Цветы увядают в одиночестве

В своём жалком положении Цвейгу жалеть было некого, даже себя. То время, которое он искал по ночным закоулкам города Эрика, навсегда оставило след в душе, значительно ранив. Но ведь он понимал, что сам виноват. Иначе отчего ж парень так распоясался в его руках? Да-да, мужчина бесповоротно был убеждён, что навсегда потерял Калиновского. Он был страшен для тех, кто случайной тенью проходили с темноте мимо, и зачем-то заглядывали в бледное лицо. Эрик точно имел какую-то тайную жизнь, которая была закрытой для Цвейга. И началось это не так давно. Летом, после их возвращения из Крыма, где под тёплыми звёздами, в пенном рокоте моря и мимозных облаках он ласкал любимого парня с особым остервением, окончательно превратившись в того, на кого Калиновский смотрел даже без отдалённой искры восхищения. А когда-то было иначе. Давно. Цвейг проспал почти до обеда, накидавшись таблетками от бессонницы. Проснувшись, он первым делом бросился проверять, где Эрик. Тот читал какую-то книгу с умным и отстранённым видом. На зашедшего в гостиную он даже не взглянул. Тогда мужчина требовательно окликнул его по имени. — Что? — вяло поинтересовался Калиновский, прерывая чтение. А от льдисто-голубого взгляда снова повеяло душком измены. — Расскажи мне, куда и с кем ты хотел сбежать. — В Москву. Один. — Не лги. Не один. — Я же сказал — один! — Эрик с вызовом уставился на мужчину. — Хорошо. Пусть так. Зачем ты пытался сбежать? Чем тебе со мною плохо? — в глубине души Цвейг понимал, что звучит так жалко, что подняться из этой грязи он уже никогда не сумеет, но ему было плевать. Сейчас - плевать. — Ты правда не понимаешь? — Калиновский слегка подался вперёд, ухмыляясь. — Конечно, не знаю. — Ты мне чужой. И ты занимаешься со мной любовью без моего на то согласия. — А в постели ты всегда весьма горяч и отзывчив, — слегка покраснел Цвейг. — Ты ведь у меня не первый. И не последний, — беспечно отозвался голубоглазый демон и махнул рукой, откладывая книгу. Мол, всё пустяки. Взвинченный Константин подошёл к креслу и сел напротив Эрика. Он знал, что был у парня не первым, и всё равно это ранило. Как и слова о последнем. Этот дивный принц хочет сбежать от него, и пойдёт ради этого на многое. — Вечером я еду к Стасову. Ты останешься дома. За тобой будет наблюдать Игнат. Не советую тебе пытаться сбежать. Все твои документы у меня. Когда я поймаю тебя ещё раз, я… Калиновский вопросительно вскинул брови, мол, продолжай. — …я убью тебя. — Старый идиот. Цвейг ухмыльнулся, встал и вышел из комнаты. Тотчас же вернулся, встречая разгневанный взгляд своего чудесного парнишки. — И да. Я твой последний. Можешь в этом не сомневаться. Болезненный, упаднический вид снова встретил Цвейга в туманном зазеркалье. Пришлось срочно принять ванну, умыться ледяной водой, чтобы смыть вчерашний кошмар. В глубине души Константин понимал, знал, что не сможет убить это исчадие, потому что полюбил его, как только впервые увидел в лучах апрельского солнца, в голубой рубашке с «погонами». Она делала лукавые глаза ещё ярче. Только вот тогда брать опекунство над несчастным сиротой приехал совсем другой человек, не этот странный тип с безумно горящими карими очами, который давеча пытался застрелиться. В том состоянии он бы мог, пожалуй, это сделать. И размышлял об этом весь остаток дня, нарочно не заходя больше к Эрику, тем самым давая ему время «немного заскучать». Он искренне надеялся, что сработает хотя бы это. То, что некто ещё имеет власть над Калиновским, Цвейг отрицать не мог — он ощущал это с жаждой крови, как волк ощущает добычу. Но кто — это пока было неизвестно. Уже не раз мужчина проводил доскональный осмотр комнаты и вещей подопечного, искал тайники по всему дому, но так ничего и не отыскал. — Может быть, сделать вам кофе? Игнат, видимо, увидев усталую нервозность господина Цвейга, услужливо сделал предложение. — Да, можно. — Без сахара? — Без. Ко всем каверзам непростой ноши человека-оборотня, который играет роли и доброго опекуна, и деспота, держащего подле себя несчастного парня, жаждущего свободу, добавлялся липковатый страх перед разоблачением. Если в красивую голову Эрика придёт мысль растрезвонить об их связи с ним, катастрофы будет не избежать. Правда, сейчас сия угроза казалась меньшей из бед. Главное — утихомирить вольного Калиновского, поставить сапог на его горло. Но что-то безлико подсказывало мужчине, что на этот раз духу у него на это не хватит. А если Калиновский действительно сможет от него сбежать? Что тогда? — Следи за Эриком в оба. Не оставляй одного. А если он будет артачиться — запирай в комнате. И не забудь не открывать парадную дверь, — давал указания Цвейг, потягивая кофе. — Да, конечно, господин. — Я что, теперь пленник? — Эрик возник в столовой неожиданно и свежо, словно ветерок коснулся разгорячённого лица мужчины. — Ты не слушаешься, поэтому, будешь находиться под домашним арестом, — покачал головой Константин, косясь на Игната, затем снова глядя на шаловливого подопечного. Тот прошёлся по комнате, обводя её яростным взглядом, словно стены и картины Боттичелли и Рафаэля были виноваты в его домашнем аресте. — Мне нужно гулять. Это, говорят, для кожи полезно. На всём теле... Дерзкий голос парня словно зазвенел в хрустале серванта. — Достаточно пререканий, — торопливо отозвался Цвейг, боясь, что парень что-то вякнет в присутствии Игната. Так, в качестве мести. — Я выполню все ваши поручения, — чуть поклонившись, слуга вышел из столовой, унося на подносе ненужную посуду. — Лучше сядь и поешь, не мельтеши, — Константин смотрел на подопечного исподлобья, но с нескрываемым восторгом. Сердитость того была восхитительно красива, хоть и ранила. Парадокс. — Отстань от меня, — нервно брякнул Калиновский и развалился на синеньком диване, театрально спустив правую руку к полу. Сделал он это с нескрываемым изяществом. Цвейг не стал учить того манерам. Он был слишком рад, что Эрик нашёлся. Не было сил и настроения спорить, ругаться, хоть за этим обычно и следовало безудержное и горячее соитие. — Господин, там к вам Клара Антоновна, — как обычно, весьма безразлично заявил возникший на пороге Игнат. — Что ей опять на… — вовремя осекшись, мужчина кивнул: — Да, пригласи. Эрик насмешливо смотрел на опекуна, щуря один глаз. — Боишься эту дурынду? А она в тебя втрескалась, вот умора, — прыснул Калиновский. — Прекрати смеяться, — рассеянно пробормотал Цвейг. Для женского пола он был весьма привлекателен, а ещё он был умён, начитан, остроумен и обладал той мягкой мужской нежностью, которая всегда притягивала женщин, ищущих в партнёре не только красивое тело и острый ум, но и понимание. Сказать по правде, это было больше напускное. Живя несколько лет в Риме, затем в Париже, Цвейг научился почти всем коварствам мужчины, который нравится слабому полу, и который совсем к нему равнодушен. Клара была женщиной не только внушительной и яркой, но и слишком наседающей. С такими у Константина всегда был весьма короткий диалог: он прикидывался скучным болваном, который не любит семейные ценности, как не любят брокколи, и те, говоря простонародно, отваливали. Но эта считала, что «Костенька, вы просто зачерствели без женской ласки». От этой фразы Цвейгу стало дурно при их последней встречи. Как отделаться от этой прилипчивой дуры, мужчина понятия не имел, ведь при всём этом было важно не показаться тем, кто любит представителей своего пола, а особенного этого тёмного ангела, вальяжно валяющегося на диванчике. Сперва зашло эго Клары, затем её старомодное синее бархатное платье с рюшами, выделяющее её спелые и красивые для иных мужчин формы, затем уже она сама. — Ах, дорогой, как я рада вас видеть! Простите за внезапный визит… — Самсонова протянула Цвейгу руки, обтянутые белами ажурными перчатками. — Добрый день. Что-то стряслось? — Константин сделал шаг к гостье, взял её руку и поцеловал кисть. — Да, в некотором смысле — да… — Клара сняла широкую шляпу с рыжим пёрышком, и увидела Эрика. — Здравствуйте, — обаятельно улыбнулся тот, выпуская на волю ямочки на щеках. — О, милый мальчик, как я рада тебя видеть, — приторно улыбнулась Клара, щурясь. — Что же стряслось? Не томите, — делая вид, что ему не всё равно, а мысленно называя Самсонову дурой, стервой, сукой, уродкой, свиньёй, блядью, Константин жестом указал на стол, мол, присядьте. — В общем, даже не знаю, как начать. Это просто нечто… — она опустилась на стул, сложив на коленях шляпку и сумочку. — Право, как бы тактичнее начать… Тактичнее? От этого слова по спине Цвейга побежали холодные мурашки. Вдруг кто-то догадался, что он… — Стойте, — Эрик сел; чёрные его волосы стояли торчком на затылке. — А у нас тоже есть для вас новость, Клара Антоновна. Сенсационная. И убийственно, деланно-нежно посмотрел на Константина. Это было ещё одно оружие, которое негодяй навёл на Цвейга, истекающего потом. Тому показалось, что за окном прогремел гром и вспыхнула молния. Повисло напряжённое и короткое молчание.