Семь свиданий и один Новый год

      Динька. Стоит в дверях собственной квартиры и улыбается. Мне улыбается, а не какому-то придурку из приложения знакомств. Хотя я тоже такой же придурок из такого же приложения, который два года назад в спешке слишком поздно заметил робкое приветствие в ответ на совпадение симпатий. Два года переписки. Два года медленных шагов друг к другу. Два года дружбы и узнавания. Два года, чтобы понять, что вот оно, то самое. Мое. Топчусь на пороге, не в силах оторвать взгляд от ямочек на его щеках. Динька смущается, опускает глаза и отступает в сторону, приглашая зайти. Слов не нужно, да они и не находятся. За гулом в ушах не слышу ничего. Ни короткого мява вышедшего к нежданному гостю кота, ни собственных мыслей. Пока летел, прокручивал в голове, как пройдет наша встреча. Тысяча и один вариант развития событий. Но самое главное, что в каждом из них был Динька с его ямочками и счастливой улыбкой. — Динь, — зову тихо. Голос предательски хрипит, будто я молчал целую вечность. Но Динька этого не замечает, захлопывает дверь за моей спиной и только после этого подходит вплотную, поднимая глаза и рассматривая что-то на моем лице. На расстоянии сложно было осознать, что я выше его почти на голову. Что чтобы дотянуться до моих губ, ему придется встать на цыпочки и за шею притянуть меня ближе себе. Но это потом. Пока Диньке смелости хватает только на то, чтобы обнять меня и прижаться к холодному с улицы пуховику. Его негромкое «привет» впервые не искажено расстоянием и оператором связи. От того, что могу наконец не только слышать, но и видеть, трогать, вдыхать запах, голову кружит почище, чем от алкоголя и сигарет. Обнимаю его за плечи и разрешаю себе носом зарыться в волосы на макушке, вдохнуть полной грудью запах свежего шампуня, дома и самого Диньки. Когда на работе прошел слух, что освобождается место в столичном филиале, не сомневался ни секунды. Шеф чуть душу не выел, узнав о моем желании перевестись, но я всегда умел привести правильные аргументы. Два месяца ассесмента и ежедневного упорного труда — и должность моя. Два месяца на то, чтобы смириться с мыслью, что если не выгорит, то пути назад уже не будет. Стоило оно того? Ответ прямо передо мной. Стискивает меня в объятиях. — Шесть часов давно прошло, — ворчит Динька тихо куда-то в ворот моей куртки. — Рейс задержали, — винюсь я перед ним и чуть отстраняюсь, чтобы разглядеть как следует. Динька точно такой, как на фото из приложения знакомств: темные вьющиеся волосы, спадающие на лоб, грифельно-серые глаза, ресницы такие длинные, что отбрасывают тень на щеки даже в неярко освещенном коридоре. Красивый. — А очки где? — спрашиваю невпопад, понимая, что чего-то не хватает. — Я уже год в линзах хожу, — фыркает Динька и отходит в сторону, чтобы я мог раздеться. Дорожная сумка с базовым набором вещей легко соскальзывает с плеча и падает на пол. Стягиваю куртку, не спуская с Диньки взгляда. Будто боюсь, что стоит отвлечься — и все это развеется, как какой-нибудь сон. Что снова окажусь в холодном сибирском городе за тысячи километров от него. У Диньки, похоже, те же опасения, потому что стоит он не шелохнувшись и пытливо смотрит в ответ, дожидаясь, пока повешу одежду на крючок и скину с ног ботинки. — Ванная там, — кивает Динька на поворот коридора. — Где ты остановился? — Пока в отеле. Номер оплатил, но еще не заселялся, я же сразу к тебе, — прохожу мимо Диньки, нехотя разрывая зрительный контакт, и иду мыть руки. — После праздников предоставят корпоративную квартиру, пока не знаю даже, в каком районе. — Понятно, — протягивает Динька. — Пойду чайник поставлю, — находится он и скрывается в кухне. В ванной смотрю на себя в зеркало и пытаюсь понять, не разочарован ли Динька. Что, если не понравился? Если казался другим на фотках? Отгоняю эти мысли, плеснув на лицо водой и смывая усталость после перелета. Все потом. Главное, что он рядом. Захожу на кухню и вижу Диньку, зависшего над закипающим чайником. Пальцы стиснули столешницу, спина напряжена. Нервничает или некомфортно от моего присутствия на его территории? Не даю себе время на раздумья и подхожу сзади, проводя ладонями по плечам. Динька моментально расслабляется и подается назад, чтобы прижаться лопатками к моей груди. — Я поверить не могу, что ты здесь, — признается он, прикрывая глаза и откидывая голову на мое плечо. — Я столько раз себе это представлял, а теперь все так странно. — Что странно, Динь? — шепчу ему на ухо, не в силах удержаться от того, чтобы не коснуться губами ушной раковины. Динька вздрагивает и перехватывает мои руки, заставляет устроить их на своем животе, прижимает крепко, и я поддаюсь его желанию, вжимаю в себя изо всех сил. — Я словно знаю тебя сто лет, но вижу впервые. Такие противоречивые чувства, — Динька вопреки словам бесстыдно притирается задницей к моему паху, и я понимаю, что отклик на это движение не заставит себя ждать. — Я никуда не денусь. Успеешь узнать заново, — обещаю ему на полном серьезе и, осмелев, прижимаюсь губами к местечку у основания шеи. У Диньки от поцелуя кожа идет мелкими мурашками. Провожу пальцами по его руке, чтобы удостовериться, что мне не показалось. Мы никогда не обсуждали наши предпочтения в сексе. Это было табу. Красный флаг. Запретная территория, за которой дружба перерастала во что-то большее, что мы не могли себе позволить. Но это было до того, как я решил круто изменить свою жизнь, бросить все и поменять часовой пояс. Динька разворачивается в моих руках, обнимает за шею, и я, завороженный взглядом из-под ресниц, тянусь к его губам. — Ты часом не охуел? — проникновенно спрашивает Динька, и я замираю от неожиданности. — Ты думаешь, после всего того, что устроил, я так просто сосаться с тобой начну? — в его голосе столько жесткой стали, что меня будто ушатом холодной воды окатывает. — Чаем напою, поговорим, и поедешь в свою гостиницу заселяться, — чеканит Динька, но отпускать мою шею не спешит, так и стоит, закинув руки и хмуро глядя в ответ. — Хорошо, Динечек, только чай, ничего больше, — решаю принять я правила игры и улыбаюсь, проводя ладонями по его спине от лопаток до поясницы. — И не надо такое вот виноватое выражение лица делать, — не сдается Динька, а сам пальцами касается короткого ежика волос на моем затылке. — Не буду, Динь, — соглашаюсь я покорно, но улыбку скрыть не удается. Диньке хочется показать, что он не так прост, что мне нужно будет постараться, чтобы вновь заслужить его доверие, но я же вижу, как его самого буквально перемалывает от осознания, что я, наконец, рядом. Хорошо, что это взаимно. — Блядь, — тянет Динька, прикрыв глаза, когда я, вопреки словам, касаюсь дыханием его скулы. — Вы там в Сибири своей все охуевшие или ты только? — Я только, — ухмыляюсь довольно и целую его целомудренно в щеку. Простое, почти дружеское прикосновение, ничего такого, но на Диньку производит должный эффект. — Да к черту. — Динькины барьеры рушатся, не простояв и десяти минут. Не очень крепкие были, по всей видимости. От его инициативы, от того, как он, не чувствуя ограничений, впечатывается поцелуем в мои губы, у меня чуть коленки не подгибаются. Его пальцы стискивают волосы на моей макушке, и я бы обратил на это внимание, если бы не жаркий рот, который открывается навстречу моему языку. Ныряю в глубину, задержав дыхание, обвожу кончиком кромку зубов и тону в ощущениях. Динька не уступает, вкладывает в поцелуй всю свою обиду, весь негатив, накопившийся за последние два месяца от безрезультатных попыток найти кого-то, кто не был мной. Кусается, когда я пытаюсь перевести дух, и не дает отстраниться, затягивая в новый виток головокружения. Губы у Диньки цвета спелой клубники. Он сидит напротив, поджав под себя ноги, и прячет лицо за кружкой чая, а я не могу оторвать от него взгляда. К своему напитку боюсь притронуться, потому что, как только покажется дно моей чашки, придется начать собираться и валить в отель. Надежда на то, что Динька разрешит мне остаться, слишком призрачная, но она витает где-то в воздухе и не дает мне упасть духом. — Отметим Новый год вместе? — вдруг робко спрашивает Динька, и я вижу, как по его щекам расплывается лихорадочный румянец. — На большее я и не рассчитывал, — улыбаюсь ему и чувствую, как грудь заполняет тепло. — Да прям уж, — фыркает Динька скептически, и мы вместе смеемся. Вечером тридцатого декабря после бессонной ночи в отеле я несусь к Диньке через весь город и зависаю у елочного базара, вспоминая, что для встречи Нового года не хватает одного важного атрибута. Когда Динька открывает мне дверь, на его лице сменяется целая гамма эмоций — от недоумения до по-детски светлого счастья, потому что в моих руках небольшая, но пушистая сосна. — У меня игрушек нет, — тянет Динька, когда я вхожу в квартиру и пристраиваю дерево у стены. С веток на пол падает налипший по дороге снег, коридор заполняет запах хвои и свежести. — Найдем, чем украсить, — обещаю я и шагаю к нему, обнимая замерзшими ладонями его щеки и коротко целуя в губы. — На них раньше вообще в основном сладости и фрукты вешали. — Так у меня ни того и ни другого, — качает головой Динька, а я по глазам вижу, что его от радости просто распирает. Начинаю ревновать к чертовой сосне и тянусь за новым поцелуем, получая сполна в ответ. Мы решили, что мне нет смысла торчать в отеле и я останусь у Диньки до наступления Нового года, который мы встретим вместе. От предвкушения, что проведу с ним так много времени на одной территории, начинает потряхивать, но я веду себя максимально сдержанно, пока мы устанавливаем сосну в Динькиной гостиной и ищем, что развесить на ее ветках. — А где верхушка-то? — спрашивает Динька, пока я обвязываю ниткой конфеты, привезенные курьером из ближайшего магазина. — В смысле? — смотрю на сосенку и понимаю, что меня феерически обвел вокруг пальца ушлый продавец. Понятно, что у сосны должна быть верхушка, только наша досталась какому-то более внимательному покупателю. По сути, перед нами где-то середина дерева, возможно его вторая четверть сверху. Динька ржет, не сдерживаясь, и чуть не валится на пол, пока я хлопаю глазами, не понимая, как такое могло вообще произойти и куда я смотрел. — Зато не лысая, — пытаюсь я реабилитировать свое доброе имя, от чего Динька хохочет еще громче. Когда гирлянда, сиротливо оставленная под телевизором, ложится на ветки и искрится разноцветными огнями, Динька отходит выключить свет, а я падаю на диван и смотрю на плод наших трудов. Может, получилось и не очень нарядно, но мне нравится это несовершенство. Есть в нем что-то уютное. Поворачиваю голову к вставшему неподалеку Диньке и вглядываюсь в его лицо, на которое падают цветные тени. Динька медлит, раздумывает о чем-то, а потом решается и подходит ближе. Протягиваю к нему руку и, ухватив за самые кончики пальцев, тяну на себя, усаживая на колени. Динька не сопротивляется, ерзает только, устраиваясь удобнее и обнимая, льнет ко мне всем телом. Гирлянда мигает, а я в такт ей касаюсь короткими поцелуями линии его челюсти, прихватываю зубами кожу под подбородком и смеюсь вместе с Динькой, когда его от такой незамысловатой ласки пробирает мурашками. Мы идем в ванную по очереди. Динька выделяет мне полотенце, и я минут пятнадцать стою под прохладным душем, чтобы сбить градус напряжения, который задали поцелуи в гостиной. Невозможно не думать о том, что может произойти дальше. Уговариваю себя, что Динька имеет полное право отказать в близости, но он ни словом не обмолвился о том, что мы будем спать раздельно, а значит, я могу надеяться хотя бы на то, что буду обнимать его, пока он спит. Пока Динька готовится ко сну, обхожу его спальню, в которой оказался впервые. Рассматриваю и запоминаю все, что попадается на глаза, вчитываюсь в корешки книг на полке, замечаю на прикроватной тумбе очки, которые Динька носил раньше постоянно. Постель заправлена свежим комплектом белья, у изголовья две подушки — для него и для меня. На Диньке, вошедшем в спальню, ничего, кроме капель воды и хлопковых пижамных штанов. Влажные волосы завиваются на концах самым очаровательным образом. Так красиво, что дух захватывает. Мы разговариваем одними взглядами, и этого достаточно, чтобы понять, что желания наши абсолютно совпадают. Время тянется, словно в слоумо, когда Динька медленно подходит ко мне и укладывает ладони на мои плечи. В его глазах горит такой огонь, что меня накрывает жаркой и удушливой волной, скручивает внутренности, пробирает до костей и выворачивает наизнанку. — Какой же ты, — шепчу ему в висок и чувствую, как он улыбается, а потом с силой толкает меня в грудь, заставляя упасть на кровать. Завороженно смотрю, как он спускает с себя штаны и переступает через них. Динька возбужден, это было понятно и через тонкую ткань одежды, но видеть, как его член, налитой и твердый, качается на весу, и понимать, что по сравнению с ним я возмутительно одет, — невыносимо. — Я сам, — опережает меня Динька, когда я уже хватаюсь за резинку своих боксеров. — Сам тебя раздену, — уточняет он, и я покорно замираю, давая Диньке полный карт-бланш. До мелочей стараюсь запечатлеть в памяти вот такого нового Диньку — уверенного, немного властного, горящего желанием. Он и таким бывает, оказывается. Неожиданно страшно становится от мыслей, что мог все это потерять, даже не успев обрести. Что один из его семи шансов мог оказаться удачным, и мой неожиданный визит мог стать чисто дружеским. — Динь, — зову тихо, когда его лицо оказывается напротив моего паха, где все горит огнем. — Я так рад, что ты… — слова заканчиваются, когда его дыхание касается моей кожи через ткань белья. Диньку мажет от вседозволенности, и он меня даже не слышит, проводит языком там, где прячется возбуждение, целует, пробует рельеф на ощупь. Подцепить резинку ему удается не с первого раза, потому что руки у Диньки мелко подрагивают. Под негромкий вздох облегчения мой член буквально выпрыгивает наружу и жмется к животу. От прикосновения холодного воздуха к влажной головке становится неприятно, но Динька спешит обхватить пальцами ствол и вбирает ее в свой кажущийся огненным рот. Стона не сдерживаю, падая головой на подушку, и тут же поднимаюсь обратно, потому что не смотреть на то, с каким удовольствием он мне отсасывает, — форменное преступление. Динькин язык щекочет уздечку, посылая волны удовольствия по телу. Меня чуть не подбрасывает от смены тональности — то он вылизывает меня по всей длине, то принимает до горла. — Динька, — хриплю не своим голосом, вплетая пальцы в его разметавшиеся волосы и задавая амплитуду движениям головы. Возбуждение такое острое, что сдерживать себя приходится изо всех сил. — Презики и смазка, все там, — подсказывает Динька, отвлекаясь от своего занятия всего на секунду и кивая на подушку. Его губы и подбородок влажные от слюны, и мне больших усилий стоит оторваться от этого зрелища и вывернуться, чтобы нашарить все необходимое по заданным координатам. — Иди сюда, умоляю, — Диньке так нравится играться с моим членом и яйцами, что приходится просить, но я так близок к тому, чтобы позорно обкончаться от одного только минета, что выбирать не приходится. Динька, наконец, слушается и ползет по мне выше, подставляясь под поцелуи. Вылизывая его рот, тянусь к его ягодицам, тискаю, разминаю, развожу в стороны, пальцами ныряю в ложбинку, чтобы удостовериться в его готовности. Динька не зря так долго торчал в ванной, дырка у него смазанная и растянутая, легко принимает один за другим три моих пальца. От проникновения Динька мычит мне в рот и подмахивает бедрами в попытке насадиться глубже, но у меня другие планы. Презерватив надеваем в четыре руки. Резинка чуть не выскальзывает, но мы кое-как справляемся, и Динька выпрямляется, седлая мои бедра. Ладонью держу себя, чтобы направить головку прямо ко входу в его тело, и, когда он медленно опускается на мой член, преодолевая сопротивление, понимаю, что значит выражение «видеть небо в алмазах». В Диньке просто охуенно. Он сжимает меня так тесно и жарко, что мне кажется, я не смогу двигаться. Замираю, мысленно считая до десяти, чтобы прийти в себя, и чувствую, как Динька приподнимается, чтобы снова опуститься. Скачки, которые мы устраиваем, заставляют кровать глухо стукаться изголовьем о стенку, но в моих ушах шумит так громко, что туда пробиваются только Динькины стоны. Помогаю ему, придерживая под бедра, отлично понимая, что в одного так работать тяжело. У Диньки из члена сочится смазка, он вздрагивает в такт толчкам, притягивая взгляд. Динька весь как картинка — потный, горячий и безумно сексуальный в своем желании. Ладонью сжимаю его ствол, размазываю секрет по головке, ласкаю и вижу, как Динька откидывает голову от пронзающего тела кайфа. Его ногти скребут мою грудь до появления красных борозд, его дыхание сбивается к чертям, и я чувствую, как он сжимается на моем члене от подступающего оргазма. Динька кончает первым. Выстреливает белесыми каплями мне на живот, кусает губы, жмурится и, отдышавшись, соскальзывает с меня. — Блядь, — тяну разочарованно, потому что до оргазма оставалось всего ничего. — Бля-а-адь, — выдыхаю, когда он сдергивает с меня презерватив и доводит до точки своим ртом. — Диня, — шепчу пораженно, когда он не отстраняется и принимает все до капли, сжимая до боли мои бедра пальцами. Когда наступает тридцать первое декабря, мы лежим в Динькиной постели тесно обнявшись. Я глажу его по спине, он жарко дышит мне в шею, и мы в шаге от того, чтобы устроить второй, более медленный и вдумчивый заход. — С Новым годом, — шепчу ему в макушку, улыбаясь. — Новый год в полночь, — бормочет Динька посмеиваясь, а я не решаюсь объяснить, что мой Новый год начался тогда, когда я сошел с трапа самолета в шумном московском аэропорту. Мой Новый год с ним.