***
Он устроил Пите полу-тур по Старк Индастриз — только полу-тур, потому что у него возникло ощущение, что он теперь не любим персоналом после своего рискованного шага — сосредотачиваясь на дуговом реакторе, питающем его фабрику, родственном тому, что находится внутри него. Сияние реактора отражалось в её карих глазах, когда она стояла перед ним. Тони стиснул зубы, когда Оби перебил его, но, тем не менее, представил его Пите, обнажив дуговой реактор в его груди зорким, любопытным глазам Оби. Дискомфорт был ощутим, а интуиция шептала, что он сделал что-то не так. От его внимания не ускользнуло, что мышцы Петы напряглись от этого взаимодействия, и вопреки здравому смыслу он быстро оправдался перед Оби и поспешно отступил, бесцеремонно таща за собой Питу рука об руку. Какой-то подающий надежды молодой репортёр кружил по зданию, явно выслеживая их последнее место, и Тони с сожалением осознал что это женщина с которой он в последний раз спал перед Афганистаном — «Vanity Fair» или что-то в этом роде. Хотя она их не заметила. Снисхождение судьбы. Пита отследила причину его смущенного состояния и посмотрела на него, ища разъяснений. Что-то в его лице, должно быть, всё равно выдало его, потому что она игриво спросила: — Подожди, ты и Эверхарт? — Её ухмылка стала комичной от нескрываемого веселья. — Ты её знаешь? — Тони умело отклонился. — Типо того. Год назад она недолго проработала в «Бьюгле», — объяснила она, — Она написала поистине исключительную статью, разоблачающую злые махинации Паучка, которые довели Йона до слёз. — И она друг? — Боже, он надеялся, что нет. Пита фыркнула. — Нет. Она определенно не мой друг. Тони взглянул на нее, заинтригованный быстрым ответом. — Похоже, здесь есть своя история. — Нет, никакой истории. Мы просто не такие дружелюбные. Я почти уверена, что она даже не помнит, кто я. Она немного… — она запуталась, подыскивая вежливое прилагательное. У Тони не было подобных угрызений совести. — Головорез? — догадался он, и в его голове всплыли смутные воспоминания о ночи перед Афганистаном — ты когда-нибудь терял час сна за всю свою жизнь? Пита рассмеялась. — Да. Определенно головорез. Но ты должен отдать ей должное. Должно быть, она делает что-то правильно, — Затем её глаза расширились, и она посмотрела на него с немалой долей паники, — Не говори мне, что она была последним человеком, с которым ты спал перед Афганистаном. Молчание Тони было достаточным ответом. — О боже мой, — сказала Пита, смеясь, без намёка на ревность в тоне — и Тони был этим не мало разочарован, — Она была. — Честно говоря, тогда это было в моем духе, — Но уже нет. Он не мог думать ни о чем столь неаппетитном, как случайный секс, особенно когда он мог чувствовать теплоту её руки в своей. Пита хмыкнула. — Это тоже её особенность. Она пару раз пыталась сделать предложение Человеку-пауку. Это было очень неловко, — Словно опасаясь, что ее слова могут быть неправильно истолкованы, она отступила, — Не то чтобы в случайном сексе было что-то плохое, — пояснила она, — Люди должны чувствовать себя свободными делать все, что хотят. «Переводите как — трахать кого хотят,» — подумал Тони Краем глаза он заметил, как выражение её лица стало задумчивым. — Однажды она сказала мне кое-что, что я, честно говоря, никогда не забуду, — Свободной рукой она почесала затылок, — Наверное, это был единственный раз, когда мы когда-либо общались, ну, это. Его интерес возрос, Тони попросил разъяснений. Пита согласилась. — Она сказала: уважение — это то, что исходит из самого себя. Ух ты. Это было глубоко. Тони сказал что-то на этот счет, обдумывая перефразированные слова. — Да, — согласился Пита, — У нее бывают моменты осознанности, — Она озорно добавила: — То есть, когда она не слишком занята заточкой ножей, чтобы нанести удар тебе в спину. Тони усмехнулся. Он остановил Хэппи и приказал мужчине отвезти их обратно в его дом в Малибу. И только после того, как приказ слетел с его губ, он понял, что на самом деле не спросил, хочет ли Пита вернуться с ним — насколько он знал, она сама захочет пойти домой. С опозданием он все-таки спросил, и она удивила его приятным ответом: — Да, — сказала она, — Мне всегда хотелось увидеть настоящий особняк.***
Пита была в восторге от его особняка, и Тони наслаждался эти. Она восхищалась ДЖАРВИСом, и он не мог контролировать рост своего эго от её восхищения. Он сделает всё для её блага. То, как она смотрела на него. Черт, она посмотрела на него так, словно он был чем-то большим, чем просто нарядно одетый двуногий банкомат со склонностью взрывать дерьмо. Этого было достаточно, чтобы вызвать у него остановку сердца. Пита была искренней, слова были наполнены суровой истиной. В ней не было двуличности, и от этого она казалась ему намного красивее. Было тревожно, насколько восприимчивым был Тони даже к капле ее внимания. Подобно собаке Павлова, он привык к ее присутствию, ее времени, ее привязанности — он жаждал ее. Джарвис позвонил её тёте и её друзьям и предоставил ей возможность уединиться, пока она смягчала ужасы, которые они оба пережили, заказывая для них еду и питье, чтобы они могли выпить и отпраздновать свою свободу. — Безалкогольное игристое вино? — подразнила Пита, как только она закончила разговор, подойдя и встав рядом с ним. — Технически ты несовершеннолетняя, — заметил Тони. Прежде чем она смогла опровергнуть его точку зрения, он продолжил, изо всех сил пытаясь выдавить слова из отказывающегося горла: — И, знаешь, три месяца трезвости, — Он сосредоточенно сосредоточился на открытии бутылки безалкогольного шампанского, — В последний раз я был так долго трезвым — когда мне было четырнадцать. Может быть, я не хочу, чтобы это сразу закончилась, — закончил он, отвратительно уязвимый. Поцеловав его в щеку, Пита с молчаливой грацией приняла его позицию. Правда выскользнула прежде, чем он смог их остановить: — Я бы не смог выжить без тебя. Пита закатила глаза, в них виднелась широкая улыбка. — Ты смог бы. — Хорошо, я, наверное, смог бы, — смягчился он, улыбаясь её смеху, — Но я рад, что мне не пришлось этого делать. — Я тоже, — прошептала она, наклонившись вперед, чтобы слегка поцеловать его. Тогда пришло время ей колебаться: — Я знаю, что завтра мы вернемся к нашей жизни. Я имею в виду — как следует. Я возвращаюсь в Нью-Йорк, а ты останешься здесь. Мы окажемся на разных концах страны, — Звёзды сияли в карих глазах ее лучше, чем любая картина из его коллекции. Тони был ошеломлен. Пита судорожно вздохнула, разрушая чары, — Окей, — сказала она, немного подумав о своей речи, — Я думаю, что Афганистан заставил нас как бы срастись. Знаешь, эм, раскрыть друг другу нашу жизнь. И теперь, когда мы вернулись, я… — она запнулась. Ух ты. Быть по эту сторону этой истории с отказом было совсем другим опытом, чем он думал. Он мысленно извинился перед всеми, кому читал этот вариант в расцвете своих плейбойских дней. — Малыш, тебе не нужно объяснять. Я понимаю. — Нет, — В её тоне просочилось разочарование, хотя у него сложилось впечатление, что оно было направлено внутрь себя, — Нет, ты не понимаешь, потому что пока я несу бред, — Её дыхание содрогнулось на выдохе, прежде чем она перефразировала: — Наши обстоятельства связали нас, но я не хочу, чтобы это закончилось сейчас, когда мы сбежали. Мозгу Тони потребовалось некоторое время, чтобы расшифровать смысл её невнятного заявления. Однако однажды это произошло: — Да. Да, мне бы этого хотелось, — Его ухмылку было невозможно остановить — яростную, непреклонную и полностью принадлежащую ей, — Мне бы этого очень хотелось. Лицо Питы вытянулось от облегчения, волнение кипело под поверхностью. Она вытерла пыль со щек и отвернулась от его любопытного взгляда. — Хорошо. Это хорошо. Я рада. Когда она снова подняла глаза, он поцеловал её, тем самым заявляя свои права на её рот.***
Поскольку в атмосфере было принято взаимно согласованное решение, Тони предложил Пите остаться без арендной платы на неопределённый срок в старом особняке Старков — доме, в котором прошло его детство. (Ну, наряду с многочисленными подвигами и легкомыслиями, которыми интересовался Говард еще в старые добрые времена, но Тони не чувствовал необходимости упоминать об этом.) Сказать, что Пита была потрясена, — ничего не сказать. — Я знаю, что ты сформировала своего персонажа в Квинсе, но если ты выдержишь переезд на Манхэттен, ты всегда сможешь согреть мой семейный особняк, — с юмором поддразнил он. Боже, он странно нервничал. Мог ли Тони Старк вообще нервничать? Судя по всему, да, — И Джарвис интегрирован в мэйнфрейм, так что мы оба можем следить друг за другом, — Теперь он очень был похож на продавца. Забавно — он даже не осознавал, какую значимость подсознательно вложил в ее ответ. Пита всё ещё не ответила, поэтому Тони воспринял это как стимул продолжить разговор. — Я знаю, что у тебя корни из рабочего класса, — поспешил добавить он, — И я не хочу, чтобы из-за них ты отклонила моё предложение, — Он колебался в поисках подходящей метафоры, чтобы передать то, чего он так отчаянно хотел, и щелчок его пальцев сигнализировал, что он нашел это, — Представь, что я хочу, чтобы ты присматривала за моими растениями. Вместо меня поливала мои корни. Ответ Петы был окрашен добродушным юмором. — Значит, я буду твоим садовником? Тони задумался над ее оценкой на полсекунды. — Да, — заявил он, — Но я подчиняюсь тебе. Как бы ты ни хотела с ними разбираться — меня это устраивает. Я хочу, чтобы ты собрала свой собственный компост, свою собственную почву, — Ладно, возможно, эта аналогия исчерпала себя. Тихо, без всякого подшучивания, Пита спросила: — А что, если я захочу пересадить свои корни в твой сад? Сердце Тони было слишком занято олимпийскими соревнованиями по прыжкам в длину, слишком занято, чтобы обращать внимание на мелкие детали этого разговора, хотя оно и старалось изо всех сил. — Мне бы это понравилось. Послушайте, дело в том, что он старательно избегал своего семейного особняка, после… ну, вы знаете, после того, как он уже не был ребёнком, выбросив из мыслей его существование. Он переехал в Малибу, построил это место, перестроил всю свою жизнь так, чтобы она соответствовала стилю, к которому он так отчаянно стремился. Потому что его старое место больше не было домом. Во всяком случае, не для него. Но для Питы это могло стать домом. Должно было. И, может быть, если… может быть, если бы у него осталось что-то, что можно было бы лелеять в постели плохо забытых воспоминаний, он мог бы также привязаться к её корням. — Кроме того, это помогает немного облегчить мою совесть. Пита рассмеялась от удовольствия. — Использовать против меня мои же слова — подло. Тони был не из тех, кто ходит вокруг да около. — Это значит да? — Да.***
Прежде чем она переехала в его старый особняк, Тони осторожно заговорил о замене дугового реактора чем-то более экологичным. Они с Питой возились с переменными, полируя и уточняя их, а затем пришло время выполнить, так сказать, операцию. Его пальцы пытались расстегнуть пуговицы рубашки и раздеться для неё — не совсем так, как представлял себе его развратный мозг, но Тони отказывался развлекать эту часть его сознания — но руки Петы легли на его руки. Безмолвно Тони дал ей согласие, и она раздела его. Он лег на стол и смотрел, как она снимает оболочку с того реактора, который они сделали в Афганистане. У Питы было мечтательное выражение лица. — Мне снился твой электромагнит. Тони не смог бы сдержать улыбку, вызванную ее словами, если бы попытался. — Да неужели? — Ты шутишь? Мы с твоим сердцем имеем общую историю. Смех его струился, сотрясая грудь. Его разум пел нашедшие — хранители, как будто ему было четыре года. Тем не менее, она нашла его сердце — теперь он принадлежал ей. Это был один из самых интимных моментов в его жизни — и, от человека у которого не было недостатка в интимных моментах, это о чем-то говорило. — Всё готово, — с гордостью заявила она, выполняя последнее соединение, и новый дуговой реактор встал на место, — Что ты хочешь делать со старым? Тони пожал плечами. — Уничтожь. Сожги, — Его колебание длилось лишь долю секунды, — Оставь. Он по-прежнему функционирует, поэтому ты всегда можешь использовать его повторно. И он экологически чистый, что хорошо для окружающей среды, — Так держать, Старк. Вдох Питы был сдавлен, и она смотрела на него сверху вниз, как будто он только что дал ей ключ от вселенной. — Я могу оставить его? Ты… ты достаточно мне доверяешь чтобы сохранить это? Одним словом, мысль о том, что он не доверяет, была нелепой. Тот факт, что она не знала, насколько он ей доверяет, заставил его грустить. — Я бы доверил тебе всё. Что-нибудь моё, — И меня, он сумел удержаться от добавления. Некоторые вещи просто не нужно было повторять. Кроме того, разве действия не говорят громче слов? Говоря о словах, Пита ничего не произнесла, прежде чем схватила со стола рядом с ней удобно лежащую ручку и подняла его руку, чтобы что-то записать на ладони. — Это твой номер телефона? Потому что ты знаешь что Джарвис уже дал это мне. — Ух ты. Тони Старк — тайный сталкер. У прессы будет отличный день, — пошутила она, — И нет, это не мой номер телефона, — Как только она закончила, она отошла, вернув Тони возможность использовать свою руку. Он мог бы украдкой взглянуть на почерк, разбросанный по его руке, но воздержался. Он предпочел бы услышать это от нее, — Это формула моей паутины. У него перехватило дыхание от безоговорочного доверия, которое Пита оказывала ему и вознаграждала его. — Пита, тебе не обязательно… — Я хочу, — подчеркнула она, — Я тоже хочу, чтобы ты мне доверял. Тони не знал, что сказать, как точно передать глубину эмоций, нараставших в его груди. — Спасибо, — это всё, что он мог сказать, надеясь, что её паучье чутье поймет.***
— Как вы относитесь к паутине из сосулек? — Сосулька…? — сонно повторила она, недоверчиво. — Да. Твоя паутина в сочетании с маленьким Джеком Фростом, — сказал он, постоянно выбрасывая в голову новые яркие идеи, — Как бы ты к этому отнеслась? Далеко он услышал слабое: — Я спала пять секунд назад, — А затем зевнула: — Ты возишься с моей веб-формулой в пять утра? — Технически, здесь только два часа ночи. Усталый смешок Питы звучал так, словно он выиграл в лотерею — или что-то подходящее для этого. Не судите его. Так родился ритуал. Каждую ночь перед тем, как они отправились на поиски загадочной страны, называемой сном, Тони звонил Пите или она звонила ему, голос другого мягко убаюкивал их на пути к бессознательному состоянию. Чаще всего Тони оставался бодрствующим. Он винил в этом разницу во времени, хотя на самом деле это произошло потому, что он не хотел выключать свой мозг, какая-то маленькая часть его всё ещё ожидала, что он моргнет и проснётся в этой пещере. Показательный пример: сегодня вечером. День был тёмным и Тони не мог спать. Высокий уровень стресса не позволил ему погрузиться в бессознательное состояние, чувство надвигающейся гибели взывает к нему, напрягая мышцы, когда его живот словно падает, тело проваливается сквозь матрас, как темнота разрушающаяся под собственной гравитационной массой, капли пота скатывались по лбу и пряди волос неприятно липли, и… Да, с тех пор Тони решил просто отказаться от сна. Как трудно это может быть? Вместо этого он возился с прототипом своего экзоскелета, беспомощная улыбка тронула его губы, когда он настроился на то, как Пита развлекает его анекдотами о Паучке. Через громкую связь она рассмеялась, смущенно. — Прости. Я знаю, что много говорю. Мне не с кем было поговорить о Паучьих вещах, так что, возможно, я немного переборщила. Тони покачал головой, запоздало осознав, что не может полагаться на невербальные сигналы. — Нет, — мягко возразил он, — Мне нравится слушать, как ты говоришь, — Большую часть своей жизни он был говорящим, тем, кто всегда старался быть затычкой в каждой бочке. Но что касается Питы, то он был вполне доволен тем, что купил билет на поезд и присоединился к её мыслям. Её улыбка была явно очевидна, увеличивая его собственную, когда она сказала: — Хорошо.***
Лабораторию наполнил тихое, нежное посапывание Питы — самая сладкая мелодия, которую он когда-либо слышал. Классическая музыка не могла с ней сравниться. Возясь с ремонтом своей Audi R8 — за тысячу миль отсюда, размышляя о доспехах — он почти упустил момент, когда её безмятежный сон превратился в живой ужас. Её дыхание прерывистое, неистовое и тревожное, бессвязное бормотание напоминает кошмар Инсена в Афгане. Тони назвал ее имя. Только раз. Эффект был мгновенным. Она проснулась, как он предположил, в суматохе, простыни были сброшены, сердце колотилось — ох, черт, нет, это было сердце Тони — учащенное дыхание. Пита произнесла его имя в сдавленной мольбе. — Я здесь, дорогая, — тихо пробормотал он, такое наименование вылетело из его открытого рта без сопротивления, — Всё в порядке, я здесь. Ты в безопасности. Утешения лились из его уст, череда фраз и словосочетаний, призванных успокоить её, насколько это было возможно, находясь на другом конце страны. Ему хотелось бы овладеть искусством телепортации; он отдал бы всё, чтобы иметь возможность держать её в руках. В конце концов, она оправилась, слова Тони смогли её успокоить. Он остановил её прежде, чем она успела извиниться, яростно заявив, что это не её вина, что он более чем счастлив помочь ей. Ладно, возможно, последнее было слишком правдиво, но, тем не менее, она заслуживала это услышать. Несмотря на его любопытство относительно того, что вызвало внезапный кошмар, он промолчал. Меньше всего ему хотелось настаивать на этом вопросе, особенно в свете её недавней паники. Пита всё равно дала объяснение. — Ты проснулся. Когда Инсен снабдил тебя электромагнитом. Тони медленно кивнул, несмотря на то, что она не могла его видеть. — Я помню. Ты была там и помогла мне. Но это было неправильно. — Нет, это не то… — она с громким щелчком сжала челюсть, — Ты ещё не был в сознании. Ещё несколько раз после этого, и ты как будто ничего не видел и не слышал вокруг себя. Всё, что ты мог чувствовать, это боль. О. Бог. — И я не могла тебе помочь, — сказала она, почти рыча из-за собственной неудачи, — Я была бессильна. Тони ничего об этом не помнил. Опять же, в этом вся суть страданий. Травматические соматосенсорные события были немедленно выброшены в мусорную корзину мозга — защитный механизм, на который он, черт возьми, не собирался жаловаться. Однако он помнил тот первый раз, когда он вцепился в нее так, будто умер бы без нее. — Мне очень жаль, — это всё, что он смог сказать, как бы банально это ни было. В этот момент Тони чувствовал себя совершенно бессильным. — Это не твоя вина, Тони. Теперь, когда она была в полубессознательном состоянии, — в её голосе сквозило изнеможение, и зову сна почти невозможно сопротивляться. — Спи, дорогая, — прошептал он, зная, что её улучшенный слух передаст ее слова через Джарвиса. Подчинившись, она так и сделала, и вскоре лаборатория наполнилась звуками её сна.***
Услышав кошмар Питы и последующую паническую атаку, о которой сообщил Джарвис, почти в трех тысячах миль от него каждая клетка его тела зудела от потребности прикоснуться к ней, обнять её, успокоить её в своих объятиях. Может быть, это было просто состояние из-за того дерьма, которому они оба подверглись в Афганистане, или, может быть, он просто так выражал привязанность. Его мать часто спорила с Говардом, и Тони утешал её после их обычных ссор. Признаться, у него это не всегда хорошо получалось, но иногда ему удавалось заставить её улыбнуться. (Он хотел заставить Питу улыбнуться.) Тони не собирался анализировать свои мотивы. Он всегда сначала действовал, а потом анализировал мыслительные процессы — в этом не было ничего нового. К тому же ему просто очень хотелось ее увидеть. Там. Это было не так уж и ужасно, не так ли? С этой мыслью Тони полетел в Манхэттен, ему не терпелось быть с ней, как влюбленному подростку. (Боже. Что, черт возьми, с ним случилось?) Вскоре он прибыл в Нью-Йорк, и Хэппи отвез его на Манхэттен и оставил у своего дома. Он постучал в дверь. Она не заставила его долго ждать. Увидев его, лицо Питы озарилось счастьем, глаза были яркими как никогда. — Тони? — Пита. Он сжал её крепко, крепко, крепко, прижимая её лицо к своей шее, сжимая рукой её волосы, опуская нос к мельчайшим прядям, венчающим ее голову. Его руки сжимали гибкое тело Питы, словно пороки, отказываясь вырваться из-под тирании Тони. (Боже. Посмотрите на него. Практически антропоморфизирует свой проклятый язык тела, как какой-нибудь поэт-романтик, отчаянно ищущий самореферентный смысл у врат самого ада.) Она впустила его внутрь, аккуратно отодвинувшись. Закрыв дверь, Пита притянула его обратно к себе, ища его губы. — Ты можешь остаться? — пробормотала она в короткой передышке после их поцелуев, их руки были крепко переплетены. Не в силах сопротивляться, Тони снова поцеловал ее. — Да, — сказал он, и широкая улыбка осветила его утверждение, — Да, я останусь.***
В лаборатории, которой руководил его отец, Тони с нуля построил для неё фотоаппарат. Что угодно, лишь бы сохранить на её лице сияние обожания. Всё что угодно, лишь бы продолжать целоваться с ней, как будто он был первокурсником на выпускном. Он стал свидетелем того, как действует Человек-Паук, и попытался внести изменения в её супергеройский костюм, предоставив ей только самое лучшее оборудование, прототип брони, над которой он работал, отодвигая на второй план эту задачу. — О чём думаешь? — спросил он немного высокомерно. Пита осторожно сняла очки с его лица и надела их на своё, широкая улыбка появилась за его розовыми очками. У Тони перехватило дыхание при виде этой картины. За прошедшие годы он видел, как тысячи мужчин и женщин совершали тот же самый поступок, носили его имущество. Но то, как Пита выглядела в его очках — огромных размеров, сползающих по склону носа — черт возьми, это вызывало привыкание, острые ощущения стреляли прямо в дуговой реактор, в жуткую пропасть, в которой находился его электромагнит. В конце концов, он не стал ждать её ответа. Он поцеловал её прежде чем она успела что-либо сказать.***
Видите ли, Афганистан стал первым случаем, когда Тони был вынужден признать тот факт, что он был организмом, состоящим из органов и одетым в мясистый комбинезон. Это был первый раз, когда он столкнулся лицом к лицу со смертностью, стал свидетелем хрупкости жизни. Просто… трудно с этим смириться. Это не означало, что он собирался игнорировать это. Нет. Он никогда больше не собирался этого делать. Жертва Инсена требовала того же. Как и Человек-Паук. Пита заставила его желать лучшего, и он горячо поклялся, что сделает все возможное, чтобы её поддержать. Ирония в том, насколько они были разными. Можно сказать, полярные противоположности. Пита был гордым членом пролетариата; Тони был единственной причиной, по которой Карл Маркс написал Коммунистический Манифест. Его спекуляции были подтверждены не только их финансовыми разногласиями. Пита была человеческим проявлением его противоположности — она была всем, чем он не был: доброй, храброй, скромной, благородной и, что не менее важно, честным супергероем. И что, черт возьми, Тони? Но, если не считать всего этого, у них был общий жизненный опыт, общие эмоции, общие мотивы. Она понимала его на атомном уровне. Что еще более важно: он всегда был на её стороне, готовый помочь. Проще говоря: он хотел быть похожим на Человека-паука. Он хотел быть с Питой Паркер. В этом и заключалась загадка. Тони влюблялся.***
Они спали на одной кровати, точно так же, как в Афганистане. В одно такое утро Пита лениво напевала, глаза были такими невинными, а губы порозовевшими. — Ты хорошо пахнешь. Очарованный, он спросил: — Чем я пахну? Она призраком приблизилась к его плечу, прикасаясь губами к коже, наслаждаясь легкой дрожью, которую она вызвала. Пита хмыкнула. — Ты пахнешь, как я. Тони перевернулся, прижав её к своей кровати, оставляя нежные поцелуи и небрежные любовные покусывания на каждом дюйме кожи. Она смеялась над его выходками. — Теперь я пахну тобой. Хм. Похоже, его работа была завершена.***
Каждый раз он собирался уйти, намеревался остаться всего на двадцать четыре часа, ровно настолько, чтобы получить дозу, но затем она ходила вокруг в его белоснежной рубашке, в которой он был одет накануне — той, на спине к которой были вышиты его инициалы, которые он видел каждый раз, когда она откидывалась назад — и он сходил с ума. Потому что он не хотел уходить. Не от неё. Никогда от неё.***
Тони ждал Человека-паука. Один час превратился в два, в четыре, в восемь, в панику… Джарвис прервал его миниатюрную — или, скорее, максимизированную — паническую атаку, чтобы сообщить новости, которые Тони мог бы угадать, не зная об этом. Эпическая схватка между Человеком-пауком и Зелёным гоблином доминировала на всех телеканалах, каждое слово из уст репортера вызывало беспокойство по поводу Угрозы в Маске: того, кого в последний раз видели падающим с неба. Статус Питы: неизвестен. И это вызывало в нём ужасную панику. К чёрту всё. Тони был полон страха, которого он не чувствовал с 1991 года, наводнившего его сознание. Его беспокойство утихло только тогда, когда Паучок торжественно появился в их доме — его доме, её доме, доме. — Что, черт возьми, произошло? — сказал он, изо всех сил стараясь сдержать свой страх. Возможно, это сработало не так хорошо, как он думал. — Эх, — сказала Пита, снимая маску. Он немного расслабился, когда на её голове не было никаких признаков ушибов, — Я была немного медленнее, чем обычно, — Её глаза сузились, глядя на новости, которые все еще крутились на заднем плане, — И, видимо, я воскресла из мёртвых. Хм. Никто не удосужился рассказать мне об этом. Это должен был быть момент, когда Тони пошутил бы в её адрес, подшучивая над ней в хорошем настроении. Но в этот момент глупые шутки были наименее привлекательной вещью на свете. Словно почувствовав его тревогу, веселье Питы угасло, Афганистан повторялся в их головах. Она нажала на эмблему паука на костюме, который Тони сшил для нее, и сняла его, оставив на себе только майку и шорты. Её рука легла на живот. Тони прочистил горло. — Могу я взглянуть? — спросил он, указывая на её травмы. Немного погодя Пита смягчилась и села на диван. Он присоединился к ней, — Мне придется снять с тебя верх. — Так и знала, что ты просто хотел, чтобы я была полуголой, — пошутила она, напрягаясь. Взглянув на неё, он увидел трещины на её маске «всё отлично», сквозь которые просачивалась боль. — Я просто собираюсь осмотреть тебя… проверить твои травмы, — поправился он, даже не моргнув. Пита усмехнулась. — Я позволю этой отсылке на Фрейда проскочить, — Она улыбнулась, довольная собой. — Не впутывай сюда Фрейда, — Ловкими пальцами он нежно поднял её рубашку через голову, всматриваясь в синяки на её груди и животе. Она криво сказала: — Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Тони сглотнул. — Ну, это, конечно, хуже, — Он изо всех сил старался отодвинуть своё беспокойство в сторону. Да, у него это не очень получилось. Её рёбра были в синяках и ранах. Дрожащими пальцами он потрогал заживающие ушибы и воспаления, горящие под его мозолями. Она зашипела при намёке на контакт и Тони убрал пальцы, извинения сорвались с его губ. — Все в порядке, — слабо настаивала она, — Я уже восстанавливаюсь. Он кивнул, пытаясь обуздать предательские эмоции. Пита переплела свои пальцы с его. Они оставались так до тех пор, пока учащённое сердцебиение не перестало угрожать его электромагниту.