***
— Ты, Шарлотта, никогда не была и не сможешь стать слабым духом человеком, это я тебе обещаю, — однажды сказал Айден, когда взмокнувшая девочка закончила играть, захлопнула крышку фортепиано и шумно дыша облокотилась на спинку стула. — Умница, Шарли! Нет, правда, умница! — воскликнула Флоренс, одевшая на сегодняшний случай красивое зелёное платье, гармонирующее с цветом её волос, и обратившись к Айдену, гордо разглядывающему свою ученицу, продолжила, — Конечно. Слабый духом человек не сыграет такое! Что это вообще? Флоренс тогда кое-как упросила у доктора Хаксли уйти им с Беннетом с работы пораньше, чтобы посмотреть выступление Шарлотты, и была очень довольно этим решением. В принципе, концертом остались довольны вообще все, даже Ричи тогда не побоялся зайти в шумную фортепианную и громко одобрительно мяукнул, когда Шарли закончила. — Это, миледи, «Лето» Антонио Вивальди. Величайшее его произведение. Кстати, он, как и вы с мистером Беннетом и мистером Хонникером, был Иным. Правда, по-моему, не с Уберии… — и увидев лица помрачневших рабочих, резко оборвал себя, поняв, что сказанул лишнего. — Ну и ужас это ваше «Лето», а этот ваш Антонио — извращенец. Но крутой! Как и наша Шарлотта! — сказал прямодушный Беннет, пораженно и уважительно разглядывая смущенную девочку. Феликс в тот вечер много молчал, чем-то явно очень озабоченный, и Вайлтшайр, не знавшая куда себя деть от лившейся на неё похвалы, хотела спросить его, что случилось, но постеснялась. Тем не менее, даже не смотря на его состояние, восхищение читалось у него во взгляде, и молодой учёный, судя по всему, просто не знал как достойно выразить его словами, так что Шарлотта ни чуточку на него не обиделась. Сейчас Шарлотта очень хотела того, чтобы такие встречи с приятным общением и смехом происходили почаще, но в последний год обстановка в доме медленно, но верно накалялась, и девочка чувствовала, что все приближается к катарсису. И очень этого катарсиса боялась. Точную причину напряженности вычленить было довольно сложно. Там намешалось много всего, среди чего было и ментальное состояние Шарлотты, ухудшающиеся с каждым днем, и редкие, но неприятные психозы у работников (которые обострялись безразличием доктора Хаксли к ним — кажется, он их даже не замечал), и здешний конфликт поколений между Хониккером и его дядей, и ещё куча всего неприятного. Но и в этом мраке, конечно, было и что-то хорошее. — Например — Флоренс, — мелькнуло в голове у Вайлтшайр, и она, улыбнувшись, вспомнила её бирюзово-розовые глаза с мелькающими в них игривыми огоньками.***
Айден во многом заменил ей отца. Но сейчас его не было, и Шарлотте было очень грустно по этому поводу. Ещё она очень сильно обижалась на маму. Мама всегда просила её быть хорошей девочкой, но когда Шарли вела себя хорошо, мама не обращала внимания. Не обращала внимания она и когда девочка вела себя плохо, настолько редко она бывала дома. И косвенно мама даже была виновата в том, что случилось недавно. Жалко, что жидкость из капельниц сделала так, чтобы не осталось шрамов — может быть, если бы мама увидела их, ей бы наконец стало не все равно на свою уже почти взрослую дочь. Подумав об этом, она тут же обругала саму себя в мыслях, и взгляд снова сам собой упал на миску, томящуюся в углу Когда пропал Ричи, Шарлотте стало так плохо, что доктор Хаксли, пересилив свою гордость, даже осматривал её, но в итоге вынес вердикт о ухудшении её ментального и физического состояния из-за эффекта психосоматии на фоне стресса после ухода её любимого личинкота, дал несколько довольно банальных советов и больше ничем особым не помог, вернувшись к своей работе. Неожиданно, девочке стало интересно, куда он публикует свои статьи, если на Уберии его исследования начисто игнорируют после исключения из научного совета, а здесь, в Доме, наукой никто не интересуется. Не складывает же он это все просто в ящик, верно? Поставив поднос с завтраком на кухонный стол, Шарлотта вздохнула, и задумчиво запустила руки в короткую каре на голове, которую недавно сделала ей Флоренс вместо того хтонического ужаса, который остался после ситуации в душе. Тогда большинство её длинных волос выгорели и повыпадали, а то что осталось стало настолько сухим и ломким, что Шарлотта чуть было не впала в истерию, увидев себя в зеркале на следующее утро после того, как пришла в сознание. Но рядом, как и всегда вовремя, оказалась Флоренс, и обняв девочку сзади за плечи, она легонько укусила её за мочку уха. — Кому-кому, а тебе точно не стоит расстраиваться по поводу своей внешности, Шарли. Ты даже не представляешь, как я рада, что мы тебя вытянули, — и, посерьёзнев, она зашептала ей на ухо так, что Вайлтшайр заёрзала в объятиях девушки, — Пожалуйста, пообещай мне, что ты никогда больше так не сделаешь. Пообещай, слышишь? Ты нужна мне, Шарли. И не только мне. Нужна всем нам, мисс Вайлтшайр. О чем ты вообще думала? Шарлотта вздохнула, почувствовала что глаза становятся мокрыми, и уткнулась в рукав медицинского халата подруги, не отвечая и сдерживая всхлипы. Так они довольно долго стояли, просто обнявшись, и Флоренс говорила о том, что никогда больше такого не допустит и не даст никому сделать плохо Шарлотте. Как бы обеим не было комфортно в этих объятиях, время не ждало, и Флоренс, успокоив девочку и успокоившись сама, мягко отстранила её от себя. — Ладно, Шарли. Нам с тобой ещё Феликса вытягивать, — Вайлтшайр снова вздохнула, и Флоренс с нежностью взглянула на неё, — Давай лучше займёмся твоей причёской! Неожиданно в её глазах появились привычные уже игривые огоньки. — Давай покрасим тебя в красный! Вот Беннет удивится. Подумает, что опять переборщил с мылом! — она забавно сморщилась, когда поняла что сказала, и до Шарлотты, залюбовавшейся ей, не сразу дошёл смысл сказанного. — Что? Беннет опять подсел на мыло? — Да н-нет, я и говорю, вот он удивится, если увидит, э-э-э… Шарлотта молча открыла самый нижний ящик из всех, встроенных в раковину, и увидела, что все гораздо хуже, чем она думала. Мыла там почти не осталось, ящик был фактически пуст, и, вздохнув, девочка задвинула его обратно. — Давай поскорее покончим с причёской, Флоренс.***
Когда Вайлтшайр, с трудом натянув на себя костюм химзащиты, прошлепала к двери в лабораторию Феликса, дверь уже была открыта, а её друзья, испачканные и черные как угли, отдыхали, сидя на полу. — Что случилось? — спросила Шарлотта, снимая с головы шлем. Хоть и пробыл он там недолго, она успела сильно вспотеть. — Неудачное химическое соединение, только и всего. — Флоренс, сказав это, поднялась с пола и протянула руку Беннету. Хмурый парень взялся, и девушка, видимо, опять не рассчитав силы, дернула слишком сильно, так что Беннет, удивленно воскликнув, влетел в стол и больно ударился грудью. К нему тут же подскочили Шарлотта и виновница случившегося. — Беннет, прости! Я не хотела, правда! — умоляюще залепетала она, протянув к нему руки. Зло выдохнув, он отбил их и поднялся, намереваясь выйти из комнаты и на пороге повернулся, спрашивая у Шарлотты: — Завтрак на кухне? — Э-э-э, да… Ничего не ответив, он скрылся в коридоре. — Что это с ним? — Он очень расстроен по поводу Феликса, Шарли. Но все не так плохо. Наш Феликс просто спит, и так или иначе, когда-нибудь ему придется проснуться, а мы сейчас просто пытаемся ускорить этот процесс. Конечно, были и другие причины, но о них Флоренс благоразумно умолчала, и, щелкнув девочку по носу, отправила её завтракать к Беннету. Шарлотта, забавно надувшись, вышла вслед за ним, и только оставшись наедине сама с собой, девушка позволила себе устало выдохнуть и убрать вечную улыбку с лица.***
Все было хуже, чем думали Шарли с Беннетом. Беннет слишком плохо разбирался, чтобы понять что-либо из анализов мозга Феликса, а Шарлотта верила на слово своей старшей подруге (и тайной возлюбленной), и поэтому тоже не очень сильно волновалась, хотя и очень скучала по Феликсу. Очень, но не сильнее Беннета — вот он действительно скучал. Он снова сел на мыло, хотя и держался до этого почти 8 месяцев, и начал поглощать его совершенно лошадиными дозами, из-за чего нижний ящик в раковине так быстро и опустел. Кроме этого, мыло перестало делать парня добрейшим существом на Земле, давая прямо противоположный эффект — он снова стал токсичным и озлобленным как тогда, когда они только-только познакомились уже тут, в Доме. А Феликс, между тем, был в опасности. Судя по анализам, он не был ни в быстрой, ни в медленной фазе сна, и его мозг совершенно свободно размышлял, не давая себе отдыха, кроме областей, отвечающих за поддержания сознания. Вот они, почему-то, не работали. Кровь шла по венам, Феликс дышал и, более того, даже по разному дышал в зависимости от настроения, но в тоже самое время не имел возможности проснуться. Но и это было не самым страшным. Самым страшным ударом для Флоренс стало то, что его органы могли просто напросто «заснуть», не получая команд от мозга. Из-за странной (по сравнению с людьми из Ложного Царства, конечно) работы мозга они по инерции продолжали работать, но нельзя было сказать с точностью, будет ли так продолжаться вечно, и Феликса надо было будить максимально быстро. Но они не знали как. Среди них не было никого, особенно разбирающегося в нейробиологии, и как стабилизировать его состояние никто не знал. Было бесполезно идти даже к доктору Хаксли, потому как и он мог сделать немногое в этой ситуации. Но идти к нему и не хотелось. Вздохнув, Флоренс пошла на кухню. Пора было завтракать.***
— Доктор Хаксли? — Флоренс тихонько постучалась, но ответа не последовало. Тем не менее, судя по звукам, Генрих был внутри, и девушка, вздохнув, заглянула в щель, образованную неплотно закрытой дверью. Взгляд ещё не сфокусировался, но даже так она успела пожалеть об этом решении. Хаксли был «занят». Бормоча что-то, он жадно и торопливо «производил манипуляции» над телом Хониккера. Старик даже не удосужился снять свой медицинский халат, и, кажется, настолько был увлечен «процессом», что не видел и не слышал ничего вокруг. Флоренс почувствовала как у неё подкашиваются ноги, и взгляд сам метнулся на колбы. Увидев их, она болезненно застонала и сползла по стене на пол. Её пробила крупная дрожь, и девушка почувствовала, как её накрывает паника. Почти все колбы с телами Феликса были пусты, а «использованные» тела доктор оставлял гнить прямо там, рядом со столом. Ему не мешал даже запах — ведь он почти всё время ходил в респираторе. Насколько знала Флоренс, это последствия его паранойи — в молодости, еще на Уберии, подающего надежды учёного пытались не раз отравить злопыхатели. Флоренс кожей чувствовала, как через щель на неё смотрят десятки Феликсов, которым теперь уже никогда не представится возможности ожить. Но пора было это кончать. Больше идти было не к кому. Кроме этого чудовища Феликсу больше никто не в силах помочь. — Доктор Хаксли! — её голос дрогнул, зато старик наконец услышал и торопливо застегнув ширинку, ворчливо крикнул. — Не мешайте работать! — она почувствовала, что в состоянии вырвать эту дверь с петлями, а затем долго и мучительно избивать его. Она могла, она умела, её сильные механические руки позволяли ей это сделать. Но она сдержалась. Сейчас от этого существа (назвать его человеком или даже Иным у неё не повернулся язык) зависела жизнь её друга, и ей оставалось только сжимать и разжимать кулаки и радоваться, что сегодня она обошлась почти без мыла. Иначе бы не сдержалась.***
Обычно мыло действовало на Иных как укол чистого адреналина в вену, только безболезненно и даже, наверное, приятно. Мозг под мылом работал четко, разгонялся до огромных рабочих скоростей, тело становилось максимально функциональным. В зависимости от дозы менялось длительность первой фазы — фазы агрессии, когда принявший мыло Иной чувствует такой невероятный прилив сил, что совершенно перестает контролировать себя и свои действия. Флоренс слышала о великих художниках, писателях, музыкантах и прочих творческих личностях, которые смогли подстроить действия первой фазы под свои нужды, в итоге, за счет нее, они получали на руки величайшие продукты культуры, создающиеся ими за этот краткий период. Но это удавалось немногим, в основном, все просто начинали крушить всё, что было под рукой, не зная куда еще девать энергию, заполнявшую организм до краев. После первой фазы начиналась вторая — фаза, когда любой Иной, за редким исключением, чувствует всепоглощающее умиротворение и спокойствие, чередующиеся с наплывами удовольствия, несравнимыми по силе даже с оргазмом. Обычно вторая фаза длится от часа до нескольких часов, и характеризуется тем, что Иной, сразу после перехода во вторую фазу, продолжает размышлять на предельных скоростях, но за время её действия скорость работы мозга стремительно падает, и наступает фаза третья. Совершенно истощенное тело валится на пол, нарушенный гормональный фон начинает резко восстанавливаться, бывало и такое, что мозг, при особенно больших дозах, на доли секунд отключался полностью. В такие моменты по ошибке можно было даже диагностировать смерть. Иные с Уберии не поддерживали никаких контактов со своим собратьями в Доме, так что мыло, как наркотическое чудо, оставалось целиком и полностью в руках таких как Беннет, который никогда не был особо разборчив в дозировке и качестве потребляемого товара, всасывая в себя вообще все, что можно было к мылу отнести.***
— Доктор Хаксли! Это я, Флоренс! Нам надо срочно поговорить. Доктор Хаксли! — Я работаю! - послышался раздраженный ответ. — Это касается Феликса… — её привычное спокойствие быстро пропадало, и девушка с удивлением почувствовала влагу на глазах. Надо было торопиться, а этот мудак не может отлипнуть от тела племянника. Неразумного тела, в то время как разумное умирало в комнате дальше по коридору. — Феликса?.. Сейчас, сейчас выйду. Вскоре он действительно вышел. Горбатый, низкий, совсем уже старый. Флоренс вспомнила, как некогда она, совсем еще девчушка, даже младше чем Шарлотта сейчас, впервые увидела Хаксли — высокого, статного молодого мужчину. В его умных глазах тогда горели уверенность и сила, сейчас в них были только беспокойство и еще не до конца утихнувшая похоть. — Что ты хотела, Флоренс? Что с Феликсом? Комок подобрался к горлу, но она, пересилив себя, заговорила. Почему-то ей стало невыносимо стыдно, и она опустила взгляд на пол. — Доктор Хаксли, я… Феликс… Он… Понимаете, надо торопиться… — он взял её за руку, и девушка хотела было вырвать её, но доктор заговорил мягко, по-отечески. Так он не разговаривал с ней очень давно, и Флоренс стало еще хуже, так что она почти не поняла, что он сказал дальше. — Спокойнее, девочка, спокойнее. Давай по порядку. — Феликс, спасая Шарлотту, принял слишком много спорамина и слёг в какую-то странную кому. Судя по анализам, он спит и не спит одновременно. Один раз ему удалось проснуться, и он написал нам формулу доработанной восстанавливающей жидкости, с помощью неё у нас удалось спасти мисс Вайлтшайр. Но сам он в итоге снова заснул. Мы пытались придумать что-нибудь, но… Я боялась… Я боялась, что у него могут перестать функционировать органы, и он умрет, и пустила ему небольшую дозу его разработки, его жидкости… Он стремительно угасает, доктор Хаксли. Его мозг в порядке, но органы… Они почему-то приходят в негодность. Скорее, доктор Хаксли. Это тело уже не спасти, но мы можем успеть. Его разум ещё в порядке… Доктор Хаксли. Пожалуйста. Какое-то время он стоял, крепко о чем-то задумавшись, не отпуская руку Флоренс, и её готово уже было захлестнуть отчаяние, как он повернул к ней голову и сказал: — Пойдем посмотрим, что можно сделать. — и кряхтя, он направился к выходу из лаборатории. Флоренс заглянула внутрь комнаты, дверь в которую доктор позабыл закрыть, и её снова замутило. Обнаженное тело Феликса так и осталось лежать на столе в неестественной позе, Хаксли не стал убирать его. Его глаза были повернуты на девушку.