***
В один день, ничем не отличающийся от остальных, Такемичи готовит обед на кухне. Выдался выходной, хоть в будний день, но кто будет жаловаться? Ханагаки делала соус для мяса, параллельно нарезая овощи для салата, когда входная дверь открылась. Женщина удивилась: обычно перед тем, как прийти в гости, все предупреждают заранее. — Кто там? — кричит Такемичи, отрывая от готовки. Отключает газовую плиту, вытерает руки от овощного сока, затем снимает фартук. Нужно же встретить пришедшего. — Это я, мам! Такемичи удивлённо переводит взгляд на часы. Уроки ещё не закончились. — А почему… Боже, Кейске! — ахает Такемичи, подбегая к сыну. Тот опускает голову, спрятав лицо за отросшими волосами. Давно пора постричь негодника. — Ма, спокойнее. Я просто подрался с одними отбросами. Это не стоит твоего беспокойства, — хмыкает Баджи, но послушно поднимает голову, когда руки матери осторожно принялись гладить синяки на лице. — Бред собачий. Всё, что связано с тобой — стоит моего внимания. Из-за чего это случилось? — спрашивает Такемичи, унимая тревогу. Ничего страшного не произошло. Обычная драка, мальчишки часто дерутся. — Да так. О, вкусно пахнет, что ты готовишь? Пойдём, ма, я помогу тебе, — Баджи с искренней улыбкой смотрит на маму и тянет её за руку на кухню. Та мягко качает головой, но поддаётся напору. — Как мать я должна наказать тебя. Почему все выглядит так, будто я поощряю твои драки? — вздыхает Такемичи. Это, скорее, риторический вопрос, но Кейске посчитал нужным ответить. — Потому что ты лучшая мама. Не меняйся, — смеется, не обращая внимания на болючие синяки. Они ни за что не испортят времяпровождение с мамой. А ублюдки, посмевшие оставить такие заметные следы на лице, получат в три раза больше, чем заслужили. — Но твои очки целые… Кейске, ты снимал их, — укоризненно смотрит на сына, легонько тыкая мальчишку в лоб. — Я не мог позволить разбить их. Снял, как только увидел… А, не важно. Обещаю больше не снимать, — Кейске поправляет упомянутый предмет, поправляя на переносице. Женщина вздыхает и снова надевает фартук. — Сначала переоденься, потом поможешь мне. Кыш-кыш, Кейске. Баджи послушно мчится в комнату, поднимая в коридоре брошенный рюкзак. Он даже рад, что учительница отправила его домой — больше времени проведёт с мамой.***
— Ханагаки, Вас к телефону, — уведоляет коллега. Такемичи откладывает документы и идёт в телефону. Прикладывает к уху — Ханагаки Такемичи. Слушаю вас. Голос по ту сторону звучит знакомого, однако переполнен гневом, поэтому узнать его выходит не сразу: — Это безобразие! Такого от вашего сына я не ожидал! Вам нужно срочно явиться в школу. Баджи жестого избил своих одноклассников. Их родители скоро приедут. Ждём только вас. Звонок завершается. Такемичи несколько секунд сидит ошеломленная такой резкостью. Затем приходит понимание — Кейске подрался. Женщина подрывается с места, направляясь к начальству. Она берет отгул и сразу мчится в школу, в которой учится Кейске. По дороге голову не покидали мысли, что сын мог пострадать — сказали, что он избил своих одноклассников, но Такемичи не верит в этом. Баджи никогда не трогает невинных людей, а если уж тронул, значит есть, за что. Конечно, Такемичи не оправдывает сына и не поддерживает его: насилие — это плохо. Но она всегда будет на его стороне. Он её сын. Совсем скоро Ханагаки добралась до школы. Где находится кабинет директора она помнит, и вот через пять минут стучится в дверь. Голос изнутри разрешает войти. Такемичи открывает дверь. В кабинете она видит интересную картину: перед директорским столом, посередине, расселся мужчина, а рядом с ним ребёнок с заплывшим глазом и разбитой губой. Рядом с ними стоит разгневанная женщина со скрещенными на груди руками, а за подол её рубашки держится мальчишка — тоже избитый, но у него рассечена бровь и перебинтована рука. Оу. Возле двери, как раз перед Такемичи, стоит сам Кейске. По напряжённой спине и дергающимся пальцам она может сказать, что Кейске взволновал. Она не знает, из-за чего именно, но одно её смущает. И она не собирается по этому поводу отмалчиваться: — Вы отчитываете моего ребёнка без моего присутствия и согласия? — голос Такемичи прервал тихое бурчание побитых детей и ядовитые высказывания злых взрослых. Баджи резко оборачивается, и Такемичи видит, как в его глазах тревога сменилась облегчением. Ханагаки глушит зарождающуюся злость — её теория подтвердилась. Кейске пытались напугать, а он, как ребёнок, конечно же повёлся на угрозы чужих людей. Кому-то, может, кажется, что Баджи не слушает взрослых, но Такемичи знает своего сына и все его маски, скрывающие истинные эмоции. Ханагаки закрывает дверь кабинета. Подходит к сыну плечом к плечу, легонько прикасаясь к его запястью пальцами. Это окончательно успокаивает Кейске и мальчик расслабляется. Больше нет необходимости быть сильным против стольких людей — мама разберется со взрослыми. — Миссис Ханагаки, ваш сын избил этих мальчиков! Вы только посмотрите на них, все последствия избиения видны невооружённым глазом. Вы — мать, куда вы смотрите?! Такемичи смотрит на директора, мистера Сайто, скептически вскинув бровь. Увидев, что на Кейске бросают злобные и укоризненные взгляды, от которых Кейске неосознанно напрягается, Такемичи выходит вперёд, прикрывая сына собой. Плевать, что Баджи немного выше неё, она не позволит отчитывать своего сына. Бажди подходит ближе, прислоняясь грудью к спине мамы. Он тоже готов в случае чего помочь, хоть и уверен, что в этом не будет необходимости. — Ну, во-первых — мисс Ханагаки, — начинает Такемичи жестким тоном, обрывая любые попытки перебить её речь, — Во-вторых, мой ребёнок имеет право на личную неприкосновенность, в том числе насилие и моральное давление. Вы не имеете права вот так закрыться в кабинете и по очереди угрожать моему сыну. Что вы наговорили Кейске? Сайто и родители удивленно смотрят на Такемичи. Но вскоре приходят в себя. — Не это имеет значение. Ваш сын избил моего, да не просто, а с такой жестокостью! Этот монстр чуть не сломал моему мальчику руку! — нападает женщина, выступая в защиту своего чада. Такемичи мысленно отмечает, что поступила бы так же. Да она уже поступает так. — Моему сыну чуть не выбил глаз! — влезает в разговор мужчина, демонстрируя опухший глаз мальчика. Такемичи сдерживает гримасу — избиения и впрямь не мягкие. — Вам не стыдно, что ваш ребёнок такой жестокий? Что с ним будет, когда он повзрослеет? Его ждёт тюремная камера! Такемичи чувствует, как сзади Баджи напрягается от этих слов. Она понимает почему — не так давно его друг, Казутора Ханемия, сильно ударил мужчину по голове — теперь тот в больнице идёт на поправку, а Казуторе предъявлен срок. — Мне было бы стыдно, если бы Кейске терпел избиения, — Такемичи смотрит на недоуменные лица родителей, — Он должен терпеть, пока его бьют? И сколько же, интересно, ему пришлось бы ждать, пока его перестанут избивать? Пока ваши сыновья не повзрослеют и не наберутся мозгов? — Но… — Нет. Я вас выслушала, теперь вы затыкаетесь и слушаете меня. Кейске подвергается в этой школе физическому и, очевидно, моральному насилию. То, как он обошелся с вашими детьми — действительно жестоко, но это не значит, что я перестану поддерживать его. Сегодня ваши сыновья пришли домой избитые, а мой — вчера. Только Кейске скрыл все возвожные раны, за что я не хвалю его, но он старался не подвергать меня беспокойству. Ваши же сразу побежали жаловаться — ну, ладно, их дело. Отвечать насилием на насилие — не выход, но что ещё ему делать? Очевидно, помогать моему сыну взрослые не стали бы. Такемичи красноречиво смотрит на директора, который должен был вмешаться, чтобы не допустить драки. Баджи обнимает маму за руку, прижимаясь к её предплечью. Её трясёт от сдерживаемой ярости и слез от несправедливости в этой ситуации. Изначально именно Кейске был жертвой — его избили, очевидно, эти двое, раз Баджи отомстил только им. Теперь же всё проворачивают наоборот и делают из её сына гребанного монстра. — Так вы поощряете насилие вашего сына? Вы знаете, что если обратиться у нужным людям, вас могут лишить родительских прав. А на Баджи можно написать заявление за чрезмерную жестокость при защите, раз вы считаете, что жертва именно он. — Давайте. Я послушаю, что вы ответите на вопрос, за что же ваши сыновья оказались избиты. Кейске тоже может снять побои, доказывающие, что он подвергался насилию в школе. Да я если захочу всех вас тут, блять, засужу. Я не посмотрю, какие вы уважаемые в обществе люди, закон не пощадит и богачей. Родительских прав меня не лишат, нет оснований. Так что оставьте свои пустые угрозы для лохов. Если у нас снова состоится такая встреча, я напишу заявление в прокуратуру. Всего доброго. Ханагаки берет Кейске за руку, переплетая их пальца, и ведёт к двери. — А вы, — Такемичи обращается к Сайто, — С вами мы ещё поговорим. Готовьте документы Кейске. Я не позволю моему сыну остаться в этой школе, где бесполезный директор и такой же преподавательский состав не может уследить за учениками. Такемичи выходит с сыном из кабинета, напоследок посильнее хлопнув дверью. С потолка посыпалась штукатурка от удара. Только выйдя за пределы школьных ворот Такемичи останавливается. Поворачивается к Баджи, осматривая его на наличие новых травм. — Они ничего тебе не сделали? Что вообще они говорили? Мне жаль, что я не смогла предотвратить это, — женщина указывает на светлеющий синяк на лице сына. Тот удивленно моргает. — Нет, мама, всё хорошо. Эти твари оскорбили тебя и за это получили. Я люблю тебя, ма, прости, что доставил проблемы. Просто… Я не мог молчать, пока они говорят о нас гадости… Ханагаки обхватывает щеки ребёнка, целуя его в лоб длительным чмоком. Поправляет очки, которые делают его обманчиво невинным. Теперь она понимает, насколько силён Кейске. Она уверена, это не предел его сил. Он явно сдерживался. — Я тоже тебя люблю. И ты прав, всё хорошо. Будет, когда мы переведём тебя в другую школу. В какой школе учится Чифую? Спроси у него, подадим туда документы, что думаешь об этом? — у Баджи заискрились глаза. — Конечно я согласен! Завтра? Завтра переведемся?! — Такемичи согласно кивает, улыбаясь. — Мне придётся взять отгул. Надеюсь меня не уволят. — Не уволят! Я попрошу миссис Кужо отнестись с пониманием, всё-таки у тебя сын — мелкий хулиган! Такемичи наигранно хмурится, тыкая в сына пальцем: — Когда ты успел сдружиться с моим боссом? Вы виделись всего один раз! Занятые разговором, они не заметили, как их нагнали женщина и мужчина, которые ранее сидели в кабинете. Их дети остались в стороне. Вероятно, они подошли чтобы разобраться лично. Что ж. — Кейске, не оставишь нас ненадолго для взрослого разговора? — Баджи смотрит в глаза матери, и не увидев в них действительного протеста, остаётся на месте. Такемичи принимает это за ответ и поворачивается к пришедшим. — Я слушаю вас. Очень внимательно. — Ты!.. Если ты не будешь смотреть за своим ублюдком, я сама тебя засужу- — Так вы не извиняться пришли? Тогда я не собираюсь слушать. Пойдём домой, Кейске. Нахуй этих идиотов. Такемичи возвращает внимание к сыну, но вдруг мужская рука хватает её за плечо, останавливая. Ханагаки не успела отреагировать, а вот Кейске моментально грубо отбросил мужую руку, заводя маму за спину. Из-за высокого роста Баджи смотрит прямо в глаза мужчины. — Руки по швам, эй. Не смей трогать её. Мужчина с удивлением и злобой посмотрел на мальчишку. Затем в его глазах появилось осознание. Он растерянно отступил, уставившись на собственную руку. — Всё хорошо, малыш. Пойдём домой. Пойдём, не смотри на него волком. Уверена, он не хотел причинить мне вреда, — пытается убедить Такемичи. — Я уверен в обратном. — Кейске, идём. Баджи ещё несколько секунд смотрит на взрослых, после чего послушно следует за мамой, аккуратно обнимая её за руку. Такемичи даже не прячет улыбку — Кейске вступился за неё, готовый драться с взрослым человеком! Насилие — это плохо, конечно, но приятно знать, что вырастает такой защитник. — Спасибо, чудо, — женщина обнимает сына, поцеловав перед этим в щеку. Кое-как дотягивается, ну в кого такой высокий пошёл? После Такемичи забирает документы со школы и подаёт их в другую — ту, где учится Чифую Мацуно. Странно, что она раньше не догадалась так сделать — проще ведь учиться, когда кто-то знакомые есть поблизости. Сама Такемичи тоже училась с друзьями, всегда хотелось в школу, только чтобы увидеться с ними. И Такемичи все равно не понимает, что она делает особенного, что Кейске не отстраняется от неё. Дети её знакомых бунтуют, сбегают из дома и стесняются своих родителей. Такемичи просто поддерживает сына и стоит за него горой. Может быть, другие просто не умеют любить своих детей?