рив, — их сцепленные руки чуть двинулись из–за того, что Муза сжала его пальцы. Он не смог оторваться от тёплого взгляда. — Мне было важно это услышать, и, надеюсь, что тебе тоже стало легче. Если нет, я больше не… — Мне всегда легче, когда я с тобой разговариваю, — проще было сказать «я никогда не слежу за тем, что говорю, когда с тобой.» Даже тупые грязные шутки отчего–то оставались где–то за углом и не смели приближаться. С поражением он как–то заметил, что они не нужны ему были вовсе. Что он и не хотел произносить их, не раздумывал над ними. Всё, о чём он думал, как бы вызвать ту злосчастную улыбку на лице его теперь уже феи–напарницы. — Спрашивай всё, что захочешь и когда захочешь. От последующего осторожного кивка подруги действительно стало легче. Его успокаивало то, что она осталась довольной этим разговором, несмотря на то что на её историю он никак не ответил вслух. Он надеялся, что благодаря их невидимой связи она поняла, что для него значил её рассказ и то, что она поделилась им. Тренировка на поле была в самом разгаре, если судить по крикам оттуда, и Марко в полной мере ощутил себя преподавателем. Им нужно было возвращаться к делам, но вставать не хотелось. Ривен смотрел на Музу и пытался понять, что означали её зардевшиеся щёки, что означали их так и не сумевшие отстраниться ладони. Будто вспомнив что–то, она вдохнула и обратила взгляд к нему: — Как Скай? Сегодня вернётся или нет ещё? И добро пожаловать в плохое настроение! Давно не виделись! — Должен сегодня. Почему всё дерьмо должно возвращаться в его жизнь тогда, когда всё вроде наладилось? — Подняться на ноги не составило труда. Ривен посмотрел на подругу сверху–вниз, показывая всё своё искренне недовольство мимикой. Муза скривилась, и на её лице он увидел всё ту борьбу, о которой она ему уже рассказывала: — Всё ещё не думаю, что называть «дерьмом» возвращение Блум правильно, но… Он не заслужил очередных трудностей. Они не заслужили. Скрещенные идентичные взгляды, крепко держащиеся руки и абсолютное понимание. Можно было разговаривать вечно, но тренировка и скорая вечеринка по поводу начала учёбы их не ждали.
***
Блум смотрела на свои трясущиеся ладони и не могла вспомнить, сколько ей было лет. Почти семнадцать или почти восемьдесят семь? Тремор не прекращался с самого утра, и сейчас у неё начало закладывать уши от собственного внутреннего голоса. Мягкая постель, такая родная после месяцев жизни в старом разрушенном замке, казалась напичканной иглами, и она буквально заставляла себя сидеть на месте. Ей нужно было собираться. Куда — она не помнила. Взгляд зацепился за огромное фамильное кольцо, старым винтажным хламом лежавшее на её столе. Кольцо её матери, убившей себя своим же пламенем. Сколько времени понадобится ей, чтобы спалить собственное тело и людей вокруг? Как долго она будет сходить с ума? Она уже чувствовала, что рассудок с каждым днём становился всё тоньше. Она замечала это по реакциям людей: по понимающему взгляду старшей сестры, по шарахающейся от неё Стелле, по Скаю, сбежавшему на всё лето к деду с бабушкой. Самое страшное, что она видела это по Фаре. Фаре, которая обещала вернуть ей контроль, но теперь не знавшей, что ей говорить. Потому что она теряла себя, потому что собиралась навредить Алфее, потому что была бомбой с тикающим циферблатом, потому что… — …лум! Ты слышишь меня? Пробуждающий вдох, и внешние звуки вновь стали слышны. Блум повернулась, встречаясь взглядом с обеспокоенной Аишей. — Ты в порядке? Видишь меня? — Подруга, не услышав ответа, приблизилась и аккуратно села на край кровати. Кожа её блестела в свете сентябрьского солнца за окном, а глаза тревожно пробегались из стороны в сторону, вверх и вниз. — Вижу. Извини, просто… задумалась, — пробормотала она, едва ли расслышав сама эти слова. Мысли отпустили её из своего капкана, но они никогда не покидали её. Просто продолжали «дежурить» на задворках её сознания и ждать, когда она останется наедине, чтобы вновь впиться кольями в её голову. — Расскажи о чём, легче станет, — неумело прикрытая забота Аиши ощущалась кожей. После её возвращения их дружба не изменилась, скорее стала ближе, глубже, теснее. И пускай за последние два месяца они не виделись вживую, это было заметно и по сообщениям, и по голосу в трубке, и по выражениям лиц в видео–звонках. У Блум такой тяги к кому–то не было никогда, она не знала, что вообще могла тянуться к кому–то так отчаянно. Аиша, если судить по её часто неуклюжим фразам, тоже об этом не подозревала. — Да глобально как–то… Может, во всём виноваты дурацкие сны, — сорвалось с её губ неуверенное. Она, честно говоря, не горела желанием делиться этим с кем–либо, но взгляд лучшей подруги не оставил ей выбора. — Мне часто снится то, как я схожу… как я теряю контроль. Типа что–то выводит меня из себя, даже самая маленькая деталь, и я устраиваю пожар. Огромный. Ты знаешь, что мне приходилось каждые выходные возвращаться в Алфею и успокаиваться, потому что я могла сорваться. Иногда в этих снах я поджигаю только себя, иногда своих родителей, иногда школу, иногда… — Это лишь сны, Блум. Они нереальны, — рука подруги оказалась на плече, уверенность плескалась в карих глазах. Хотелось верить, но даже убеждениям Фары и сестры верилось с трудом. — Знаю, что тебе пришлось нелегко, что слишком многое навалилось, но ты сильная, а во снах мы видим наши страхи. Ты просто боишься, но ты не должна. — Ну в Домино мне снилось, как Скай бросает меня. Выходит, иногда это не просто страхи, — Блум выпалила быстрее, чем смога обдумать фразу. Обиду спрятать не удалось, хотя она и не пыталась. Аиша заметно смутилась, не решаясь возразить. — Видишь? Может, я будущее вижу. Может, скоро научусь… — нервничая, она стала бормотать какой–то бред, но закончить мысль ей не дали. — Он ведь не бросал тебя. Он просто… — подруга всё–таки собралась и произнесла нечто настолько неуверенное, что, наверное, сама в это не поверила. — Ты хочешь сказать, что «давай начнём всё с чистого листа, с самого начала» и побег на два месяца в Эраклион означают что–то другое? Это у вас в Ином мире такие правила или что? Если это не расставание, то что? Как это называется? — Те вопросы, которыми она задавалась в ночной тишине, стали литься из неё без остановки. Ответов не было ни тогда, ни сейчас. — Скай любит тебя, Блум. Просто он тоже не робот: ему нужно время. Мы похоронили тебя, понимаешь? На кладбище стоит алтарь с твоей фотографией… — Я видела, — проговорила она поспешно. — Он оплакивал тебя, прощался с тобой, а теперь… Не каждый день люди восстают из мёртвых, — теперь Аиша говорила намного более уверенно, и её убеждённый голос действительно помогал поверить. — Честно, я думаю, его решение было разумным. После таких потрясений лучший вариант для ваших отношений — это новое начало. Без всех тех происшествий, что произошли с вами. Наверное, подруга была права. Чаще всего она была права во всём, и доверять ей было самым разумным решением, просто Блум не могла так резко «отключить» свой мозг. Он продолжал накручивать и накручивать её, даже родители это видели. Она сама знала, что стала намного более нервной, и в укрощении Пламени Дракона это не очень помогало. Ей просто нужно услышать Аишу, её вечный голос разума, без которого в Домино было до жути тяжело. Сердце больше не стучало, а одеяло не впивалось в бёдра. Пальцы отпустила дрожь, хотя время от времени они меняли положение слишком уж резко. Она выдохнула, желая поблагодарить подругу за поддержку, но та её опередила. — С Дафной так ничего и не ясно? По этому поводу разговаривать было легче. — Солярия не знает, что с ней делать, как она сама говорит. Нет смысла переживать за неё, потому что она сама там всех строит, — Блум усмехнулась, вспоминая командирский тон сестры. — Обсуждения Дюжины нам неизвестны… Кстати, у меня всё не было времени нормально спросить… В общем я понимаю, кто они такие, но можешь попонятнее объяснить, для чего эта Дюжина? — Это что–то типа вашей… ООН? Только Дюжина намного меньше и эффективнее. Наши люди принимали участие в вашей Второй Мировой Войне, и нашему миру тоже понадобилась такая организация, главная цель которой — поддержание мира. В Дюжину входит по три человека от королевства, и они вмешиваются в дела государств, когда всё выходит из–под контроля. Ситуация с Дафной и с вами вообще… Явно вне контроля, — Аиша спокойно и без запинки рассказала всё, что знала. Она была в своей стихии. — Окей, спасибо… В общем, суть в том, что я понятия не имею, что они обо всём думают. Пока что Дафна всё ещё во дворце под постоянным присмотром, каждый день рассказывает всем что–то новое. Фара… Даулинг заверила меня, что она в полном порядке. Я, конечно, сама с ней созваниваюсь, но меня туда не пускают лично. — А что твои родители? Они готовы… принять её? — Подруга с усилием подобрала нужное и подходящее слово. — Да, абсолютно. Маме, на самом деле, очень интересно разговаривать с Дафной. Она её ждёт. Папа тоже рад. Я надеюсь, Дюжина позволит ей поехать к нам хотя бы под присмотром, — улыбка появилась на лице сама собой, и все переживания развеялись под мощью счастья настоящей семьи. Первые пару дней в Домино были тяжёлыми. Блум помнила, как встретила Фару, к которой тут же кинулась в объятия, и неизвестную женщину лет тридцати. Слушать историю про «нерушимую» империю и «крепкую» династию было нелегко. Она ожидала увидеть родную мать, но никак не родную сестру, пожертвовавшую собственной жизнью ради жизней четверых младенцев. Как себя вести — непонятно. Она хвостом ходила за Даулинг, не могла нарадоваться её спасению, но с Дафной всё было тяжелее. Но всё быстро изменилось. Может, всё дело было в их родной крови, но, лишь единожды оставшись наедине, они смогли найти общий язык. Старшая сестра, хоть и была технически старше больше чем на десять лет, осталась всё той же шестнадцатилетней девушкой из далёких веков. Где бы в заброшенном Домино она смогла «вырасти»? Там она была предоставлена самой себе и тысячам уцелевших книг. Блум с ней было легко, несмотря на разрыв в «методике воспитания» совершенно разных отрезков человеческой истории. — Они должны приехать сегодня, как я услышала. Даулинг и Берри это обсуждали, — сказала она, чуть выпрямляясь, предвкушая скорые новости. — Им, кстати, удобно вместе? Всё–таки это странно: два директора корпуса фей, — Аиша приподняла бровь и задала вопрос. — Немного непривычно, но они ладят. Лучше, чем Даулинг ладит с Сильвой, — Блум неопределённо пожала плечами. Подруга теперь непонимающе нахмурилась. Оно и неудивительно. — Не спрашивай меня об этом, я понятия не имею. Между ними какая–то кошка пробежала, и за всё лето они так и не помирились. — Подожди, Даулинг злится на него? — Не угадала. Наоборот. Тут она правда не знала, в чём дело. Все два месяца она искренне пыталась разобраться, что случилось между ними, но догадаться так и не получилось. Хотя о чём это она, непонятные слишком уж тёплые отношения Беатрикс и Сильвы тоже оставались загадкой. Блум всё спрашивала себя: «Это я такая слепая или всё действительно перевернулось с ног на голову?» С Беатрикс контакт не налаживался, как бы она не старалась. Узнав всю правду, она правда захотела начать всё с начала и попробовать отыскать двух их сестёр, но фея воздуха отказывалась что–либо менять. Она буквально сторонилась Блум, при встрече ощетинивалась и начинала дерзить на пустом месте. Что ж похожая реакция была не только у неё. — Ты общалась со Стеллой этим летом? — Зашла она издалека. Может, это всё было её накручивание и ничего более. Может, она всё выдумала в порывах жалости к себе. Аиша замялась. Они сидели рядом, но смотрели друг на друга прямо, потому подметить быстро опустившийся взгляд подруги было легко. — Почему ты спрашиваешь? — Вопросом на вопрос ответила ей фея воды. Зажатость выдавала нервозность. Значит, это не воображение, а правда. — Я писала ей несколько раз, но она не отвечала. Думала, может, что–то произошло у них в семье. Думала, может она не только со мной не общалась, а со всеми… — Так и есть, — Аиша перебила её, и ложь была слышна так же, как были видны белые нитки. Возможно, это не было враньё в чистом его виде, но не понять, что подруга что–то скрывала, было сложно. Блум проследила за её мимикой и мимолётными движениями, и знакомые полу сжатые кулаки подтвердили догадки. Значит, Стелла действительно не просто так буквально пряталась от неё в один из визитов в Алфею с матерью. Было что–то такое, чего нельзя было увидеть невооружённым взглядом. Глупо было надеяться, что все останутся такими, какими она их оставляла. Почти четыре месяца — сколько всего произошло здесь? Должно быть, слишком много для её понимания. Там, в Домино, её настроение менялось время от времени: иногда она молилась всем известным ей богам и даже Великому Дракону о том, чтобы друзья и родители забыли её поскорее и не ждали её едва ли возможного возвращения, иногда всё, о чём она мечтала, чтобы они помнили её. Блум теперь не знала, что было бы лучше. Обнимать Аишу и Терру было легко и сладостно приятно, но смотреть на странно сомневающуюся Музу и отчего–то расстроенную Стеллу было невыносимо. Кто–то остался ей родным, но для кого–то она теперь была чужой. — Я же вижу, что что–то не так, — она шутливо толкнула колено подруги и постаралась изобразить на лице лишь лёгкую обеспокоенность, показать, что её вся эта ситуация не заставляет бодрствовать до трёх часов ночи. — Просто хочу с ней поговорить и всё прояснить. Взгляд Аиши остался таким же тревожным, но она тем не менее кивнула. Голоса за окном становились громче и веселее. Блум улыбнулась сама себе, вспоминая себя год назад в этот же день: не найдя себе места среди «высокомерных» фей, она упрямо сбежала в лес и чуть его не спалила. Усмехнулась, замечая за стеклом смеющихся первокурсников. — Ну вы собираетесь выходить–то, второкурсницы? Я же уже соскучилась по остальным и хочу поздороваться, — суетливая Флора буквально залетела в их спальню и важно уткнула руки в бока. Выглядела она очень угрожающе. — Встаём–встаём! Заставлять её ждать не пришлось, ведь и сама Блум уже мечтала выйти в холл. Кто знает, может, этот год будет веселее предыдущего, и никакие «вещие сны» не смогут его омрачить.
***
— Честно? В этот раз этот день ещё хуже. — Ну да. В этот же раз тебе не надо вынюхивать секреты директоров, чтобы как можно быстрее освободить Розалинд. — Ой, Харви, кто–то стал острячкой, как я посмотрю. — С кем поведёшься… Вопреки ожиданиям перепалка подруг не принесла Стелле долгожданного отвлечения. Главный холл вместе со всем его шумом отошёл на второй план, чтобы она вновь погрузилась в привычную пучину размышлений. Время не лечило. Неизвестно вообще, кто выдумал этот бред и для чего. Прошло целых два месяца, но мысленно она всё ещё была в Сириусе, позволяла Скаю кружить себя в танце и греть её сердце в его объятиях. Каждый день она злилась на себя за вопросы по типу «Что, если.?» Что, если Блум никогда не вернулась бы? Стелла знала, что ведёт себя эгоистично и жестоко, но разве с ними судьба не поступила так же? Неужели они заслужили это? Блум — та же жертва обстоятельств, но всё же её появление из раза в раз напоминало о несправедливости вселенной. — Что слышно о конфликте с Эраклионом? — Голос Беатрикс вывел из транса. Подруга стояла напротив, по её глазам было без труда понятно, для чего она задала вопрос: Би видела, что за хаос творился в голове принцессы. Терра расположилась рядом, на скамье, и ожидающе посмотрела на них. Она огляделась: никто не слушал, все были заняты обменом последних сплетен или новыми знакомствами. Холодок стекла напомнил о стакане в руках, и она отпила немного сока, спасая пересохшее горло. — Пока он на паузе, но Солярии досталось от Дюжины. Мать в гневе, — коротко ответила Стелла. Она разглядывала новые лица, стараясь отвлечься, но характерная тишина призвала её вернуть взгляд к подругам. Обе молча смотрели на неё. Она поняла без слов. — Что–то происходит и без мировых распрей. Что–то, что беспокоит и королевства, и Дюжину, поэтому Эраклион дал нам отсрочку. Но… Но Солярия всё–таки успела понести наказание. Дюжина наложила право вето на перемещение армии без их ведома, большинство дипломатических переговоров прекращено, а Алфея в процессе перехода под покровительство самой Дюжины. Удивлённо расширенные глаза Терры сказали всё за неё, но Харви тем не менее произнесла: — Это… Вау… — Вышло не очень красноречиво, но Стелла в целом была согласна. — Сколько веков школа принадлежала Солярии? Восемьсот миллионов? — Естественно, преувеличение Беатрикс было гротескным, но оттого оно прозвучало более весомо. Она была права: Алфея с самого основания принадлежала Солнечной Династии, и никто и подумать не мог, что это изменится. — У моей матери не было варианта не согласиться, иначе мы оказались бы мировыми врагами, и исход войны был бы решён. Пока нам лучше сделать вид, что во всём виновата Розалинд и её манипуляции. Выглядим жалко, зато есть шанс выйти сухими из воды, — Хмыкнула Стелла. Она терпеть не могла все эти политические ходы и игры. Её мать открыто лгала, и все это знали, но с завидным аппетитом глотали её бредни. Ради чего? Ради спокойствия. Ради чёртового мира, в котором все продолжат лицемерить и, где надо, покорно подлизывать. Мерзость. — Вряд ли, — категорично проговорила Беа, откусывая целую плитку шоколада. Уверенность сквозила из каждого её движения. — Если действительно грядёт что–то похуже, после решения этого «что–то» Солярия так легко не выпутается. Поделом. Спорить не было смысла, потому что Стелла думала так же. Луна сама виновата. — Твоя мама как–то высказывалась по этому поводу? Ну я имею в виду прямо тебе в лицо, — Терра вернулась в разговор с новым вопросом. Пусть лучше так. Пусть отвлекают её. — Со мной она вообще разговаривать перестала, и слава богу. Папа старался не касаться темы политики, мы просто вместе проводили время, — не задерживаясь, ответила она и сделала ещё один глоток. Вкус был приятным, хотя она и ненавидела столовскую еду все два года учёбы здесь. Сейчас начала понимать, что «ненавидела» скорее означало «подстраивалась под образ привередливой принцессы». — Папа? Твой? Он же живёт в Сириусе. Или… — Харви перебила её размышления, и она не стала долго задерживаться. — Вам лучше об этом не распространятся: мой отец тайком вернулся во Дворец, — Стелла быстро села на скамью рядом с Террой, к чему призвала и Беатрикс, и негромко проговорила давно скрываемые новости. — Конечно, только чтобы меня одну не оставлять, но прессе всё равно знать нельзя. Мало ли, кто что подумает. Девочки кивнули и, не найдя, что ещё спросить, молча стали разглядывать толпу. Полностью согласиться с Би не получалось: эта welcome party не была хуже прошлогодней, она была другой. Казалось, что люди ходили по Алфее по–другому, разговаривали по–другому, на них смотрели по–другому. Стелла сама ощущала, что дышать в школе теперь приходилось по–другому. Раньше здесь было душно и невыносимо, но сейчас все они знали, что окна могут разбить Сожжённые, а в двери ворваться кровавые ведьмы. Может, барьер и охранялся солдатами Дюжины и других королевств, но сам факт произошедших событий заставлял оглядываться по сторонам иначе. Какое студентам было дело до драмы между принцессой Солярии и приёмным сыном директора, если теперь можно было обсуждать маячащую за углом войну? Раздался звук вибрации, и она вспомнила о телефоне в кармане светлых брюк. Надеясь увидеть над текстом сообщения то самое имя, Стелла тут же потянулась за девайсом. «Ты просила написать, когда приеду. Я во дворе.» Надежды были оправданы, и из её груди вырвался облегчённый выдох. Броситься на улицу она не могла, но ей и осознания его рядом было достаточно. — Это его первое сообщение за два месяца? — Недовольный голос вырвал её из потока обрушившихся мыслей. Взгляд метнулся выше и натолкнулся на лицо Беатрикс, заглядывающей прямо в горящий экран телефона. — Когда у тебя появится хоть капелька манер? — Вместо ответа цокнула Стелла, пряча девайс обратно в карман. — Никогда. Ты не ответила, — Беа не повелась на её попытку перевести тему и стала очень заметно ожидать развития интересного её разговора. Что ж, стесняться делиться подобным они давно перестали. К тому же всегда можно было провести черту дозволенного. — Нет, не первое. Мы переписывались летом, — произнесла она легко, замечая, что Терра полностью сосредоточилась на ком–то на другом конце зала. Может, на Кэт, может, на ком–то другом. — О чём? О всякой ерунде или о том, о чём должны? — Продолжала давить Би, и Стелла знала, на что. Демонстративно сжатая в кулаке обёртка шоколадки тоже говорила убедительно. — Мы в состоянии решить то, о чём мы должны разговаривать, а о чём — нет. Какой смысл обсуждать то, от чего я не могу спать, если ничего изменить нельзя? — Резко сказала она, поставив пустой стакан на ближайший стол. — С чего ты решила, что нельзя? То есть вы будете вечно разыгрывать этот цирк, потому что вам так сказали? Стелл, ты же не такая дура! Почему ты идёшь на поводу у.? — Подруга стала сыпать вопросами, привычно распаляясь. В такие моменты она походила на Андреаса, и Стеллу это откровенно нервировало. — У кого? У Блум? Или, может, у разумного понимания действительности? Чего ты хочешь от меня? Чтобы я подошла к не контролирующей себя фее Пламени Дракона и сказала ей: «Эй, знаешь, пока тебя не было твой парень, которого ты считаешь любовью всей своей жизни, полюбил меня. Вот это поворот, да?» — Сорвавшись, она рявкнула на Беатрикс. — Мне это тоже, мягко говоря, несильно нравится, но у меня связаны руки. У него, поверь мне, они связаны ещё крепче. — Это всё бред. С чего все вообще решили, что её это выведет из себя? Ей не тринадцать, чтобы убиваться по парню, которого она знает три понедельника, а вы не обязаны потакать ей, как псы. Очнитесь! Вы делаете хуже: когда она узнает и узнает неправильно, вот тогда–то мы все и сгорим, — Беа прошипела на неё, стараясь не привлекать внимание Терры. Харви, конечно, знала обо всём не меньше, но втягивать её в этот неприятный диалог не хотелось. — Би, это ты очнись! Ты говоришь о девчонке, которая только в прошлом году, грубо говоря, вышла в социум, впервые влюбилась, узнала, что она приёмная, побывала в разрушенном древнем городе, и при это ты хочешь от неё здравых рассуждений?! Я ослепила близкую подругу из–за необоснованной ревности, и мне тоже не было тринадцать лет! — Резко произнесла Стелла, лицо пытаясь сохранять нейтральным. Получалось плохо, поэтому пришла пора заканчивать эту дискуссию. — Не забывай, что это мы оказались в этом дерьме, и нам приходится в нём выживать. Я пытаюсь смириться, пытаюсь осознать, что пока мы не знаем, что делать, прошу, не делай хуже. Беатрикс открыла рот, чтобы возразить, но её протест растворился на её же губах. Было видно, как весь её запал потух вместе с решением поменять всё во мгновение ока. Подруга закусила щёку и, кивнув, медленно отвернулась. Для Би такое поведение было непривычным, но за последние полгода в ней произошло много изменений. Причин тому было достаточно, и ни одну нельзя было назвать единственно верной. Сильва был тем человеком, который заставил её посмотреть на мир по–другому, но и без него вокруг происходило немало. Стелла знала, кто вошёл в холл, когда шум разговоров стал тише. Студенты отвернулись из своих маленьких кругов и устремили взгляды в одну сторону. На фоне молчания изначально негромкая музыка показалась оглушительной, и она приложила немалые усилия, чтобы не поморщится. Из–за неприятно громкого звука или из–за взгляда Блум. — Мы вас искали. Почему вы забрались в этот угол? — Питерс обратилась ко всем троим, но смотрела исключительно на Стеллу, и не морщится стало ещё труднее. Фея огня старалась вести непринуждённо, но из–за натянутости её улыбки тошнило. — А ты хочешь усесться на постаменте, как экспонат? — Усмехнулась Беатрикс, тут же получая предостерегающий толчок Терры. Знакомые язвительность и отсутствие берегов подруги позабавили, слегка успокаивая нерациональный гнев. — Она этого не говорила, — голос Аиши как всегда прозвучал твёрдо. Немного прикрыв Блум собой, она подошла ближе и скрестила руки на груди. — Если тебе здесь кто–то не нравится, то… — Как ты провела лето? Стелла не сразу поняла, кто задал вопрос и к кому он был обращён. Сосредоточившись на усмирении бури в груди, она выпала на мгновение и не смогла распознать говорящую. Молчала, пока в попытке вернуться в разговор не приподняла подбородок. Голубые глаза Блум Питерс не были похожи на её или Ская. В отблесках света они переливались не в небесных оттенках, а в каких–то благородно изумрудных, что навевало мысли о бездонных глубинах моря. Зрачки впивались в самую душу, выпытывая без слов, что творилось внутри, что происходило без ведома феи огня. Стелла искренне жалела подругу, испытывала стыд за свои выходки, случившиеся в начале прошлого года, но, в отличие от остальных, она знала, что эта «земная» девушка не нуждалась в жалости. Она злилась на мир, на ситуацию, на обстоятельства, на несправедливость, зная, что ничьей конкретно вины во всём этом дерьме не было, но ничего не могла поделать с яростью, подступающей к горлу всякий раз, когда Блум беспечно обращалась абсолютно напрямую. «Ты ведь даже не знаешь, что вокруг тебя все ходят на цыпочках. Думаешь, так и должно быть.» — Неплохо, — всего лишь одно слово слетело с её языка с еле скрываемым рычанием. Отвечая на прямолинейный взгляд, она вспоминала все уроки контроля, которые ей преподавала Даулинг. Теперь в ход хотелось пустить не магию, а ядовитые фразы. Не почувствовать враждебность было невозможно, только в отличие от остальных Блум понятия не имела об её настоящей причине. Девушка чуть приоткрыла губы в удивлении и немного отступила. Наверное, она надеялась, что в этот раз разговор сложится по–другому. Не вышло. — Я слышала, что… — Питер негромко попыталась вновь, но терпение не было вечным. — Схожу за соком. Кто–нибудь хочет? — Специально громко проговорила Стелла, заставляя чужие слова затеряться в её уверенном голосе. Ощутив волны неподдельных обиды и гнева, она поднялась со скамьи и безразлично прошла мимо. Ей не нравилось так вести себя, ей не нравилось рушить совсем недавно приобретённую дружбу, но другого выхода не было. В ином случае она сделает только больнее им обеим. Должно быть, в их драме была заинтересована если не вся школа, то её большая часть точно: у столов резко прекратились обсуждения, стоило ей выйти в открытый зал. Она еле сдержалась, чтобы не подойти к какому–нибудь второкурснику и не спросить беспардонно: «Что думаешь: рассказать ей или нет?» Её выводил из себя тот факт, что все знали, что они скрывали. Абсолютно все. — Я знаю, что тебе тяжелее, но ты не можешь быть хотя бы равнодушной, а не агрессивной? — Появление Музы справа не стало сюрпризом. Стелла заметила её неспешное следование сразу, как отошла от их закутка. — Не я вечно пытаюсь начать тупой смолл ток, — она послала подруге не терпящее продолжения дискуссии выражение лица. — Она просто не понимает, что происходит между… между нами всеми… — Мне жаль, но каждый раз, когда я смотрю на неё, я вспоминаю, что буквально обязана жертвовать любовью ради неё, — выдавила она, надеясь, что Муза поймёт. Подруга ничего не ответила. Неизвестно: из–за того, что поняла, или из–за шёпота. «Это король и королева Эраклиона?» Её взгляд инстинктивно устремился туда, куда она ещё секунду и не собиралась смотреть. Такова сила их связи: её тело чувствовало его присутствие быстрее, чем она сама. Скай шёл рядом со своими дедушкой и бабушкой, следуя за монархами Эраклиона и своей тётей, Вайолет. Берри и Даулинг вели всю процессию в кабинет директора фей. Прежде чем покинуть холл Скай улыбнулся ей одним кончиком губ. То, что Стелла ощутила из–за связи между ними, почти затмило то, что она почувствовала от Блум даже спиной. Почти.
***