***
Привычка завтракать вместе, создавая впечатление большой, дружной, но очень уж разной семьи появилась в доме сразу, как они поселились у Шарлотты. Мама уже тогда пропадала на работе и девочке, чувствующей себя невероятно одинокой, просто нужна была компания хотя бы на утро, пока они все не разбредутся по своим, несомненно очень важным делам. В последний год этот ритуал, как и многие другие, сам собой ушел в забытье, и теперь на завтрак к Шарлотте заглядывала только Флоренс, изредка Беннет (который больше болтал, чем ел, чему девочка была несомненно рада, хотя иногда это и утомляло), и Феликс, когда не просыпался к обеду и успевал на него. Она снова вздохнула и краем уха услышала, как в соседней ванной кто-то включил воду.***
— Доброе утро, Ричи! — личинкот мял десятками своих лапок одеяло Шарлотты и она, сладко потянувшись, села в кровати, аккуратно взяла его на руки и поцеловала. — Мяуу! — Ричи никогда не любил этот утренний поцелуй в его шершавое подобие носа, но каждый раз мученически терпел, отрабатывая свой хлеб. Он был умным животным, и хотя и видел, что хозяйка грустит, когда на завтрак приходит мало двуногих, он всегда желал, чтобы сегодня получилось бы именно так. Так было и менее шумно, и более сытно — Шарлотта готовила на всех, а если кто-то не приходил, скармливала это питомцу, так что личинкот давно уже вырос до непозволительно больших размеров, и пока не собирался останавливаться. — Тебе уже пора есть? Тогда займемся завтраком. Жалко, что у тебя лапки, и ты не в состоянии помочь мне с готовкой, хи-хи. — Мяяуу! — Девочка поставила питомца на пол, встала и поглядела в зеркало. Задравшиеся штанина пижамы оголила порезы на ноге, и девочка судорожно дернула её вниз. Ричи, тем временем, старательно вылизывал ей пальцы ног, торопя хозяйку и урча как трактор, как бы говоря, что всё это ещё успеется, а сейчас есть дела и поважнее, и дела эти не ждут. Переодевшись и приведя себя в порядок в ванной, Шарлотта вошла на кухню. Параллельно раздумывая над завтраком, она открыла холодильник и вытащила корм для Ричи. Личинкот нетерпеливо заорал. — Мяуу! Мяуу! — и она вывалила ему в миску сразу две пачки. Сегодня его можно было и побаловать. Довольно чихнув, Ричи принялся за еду, а Шарлотта, немного поглядев на него, улыбнулась и принялась за готовку. Когда все было выставлено на крупный, не по размеру комнаты, дубовый стол, в кухню вошел Феликс. Некоторое время парень недоуменно глядел на завтрак, после чего перевел взгляд на стеснительно улыбающуюся девочку, и привычно взявшись за волосы, пробормотал: — Доброе утро… Ты так и не перестала… М-м-м… — Доброе, Феликс. Садись за стол! — она перебила его, что, конечно, было очень неестественно для Шарлотты, и он, глянув на её как будто остекленевшие глаза, пожав плечами, подчинился. — Как твое здоровье, Шарлотта? Бессонница прошла или..? — Все в порядке, не волнуйся. Я не пересолила? У неё были ужасные мешки под глазами. Она вообще выглядела ужасно, и Феликс, медленно жуя омлет, пялился на её руки. Видимо, во время готовки Вайлтшайр закатала рукава, и забыла спустить их обратно, глядя теперь на друга, обнажив миру сеточку глубоких, тонких порезов. Должно быть, лезвие, подумал Феликс. Таких ножей у них в доме не было. Он ощущал себя беспомощным, и, как и всегда в подобных случаях, не знал что сказать. Но говорить было надо, и аккуратно положив вилку на стол, он обратился к девочке, сидящей рядом. — Шарлотта, мне кажется, или ты увиливаешь от вопроса. Как твое здоровье? Что с бессонницей? Пожалуйста, скажи, если мне есть о чем волноваться. Она приятно улыбнулась, и не замечая, куда направлен взгляд мальчика, ответила: — Феликс, прошу тебя, не волнуйся. Все правда в порядке. Бессонница уже почти меня не беспокоит, и вообще… Потирая лицо руками, Хониккер думал, что глаза как всегда становятся мокрыми совсем не вовремя. Дрогнувшим голосом, не отнимая рук от лица, он пробормотал: — Шарлотта, отдай мне свое лезвие, пожалуйста… В комнате стало тихо, и только около миски довольно икнул Ричи, закончивший с трапезой.***
— Мисс Вайлтшайр, помогите мне, пожалуйста. Шарлотта дернула головой и посмотрела на доктора. Он держал на руках бледное тело Феликса и ожидающе смотрел на неё, всю сжавшуюся от наплыва воспоминаний и взгляда его маленьких тёмно-карих глаз. Опомнившись, она подскочила к двери и открыла её перед Генри. Вместе они вышли в коридор. Ощущая какое-то смутное беспокойство, Шарлотта направилась в сторону лаборатории, обгоняя доктора, который непривычно широко прошагал за ней. Открыв дверь она запустила его внутрь, и уже собиралась зайти следом, как Хаксли неожиданно встал на пороге, и не оборачиваясь к Шарлотте, каким-то деревянным голосом поблагодарил её и попросил не беспокоить, так как сейчас он будет проводить очень сложную операцию, и её успех напрямую зависит от того, насколько он будет сосредоточен в процессе. Торопливо закивав, и не подумав, что доктор не видит этого жеста, девочка уже было собиралась закрыть дверь, но Хаксли дёргано повернулся и неловко нажал на кнопку сам. Дверь захлопнулась прямо перед её носом, и последнее, что успела увидеть девочка — непривычно уверенные и понимающие глаза доктора. Шарлотту шатнуло и она с минуту глядела на неё, слушая шум воды, льющейся в ванной. Её беспокойство, несмотря на уверенный вид Хаксли, все нарастал с каждой минутой, и девочка чувствовала, что близка к срыву. Но теперь ей оставалось только ждать, и помедлив, она направилась на кухню. Вода выключилась, и Вайлтшайр, уже обхватившая было ручку кухонной двери, резко остановилась. Внутри неё резко все как будто оборвалось, и беспокойство сменилось настоящей паникой. Не понимая, что с ней происходит, она оперлась о стену и почти не дыша смотрела на вход в ванную. Что-то должно было произойти сейчас, что-то непоправимое и ужасное, что-то, что хотелось бы не допустить, что-то, о чем не хотелось даже думать. Замок щелкнул, и из ванной вышел мокрый Беннет. Вайлтшайр бросило в холод. Он снова принимал мыло.***
Уход Айдена был настолько неожиданным и странным, что Шарлотта так и не смогла понять, для какой цели дворецкий так резко покинул их. В костюмерной, куда Шарлотта зашла в то утро, стояло новое прекрасное платье белого цвета, а на столе портного лежала записка, написанная, судя по маленькому, очень аккуратному почерку, самим дворецким. «Дорогие сожители и, в особенности, мисс Вайлтшайр, прошу простить меня за этот поступок, но я вынужден покинуть Вас на неопределённый срок времени. К несчастью, я не могу рассказать вам о цели моих будущих поисков, но уверяю вас, она очень важна и желание заняться ею продиктовано моим обещанием защищать мисс Вайлтшайр от всех невзгод и трудностей, от которых я только смогу. Я постараюсь вернуться сразу же, как дело будет сделано. Вечно Ваш, Айден. Постскриптум: белое платье на вешалке рядом — мой подарок тебе, дорогая Шарлотта. Не забывай заниматься фортепиано.» В последние дни перед уходом Айден и вправду был чем-то очень озабочен, и девочка, смеясь, советовала ему выплеснуть всё лишнее из своей души музыкой, как он сам не единожды предлагал ей раньше. Дворецкий только вежливо улыбался и переводил тему. Теперь Шарлотта корила себя за то, что не выбила из него причину, или, хотя бы, не пришла к нему в комнату тогда, за ночь до его ухода, когда она проснулась от незнакомой, очень грустной мелодии, доносящийся оттуда. Девочка тогда только удивилась тому, что невозмутимому и вечно спокойному Айдену иногда тоже надо бороться с самим собой. Наверное, с его рассудительностью и острым умом это делать в разы тяжелее чем ей, Шарлотте. Подумав об этом, она, с тяжелым сердцем, заснула, уже тогда ощущая, что могла бы все изменить.***
Сейчас, впрочем, думать об этом было уже поздно, но девочка на протяжении всего времени после его ухода ощущала смутное беспокойство и тревогу перед чем-то грядущим. Это не было в диковинку, ей приходилось чувствовать это и раньше, но сейчас, сползая по стене и глядя на Беннета, равнодушно смотрящего в ответ, она поняла, что все, кажется, уже случилось. Она хотела бы, чтобы вместе с этой мыслью пришло и спокойствие, но её только сильнее затрясло. Это был психоз, бесцеремонно, не постучав в дверь ворвавшийся в её разум и вытеснивший оттуда все мысли, оставив только панику, тревогу и страх перед грядущим. Беннет все также равнодушно глядел на неё, потирая нос. Время от времени парня подергивало, как будто он очень сильно нервничал, и это совершенно не вязалось со спокойствием, отражавшимся на его лице. Он перестал пялиться и повернул голову. Выражение на его лице изменилась, и он прошагал к комнате Феликса. Дверь внутрь была не заперта, и Шарлотта, почти потерявшая уже способность адекватно соображать, с ужасом подумала, что не закрыла дверь и на склад, откуда Хониккера забрал к себе доктор Хаксли. Неприятно осклабившись, Беннет обратился к ней, облизывая блестящие после мыла губы. — Где он? И Шарлотта закричала, захлебываясь и погружаясь в темноту. Чернила заполняли коридор, лились из её глаз и рта, все старые шрамы на её коже снова воспалились и из них тоже противно засочилась темная жижа. Словно не чувствуя этого и не слыша отчаянного крика Вайлтшайр, Беннет стоял, уже по щиколотку погруженный в чернила, и спокойно смотрел на дверь в лабораторию Хаксли. Его лицо с каждым мгновением мрачнело и яростно искривлялось. В голове Шарлотты незнакомый голос произнес: Горевать было не о чем. Все ведь закончилось хорошо, не так ли? — и девочка с головой погрузилась в темноту.