7 дней лета 89го.

Турбо не стал приставать с вопросами, когда Маша вернулась домой только утром и шмыгнула в ванную. Он не задавал их и накануне, когда сестра во время разговора по душам на кухне вдруг встала из-за стола и, движимая каким-то порывом, метнулась в прихожую. Она даже не услышала, как брат дежурно крикнул ей вслед про начинающийся дождь и зонтик. Что тут спрашивать? Всё и так понятно. И всё-таки от осознания, чем лучший друг занимался этой ночью с его сестрой, Туркину стало как-то не по себе. Валера даже не мог понять, на что это похоже: обида, злость или раздражение? Если б все и дальше делали вид, что ничего особенного не происходит, ему всё-таки было бы проще. — Я уж думал, ты забыла про свой поезд, — Турбо сонливо потёр ладонью глаз, когда Машка в их комнате начала торопливо складывать свои немногочисленные вещи в чемодан. Она сначала ничего не ответила, затем напряженно произнесла: — Ты бы вставал уже, скоро выходить надо. Старшая сестра была очень сосредоточенной. То ли пыталась взять себя в руки, то ли старалась дать брату понять, что не хочет больше обсуждать сложившуюся ситуацию. Так или иначе, она захлопнула чемодан и, окинув комнату взглядом на наличие чего-то, что она могла забыть, ушла на кухню. — Чё, его отец на дежурстве был? — зачем-то спросил Турбо, усаживаясь за стол после всех утренних ванных процедур. Машка выключила газ под засвистевшим чайником, раздражённо отрывая сигарету от губ: — Наверное, на дежурстве. Я не спрашивала. Зачем Валерка сейчас в этом копается? Хочет думать, что она с Зимой всю ночь чаи гоняла? — Пообещай мне, что вы не разругаетесь с Вахитом, — вдруг уже мягко произнесла Туркина, ставя чашку перед братом. — Не рви мне сердце. Ваша дружба — это ваша дружба, и наши с ним отношения вас никак не касаются. Никого из «Универсама». Последняя фраза была сказана с определенным нажимом в тоне, но Валерка и без этой подсказки не стал бы трепаться. Проблемы в группировке не нужны, да, и, «честь» сестры для него — не пустой звук. Машка налила чай себе и села напротив. Ей было грустно, и этого было не скрыть. За окном светило раннее солнышко, двор потихоньку просыпался: кто-то завёл машину, послышалась детская беготня и смех, бабки у подъезда начали свои беседы обо всём подряд. Повезло, что их ещё не было на своих «насиженных» местах, когда она возвращалась домой… Дома было хорошо. Брат, такой суровый и дерзкий на улице, сейчас сидел перед ней в одних шортах и спокойно макал баранки сперва в чай, а затем в сахар. Прям как в детстве. Часы тихонько тикали над холодильником, отсчитывая её последние минуты дома. Маша несомненно будет скучать.

***

— Спасибо, Кащей, — как-то даже по-доброму произнесла девушка, выпрыгивая из красного «иж-2715», которых их довёз до вокзала. Через заднюю дверь фургончика вышли Турбо, Марат и Ералаш с Машиным чемоданом в руках. — Обратно — только пешком, — гоготнул Адидас-младший, лениво потягиваясь. — Больше как зек не поеду… Подзатылок от Турбо ненадолго стёр простодушную улыбку пацана. — Больше и не повезут, — спокойно ответил Кащей, опуская стекло своего окна. — Ты, скорлупа, от сумы и от тюрьмы не зарекайся… — Сплюнь, — серьёзно сказала Маша, бросив на старшего недобрый взгляд. — Дети ж ещё. Кащей не то равнодушно отмахнулся, не то помахал на прощание рукой. Через секунду автомобиль тронулся и совсем скоро исчез из виду. — А где Зима? — вдруг спросил Марат, будто только сейчас заметил, что «завсегдатого» их маленькой компании не было. Маша каким-то пустым взглядом посмотрела на брата и поспешила зайти в здание вокзала. Может, даже хорошо, что Зима не приехал её провожать. На платформе у стоявшего поезда, как полагается, было много людей. Проводницы проверяли билеты и впускали уезжающих и провожающих. Четверо друзей стояли чуть в сторонке от шестого вагона. Брат с сестрой курили, они все вместе болтали, чему-то смеялись, но переходить к прощанию никак не хотелось. У них оставалось не больше десяти минут. Маша уже расслабилась, но невольно продолжала искать глазами лицо друга в толпе. Неужели правда не придёт? — Маш, мы как только разбогатеем, сразу к тебе в Москву рванём, — с улыбкой сказал Марат. — Приедем, такого шороху наведём! Девушка по старой привычке погладила его тёмным волосам: — Обязательно приезжайте. Она окинула троих пацаном ласковым взглядом. Дети. Перед ней стояли дети с поломанными мечтами и представлениями об этом мире. — Вот Володя вернётся, и приезжайте все вместе… Ералаш, самый младший, с детским чистым обожанием посмотрел на старшую подругу. Она, как обычно, ему подмигнула. Из-за спины Турбо вдруг выпрыгнул небольшой букет тюльпанов, от чего Машка даже взвизгнула. Секундой позже показался и запыхавшийся Зима. — Тебя только за смертью посылать, — Валера закатил глаза, но всё же улыбнулся, наблюдая за лицом сестры, которая за секунду вдруг стала самым счастливым человеком на свете. — Тут, как обычно — от всех нас, — Зималетдинов взглядом пересчитал нежнейшие белые тюльпаны. — Включая Адидаса. — Надо будет не забыть с брата долг спросить, — усмехнулся Марат, очевидно, скинувшийся за двоих. Зима подошёл к Маше и протянул ей цветы. — Тюльпаны, не в сезон, вы с ума сошли! — глаза девушки светились, пока она с обожанием разглядывала бутоны прижатого к груди небольшого букета. — Страшно представить, сколько они стоят… — А ты не представляй, — широко и даже как-то глупо улыбнулся Вахит. Он был в прекрасном настроении и даже спокойно упомянул Вову. Маше такое поведение показалось очень взрослым. Будто забывшись, парень продолжал стоять совсем рядом, боком к друзьям, глядя на Туркину сверху вниз. Девушка аккуратно нырнула носом в тюльпаны, вдыхая их освежающий запах, такой непривычный для лета. На её глаза снова навернулись слёзы. — Я буду по вам очень скучать, — она запрокинула голову, чтоб не расплакаться окончательно. Зима по-дружески прижал Машу к себе за плечи, после чего всё-таки отвел взгляд куда-то в сторону: прощаться было тяжело. Ещё тяжелее было прощаться при своих пацанах, как «просто друзья». Когда Маша открыла свои объятия для всех, первым к ней прильнул Марат, потом робко присоединился Ералаш, а Валера по-отцовски обнял эту получившуюся кучу. Зималетдинов, урвав момент, тихо и пылко прижался губами к Машкином плечу в тонкой белой футболке… — Заканчиваем прощаться, — скрипучий голос проводницы разрушил их идиллию. — Девку-то не раздавите… Придумали — толпой парней обнимать одну… — Это наша сестра, — быстро и с наездом парировал Марат. — Тётенька, у вас сердца нет, дайте ещё хоть минуту! Проводница недоверчиво и недовольно фыркнула, отворачиваясь от ребят, а Машка сквозь слёзы рассмеялась милой дерзости Адидаса-младшего. Хороший парень растёт, с таким не соскучишься. В эту секунду, в объятиях «Универсама», девушка твёрдо решила, что обязательно приедет домой на новогодние праздники. Они соберутся все вместе: Маша, Зима, Турбо, Володя, Марат и Ералаш, будут наряжать ёлку, есть селёдку под шубой и оливье с дешёвой «докторской» колбасой, а потом пойдут во двор зажигать бенгальские огни и играть в снежки… Маша не знала, что когда приедет в следующий раз, ничего этого не будет. Всё будет совсем иначе. «Универсам» расколется, как хрупкая детская игрушка в руках жестоких взрослых надвигающихся реалий. Ералаша и Володи, который всё-таки вернется из Афгана, уже не будет в живых. Турбо и Зима, с большинством остальных пацанов, будут сидеть в СИЗО в первый раз. Марат, с разбитым трагичной историей первой любви сердцем, уйдёт из группировки и вступит в ряды бездушного «Комсомола» страны, которая перестанет существовать через каких-то пару лет… — Мне надо идти, — Машка с грустной улыбкой вытерла слёзы. Она поцеловала брата и Зиму в щёки. Поцелуй для Вахита получился немного дольше и нежнее, но этого, кажется, никто не заметил. Потрепала младших по голове. Пусть с ними всеми всё будет хорошо. В своем плацкартном вагоне, она прильнула окну, за которым, как на живой фотографии, стояли искренне улыбающиеся ей друзья на залитом солнцем перроне. Они щурились, дурачились, махали ей вразнобой руками и что-то говорили. Маша почувствовала, что в груди что-то рвётся наружу. Такое странное ощущение… Поезд тронулся. Медленно-медленно. Ребята пошли вровень с её окном по платформе. Настоящие джентльмены и друзья. А странное ощущение всё нарастало, комом подбираясь выше, к самому горлу. И вдруг, Туркина поняла… Она подскочила, сдвинула верхнюю «форточку» вагонного окна и, будучи больше не в силах сдерживать собственного счастья и слёз, закричала: — Я люблю тебя! Зима сразу понял, что эти слова были вовсе не для Турбо, который бежал рядом. Он растерянно улыбнулся и кивнул, глядя ей в глаза. Он тоже её любит. Он никогда не забудет это лето. Он никогда не забудет Машу. В его недолгой и непростой жизни он больше не встретит никого, к кому он будет испытывать такие чувства и кто сделает его настолько счастливым. Даже вполсилы. Да, они расставались, но он был по-настоящему счастлив. Ему повезло испытать самое главное и самое настоящее… Вокзал за окном исчез. Замелькали деревья лесополосы и деревенские домики, за которыми раскинулось поле, на котором где-то в траве так и остался лежать спичечный коробок.