***
Будучи полностью предоставленным самому себе, Юнги не торопился вылезать из постели по утрам и мог позволить себе поваляться под тёплым одеялом. Мягко потянувшись, он широко зевнул и сел, свешивая ноги на пол, пытаясь вслепую нашарить тапочки на полу. В квартире царила благословенная тишина, ни единый звук не выдавал постороннего присутствия. Это приятно ободрило кота, и он, подцепив со спинки стула лёгкий халат, выполз в коридор, оглядываясь по сторонам. Внезапно накатило ощущение, что тишина-то не благословенная, а как раз-таки пиздецки подозрительная. И либо в его квартире валяется где-то хладный эльфийский труп, либо его обнесли, пока он дрых без задних ног. Вспотев от возможных перспектив, Юнги поплёлся на обход территории. Дверь в гостевую спальню была приоткрыта, и, сунув туда голову, кот обнаружил аккуратно заправленную постель и сложенные на кресло вещи, раскрытый чемодан лежал возле шкафа. Решив, что копаться в чужом белье у него желания нет от слова совсем, он осторожно прикрыл дверь и, крадучись, пошёл по коридору в сторону гостиной. В которой также никого не оказалось. Оставленные Юнги журналы и рабочие наброски, разбросанные по кожаному дивану, лежали нетронутыми. Любопытно. Не то, чтобы он боялся, что на его каракули кто-то позарится, но вдруг? На придверном коврике стояли массивные кроссовки, явно на размер больше его собственных ботинок. Ага, значит, мудаковатый эльф где-то в квартире, либо умотал в чём-то другом. Да что ж так тихо-то?! Чуткие кошачьи уши не улавливали никаких посторонних звуков, и это напрягало. Богатая фантазия продолжала подкидывать извращённые идеи, что случилось в его квартире, пока он беззаботно спал. Тряхнув головой, Юнги зашёл на кухню и обнаружил на столе накрытую прозрачной крышкой от микроволновки тарелку с парой тостов и кружку с ещё горячим чёрным кофе. Скептически оглядев соблазнительную картину, но не решившись притронуться, он потоптался на месте и пошёл в ванну. Сбитый с толку внезапными натюрмортами на своей кухне, забылся и, открыв легко поддавшуюся дверь, вошёл в комнату. Из раздумий его резко вывела прилетевшая в лицо мокрая мочалка. Вздыбив шерсть на хвосте и прижав уши к голове, Юнги отплевывался от мыльной пены и, сузив глаза, уставился на вальяжно растянувшегося в ванне Хосока. Эльф, лениво склонив голову к бортику ванны, уточнил: — Ты не только истеричка, но ещё и извращенец, пупсик? Юнги закатил глаза, приглаживая шерсть на хвосте: — Не надо называть меня ПУПСИКОМ! И чего я там не видел? — он закатил глаза, проходя к раковине и вынимая свою зубную щётку из стакана. «Позориться так до конца», — подумалось ему, и, решив, что особо терять больше нечего, решительно включил воду, чтобы умыться. Краем глаза он успел заметить, как Хосок двигается, кладёт руку на бортик ванны, свешивая её на пол, и роняет на неё голову, внимательно рассматривая стушевавшегося от чужого взгляда кота. Чёртов хвост нервно дёргался из стороны в сторону, выдавая напряжение хозяина. Юнги успел припомнить детскую считалочку и практически угомониться, как сзади раздалось: — И как же тебя называть, не пупсик? Мин едва не подавился зубной пастой, отвлёкшись и напрочь забыв о чужом присутствии. Скосил глаза на пялящегося эльфа и, выплюнув пасту в раковину, фыркнул: — У меня имя есть вообще-то. Странно, что твои «родственники», — он изобразил кавычки, — тебе его не сообщили. — Сообщили, но имя это скучно, — Хосок потянулся в ванной и встал, заставив Юнги вспыхнуть и резко уткнуться взглядом в слив в раковине, молясь, чтобы нудист свалил побыстрее. Позади раздался смешок, плеск воды и шлёпанье босых ступней по кафелю. К тонкому халату со спины прижалась чужая мокрая грудь, на раковину по обе стороны от Юнги опёрлись жилистые руки. — Ты! Хули творишь? — кот дёрнулся, шипя сквозь зубы, и поднял взгляд в зеркало. В отражении он с ужасом увидел самого себя (ну он же не вампир, в конце концов, чтобы не отражаться!) с расширившимися зрачками, всклокоченными чёрными волосами и зубной пастой на подбородке и нахально улыбающегося ему из-за головы эльфа. Он повёл носом и, наклонившись ещё ниже, практически утыкаясь в волосы, принюхался. — Ты что, собака, что ли?! А ну, отъебись от меня! — взвыл Юнги, дёргаясь, пытаясь отпихнуть неожиданно сильного эльфа. А по первому взгляду -- глиста глистой же. К щекам прилила кровь, и, к своему ужасу, кот понял, что цвет его лица равняется цвету чужих волос. — А ты имеешь что-то против собак, пупсик? — прищурившись уточнил эльф. — Я НЕ ПУПСИК! — взвыл раненным бегемотом Юнги, яростно дёргаясь. — Фи, таким нервным быть, не пупсик, — Хосок шутливо надул губы и убрал руки с раковины, разворачиваясь к выходу, — Да, кстати, кофе и тосты твои. Бывай, киса! В зеркале мелькнула чужая голая задница и дверь бесшумно закрылась. — Вот же сука! — Юнги кинул в раковину зубную щётку и, переключив воду на холодную, щедро поплескал в горящее лицо, стараясь успокоиться. За такие подставы ему по гроб жизни обязаны будут. Он не нанимался созерцать чужие жопы и терпеть издёвки над своей персоной. Он кот или где? Мокрый халат неприятно лип к телу. Юнги поёжился, идти в душ ему не хотелось, но придётся. Спина зудела ровно в том месте, где её касалась чужая голая кожа. Замка на двери в ванной у него, к сожалению, не было, ибо не было поводов запираться. Жил-то он один, редкие гости неудобств обычно не создавали. И оставалось только надеяться, что красноволосый проходимец свалил в туман и не заявится раньше поздней ночи. В своей жизни Юнги часто ошибался. Всё-таки ему было не три и даже не двадцать три года, но так обосраться на ровном месте дважды в день было слишком даже для него. Дверь в комнату распахнулась настежь, когда он, скинув трусы и халат на пол, залезал в ванну. Позорно взвизгнув от неожиданности, Юнги дёрнулся и, вцепившись руками в шторку, начал заваливаться в ванну. Звонко хохотнув, Хосок подскочил к запутанному в занавеске Юнги и ловко подхватил его. — Да ты действительно не пупсик, ты картошка грациозная, судя по всему, — он старательно пытался придать амёбному коту вертикальное положение, но у того разъезжались ноги и стоять ровно ему явно не удавалось. Юнги пыхтел и яростно сопротивлялся, не желая расставаться с единственным прикрытием своего худосочного тельца. — Да отцепись ты уже! — взревел Хосок, тряся ошалевшего кота вместе с оторвавшейся штангой и шторкой. Юнги неожиданно, даже больше для самого себя, расцепил пальцы и повис тряпкой в чужих руках, — пиздец ты классный, конечно. Собрав кошачьи конечности в одну кучу и прислонив его к себе, за неимением других опор, почесал затылок: — Эй, киса, и чего с тобой делать-то? Юнги повернул голову и, заглянув в голубые глаза, хрипло выдал: — Съебёшься отсюда уже, или нет? — Хуя себе благодарочка. Слышишь, мохнатый, не борзей, а. Юнги обиженно фыркнул, надув губы и, запахнувшись в штору, гордо выпрямился, отлепляясь от Хосока, развернулся и, демонстративно тыкая пальцем в чужую грудь, прошипел: — Если бы ты меня не напугал, я бы не разнёс ванну! — Ах, я ещё и виноват, что ты неуклюжий, как носорог на коньках? Мог бы просто спасибо сказать, что башку свою не разбил. — Обязательно вышлю благодарности почтовым голубем! — Ёбнутый, честное слово, — Хосок фыркнул, подхватил забытый на стиральной машине телефон и вышел из ванной комнаты.***
— Вошь сифозная! Петух гамбургский! Гиена недобитая! Чимин, сидящий напротив Юнги и поедающий оставленные Хосоком тосты, вяло кивал на чужие гневные выкрики и лениво листал ленту в инстаграм. По его подсчётам, минут через десять запал у Юнги кончится, и он будет дуться, как мышь, на крупу, попивая заботливо сваренный персонально ему кофе. Юнги выдернул Пака практически из постели, не слушая возражений, гневно вереща о том, что его насилуют и бьют ногами. Перепуганный, впервые в жизни услышав истерику от самого спокойного из их компании друга, Чимин прилетел на такси с полотенцем на голове и пижамой под зимним шерстяным пальто. Уже слушая возмущения Юнги, он понял, насколько проебался. Надо было остаться дома. Слушать витиеватые и не очень оскорбления эльфийского достоинства начинало надоедать. Оторвавшись от телефона, он поднял взгляд на теребящего себя за хвост друга и уточнил: — А от меня ты чего хочешь? Юнги на мгновение задумался, выпуская из рук хвост и постучав себя по губе пальцами, выдал: — Помоги вывезти его в лес! — Хён, скажи честно, ты ебанько или головой всё-таки об кафель приложился? Или может он тебя так цепанул, м? Кот, оскорблённо надулся и буркнул: — Да шучу я, шучу. Он меня за полтора дня заебал, как вам не удалось за десять лет. Талантливый, сука. — А ещё готовит вкусно, — поддакнул Чимин, не обращая внимания на откровенный сарказм, — А вообще, потерпи немного. Осталось-то совсем ничего, и не провоцируй его. Что ты как банный лист к жопе прицепился? Он вон старается быть вежливым постояльцем. Заебись, он ещё и виноватым остался. Куда делось его хвалёное хладнокровие? Почему при виде этого упыря у него натурально начинает протекать колпак? Нужно было собрать себя в кучу и перестать заниматься хуйнёй. Зорко проследив, чтобы Чимин дожевал тост, Юнги решительно поднялся и, на ходу вызывая охреневшему от такого гостеприимства другу такси, выпихал его в подъезд. Оттуда послышался отборный мат и глухой удар ногой в дверь. — Уёбок! — И я тебя люблю, проваливай! Чимин, едва ли не третий раз в жизни услышав в свой адрес признание от Юнги, охуел ещё больше и покорно поплёлся вниз к ожидающему его такси. На ходу черкая во все возможные чаты о том, что Юнги ебанулся в края, и если Хосок его не выебет в ближайшее время, у них у всех очень большие проблемы. Джин и Тэхён, обожающие всякие романтические штучки, наперебой строчили в экстренно созданный чат, подкидывая идеи одна хуже другой. Невесть как затесавшиеся к ним Чонгук и Намджун молча наблюдали, переживая за Юнги, за Хосока и самих себя. В том, что добром это не кончится, оба были уверены на все двести процентов. Было жалко Юнги, ещё больше жалко Хосока, который был ещё не в курсе в какое очко умудрился попасть. Сделать, правда, с этим они уже ничего ровным счётом не могли, ибо под страхом радикальной кастрации им запретили предупреждать кого бы то ни было о далеко идущих планах. Оставалось только смириться и судорожно молиться, чтобы обошлось без мордобоя. Причём в целом уже похую кому в перспективе начистили бы хлебальник. Локомотив под названием «принудительная любовь в каждый дом» тронулся, и остановить его было уже невозможно. Юнги и Хосок на разных концах Сеула беззаботно занимались своими делами, не подозревая, что относительно спокойной жизни их пришёл окончательный и бесповоротный пиздец (хотелось бы сказать, что конец, но это определённо было не так).***