***
По просторному ухоженному храму гулял прохладный ветер. Самозабвенно слушая монотонный голос Юнхо, Сан стоял на коленях, изредка покачиваясь и думая о чем угодно, только не о проповеди. Церковь была наполнена людьми — Чхве уже давным давно отвык от такого количества прихожан за раз и чувствовал себя смущённо молясь в толпе. Иногда ему хотелось вернуться в свою одинокую и тихую, ныне не существующую, обитель. «Ныне не существующую» — повторил про себя мужчина, сжав веки посильнее. Последние месяца ему постоянно чудилась слежка за ним — впрочем так оно и было, но эти мысли его не задевали и не так уж сильно тревожили. Он не хотел рвать отсюда ноги, опять прятаться, как последний трус, как какая-нибудь крыса в подворотне. Он просто не мог и не желал представлять, как бросит это место, как откажется от службы, от целой самой светлой части себя и будет зарабатывать сгребанием грязи в кучки на чуждых ему улицах. В чем вообще был смысл побега от судьбы? Сан вверил свою душу Господу и впервые в жизни готов был принять любое его решение. Если он ещё несёт свою миссию, ещё должен дышать — значит Бог не оставит его. В конце концов, сейчас Сан был благодарен за каждый день, прожитый им, ведь каждый казался финальным. В последние недели он очень много времени уделял молчаливым одиноким прогулкам, хоть они таковыми и не ощущались. Было ли это внушением собственного сознания или реальностью, но он мог поклясться, что физически чувствовал рядом с собой добрую и утешающую ладонь Господа, божественным светом согревающую его бренное тело. Хонджун больше не навещал его и пусть сердце тосковало, он прекрасно понимал, что так будет лучше им обоим, что так и должно было случиться. Разве что печаль, которую он испытывал при мысли о вечном одиночестве ангела периодически угнетала его. Лучше уж думать, что он один скучает на чужом чердаке, чем страдает в жестоких руках Сонхва. Но что должно идти дальше, что будет, если они вновь встретятся, не продолжаться ли эти прятки их вечность… не станут же они драться в священных стенах Рима? От этих мыслей у священника вовсе противно скребло на груди. Он предпочитал забываться в молитвах и разговорах с Юнхо, не слишком сильно вдаваясь в истязающие его слабое сердце думы о демонах. Вскоре одна ужаснейшая новость в свежей газете заставила его единственное сердечко трепетать от неизвестности. Некоторая трагедия в маленькой прибрежной и казалось — никому ненужной испанской деревеньке пронеслась по стране скандалом и унесла жизни более двухсот человек. Огонь полыхал целый день, выжигая все подчистую, чудом потушенный, но начатый чем-то яростным. Или кем-то бездушным. Сана бы не смутила стихия, которой человек впрочем безразличен, ему смущало то, что всё в деревне погибло разом. Что, все дома всполохнули одновременно? Может быть двести человек как один решили не противиться судьбе и вот так приняли смерть? Это же полный бред, даже в газете писали об этом событии, как о «сверхъестественном», «дьявольском». Нужные органы занялись расследованием, а детали подобных дел, как правило, не афишировались и не придавались огласке. Сану не нужны были подробности, чтобы не считать это «потусторонним совпадение», чтобы принять тот страшный факт — Сонхва жив и, очевидно, в жгучей ярости. По крайней мере, он представлял его до жути злым, до помутнения рассудка отчаянным. Вспоминать пытки в военное время или в мире сновидений проведённых с Паком неприятно и болезненно, но за себя Сан, как и прежде, уже не боялся. Другое дело — твой единственный друг. Мужчина открыл глаза, неловко разглядывая Юнхо в длинных, красивых одеждах, читающего свою серьёзную проповедь о земной жизни. Чон смотрел прямо, весь обращенный к людям в храме, изредка хмурил брови. Почти не слыша его слов, только приятный тембр голоса, Сан хотел бы спрятать его, уберечь хоть как-то. Юнхо вызывал в нем сильнейшее чувство защищённости, одновременно с этим — тоски. Как бы Сан не хотел, а спасти его душу от демонов у Чона бы не получилось. Может быть Чхве хоть раз спасёт его? Задача не из лёгких — на все предложения уехать отдохнуть из Рима, просто уехать, просто сменить место службы Юнхо чётко говорил: «Нет». Сбегать Сану не было не только его желания, но и смысла. Ничто не помешало бы Сонхва мучить Чона, копаться в его голове и это только, чтобы сделать больно живому Чхве, даже если его рядом не было бы. И священник прекрасно понимал, что все вокруг в опасности из-за него, что если он сбежит — это может отразиться на всем его окружении. Почему Сан и решил перейти на самое безумное, на то, что уже невозможно было держать за зубами. К тому же, раз дата смерти неумолимо приближалась к нему — искренняя исповедь лучшее средство для открытия своей души. У плана было две стороны.***
— Почему ты не причащался? Ожидавший этого вопроса Сан покрепче сжал ладони за спиной и прибавил шагу, поспевая за другом. — Я знаю, что тебя все ещё что-то беспокоит. Может быть хочешь провести мессу за меня? Я не думаю, что кто-то будет сильно против, все-таки… — Нет-нет, — перебил Сан, в ужасе представив, как выступает перед такой толпой, каждый в которой считал, что ближе к Богу, чем другой и уж тем более чем незнакомый им святой отец. — Я лучше дождусь, когда дело закроют и мне выделят собственное место. Юнхо согласно кивнул, отвернувшись к пожелтевшему саду за перегородками. — А участвовать в таинстве я не могу, — продолжил Чхве. — В чем дело? — озадачено вопросил старший, коротко поклонившись проходящему мимо священнику. — Я же не исповедовался, — признался мужчина, повторив действие за Чоном и невзначай оглядев приветливого старика, прошедшего мимо них. — Разве?! — чересчур громко удивился Юнхо, наконец взглянув на Сана. По всей видимо что-то, о чем он не горел желанием делиться, сильно беспокоило и его. — Я думал, что ты давно уже договорился с отцом Филицио. Я клянусь — он здесь самый честный человек. Вздохнув потяжелее, Сан покачал головой в знак отрицания. — Ты же знаешь, как я боюсь. Единственный кому я здесь доверяю свою жизнь — это ты. Продолжив шагать вперёд молча, Чон задумался над словами младшего, смотря вперёд, но совсем не замечая длинный коридор с высоким потолком и фигурными арками в проходах. Волнение стало наполнять разум Чхве, так что пришлось обеспокоенно взглянуть в лицо Чона, рассмотреть все знакомые черты. Сан будто невзначай взял его за запястье, проверяя пульс — сердце билось. Очнувшись от осторожных прикосновений, Юнхо остановился, слабо улыбнувшись другу, и взял его ладонь в свою. — Ты прав. Сегодня вечером я свободен. Выдохнув с облегчением, Чхве выпрямился, попытался ответить на улыбку, взяв мужчину за плечи и слегка похлопав по ним. Стоило заглянуть в глаза старшему — Сан словно обжегся, на мимолетную секунду замерев. Беспокойство с таким рвением крутилось в чужой голове, почти перерастая в панику, зрачки блестели от негодования или от непонимания. Чхве язык проглотил, надеясь что это не арестовывается ему. Он не успел ничего спросить — Юнхо быстро указал где искать его вечером и спешно скрылся в коридорах. Сан проводил взглядом чёрный силуэт. Юнхо громко топал каблуками туфель, ткань сутаны разлеталась в разные стороны, пока он наконец, обернувшись, не завернул за угол. Сан глубоко вздохнул, накрыв ладонями лицо и дабы куда-то деть подступающую тревогу, завертелся на месте. Чутье умоляло его куда-то бежать, но священник не подавался навязчивым мыслям идущим врозь с его убеждениями. Мужчина сделал выдох, опустив руки по швам и приподнял уголки губ вверх. До семи вечера нужно было занять ещё два с половиной часа чем-то полезным, стоило развернулся назад и на автомате шагнуть, как на него налетел один из служащих. Он его знал — отец Домиано. Чхве почти впечатался в его затылок подбородком, чудом устояв на месте. — Oh, mi scusi! — извинился Чхве, заметив, что все бумаги переносимые священником оказались на полу. — Sì, va bene , — отозвался старший мужчина и медленно опустился на колени. Сан не мог не помочь ему, судорожно собирая тонкие бумажки разлетевшиеся по тёмному коридору. Как он вообще не услышал чужих шагов, здесь такое яркое эхо. — La sera funziona molto male, — вздохнул итальянец, принимая из чужих рук оставшиеся документы, и чересчур резко поднял голову. Застыв на месте, словно олень в свете фар, Чхве выдержал ни с того ни с чего леденящий душу взгляд. По всему телу пробежались мурашки и он нахмурился, неловко улыбнувшись. — Sì, funziona meglio al mattino. Младший выпрямился, оглянувшись по сторонам. Снизу прозвучал болезненный или больше усталый стон, заставивший Сана наклонить голову обратно. Домиано зажмурил глаза, схватившись свободной рукой за ключицу, хоть и был даже не на десяток старше Сана. Чхве опасливо протянул ему руку, словно кто-то прошептал сделать это, и помог подняться, вновь стал жертвой пронизывающего взгляда голубых глаз. — Grazie mille, padre Choi, — мило поблагодарил итальянец и состроив грустное лицо, покачал головой. — Non dovresti stare seduto a una scrivania tutto il giorno, onestamente. Священник отпустил Чхве, прижав к своей груди бумаги, и, сделав небольшой шаг, только кивнул мужчине, не в силах поклониться. Сан молча повторил действие и на ватных ногах поплелся вперёд, думая только о предстоящей исповеди. Коридор, погружавшийся в полумрак вечера опустел.***
Столько не пытайся ты унять волнение от предстоящей встречи, а оно все равно никуда не исчезнет, пока сам ты не в силах собрать собственные мысли. Сан стучал ногой по деревянному полу большой, доступной служащим библиотеке, пытаясь вчитаться в совершенно странную и ничем неоправданную информацию о демонах. Он соврет себе, если скажет, что не хотел бы найти объяснения всему происходящему с ним, но увы книги говорили только о беспощадности, хитерстве и ненасытности адских тварей. Чхве тяжело вздохнул, взглянув на настенные часы круглой формы и случайно встретился взглядом с недовольной сестрой лет пятидесяти, сидящей на другой стороне комнаты. Он тут же замер, прекратив дёргать ногой и очень неловко улыбнулся ей, тихо-тихо отложив книгу на край своего стола. В принципе, если идти до храма медленно, то можно хотя бы в прогулке скоротать время. Опаздывать на исповедь тоже не показатель подобающего воспитания. Оказавшись за пределами хорошо освещаемой библиотеки, Сан непроизвольно стал оглядываться по сторонам, вызывая у гвардейцев куда больше внимания, чем ему хотелось. Ватикан за наличием стольких богатств и ценностей охранялся превосходно. И все это казалось вбестолку, когда в каждой тени коридоров, в любом из лиц в этой причудливой цветастой форме, во всех переулках виделась погибель. Священник шагал вперёд, уверяя себя — от этого уже не спрятаться, если бы Он был здесь, то точно дал бы знать. Ноги сами несли его вперёд все быстрее и быстрее, пока в конце концов он не оказался в дверях нужного ему храма на двадцать минут раньше назначенного. В храме совсем пусто, главный свет уже потушили, горело только пару ламп и свечек, но этого вполне хватало для приглушенного освещения. Чхве потоптался в притворе, найдя чашу со святой водой, и, обмакнув в ней пальцы, медленно осенил себя крестным знамением. Вперёд он не спешил, разглядывал ещё одни приоткрытые высоченные двери впереди. Мысли путались. Ещё с утра он знал о чем рассказывать на исповеди, а сейчас все, случившееся с ним, уже как минимум казалось странным. Поверил бы он себе на месте Юнхо? Да, две стороны плана. Тишина начала давить на клирика с высокого потолка, огоньки свечек, лампы — все закружилось в глазах и поглубже вздохнув, Сан неспешно прошёл в зал. Убранство этого храма нельзя и сравнить с его испанским пристанищем, здесь все было вымытым, отполированным до блеска и ярким. Из-за недавно обретенной привычки Чхве задрал голову к потолку в два раза выше, чем был у него, и к неожиданному облегчения заметил их белоснежную отшлифованную пустоту. Шаги человека эхом разносились по залу, Сан обернулся назад разглядеть наверху великолепный орган. От нахлынувших воспоминаний его затошнило и мужчина поспешил найти исповедальню. Храм воодушевлял своими размерами, был очень вместительным, свет хорошо падал только на центральный неф, тем самым разделяя помещение на две половины. У стен так совсем темнота– лишь небольшие отблески луны из окон, но Чхве без труда нашёл в одном из углов лакированную исповедальню. Священник успел открыть дверцу, ради интереса заметить, что отличает эту исповедальню от других, как сердце ушло в пятки от глухого стука за спиной. Чхве по инерции дёрнулся вперёд, затворив за собой дверь и замер. В голове не укладывалось с какой такой целью он спрятался, даже не подумав об этом как следует. Сан нахмурился, продолжая корить себя за глупость. Он хотел было выйти, избегая ещё более неуместных ситуаций, в которые мог ввязаться, но его ладонь замерла у самой ручки вовремя. По храму раскатом грома разошлись чьи-то яростные шаги. — Постой же, — раздался знакомый голос. Сан мог поклясться, что это был Минги. — Нет! Я так и знал, так и знал, что это ты! По спине разбежались мурашки, когда Чхве узнал тон Юнхо, причём такой рассерженный, что стало страшно. Чон редко выходил из себя, Сан уже и не помнил какого это. — Оставь меня в покое! У нас будут серьёзные проблемы, поверь. Я при первом же случае доложу о тебе, клянусь перед Господом. Послышался шорох одежды, а после вновь голос Сона. — Скажи мне, что не так. — Всё! — вскрикнул Чон. — С тобой что-то не так и я даже не хочу знать, что… Я даже не гей, ради всего Святого. Держись от меня подальше, я предупредил тебя. От повисшей тишины, Сан не выдержал, слегка отодвинув в сторону мягкую ткань лиловой занавески и в фигурную прорезь окошка наконец увидел священнослужащих. Совесть толкала его в спину и ясно говорила о той самой глупой и уже возникшей ситуации, которую будет сложно объяснить. Но что лучше, дождаться конца или уж выйти услышав достаточно? Чхве сжал губы, смотря на взволнованного Минги и на своего разъяренного друга, стоящего спиной к младшему. — Мне что нужно тебя ещё и до двери проводить? — голос Чона дрогнул, но мужчина не развернулся. Что-то сильно переменилось в лице Минги. Священник дёрнулся к Юнхо, Сан едва не выскочил из своего тайника, когда Сон рывком развернул к себе его друга и грубо впился губами в его. Чхве приложил ладонь ко рту, раскрыв глаза. Всё внутри загорело то ли от страха быть раскрыт, то ли от возмущения за чужую невоспитанность. Он ждал, когда Чон вырвется из противных ему объятий и укажет Сону его место, однако мужчина, видимо от шока, застыл на месте. Юнхо будто бы готовился оттолкнуть от себя священника, но всё его тело от беспричинного для него ужаса сковало. Было так страшно, словно на месте Минги стояла сама смерть с длинной и корявой косой, твёрдо держала его за предплечья и хотела забрать хрупкую жизнь. Сон отпрянул, что-то прошептав человеку на ухо, и тут же припал к его шее. Сотни мыслей крутились в голове Сана и всего пару были здравыми. Юнхо что-то неразборчиво и судорожно сказал в ответ, попытавшись оттолкнуть от себя Минги. Ловкие руки так быстро, стянули с человека ворот, прошлись по пуговицам на сутане, что от омерзения Чон хотелось по-настоящему драться. — Ты желанный. Расслышал Чхве и осознал, что Минги не бессмертный демон, а просто невоспитанная сволочь, ни капли не уважающая ни человека перед ним, ни даже место в котором находится. Воспоминания молодости подтолкнули к действию, Сан слегка толкнул вперёд дверцу, игнорируя неприятно обжигающую ненависть, пробежавшуюся по его пальцам. Чудо, что здесь тщательно смазывали петли и ни скрипа не прозвучало. Сан набрался смелости и придумал небольшой план, перед этим ещё раз оглянувшись на Юнхо с Минги через окошко. От смешанных чувств Чхве потерял не только дар речи, но и способность здраво мыслить — Сон стянул с чужих плеч одежду, крепко удерживая мужчину перед собой, а затем в одно движение поднял на руки и опустил на одну из лавок, на удачу Чхве, на противоположной от исповедальни стороны. Это все выходило за рамки дозволенного и происходило чересчур стремительно. Либо же Чхве так сконфуженно реагировал на происходящее. Он распахнул дверь, пригнувшись, и как можно тише прокрался в несколько шагов до центрального входа, прихватив небольшой подсвечник и предварительно спрятав его за спиной. Сан выпрямился у двери и что было сил захлопнул её, давая знать о своём присутствии. Правда ещё за секунду до грохота, Сон выпрямился убрав руки от желанного тела и обернулся на Сана, заставив его задрожать под своим взглядом. Минги вскочил на ноги, облизав губы и обернулся, сведя брови к переносице. — Что здесь происходит? — вопрос прозвучал более чем грозно, как Сан и хотел. Голос не дрогнул, и Чхве сделал шаг вперёд, готовясь преподать Минги небольшой урок по воспитанию парой ударов по наглой спине. Злость сменила замешательство и тяжело дышащий Сон Минги вызывал в нем лишь желание справедливости. Все это надругательство напоминало Чхве о болезненном прошлом. — Вы что себе позволяете? — повторил он и сам задышал глубже, сжимая челюсти. — Все не так, как вы могли подумать, брат, — проговорил Минги. Лавка рядом затряслась, и Юнхо наконец поднялся, совершенно потеряно оглянув обоих священников. В ту же минуту он смахнул с лица слезу, подорвался с лавки и со всей своей силы отвесил не ожидавшему Минги пощёчину. От удара тот пошатнулся, скорчив лицо и сделал шаг назад. — Вон, — зло прошептал Чон. Сон выпрямился, внимательно вглядевшись в лица обоих: Сан злился, впиваясь пальцами в рукоять подсвечник за спиной — хорошо было бы сейчас иметь рядом ещё и кадило!; а Юнхо с красными ушами и щеками прожигал взглядом, пряча за подрагивающими руками топорщащуюся ткань брюк. Минги ухмыльнулся, покачав головой. Спорить не было резона, он поддался эмоциям — откровенно говоря скучно и одиноко сидеть в засаде месяцами, ожидая некого бездушного монстра. А теперь ничто кроме молчаливого ухода не спасло бы его от человеческих истерик. Священники в тишине наблюдали, как он удаляется от них плавной походкой, в конечном итоге покидая храм. Юнхо согнулся, подобрав с пола свои одежды и что-то шепча себе под нос, принялся одеваться. Сердце предательски кольнуло от стресса, Сан поставил бедный подсвечник на ближайшую к нему лавку и настороженно подошёл к другу. — Я… — Нет. Нет, ничего не говори об этом, — Чон махнул на мужчину рукой, дергано ища на полу свой белый ворот и не решаясь взглянуть в лицо друга. Младший замялся на месте, не зная, чем утешить Юнхо. Последний ещё какое-то время поискал воротник, а затем направился к самым первым лавкам, усевшись на край и зашептав молитву. Сан продолжительно вздохнул, наблюдая за этим — про исповедь он уже успел забыть да и рассчитывать на неё сейчас эгоистично. Неприятные сырые чувства забрались под кожу, Чхве, не оставляя священника, прошёл за ним и молчаливо сел на место позади. Он постарался расслабиться, вслушиваясь в тихий шепот друга, и всецело занять сознание молитвой. Ведь он все ещё был жив. За временем в церкви всегда тяжело уследить. Юнхо остановился довольно резко. Тишина не вырвала Чхве из приятного покоя, однако это сделал Чон, повернувшись к нему через плечо и прошептал, быстро отведя глаза вниз: — Мне кажется я с ума сойду. Тлевшие свечи затанцевали от короткого дуновения ветра, глаза Сана забегали, он сам пытался подобрать нужные слова, правильные решения. Проблема с наглецом Минги и рядом не стояла с проблемой с Сонхва, но решения требовало в той же мере. Сан никогда в жизни не обесценивал проблемы лучшего друга. Юнхо сильно изводил себя из-за выходок бессовестного священника. Они никогда не выгонят из Церкви праведного Чона Юнхо да и словам его поверит любой, он ведь никогда не лжет. Таким справедливым сердцем тяжело не проникнуться, даже в месте как это. Сан не спеша коснулся плеча мужчины, в подбодряющей манере улыбнувшись, и проговорил: — Всё происходящее — не твоя вина, Юно… Минги глупо поступает, позволять себе такие вещи в храме сможет только нахал. Или уж извращенец, прости меня. Я могу быть свидетелем, доложим на него гос… — Нет, это не всё, всё ужасно, — перебил Юнхо и закачал головой, отвернувшись обратно к высокому распятью. — Я могу понять тебя, — уверил Чхве, все больше беспокоясь о состоянии друга. Не верилось, что хоть кто-нибудь может действовать на него столь пагубным образом. — Это все грех, это противно. — Но в этом твоей вины нет. — Боюсь, что это не так, Сан. Воцарилась тишина в высоких стенах, уходить куда-то не было смысла, они ведь жили в одной квартире. Чхве чувствовал, что должен просто хранить молчание. Юнхо сам заговорил, обдумав свои неясные чувства: — Я не могу понять, что со мной происходит. Он не нравится мне, совершенно не нравится, но как только я его вижу… Мне словно хочется быть с ним, так сильно тянет. Священник судорожно вздохнул, согнувшись к передней лавке, словно после признания ему стало ещё хуже. — Минги сумасшедший, он только кажется всем обычным и глупым, а на деле. Сан внимательно вникал в каждое слово, проворачивая в голове все, что о Минги знал. На всякий случай вспоминая, как тот ест, пьёт, дышит и общается со всеми вокруг. Не могло ведь на Юнхо так сильно отразиться всего лишь одно перевоплощение Хонджуна долгими неделями назад? Чхве нахмурился, уставившись сквозь друга. — Тяжело это признать, но я думаю о нем каждую секунду. Об его этих дурацких стихах. Мне снится каждую ночь как я в одной с ним постели. И все так реально. Это с ума сводит. Я себе не доверяю. За что такое бредовое испытание? Не мог ли Сонхва сводить Чона с ума? Хонджун бы точно заметил своего супруга, появляйся он слишком близко к главному объекту охраны — по крайней мере, так думал священник. От одних предположений Сан покрывался мурашками. Неужели Пак уже во всю издевается над единственным другом своего хрупкого беззлобного врага. — Хуже всего, что я этому поддаюсь. Чхве только сильнее напрягся. Может не Минги сводил с ума, может быть и сам Сон — бедный живой человек, уже находился под чарами Пака, приказывающими ему так изощренно домогаться до чужого сознания! Тревога совсем разыгралась в голове у Чхве. — И глаза у него до того пронзительные, что меня каждый раз дрожь бьёт, клянусь. Аж страшно становится. В церкви повисло очередное молчание. Юнхо совсем отчаялся, лёг на спинку передней лавки, спрятав лицо в руках. Младший облизал губы, прежде чем начать. — Это я виноват. Чон видимо напрягся всем телом, но не развернулся. — Я давно хотел рассказать тебе. Это все прозвучит странно, но врать я больше не могу, — сбивчиво прошептал Чхве, искренне переживая вину. От своей беспомощности дурно, вновь закружилась голова. Как? Как ему спасти единственного близкого человека от страшной смерти теперь? — Тогда в Испании я бы погиб, я скорее повесился бы, чем выбрался оттуда, но мне помог вовсе не человек, Юнхо. Старший наконец развернулся в полуоборот, оглядев Сана. — У него тоже очень жуткие глаза и сердце не бьется, но он живой, справедливый, чуткий. Он спас меня, показал мне, что значит настоящая любовь. Из-за него я себя простил, я полюбил себя, и для него сделал тоже самое. Без друг друга мы бы так и ушли во мрак. И это так страшно, Юнхо, это хуже Ада, пыток, хуже смерти. Он вернул мне жизнь, мою душу. Чхве поднял глаза к огромному распятию, облизав покрасневшие губы. — В Испании я встретил бессмертного. — Сан, — настороженно проговорил Юнхо, приподнявшись с лавки. — Послушай, он такой не один, а второй — настоящий нарцисс, монстр. Он хуже Дьявола, и я уверен, охотится за мной, чтобы сделать как можно больнее за то, что я забрал у него единственного друга… Я благодарен за то, что вновь хожу по этим улицам, но лучше бы все закончилось там, Юнхо. Лучше бы я остался там. Он и тебя убьёт, Юнхо. Богом клянусь, я не вру. Я хочу спасти тебя. Чон потянулся вперёд, коснувшись чужого лба ладонью, и вышел из-за лавок в проход, поближе к Чхве. Казалось, он даже забыл о Минги. — Договариваться с ним бесполезно, бороться тоже — он разрушил мой храм одними только руками. А тот недавний пожар в Испании, ты помнишь выпуск в газете? Он очнулся, я чувствую. От него не избавиться, мне нет смысла бежать. Я не боюсь смерти. Но ты. Ты беги отсюда, ты чудесный человек, Юнхо, мне жаль, что все так вышло. Я хочу чтобы это дело касалось только меня и его, ни тебя, ни моего любимого, ни кого-либо другого. Он хочет забрать меня, пусть заберет — я не могу позволить ему большего. Я не хочу. — Сан, — ошарашено проговорил Чон, взяв мужчину за плечи и с беспокойство заглянув к нему в глаза. — Боже милостивый, я не должен нагружать тебя своими бреднями. Тебе нужно забыть эту чёртову Испанию, ты в безопасности здесь, со мной. Все в порядке. Сан оказался прижатым к широкой груди совсем неожиданно, более того — чувствовать себя неуравновешенным то ещё удовольствие. Обида против воли надавила на плечи, Чхве заупрямился, отпрянув от мужчины. — Юнхо, я не шучу, поверь мне. Он может глумиться над нами, пока не надоест. Он может внушать противные вещи одними только словами! Во снах являться, я чувствовал тоже самое. — Не думаю, что мои чувства и бесстыдность Сона можно назвать чем-то не земным. Мне трудно это признать, но это только мой грех. Я покончу с этим, не забивай себе голову, прости меня. Я преувеличиваю все это… — Юнхо, — сердито позвал младший. — позволь мне помочь тебе хотя бы раз. Хотя бы один раз. И снова эта противная, ни капли не спокойная тишина. — Ты не посещал наших врачей? Сан сдался, закрыв глаза, и покачал головой. — Он рассказывал мне, как строилась это место, — уже куда спокойней выдал Чхве. — Ему больше четырёх тысячелетий, он столько всего застал. Он видит человеческие души. Я чувствовал свою, даже её вкус. Юнхо, я очень дорожу им и его стараниями, раз ты не хочешь верить мне и бежать, то не отходи от меня, не броди ночами, не усложняй задачу моей любви прошу, и запомни. — Сан, вздохни поглубже. Чхве схватил друга за предплечья, приподнявшись с лавки и прошептал: — Запомни, что сердце у них не бьётся, а эти глаза… Истинно то, что перед Богом я сердцем чист и Он видит, что я делаю всё, что в моих силах. Сан закончил, взгляд его был полон решимости, мимолетная обида ушла. На самом деле, он и не ждал, что Юнхо поверит ему да и вообще станет слушать так долго. Он и сам бы ни за что не поверил. Крохотный шанс теплился в груди, и все же Сан давным давно решил, что не предоставит Сонхва такого удовольствия, как его убийство. У плана было две стороны — оставалось только попасть в больничный отсек. По глазам Юнхо, Сан прекрасно понял — в пункт назначения он обязательно прибудет.***
Уморенный нескончаемым потоком рассказов Сана, мужчина понуро шагал по тёмным улицам к своей квартире. Юнхо не хотел думать ни о чем, унимая в сознании каскад тревожных мыслей. Чхве так уверенно рассказывал ему о бессмертных, но мёртвых существах, что в какой-то момент ему захотелось верить. Сана с радостью принял врач — он давно ждал его повторного посещения, ещё с момента прибытия Чхве в город. Они верили, что помощь Сану уже не нужна и он справился сам, но увы, как оно видно, — не справился. Священник надул щеки, громко выдыхая и прокручивая ключи в двери. Сложно представить какие ужасы творились с Саном. Юнхо не считал желание умереть за глупость — это самая настоящая болезнь, одна из самых жутких и трагичных. Не поймёт тот, кто не чувствовал её в своём теле. Однако Чхве не выглядел слишком потерянным, был занят книгами, работой, хорошо ел, любовался чуть ли не каждым листом в саду и каждым кирпичом в стене — Юнхо страдальчески нахмурился. Порой врачи говорят, что перед смертью бывает миг, когда человеку становится легко, весело он горы готов свернуть — тело отчаивается, не знает как бороться выбрасывая все оставшиеся силы на этот страшный миг. А затем человек сгорает дотла, как тонкая спичка. Чон отогнал от себя гнетущие мысли, врач наверняка разберется с состоянием друга куда лучше. В одинокой постели, забившись под одеяло, мужчина ворочался сквозь пелену сна, слышал бредовую фантазию и то, как тикают настенные часы в его небольшой спальне. Сан, как сумасшедший, продолжал твердить ему о страшных существах, они бежали вместе по тёмным незнакомым улицам от чего-то за спиной, пока свет вокруг не погас. Юнхо резко остановился, вздрогнув всем телом, когда впереди зажегся фонарь. Чхве пропал, а под свет выскочил высокий человек в чёрном выглаженном костюме, встав спиной к мужчине, и развёл руки по сторонам, словно готовился дать представление. Чон замер на месте, завороженно наблюдая за каждым движением незнакомца. Последний принялся тихо танцевать, не разворачиваясь, так плавно и соблазнительно, как не умел никто, то скользят ладонями по своему телу, оставляя на костюме мазки чистого света, то мягко покачивая бёдрами, на всю сотню владея каждой частичкой своего тела. Юнхо приоткрыл рот. Непроизвольный шаг вперёд, и незнакомец подскочил вперёд, ухватившись за фонарный столб, прокрутившись вокруг него, удачно скрывая лицо в тени, и, сделав сальто в воздухе, приземлился ровно в центр яркого круга, вскинув голову вверх. Чон без страха подошёл ближе к мужчине впереди, оказалось рост их не слишком и разнился. Он дотронулся до чужого плеча, успев ощутить гладкую ткань пиджака, и был тут же схвачен за талию. Незнакомец вырвал его из света, с первым же шагом, священник понял, что втянут в танец. В кромешной темноте должно было быть страшно, но мужчина рядом, крепко держащий его за ладонь, двигающийся в движениях вальса так легко, словно плыл по мраку, внушал безопасность сверх меры и весь набор летящих чувств. Незнакомец кружил его в пустоте, разжигая в Юнхо чуждые для него чувства, а вместе с тем непреодолимое желание остановиться и поцеловать мужчину. Чон так и сделал, дернув на себя человека, и прижался всем телом, проследовав задрожавшими ладонями от чужой груди до лица. Прохладные пальцы мягко накрыли его шею в ответ и странный смешок эхом разлетелся по мраку. Юнхо в жизни целовался всего-то пару раз, но в голове появилось столько картинок, вариантов и желаний, что он был уверен в своих действиях чуть ли не на две сотни процентов. Чон касался во тьме чужого лица, дивясь насколько идеальным оно было, как пряди волос мягко скользили по фалангам пальцев. У него самого горело всё лицо, в особенно щеки с ушами, но безликий гость оставался абсолютно обжигающе холоден кожей и отчего-то страшен этим настолько же, насколько притягателен. Простыни зашуршали за спиной, Юнхо не мог понять спит ли он ещё — создание было занято совсем иным. Незнакомец навис сверху, всего на миг блеснув во тьму светлыми небесной синевы глазами, а после припал к шее священника, принявшись нежно выцеловывать его запылавшую от возбуждения кожу. Чон прогнулся в спине навстречу ласковым прикосновениям, разрешая стянуть с себя ночную рубашку. Он мог Богом поклясться, что никогда в жизни с ним не обращались так, как с самой прекрасной драгоценностью, с сокровищем необъятной важности. Словно он был приоритетом во всём и абсолютным идеалом. Мужчина застонал в голос непроизвольно, по телу то и дело разбегалось необычными волнами наслаждение и Чон себе верить не хотел, потому что не может быть так, чтобы обычная фантомная близость, навязанная грёзами имела такой яркий контроль над его ощущениями. Он был так близок к блаженству, что тряслись руки, что хотелось просить о чём-то совершенно небанальном для его устоев и прижимать к себе чужое тело настолько крепко, насколько возможно. И хотелось ответить с тем же благоговением. Незнакомец приподнялся, Юнхо поддался вперёд, стремительно сгорая в желая вновь коснуться его пухлых губ. И это было настоящим чистейшим счастьем — прикоснуться к его божественной сути, к его жутко-прекрасному. И это было приятным чудом — изучать человеческую, такую живую, прыткую, мечущуюся по телу душу и смотреть, как она переливается по венам, костям и зрачкам. Юнхо распахнул глаза, часто задышав и почти сразу каждая частичка его тела расслабилась. Он обмяк в чужих руках, слушая бархатное ненастоящее, но такое же полное блаженства дыхание на ухо. Чон обнял незнакомца, с радостной теплой улыбкой прижавшись щекой к его плечу и вдохнул полной грудью, провожая последние мурашки с дрожью. В комнате от ветра зашелестели шторки. — И почему ты такой милый. Тут же в замешательстве распахнув глаза, священник подорвался с собственной постели, впившись пальцами в покрывало. Он присел в лунном свете, струящемся сквозь окно и судорожно завертелся со страхом, оглядев каждый угол. В темном дверном проходе в зал он встретился взглядом секундно с яркими светлыми глазами, что тут же растворились в квартире. Показалось снова. Мужчина притянул к своей оголенной груди одеяло, заерзав на месте. Дыхание его было сбито, а ночные брюки постыдно влажно липли к паху, между этим отголоски удовольствия рассыпались по разуму. Юнхо накрыл лицо ладонями, прижавшись к изголовью постели и принялся массировать переносицу, пропадая в перебойных раздумьях. Он не видел смысла винить себя и за это себя упрекал. Извиняясь перед Господом, он как будто невзначай спрашивал — точно ли это неправильно? Извиняться за фантазии несколько странно, особенно когда они становятся в голове правильными, потому что любовно чисты. Чон отчетливо помнил, как его сердце искренне любит безликий, но на самом деле знакомый силуэт. Он не жаждал страсти и миллионы извращённых наслаждений в этих снах, он только хотел быть рядом и отдавать ему всего себя. Хотя не должен был. Мужчина отвел ладонь ко лбу, зачесав волосы назад и уставился на простыню, собравшуюся складками. Он так отчетливо помнил чужое тело, словно всё это случалось наяву. Словно он взаправду сидел на крепких бедрах, гладил руками грудь, видел губы, изогнутые в улыбке, и целовал его, вкладывая самые нежные чувства. Чон вытер слезу, размазав ее по щеке и прикрыв глаза осенил себя крестом, на подрагивающих ногах поднявшись с постели. На пути к ванной, он всё никак не мог выкинуть из головы всю эту чертовщину Чхве Сана, всю навязчивость его собственных фантазий. Наверняка именно рассказы друга побудили в нём очередной дурацкий сон. А Сан — в порядке ли он был? Ему так долго не хватало любви, внимания близкого душе человека и сейчас Юнхо казалось, что он виновен в этом. Не может восполнить при всех стараниях. Но хватало ли большей любви, чем любовь к Богу, самому мужчине — всегда хватало и будет вечно полно его сердце искренней любовью к добру. И он всегда так будет думать, пока не будет попадать в слепо и беспричинно любящие объятиях на грани сознания, которые показывают куда больше понятия человеческих чувств. Объятия, которые одновременно страшны, справедливы и божественно великолепны, сравнимы лишь с ангельскими.***