***
Да. Собственная свобода для Кащея уже стала загадочной Эльдорадо — мифической страной Южной Америки, что богата золотом и драгоценными камнями. Греза, за которую уже второй месяц крепко хваталось взрослое пацанское сознание словно оно принадлежало не лидеру Универсама, а какому-то дерзкому пирату XVI века. Однако сия наглое желание стать «самым богатым человеком» на планете мешалось с такой простой и понурой реальностью под названием «Ивана» — в этом имени заключалась чуть ли не вся именно черно-серая Вселенная осязаемого мужчиной бытия. И утешающе там мерцали лишь иногда блеклые светлые пятна, немного развенчивая окружающий Кащея мрак: Ивана была хорошей хозяйкой и любовницей. Но в то же время, что предельно и омрачняло, была она с характером, не пальцем деланной. Хотя… трудно предположить, что ее батя, сам Иван Карп, делал своих детей пальцем, а не… Кхм… Ладно. И вот Кащей, повинуясь собственному здравому рассудку, плелся в тот же день по улице. Все мысли его были, словно лучи разных прожекторов, направлены лишь на единственный объект на воображаемой в его голове сцене, на которой снова Ивана. Кащей недовольно цыкает, хмурится, кривится. Столько тонкостей и нюансов с этой девчулей. Вот даже ее примитивная защита — вещь геморная. — Еще кто из наших видел твою барышню в лицо? — бубнит Демид, бредущий рядом. В предыдущие разы, когда пацаны славливались, подобные разговоры особо не шли: Кащей, кроме того единственного раза, не особо был расположен к трепу о своей семейной жизни. Но теперь, кажись, и время пришло. — Из наших — никто, — лидер Универсама отрицательно качает головой. — А не из наших? — подает голос Синий, но его тембр забавно так смешивается со звучным лязгом трех бутылок водки в его барсетке. Кащей, чуть щурясь, незаметно бросает цепкий взгляд по улице — вроде бы лишних ушей поблизости нет: — Из домбытовских только Желтый. Но он, мож, своим сказал… — Думаешь, ему можно доверять? — хрипит Синий. — Слушай, — Кащей внезапно замирает, тыкая в друга пальцем, — я ему в свое время паленый винил, который он втридорого у себя на рынке толкнул, подогнал? Подогнал. А такие вещи, сам знаешь, родной, не забываются. За ним должок… — хаотично крутит кистью возле своей головы и идет дальше. — А Турбо че? — уже Демид. — А че Турбо? Не видел его давно, — Кащей жмет плечами. — Да и вроде он пока с нами, а не с домбытовскими. Че, не в курсах, братишка? — бросает на громилу странный недовольно-презрительный взгляд, в то же время с усмешкой улыбаясь. — Но дык… он как и Желтый — пацан, — грит Демид. — Да только вот говорить стал плохо: скорлупу и суперов против тебя настраивает. — Айя-яй-яй-яй-яй… — Кащей театрально качает головой, уже резво преодолевая ступеньки своего подъезда и открывая дверь. — А че ж ты не заступился за меня, раз в курсе? — Ты че, баба, чтоб за тебя впрягаться? — Тож верно, — цокает языком, поднимаясь по лестнице на свой второй этаж. — А че он грит-то хоть? — чуть обернувшись, бросает на одного из напарников взгляд, ища в карманах брюк ключи. — А то сам знаешь… — внезапно чуть тише, — …я теперь человек семейный и не все тонкости знаю: на даму свою много отвлекаюсь. Демид грузно выдыхает, понимающе кивает. И кратко скользит взглядом вверх по лестнице: — Да нервничает, что ты прабабку его, которая над тобой живет, навещать запретил… — Ах ты мой хороший! — вдруг громогласно гогочет кудрявый, уже шерудя ключами в замочной скважине собственной двери. — Ну кто ж знал, что Лия Санна прабабка его? На ней же не написано! Да и не раскололась бы эта партизанка — дитя Войны все-таки… — Грит, что ты его в воровстве заподозрил. — Ну бывает, че, — открывает дверь. — Не, ну а че еще я должен был сказать?***
Нельзя быть уверенным, что Синий и Демид были слишком учтивыми гостями. В том плане, что… Они не особо сдерживали эмоций, глядя на обновленную квартиру Кащея, которую помнили еще потертой и очень сильно засранной. Присвисты, деловитые цокания и покачивания головой возникали сразу, как пацаны возникли в коридоре Кащеевской квартиры. Демид даже одобрительно хлопнул лидера Универсама по плечу, мол: «Выгодную брачную сделку совершил — вон ремонт какой тебе забабахали забесплатно». Но кудрявый лишь сделал вид, что не заметил сия импульса — только бросил ничего не значащий взгляд на своего подручного громилу. Хотя было неприятно в душе от такого комментария. И вот Кащей уже ведет двух пацанов в гостиную. Милая картина рисуется тут же перед глазами: Ванька, сидя на диване и лениво подпирая рукой голову, глядит в экран телика, который показывает не ахти как — с легкими цветными мерцаниями и перебоями. А там — старый советский мультик о радже и мальчике-сироте. Попутно мелькают нарисованные обезьяны, тигр и золотая антилопа… — Мультец про себя смотришь? — хрипит Кащей, входя в гостиную. Улыбается, замечая на себе скучающий взгляд жены. — Знакомься, — размашисто указывает на вошедших вслед за ним гостей. — Это Синий, а эт Демид, — замечает, как Ивана чуть качнула головой. Но Кащей уже зыркает на своих пацанов, кивая на девушку, — а это Иванка моя… — Ниче такая, — одобрительно урчит Синий, скользнув взглядом по бабе и вновь взглянув на своего автора. — Какая есть, — кудрявый чуть выставляет голову вперед, качает, разводя руками. — Какую дали. Я не выбирал, — морщится. — Так. Все. Это… — уже трясет руками от себя. — Цирк окончен. На антилопу глазастую посмотрели. А теперь, — хлопает в ладоши, улыбаясь с предвкушением, — милости прошу в буфэт, — коверкая слово.***
В кухне разливаемая водяра звучно булькала по граненым стаканам. Такая знакомая и ублажающая мелодия для мини-группы молодых алкоголиков и типа тунеядцев. — Ну что? — Демид поднимает стакан. Хило, безэмоционально, хотя на губах странная полуулыбка. — За молодоженов выпьем? Вроде ж еще вообще не пили за это… Однако Кащей смотрит на него сухо, даже с толикой внезапно возникшего презрения — чужая шутка оказалась неоцененной. Кудрявый чуть оценивающе скользит взглядом по сидящему напротив мужчине: — А где ж ты раньше-то был? Раньше-то пить надо было, в тот раз, когда я всем вам рассказал. А щас уже и больше месяца как со свадьбы прошло… — Кащей внезапно склоняет голову к левому плечу, щурится. Чуть кривит челюсть в бок. — А ты тут вообще че, родной? В моем доме меня подъебывать решил? Я тебя в первый раз — пять минут назад — простил, сделал вид, что не заметил… — Да ладно тебе, Кащей, — сипит сидящий рядом Синий и пододвигает к лидеру тарелку с закусками: шпроты на хлебе. — Чего начинаешь-то сразу? Че, Демида не знаешь? Он всегда такой… — Такой-не такой, — хмурится Кащей, передразнивая, скользя взглядом по закуске. — Да срать я хотел… — Ну все-все, — Синий старается как может утихомирить друга, не очень-то и сговорчивого сегодня. — Лучше скажи, чего баба твоя твою фамилию не взяла — я так и не понял? Ведь «Кащеева» на улицах Казани было бы куда звучнее. Да и… пацанам понятнее, кем занята девка. — Вот именно, что во-первых… — кудрявый все морщится — ему до сих пор все-таки не хочется трепаться по любой теме, что связана с Иваной, — … «на улицах Казани». А в Тольятти-то я ничего не решаю, в отличие от ее батька, который тот еще решала… Вот она и держится за его фамилию… А во-вторых… — А, кроме тебя, в Казани этого батька знает кто? — прерывает Демид и тут же ловит на себе все еще презрительный взгляд его лидера. Но это громилу не останавливает. — А то Кащея-то все знают: авторитет на улицах, все-таки. А Ивана-то в Казани как раз сейчас живет… Кудрявый морщится, откидываясь спиной назад, на стену. Качает головой, словно пытаясь отстраниться от всей этой темы. Он антилопу ребятам показал? Показал. Кратко даже рассказал о ней. Чего им еще надо-то? — А вторая причина какая? — внезапно Синий, нарушая внезапно повисшую неопределенную и в то же время такую довлеющую тишину. Кащей, хмурясь, поворачивает на него голову. Он уже и забыл, о чем говорил. — Ну… — интуитивно понимая это, тощий дополняет свой уже прозвучавший вопрос, — почему она все-таки в Казани — Карп? — Дорогой, — Кащей недовольно щурится, чуть презрительно заглядывая в чужие глаза, хрипит, — ты забыл, что я делаю? — чуть склоняется вбок, а взгляд все такой же серьезный, цепкий и едва ли оскорбленный. — Я за эту улицу стою, мой хороший. А это не всем пацанам нравится.***
По факту, с момента узнавания результатов вступительных испытаний Ваня не выходила за пределы чертогов Кащея полтора месяца. Слишком уж много было мороки с ее любой, казалось бы, банальной прогулкой. Да и к тому же и ей самой, и ее спутнику было совершенно предельно ясно, что когда начнется учеба, они и так пять-шесть дней в неделю будут проводить за пределами квартиры и уже успеют ужасно устать от всех этих прогулок. Да, лето прошло скучно. Единственной радостью был тот самый заваленный балкон, на который можно было выйти подышать свежим воздухом и подставить лицо теплым солнечным лучам. Но и тут были некоторые запреты: Кащей разрешил выходить туда либо очень рано утром, либо совсем поздно вечером — когда во дворе и на балконах не было людей. И при этом поставил Иване ограничение по времени — не больше пяти минут, «а то вдруг засекут?». Да и сам мониторил ситуацию — высовывался на балкон первым и оглядывал, есть ли кто. И уже после этого позволял выглянуть жене. Так и прошел летний сезон Вани — наедине с собой и Кащеем. Конечно, ее муженек периодически сваливал по своим пацанским делам. Но все равно… по факту, был рядом и являлся единственным человеком, с которым мадам контактировала напрямую. Он был ее единственным социумом — таким странным: с непонятно откуда после их первого секса взявшейся романтикой и заботой, которая белыми нитками вязалась с эгоистично-саркастичным характером мужчины. Но выбора-то у девушки изначально не было, поэтому и приходилось иметь дело с тем, что было. Ване нужна была защита. А Кащей, каким бы он ни был, эту защиту как раз-таки формировал, поддерживал и проектировал на будущее. И плюс он уповал на безбренные года, какими, в целом, были дни этого лета — и все его подобные размышления вслух были такими заразительными, что в них безусловно верилось, поскольку они были реальными, наглядными и осязаемыми. Ведь это лето под защитой Кащея было действительно безбренным. — У нас все спокойно, — лепетела Ивана, общаясь с братом по телефону, когда оставалась в доме одна, — так что даже скучно… — Мне казалось, что с таким человеком, как Кащей, не соскучишься, — борматало с того конца трубки. — С ним как минимум можно набухаться… Это да, это было, и Ивана молчаливо качала головой. Однако Игнату обо всех ее алкогольных вечеринках, проводимых с мужем, знать совсем не обязательно. — Тебе он так и не понравился? — внезапно сухость чужого голоса сменяется знакомой мягкостью. — Ну… по крайней мере, он… омерзения не вызывает. Он даже в меру учтив, — тихо выдохнула девушка. — Знаешь, изначально я думала, что все будет хуже… «Я думала, что он такой же, как и ты… или наш отец…» — Да, я помню, как ты ревела всю неделю. Ивана молчит в ответ, чуть поджимает губы, теребит пружинистый провод телефона пальцами. — Смотри, малая, не втюхайся в него, — продолжает брат. — А то знаю ваши женские сердца — в каких кадров вы, девушки, только не влюбляетесь. Но ты сама знаешь, в наш семейный план твоя возможная любовь не входит, — чуть тише, серьезнее и даже скупо. — Сама в курсе, чем в конце концов все закончится… — Знаю, Игнат, — женский голос внезапно холодный, сдержанный и с легкой хрипотцой, что пытается скрыть… такую стремную эмоцию, как… сожаление? — Умница. Ивана кладет трубку, не попрощавшись. Плетется в собственную спальню, вяло переставляя ноги. Заваливается на кровать. Тускло пялится в белый потолок, почти не моргая. И уповает на очередную несправедливость жизни, ведь так становится обидно, что… Порой люди получают незаслуженный для себя конец. Однако об этом лучше не думать. Девушка прикрывает глаза, отвлекаясь теперь лишь на единственную мысль: все происходящее, что напрямую связанно с ее родной по крови семьей — лишь обыденность, реальность, на которую она не вправе повлиять. И в то же время все эти ее душевные откровения — совсем не новость. А привычная терпкая реальность ее бытия. И нужно принимать жизнь такой, какая она есть.***
Началась осень. И новая ученическая жизнь Иваны уверенно встала на «рельсы» безопасности, организованные «ИП Кащеевым». Ведь, действительно, ее муженек умел генерировать планы ее личной безопасности и их соблюдать. Однако в число талантов лидера Универсама, как оказалось, входило и замечательное умение импровизировать в тех тактиках и стратегиях, которые внезапно начинали сходить с нужных рельсов. Иване нравилось внимать серьезному базару мужа, правилам, которые он генерировал для нее, а также каким-либо его пацанским нравоучениям в отношении пацанов, чушпанов или какой «мишуры». — Внимание к себе не привлекай. Но если у себя в вузе вдруг на пацанов каких напорешься… Если они с домбыта, — хрипел супруг, деловито качая головой, — то тут попроще будет: сделай так, чтоб тебя к Желтому привели, либо сразу мной угрожай. Если же пацаны с других районов — то лучше имя мое не называй. Так безопаснее. Ну и… ментам и чушпанам имя мое тоже знать не обязательно, — строгим оценивающим взглядом скользит по жене. — Поняла? Она бодро кивнула в ответ, широко и искренне улыбаясь. — А вообще, — продолжает он, — лучше просто говори, что у тебя муж есть. И кольцо показывай. И вот уже Кащей, сидя на следующий день в машине и ожидая свою супругу после пар, упершись локтем в стык двери и оконного стекла, задумчиво гипнотизирует массивные колонны рядом стоящего светло-голубого здания Казанского университета. В голове лишь мысли о том, куда поехать после, чтобы зашкерится часов до восьми вечера. Вот же ж проблема! К мужику с видаком? Не. Пресно. Да и кормить общаг Желтого не хочется. По базарам и рынкам мотануться, чтоб едой затариться? В принципе, можно. Но Ваньку спросить надо — она же главная по хавчику и запасам провианта. Вдруг у них в доме все есть, а Кащей и не в курсе? Хотя если дома полки забиты до отвала, то для Лии Санны можно и прикупить какой гостинец. На набережную махнуть? В целом, хорошая идея. К тому же есть там у лидера Универсама одно незавершенное дельце, которое по-пацански так просто со счетчика и не скинешь… И вдруг Кащей замечает выбегающий знакомый девичий силуэт — Ванька, выскочив из тени массивных светлых колонн, семенит трусцой, резво перепрыгивая ступеньки крепиды. И все бы ничего, если бы девчуля обеспокоенно не оглядывалась на… спешно идущего за ней какого-то парня. — Первый. Блять. День, — зло хрипит Кащей, нехотя выползая из своей тачки и нащупывая в кармане брюк обручальное кольцо. Да. Первый день Иваны на учебе, а уже подъехали какие-то проблемы, в которые Кащею нужно вписаться, дабы все разрулить. И конечно же берет злость, он ведь столько времени и сил потратил на генерацию планов и объяснение их жене! А она ведь еще и понимающе кивала! А что по итогу-то?! Не, ну а как он хотел? Че, он свою мадаму не знает? — О-о-гхоо! — громогласно восклицает кудрявый, театрально улыбаясь во все тридцать два и разводя руками в стороны. — Ты ко мне так быстро скачешь, а, антилопа? Соскучилась на учебе что ль? — делает вид, что не замечает парня, спешно идущего за Ванькой. Кащей даже умышленно не сводит глаз с брюнетки, которая тут же бросается в его объятия и даже немного прячется за его корпус, опасливо оглядываясь на преследователя, что останавливается в трех шагах от них. — Я же сказала! — рычит она неизвестному, хотя голос ее дрожит. — Отвали! У меня муж есть! — Ух ты, — усмехается Кащей все так же наигранно. Наконец, переводит взгляд с Ваньки на парнишку. Оглядывает его сверху вниз. А у того какие-то черные и чуть длинные патлы, падающие на лоб и едва не залезающие в такие мерзопакостные зеленые глаза. А еще неопрятно повязанный… комсомольский галстук — разве его не до восемнадцати лет носят? А парню-то лет двадцать. Странно. Хотя странно не только это — вообще, у сия пройдохи и сам внешний вид какой-то помятый, неприятный: мятая белая рубашка, темные брюки… Ладно, если все сейчас при его быстрых движениях пришло в неопрятный вид, но… почему-то кажется, что парень ходит перманентно в таком виде. Кащей вновь смотрит на крепко прижимающуюся к нему супругу: — Че, в первый день уже кавалеров на себя нацепляла? Говорил же, юбку длиннее надо надевать, — тут же одергивает женскую джинсовую, что чуть выше колена. Ивана уже пытается унять своего мужа, хватает его за руки, с упреком смотрит на него, поджимает в недовольстве губы. Но Кащей уже говорит почти сам себе. — Вот же ж девка, — и тут же глядит на студента. — Кароч, родной, амбразура занята. Поэтому иди гуляй. Не зли дядю серьезного… И на этой ноте можно было бы разойтись, если бы не… — Эт тя что ль? — комсомолец нагло вздергивает подбородок, едва ли не свысока глядя на Кащея. Кратко кивает на асфальт впереди себя. — Так, ноги у тя, я вижу, есть. А значит, пододвинешься. — Слышь, — кудрявый склоняет голову к левому плечу, уже более серьезно оценивая оппонента — чушпан серьезно вещает такие вещи ему, Кащею? — ты головой что ли ударился, родной? Вот такие нехорошие слова говоришь при девушке. Да кому? Ее живому-то мужу… — и укоризненно цокает языком, неодобрительно качая головой. — А… — надменно и задумчиво в ответ, — …так дело только в этом? — и студент невинно подмигивает, мило и даже почти дружелюбно улыбаясь. — Так в наше время это все легко решается. Сегодня жив, а завтра — нет. Кащей моргает. Надо же… сама Судьба его свела с таким занятным персонажем. Сама Наглость в красным галстуком стояла сейчас перед ним. Сколько чести. И все Кащею. Как же он так заслужил? — Так, я понял, — уже сипит кудрявый, почти не теряя самообладания. Кивает Ваньке на свою тачку. — Полезай, чего стоишь? — и идет в сторону пассажирского сидения, открывая даме дверь. Барышня же быстро вскакивает в машину, и дверь за ней захлопывается. — Неужели уже уходите? — насмехается Красный галстук. — Мы ж только начали знакомство. — Не волнуйся, родной — мужчина, обходя свою тачку спереди, останавливается, чуть хаотично помахивая рукой в сторону наглеца — почти неумышленно сверкает своим обручальным кольцом. — Мне на тебя времени своего жаль. Понимаешь, — внезапно таинственно улыбается, чуть трясет головой так, что выбивается пара кучеряшек, — у нас с Ванькой щас потрахушки по расписанию. У меня уже яйца тяжелые, а я по работе безумно занят — не могу трахаться в другое время… Каждая минута на счету, — хитро подмигивает. Кащею действительно не хотелось распыляться на какого-то высокомерного и зазнавшегося чушпана — слишком мелко для лидера Универсама, поэтому и пора сливаться всякими правдами и неправдами. — Ага, конечно, — студент презрительно-оценивающе скользит взглядом по кудрявому и снова возвращается к чужому улыбающемуся лицу. — Конечно, понимаю. Потрахайся там от души, ладно? — высокомерно склабится в ответ. — А то в последний раз все-таки трахаешься… Кащей тяжело выдыхает в ответ, качает головой: ну да… была ли подобная реплика от Красного галстука вещью ожидаемой? Если честно, то да. Ну сразу же по диалогу с этим чушпаном было понятно, что ни на какой-никакой конструктив рассчитывать не стоит. За всю свою жизнь Кащей уже насмотрелся на таких воняющих «персон». И вот он уже, не убирая с лица улыбки, отстраняется, направляясь к собственной тачке. Открывает дверь, плюхается на водительское сидение, спешно заводит двигатель и давит по газам: сваливает. Молчаливо. Без каких-либо слов. И даже не просит никаких объяснений. Но Ванька… — Представляешь, — чуть задыхаясь, лепечет обеспокоенно она: активно дышит, а глаза бегло и обеспокоенно цепляются за конторы лица супруга, — этот кретин еще утром увязался в коридоре за мной! И давай подкатывать! Я его отшиваю, говорю, что замужем, и кольцом перед его носом маячу, а ему все похер! «К чему это все?» — спрашивал сам себя кудрявый, к чему Иванка завела эту шарманку: ведь и так понятно, что тип на ее дороге попался неадекватный. Ну, че, бывает. Хотя чего спрашивать с молодой девчули, которая в жизни и людей отбитых еще даже и не повидала? — Прости, пожалуйста, — уже спешно лепечет Ванька, но уже отворачивается, пытаясь спрятать… искреннее переживание на своем лице. Быстро смахивает слезы. Глядит в окно на мимо проезжаемые деревья, здания. — Ты так напрягаешься по поводу меня, а тут такое в первый день… Кащей, на мгновение отрывая взгляд от дороги, бросает его на жену. Не видит девичьих слез, но слышит ее неумело скрываемую дрожь в голосе.