Громкие басы музыки ковыряют в висках, пробираются прямиком под кожу и взрывают пульсирующее от стертых нервов тело до рвотных позывов. Размытые силуэты цветными пятнами мелькают перед глазами, кружатся, прилипая друг к другу, сливаясь, как всякая вспенивающаяся дрянь в самодельном коктейле. Джею от этой гложащей давки хочется скрутиться, подобно змее, сбрасывающей кожу, заскулить и выбросить наконец весь ненужный хлам в виде собственных чувств.
Джей не уверен, что мог бы точно сказать, где сейчас находится, сколько выпил и что принял. С недавних пор Пак ставил в приоритет трезвое удовольствие, но, кажется, не уследил за своим стаканом, насытившись подсыпанной дрянью, бьющейся в венах. Впрочем ему, как и всем окружающим, глубоко плевать. Странно было бы сдохнуть, прожив всего несколько часов в новом году, но Пак думает, что это не сильно бы обеспокоило окружающих.
Зрачки расширены в экстазе, собственное пульсирующее раскаленное тело ощущается тяжким бременем, а кожа - подгнившей, налипшей на кости пленкой, пропитанной жгучими касаниями и поцелуями, что разъедают тело, будто кислота. Всё равно это не его запахи, не его глаза, руки, губы - всё, что ставит силуэт Пака под прицел, против его воли. Джею бы хотелось снять с себя скальп, выблевать пульсирующее кровью сердце, в этом же месиве отрубившись и не проснувшись на следующее утро.
Простенькая просторная квартирка в удаленном от центра районе, после наступления двенадцати больше напоминает дешёвый притон, плотно забитый уродливо выгибающимися человеческими фигурами, кислотными запахами пота, алкоголя, цитрусов, кальяна и смерти. Темная гостиная заполнена полупрозрачной пеленой дыма, древесный запах которой набивает кружащуюся голову ватой, въедается под кожу, словно что-то живое. Тело почти не слушается, узкое душное помещение, подобно сердцу Джея, резко сокращается и увеличивается. По липкому полу разбредаются цветные пятна лучей светодиодных лент, разбросаны праздничные колпачки и красные новогодние шапочки, уже потонувшие в куче мусора, ошмётков еды и чьей-то блевотине. Слепящие вспышки режут покрасневшие, высохшие глаза. Джей позволяет себе расстворится в потерявшем вкус алкогольном месиве, собственных скомканных в кучу ощущениях, разгоняемых эффектом психоделиков. В густом душащем воздухе корежится эйфорическая грязь.
Заедшая мелодия вскручивает ватную голову, постоянно сменяя скорость, высохшее горло сдавливает паническими вздохами, челюсть дрожит и вот-вот расколется. Джей теряет счёт времени, отсчитывая секунды по болезненной пульсации вен на лбу и шее, пока сердце надувается пузырем, грозясь лопнуть. Пак растекается, будто воск с горящей свечи.
Оглядываясь по сторонам, Джей приходит к выводу, что всё безумное творящееся нечто, разрастающейся по гостиной, весьма честное. Именно в такие моменты вся желчь, все мерзкие налипшие на душу тайны вылезают наружу.
Равнодушие - вот, что на самом деле чувствуют люди, что находятся рядом. Джей и сам едва ли не задыхается от пустоты, паразитирующей в его груди.
Давно не появлялось возможности как следует отдохнуть, но Пак уверен, что появляться в незнакомой квартире, куда под новый год его, в самый последний момент, затащили друзья, под предлогом: «Без тебя никакого веселья» - точно не стоило. Так ли много веселья доставляет его присутствие? Разве что кому-то нравится наблюдать за тем, как Пак едва дыша валяется на диване, не находя в себе сил сопротивляться мелькающим касаниям смазанных безликих силуэтов, что утягивают его в глубины собственных ртов. Джей готов поклясться, что чувствует на чужих губах едкую сухую чернь. Его всего выворачивает. Должно быть, это чья-то
дружеская безобидная шутка. Стоило быть осмотрительнее, думает он, ведь даже в кругу знакомых не стоит полностью отпускать контроль над ситуацией и оставлять свой бокал без присмотра.
Пак вдруг думает, что провести ещё один одинокий вечер за работой было бы более правильным решением, чем снова погружаться в бездну грязи и похоти, что въедаются в мутный воздух, едва попадающий в тело. В последнее время в его голове жирно наваривалась неразгребаемая каша из мыслей, подозрительно похожая на взросление. Переоценка ценностей и смена взглядов заставили кишить ненавистью к себе и окружающим, отдалиться и погрузиться с головой в работу и учебу. Давно пора, Джею выпускаться в следующем году, но жизнь его не перестает быть абстрактной и неосязаемой. Пак не может дотянуться до всех её прелестей с самого дна, в которое сам же себя и загнал. Сменились только привычки: Пак жил, от прихода до отхода, от пьянки до похмелья, а теперь весь его быт можно описать тремя словами: работа, учеба и одиночество.
Вокруг Джея много людей, они интересуются им, но, возможно, слишком поверхностно или быстро теряют интерес, и даже друзья на такую отрешённость и бровью не повели, а Паку плевать - пускай это будет на чужой совести, на его собственной уже не осталось живого места.
Джей винит только себя - сам слепо верил каждому слову, подстраиваясь под окружающих, что и разъело его голову окончательно. Слишком поздно, Пак успел с головой зарыться в яме собственных ошибок, главная из которых - играть в бессмысленные игры с собственными чувствами и чужими. За это Джей расплачивается до сих пор перед блуждающими рядом с ним призраками прошлого.
Внутри Пака кипит целый водоворот, который ему попросту некуда выгрузить. Он давится своими чувствами едва ли не до кровавой пены, бурлящей во рту, пока в груди лопаются гнойные волдыри. Джею хочется делиться с окружающими тем хорошим, что ещё теплится в нём, дарить ласку, заботу и внимание, и получать тот же трепет в ответ.
Паку смешно, ведь он сам ещё в прошлом году убеждал окружающих и себя в том, что любовь - это постная херня в красивой обёртке. Неплохой способ заработать денег на тупых мечтателях посредством книг, музыки, фильмов и прочего вседуступного дерьма, пудря людям головы и головки. Теперь же он сам воротиться от своего одиночества, сдается внутреннему голосу: человеку нужен человек?
Но всё, что Джей получает, это пресное времяпровождение и хоть как-то скрашивающий его секс, от которого в душе каждый раз скребётся мерзкий осадок. Люди не видят того, что Пак сам упорно закапывает внутри себя, прячет под плотным слоем кожи, шипов и черни, льющейся изо рта. Конченый эгоист которому вечно чего-то не хватает, хоть удавись.
Голова тяжелеет, забиваясь мыслями, что начинают принимать очертания трезвости от сходящего эффекта неизвестного ему вещества. Джею снова больно, даже физически. Он теряет себя отблеском в чужих глазах, где предстает в искаженном облике такого же мудака без особых принципов, ведь Пак всего лишь отражение.
Мысли проезжаются как нож в ноющей от боли голове и Джей хотел бы прогнать их прочь, но те крепко сковали его мозг. В такие моменты, стимулируемые действием веществ, хочется ощущать чье-то близкое присутствие, не только физически, но и духовно. И ведь вокруг людей кишит, как паразитов, но все они лишь прицепившиеся к сердцу пиявки, Джей видит их, но не чувствует. Он ощущает себя пустой бесполезной дырой в пространстве, даже тело немеет и единственное, что подаёт в нём признаки жизни - это спазмы в груди и покалывания на кончиках пальцев, стертых от гитарных струн. Среди бурлящей толпы Пак не может разглядеть лиц, не может уловить хотя бы мимолетную вспышку заинтересованности, словно его сердце - это зажигалка без газа. Да и давно не в его принципах пытаться искать в домашних притонах что-то больше эфемерного влечения, за которое можешь корить себя каждое последующее утро.
Тяжко жить, закапывая собственные потребности, чувства и гордость в бездонной яме работы и попыток себя исправить, но по-другому слишком больно. Обманывать себя всегда проще, не взирая на то, что вся Джеевская жизнь в один момент превратилась в скомканную иллюзию, которую он больше не в силах распутать.
Ведь проще делать вид, что эта ночь и каждый едва выпущенный дрожащий вздох имеют смысл. Что Пак вспомнит обо всем, что сейчас творится на следующее утро, в конце концов, что «завтра» вообще настанет. Новый год определенно не должен был начаться с мыслей о том, что проснуться - всё равно, что умереть.
Пак больше не задаётся вопросом «что делать дальше?». А что делать, если это «дальше» всё никак не наступит? Джей суеверный до мозга костей, и в бесконечном колесе жизненных сценариев считает себя сбоем, помехой, у которой лишь два исхода: бороться за смысл каждого дня, или оборвать собственное, только отягчающее существование.
Тяжёлые мысли вместе с дымом царапают мозг, и Джей вдруг позволяет себе всерьёз задуматься над этим. Даже если после смерти есть ещё хоть что-то, нет гарантий, что
там станет
лучше.
Пак, на самом деле, не часто придается подобным раздумьям, шшметки трезвости твердят, что спустя несколько часов пребывания в крови, наркотик наконец начал проявлять свою пагубную сторону, соскребая с глубин внутреннего «я» всё самое мерзкое.
Что может вытащить его из гниющей дыры в собственной груди, если Джей намеренно погружается всё глубже? Толчок, как ему кажется, происходит только при слиянии с самым дном, когда всё становится настолько примитивным, что жизнь наконец приобретает свою ценность. Но Пак думает, что его судьба - сторчаться на одной из сотни таких же злачных тусовок, оставшись незаметным пятном, забившимся в дальний угол.
Новый год - очередной однообразный оборот сценария, что не имеет не начала, ни конца, а значит и на светлое «дальше» Джею рассчитывать не стоит. Дожить бы хоть до утра.
– Эй!
Эхо, прорезающее слух, сначала кажется Паку очередной галлюцинацией, которую он был бы не против перемотать в собственной голове, вместо въевшейся безвкусной мелодии. В один миг голос окутывает её приятным воздушным теплом, усиливая давление на кончиках пальцев.
Джей не решается разлепить обожжённые вспышками глаза, словно те слиплись под тяжестью света.
Мозг соображает туго, будто сплавился в бурлящей смеси алкоголя и Пак расстворяется в собственных ощущениях всё больше, вбирает носом манящий карамельный аромат - выбиваясь из сотни прочих он режет по рецепторам, сладкой сухостью оседая в горле.
Джея дёргает, тело покрывается зудом мурашек от призрачного касания на собственном напряжённом плече. Пак распахивает глаза, ощущая, как зрачки тут же едва не лопаются от слепящих вспышек.
Ему тяжело навести фокус, разлипляя веки, чтобы внимательнее разглядеть нависший силуэт, облепленный ядовитыми лучами и тонкими клубами дыма.
– Всё в порядке? – приятный тембр медом затекает в уши и плавно разливается в голове и груди, хотя и отдает нотками беспокойства, такого искреннего, что сердце сжимает до судороги.
С каждой затяжной секундой молчания, першащего в прожженном горле, плавные линии лица вырисовывались всё более четко и даже блики гостиной не сбивали их, лишь придавая медовой бархатной коже приятный теплый блеск. Шелковые пряди волос нависшего парня спадали на лицо, едва перекрывая очертания огромных острых глаз с кошачьим разрезом. Джею казалось, его зрачки расширились вдвойне от приятного трепета, возникшего в груди из-за чужой прелести и престыженного, даже невинного взгляда, вызывающего к чувству такой необходимой сейчас безопасности.
– Я умер? – хриплый голос Пака спиралью скручивался в его собственных висках, едва продираясь сквозь онемевшую от сухости глотку.
Голова идёт кругом, жар плавит её изнутри и стекает на сердце совершенно незнакомым чувством боли и трепета, пока Джей потерянными глазами, с прищуром слепца продолжает разглядывать сияющий силуэт, отливающий золотом. Ангел - прекрасный и непоколебимый, гордо возвышающийся и греющий своим плавным, как волны света, бархатным голосом, что пробирается током сквозь каждую клеточку тела. И Пак удивляется тому, что на секунду попал в рай, когда сам же проложил себе дорогу в ад. Джей даже радуется - хорошо сгинуть, застыв отражением где-то во вселенной этих мерцающих глаз.
– Ты ангел? – кадык нервно дёргается в пересохшей глотке, губы липнут к зубам и Джей чувствует, как сотрясающая волна со спазмом плывет по его внутренностям, тянется от живота к горлу, вынуждая горячо выдохнуть.
Мысли фантомами мелькают в голове, не задерживаясь и на секунду, и Пак не может надолго задуматься о смысле сказанного. Точно не когда лихорадочно пылает, как в предсмертном бреду. Энергия бьёт по венам, обдавая разрядами тока даже пальцы ног, но ослабшему телу не удается выплеснуть её, скапливая внутри разрастающийся водоворот.
От незнакомого силуэта, расположившегося за спинкой дивана, исходит плавящий кожу жар. Джею кажется, что напряжение повисшее в тех жалких сантиметрах, что отделяют его от нависшей фигуры, становится осязаемым в душном воздухе, змеёй вьющемся вокруг и сдавливающим горло. Малиновые нежные, пухлые губы маняще поблескивают, словно призывая слизать с кожи ягодную сладость. Джею кажется, что карамель он чувствует даже на самом кончике присохшего к полости языка, пока чужие мягкие притягательные черты лица склоняются всё ближе, а впитавшие свет гостиной волосы вот-вот защекочат кожу.
– У-у-у... – разочарованно тянет парень, не переставая вглядываться в измотанное до синяков под глазами и лёгкой бледности лицо Джея, – походу тепленький.
По коже бьёт холодом, когда парень, или быть может ведение отравленного сознания, с едва уловимым шорохом отходит в сторону, от чего внизу живота всё мерзостно сдавливает. Странно, что просто чье-то присутствие заставляет его чувствовать себя лучше, но Джей не готов задумываться об этом в побеге от собственной дисфории.
– Подожди! – слова хрипом режутся в горле, Джей чувствует себя, словно во сне - пытается закричать, но теряет голос.
Он сквозь боль и обездвиживающую тяжесть ерзает на диване, замучено вытягивая одну руку вперёд и на секунду замирает, когда незнакомый силуэт, облаченный дымовыми волнами, останавливается на полпути и оборачивается. Дежавю подлым выстрелом пробивает виски.
– Посиди здесь, пожалуйста? –
эгоист - Пак и не удивляется, когда парень морщится от сомнительной просьбы.
У Джея мокнут ладони, всё тело истекает каплями пота, дорогая одежда липнет к нему бесполезной тряпкой, в которую въедаются мерзкие запахи, стоящие в квартире. Влажные пряди волос клеятся к пульсирующему горячему лбу. Кожа стягивается в местах неясно чьих отметин, опухшие губы ноют от постоянных поцелуев. Пака от самого себя воротит и на месте
любого он бы без зазрения совести отказался от собственной же компании. Но
парень, Джей звал бы его «Ангел», - сжаливается. Сверкающей волной, словно спасительный свет в конце тоннеля, приближается к дивану со скомканной улыбкой. Запах карамели сквозит в горле и теплом растекается внизу живота, когда юноша опасливо подсаживается ближе. Всё его тело напряжено, Джей ощущает это отчётливо, когда сам прижимается теснее, обвивая чужую руку под локоть и чувствуя приятную мягкость кремового пуловера.
Нежность густым пятном растекается в груди и давит на прожженные лёгкие, словно бальзам на душу. Джей не отдает отчёта собственным действиям, когда вжимается в теплое тело, как в спасательный круг.
– Спасибо... – едва слышно просипел Пак, расстворяясь в сладком бреду от целительного жара чужой кожи, плавящего сердце.
Виной ли тому усталость или наркотик - Джей крошится, а психоделик лишь стимулирует его маленькую потребность, придавая чувствам красок. Пак и сам готовится стать одной из вспышек, что маячат под закрытыми глазами. Так близко, тепло и хорошо, точно впервые.
– Тебе плохо? Может воды принести? – голос предательски ускользает, теряясь на фоне окружающих шумов, но оставляет свой след в груди. Совсем маленькая крупица заботы растворяет Джея, словно кубик льда в ядовито-кислотном месиве. Нет так часто, однако, кто-то всерьёз беспокоиться о его состоянии.
– Нет... – всё, что способен выдавить Пак сквозь собственные запекшиеся шершавые губы, с которых ощутимо стекает резкий запах перегара.
Парень сжимается всё сильнее, руки его слегка подрагивают, а тело норовится сбежать, растворившись в густом облаке пьяного дыхания и смазанных тел. Джей чувствует всё совсем иначе, чем прежде - не ясно точно сколько; он достаточно голоден чтобы безвольно прильнуть к чьему-то нежному теплу. Интимнее, чем любой язык, что раздирая полость рта едва ли не проскальзает в глотку.
Долбящая по голове симфония шумов гостиной отходит на второй план, позволяя Джею как в болоте грязнуть в собственные ощущениях и внезапной, совершенно не отталкивающей близости. Пак наконец-то чувствует себя в безопасности, пускай это и странно ощущать рядом с человеком, о котором ничего не знаешь. И Джей по-прежнему не уверен, что силуэт, находящийся рядом - это не его же мечтательный пьяный бред.
– Как тебя зовут? – задушено шепчет в чужую шею Джей, чувствуя, как немеет пересохший язык. Слабость приятной пеленой давит на внутренности и расслабляет мышцы. Лёгкое соприкосновение с кожей взрывом мурашек проходится по телу, которое вдруг загорается желанием прильнуть ещё ближе, утопившись в чужих объятиях.
– Я... – парень сразу же осекается, тон больше походит на короткое заикание, пока он нервно ерзает на диване до раздражающего скрипа.
– Чонвон! – женский голос глухо пробирается из глубины толпы, но Пак даже не может понять его направление. Если бы не спешное копошение парня под боком, Джей бы и мысли не допустил о том, чтобы отпустить его тонкую теплую руку. Если бы не зов девушки, Джей бы не поверил, что юноша сидящий рядом - не плод его собственного воображения. Слишком хорошо.
– Прости, мне надо идти. – виновато щебечет тот и аккуратно выбирается из цепкой хватки затекших рук, в считанные секунды исчезая в глубине извивающихся тел и застилающей пространство пелене дыма.
Пак украдкой глядит ему вслед, медленно задыхаясь и плавясь от пара вьющегося вокруг. Чонвон оказался вполне реальным, должно быть потому и сбежал.
Чонвон, Чонвон, Чонвон - Джей прокручивает чужое имя в своей голове, которую с новой силой стачивает боль, и гнетущее дежавю.
– Что такое? – Яна дёргает из стороны в сторону от постоянных толчков, что впечатывают его фигуру в мебель и колонки. Ноги грязнут в месиве из чьих-то конечностей, мокрых пластиковых стаканов, блёсток, мишуры и пятен еды, прилипших к полу. Тела забивающие пространство, кажется, готовятся разорвать его на части и растоптать ошметки.
Чонвон пробирается в кухню, что из-за удалённой стены сливается с гостиной, и становится рядом с раковиной, залитой алкоголем, забитой использованной посудой и её осколками. Воздух вокруг пропитан моросью, запахом грязной сырости и сигарет, что тлеют в руках стоящих возле окна людей, вид за которым больше напоминает черную дыру. Опираясь рукой о стол, который Ян едва может разглядеть в кромешной тьме кухни, пьяно пошатываясь стоит девушка, ненадёжно держащая бокал в руке.
Волосы растрёпаны, макияж смазан, а игривая улыбка кажется Чонвону слегка безумной. Джен, в кругу своих друзей, где Яну нет места, пританцовывает в такт мелодии, что неприятно пульсирует под кожей. Чонвон не любит шум, а она смеётся звонко и совершенно чисто, улыбается лучезарно, только черт его знает, кому эта улыбка предназначена на самом деле.
Шаткой походкой, оглядываясь по сторонам и что-то бормоча, Джен подходит ближе и не срывая улыбки с лица дружески хлопает Яна по плечу.
– У тебя паспорт с собой? – интересуется девушка, поправляя волнистые пряди, спадающие на лицо от постоянных танцев.
Ян хмурится непонятливо, но согласно кивает головой.
– Супер. – щёлкая пальцами, Джен словно вновь загорается от радости и слабо посмеивается. – Понимаешь, мы с друзьями всё культурно выдули в одиночку. В общем выпивка заканчивается, а ты выглядишь самым трезвым.
– Потому что я и есть трезвый. – Чонвон давит свою злость и обиду сжатыми желваками, и всё же капля яда искажает его тон, чему Джен совершенно не придает значения.
– Тем более. – она вновь покачивается на месте, указательными пальцем тыча в Чонвоновское плечо. – Сходи за догоном, будь паинькой.
Ян недовольно фыркает, но вновь согласно кивает головой, будто его лишили права выбора. Джен радостно хлопает в ладоши и, пихая в джинсы Чонвона смятую купюру, легонько ударяет его по заднице, после едва ли не прыжком возвращаясь к друзьям.
– И презервативы захвати. – напоследок звонко тянет та.
И так каждый раз.
Чонвон догадывался, что пожалеет о том, что согласился на заманчивое предложение впервые провести новый год не в кругу семьи, а на квартире одного из студентов его университета. В прочем, он не ожидал внезапно поступившего предложения.
Из года в год Яна изводит одна и та же проблема - одиночество. Разумеется, он ведь
чудаковатый. Чонвон уступчив и отзывчив, он готов помочь по первому зову, не ожидая ничего взамен. И Ян искренне не понимает, почему обладая такими качествами он всё ещё не может найти для себя близких людей. Хотя бы одного, Чонвон не просит многого. Он лишь хочет, чтобы его понимали и принимали, чтобы так же искренне заботились и интересовались теми глупостями, которые Ян иногда выдает.
Общение со сверстниками не ладилось ещё со младшей школы, хотя тяготить этот факт начал гораздо позже. Чонвон рос в глуши, где единственным его интересом было вырваться в крупный город, устроив себе безбедную жизнь. Изредка мелькающие в его жизни люди этого не разделяли, беззаботно утопая во всепрощающей молодости. Родители убеждали, что это нормально, скоро Чонвон поступит в университет и тот час же найдёт себе компанию по душе. Ян отучился на первом курсе уже почти полгода и всё ещё чувствует себя неприкаянным одиночкой, озлобленным на всё, что его окружает.
Он долгое время пытался подстраиваться под окружающих, выстраивая образ, который мог бы им приглянуться. Гнул спину под чужие желания, чтобы угодить и завоевать интерес, но в конечном итоге сорвался и теперь скорее слывёт выскочкой, что не умеет сдерживать свою агрессию. Чонвон готов уступать, но лишь до тех пор, пока люди не пресекут чёрту дозволенного.
Мысли, бьющие набатом в голове о том, что все прежние запреты теперь открыты, как на ладони, оказались глупым флером. Чонвон как и прежде не может ухватиться за чужой интерес. Радость от запоздалого ощущения настоящего праздника предательски быстро оставляет его одиноко терзаться в стенах незнакомой квартиры.
Чонвон знал, что не любит шум, знал о некоторой надменности и нудности собственного мышления. Но был уверен, что алкоголь вытесняет из него все эти глупые предрассудки, и Ян вместе со всеми пустится в пляс, громко выкрикивая только-только выученный текст припева, или присоединится к какой-нибудь глупой игре.
Но Чонвон и капли не пропустил в собственную глотку, и без того чувствуя сдавливающие приступы тошноты. Поглощающий пространство неон слишком резко действовал на его не разогретую алкоголем голову, трезвость сковывала, а от происходящего вокруг воротило. Чонвон, разумеется, знал, что идёт не в монастырь, но спасовал, лицом к лицу столкнувшись с тем, от чего так яростно бежал в школьные годы.
Джен - новая знакомая Яна и одна из немногих, кто показался ему достойным человеком и проявила ответное внимание. Яростно уговаривая Чонвона выбраться из пучины учебы и отдохнуть после сессии, она обещала не бросать его в незнакомом людном месте одного. Но сделала это в первые же минуты после прибытия.
Чонвона немного мутило от запаха травки, обволакивающего собой липкие стены, от бесстыдных касаний, что дотянулись и до него. Не один час он наблюдал, как кто-то убегал прочь в слезах, стирал капли крови с тела сухими салфетками после очередной ссоры или блевал прямо на ткань чужой одежды.
Мебель вот-вот пылью разметается по углам, стекла полопаются, а ноющую от боли Яновскую голову скрутит и взорвёт густой аромат марихуаны.
Чонвон не сказал бы, что считает себя особенно педантичным, но
это для него и правда слишком.
Холод режет кожу, сглаживая раны ветром, снежинки пробиваются сквозь ночную синеву и редкий рев фейерверков, кучно кружась в лучах фонарей. Сугробы хрустят под ногами, словно чьи-то кости.
Чонвон шмыгает носом, прожженым уличным морозом, и спешно направляется к кольцу многоэтажек, тонущих в снегу. Его руки, не покрытые перчатками, краснеют и немеют от холода, пока заледеневшие пальцы сжимают две ручки пакетов, в которых звенят стеклянные бутылки. Ян жмётся, пытаясь ускориться и чувствуя, как холод окутывает даже его губы, которые едва ли можно разлепить. Слабый ветер пробирается под воздушную ткань куртки, прилипая к коже.
Желание возвращаться в душное помещение отсутствует напрочь, как и новогоднее настроение. Чонвон ощущает себя жалким, но это буднично.
Замирая на месте и утыкаясь взглядом в небесную чернь, рассекаемую вспышками звёзд и салютов, Чонвон обдумывает свою утраченную возможность отсидеться в кругу семьи, или остаться дома, зарывшись под плед, одиноко пересматривая новогодние фильмы и поедая груды салатов.
Снег мокретью налипает на ресницы и торчащие из под шапки пряди волос, что теперь безбожно испорчены и, обсохнув, завьются спиралью. Чонвону почему-то плевать, на секунду он, кажется, полностью теряет связь с реальностью, разглядывая мерцающие огни разваливающихся высоток, вслушиваясь в вой снежного ветра, гуляющих в округе собак, пьяных толп, снующих мимо и басов музыки, доносящихся из плотных окон, увитых гирляндами.
Всю паленую дрянь, что звенит в пакете, Чонвону пришлось купить на собственные деньги, ведь всунутой ему накануне купюры не хватило бы даже на такую нужную сейчас пачку сигарет. Руки чешутся от холода, пальцы на ногах начинает покалывать и Ян издает шумный выдох, что паром начинает клубится вокруг его головы. Он направляется к подъезду, в надежде отогреться внутри.
Теплый свет жужжащей лампы опаляет подсохшие глаза до мелких слезинок. Из каждого угла несёт сыростью, дымом и помоями. Чонвону хочется развалится посреди ступеней, что для него скорее походят на девять кругов ада, но он боится испачкаться невесть в чем - хватит на сегодня.
Под ногами как и прежде вьётся уличный холодок. Музыка эхом отлетает от пыльных стен, мутно затекает в каждую трещинку, в каждое лопнувшее пятно краски, вызывая лишь раздражение и головную боль. Затекшее тело пульсирует усталостью, ноги слегка потряхивает, тающий снег стекает по коже, но Чонвон уверенно плетется вперёд, в предвкушении отрубиться до самого утра.
Вжимаясь рукой в грязные скрипящие перила, и скабливая поколотой морозом кожей их пыль и ржавчину, а другой ладонью сжимая ручки двух пакетов, в которых неприятно звякает алкоголь, Чонвон медленно подбирается к нужной двери и тяжело дышит - в горле застревает фантомное першение сигаретного дыма.
– Помочь? – хриплым эхом раздается из угла.
Чонвон поднимает потяжелевшую мокрую голову, всматриваясь в стоящий в углу силуэт, окружённый ядовитыми испарениями.
Скрестив ноги и опираясь о грязную крашенную стену, оклейменную надписью «курение запрещено» с выведенным поверх знаком, стоит высокий парень с белесыми волосами. На его широкие плечи небрежно накинута куртка. Под ней виднеется свободный черный джемпер и того же цвета широкие джинсы на ремне. Между длинных смуглых пальцев дымится сигарета - почти стлевшая, уже скуренная до фильтра, она горящими ошметками осыпается на грязный каменный пол. Пульсирующие вены на красной шее перекрыты небольшими засосами, под соловелыми глазами густо расплываются синяки. Сквозь ядовитый аромат просачивается что-то терпкое и теплое, отдающее приятной горечью. Чонвон помнит этот запах и убежден в том, что перед ним стоит его обладатель.
Узнавая парня, Ян сразу же отрицательно качает головой, но не сдвигается с места, оставаясь на самом конце лестницы. Пак Джей, как же не узнать.
Чонвон давно был наслышан о нем в кругу студентов. О человеке, ведущем совершенно бездумный, примитивный образ жизни. В голове которого лишь ветер и похоть, а в сердце - дырка, замочная скважина без подходящего ключа. Та ещё дрянь, но весьма привлекательная.
Чонвон и сам пал жертвой чар Пака, впервые наткнувшись на него в стенах универа, благо рядом нашлись люди, что смогли привести его в чувства. Ян лишь удивлялся тому, как внешний облик может быть обманчив. Пак Джей, снятый с чужих осведомлённых языков походил скорее на бездушное клише; холодную, до идеала высеченную статую, чем на нечто одушевлённое. Ян был в бешенстве.
Не единожды он слышал множество историй, разметавшихся по устам студентов, о десятках тех несчастных, что по неосторожности принесли свои чувства в жертву тому, кому очевидно доверять не стоит - черствостью несёт за километр, но вокруг Джея целый людской рой, пускающий слюни на неприкосновенное, недоступное.
Удивительно, как некоторые падки на равнодушие. Несправедливо. Обидно. Чонвон лезет из кожи вон ради капли признания, в котором Джей захлёбывается без особых усилий. На таких, что и на сигаретных пачках нужно писать о всех пагубных последствиях.
И всё же Ян не отказывал себе в удовольствии порой заглядываться, стараясь много не думать о том исходящем магнетизме, что сводил окружающих с ума. Винил себя за допущенную слабость в сердце, но не находил сил её побороть. Только вот Чонвону не нужны люди с нереализованными амбициями, которые не могут взять ответственность за свою жизнь и поступки. Они всё равно что паразиты для человеческих сердец, да и для общества в целом - непригодны к сознательной жизни и только высасывают все её радости, до тех пор пока они не обратятся в кошмар.
Надменный, грубый и чёрствый - таким описывали Джея окружающие, хотя Яну весьма трудно было в полной мере поверить чужим словам. Может, он слишком наивен и старается искать в людях лучшее, а может Пак действительно оброс плесенью гиперболизированных слухов. Достаточно трудно поверить, что за его чистой улыбкой и нежным усталым взглядом скрывается всепоглощающая чернота. Со временем Чонвон находил в чужих глазах всё больше живого и искреннего.
Ян привык видеть студента с приветливой, пусть и слегка язвительной косой улыбкой или абсолютной размеренностью в лице. Он никак не ожидал наткнуться на едва дышащего Джея, который мертвым грузом лежал на диване и, кажется, даже не мог пошевелиться от тяжести в собственном теле. Он походил на беспомощного, безнадёжно обдолбанного идиота - Чонвону, должно быть, просто стало его жалко. Или же он привык кидаться на людей с непрошеной помощью и беспокойствами.
Ян не ожидал, что у Пака найдутся силы ответить хоть что-то. В родном городе Чонвон был наслышан о несчастных случаях, покоящихся в стенах пропитых квартир: выпьешь лишнего, вылезешь в драку, случайно выпадешь из окна, или словишь передозировку в туалете, откуда тебя вытащат только на следующее утро. Такой судьбы никто не заслуживает, и Чонвон искренне хотел помочь, пусть его попытки вылились в весьма странный контакт.
Ян до сих пор ощущает призрачный след горячих потных рук на собственной коже. Чувствует бьющий в замёрзший нос запах перегара и терпких духов, пар раскаленного дыхания на собственной шее. Мысли заставляют его стыдливо прикусить онемевшую губу, и без того красная кожа сильнее заливается смущением.
Чонвон упускает тот момент, когда Джей рывком приближается к нему, перехватывая белую ручку пакета.
– У тебя даже руки уже дрожат, не ломайся.
Чонвон лишь сейчас переводит внимание на алеющие конечности, действительно замечая лёгкую тряску ладоней и пальцев, которые он едва ли может почувствовать. Ян предпочитает сосредоточиться на этом, игнорируя нависшего над собой Пака.
–Ты без рукавиц что-ли шёл? – укоризненно хмыкнул Джей, обхватывая чужую трясущуюся руку и уделяя немного времени тому, чтобы как следует рассмотреть небольшую тонкую промерзшую ладонь, согревающе поглаживая её пальцами в попытках унять дрож.
Жар чужих рук больно резал по иссушенной морозом коже.
Джей со звонкими шорохом перехватил оба пакета, ставя их у стены, и тут же сунул руки в карманы куртки, вытаскивая теплые перчатки.
– Возьми, согреешься. – резко выдохнул Джей, с замученным лицом протягивая руку вперёд.
Чонвон смотрел на него с недоумением, выискивая подвох в чужих острых, привычно нежных и уставших глазах. Но руки его до сих пор покалывало от холода и Ян, пытаясь удавить глупую улыбку, решил сдаться.
– Спасибо. – прокашлявшись и потупив взгляд в пол, он неуверенно подошёл ближе, забирая чужие перчатки. Ладони погрузились в шершавое тепло, как в горячий ком ваты.
– Куришь?
Чонвон тут же потерянно покосился на стоящего сбоку Джея, что прижимаясь спиной к стене рылся в почти пустой пачке Мальборо, откуда торчала последняя сигарета.
– Отдашь последнюю? – недоверчиво хмыкнул Ян.
– Я не жадный. – насмешливо пожал плечами Джей.
Глаза Пака были слегка потерянными и помутневшими от обилия выпитого им алкоголя и, очевидно, чего-то ещё, что скрывалось на дне слегка расширенных зрачков, но уже отпускало организм.
– И если мне не изменяет память, в машине есть ещё пачка. – добавил он.
Чонвон вновь согласно кивнул головой, чувствуя, как его глаза наливаются влагой, что налипает на ресницы. Кожу всё ещё жжёт сходящая морось и капельки тающего снега.
Ян неуверенно жмётся, когда Джей протягивает ему сигарету, понимая, что курить в перчатках будет не совсем неудобно. Он тут же издаёт едва слышное, растерянное заикание, так и не успев сказать ни слова.
– Я помогу. – мягким сиплым голосом Пак отрезает чужое нервное копошение, поднося свёрток к потрескавшимся Чонвоновским губам, и тут же кивает головой, прося разрешения.
Ян на секунду замер, плавясь под напористым размеренным взглядом сверху вниз, что умудрялся раздавить его до слабого покалывания где-то в области сердца. Легкая искренняя улыбка Джея вызывала режущий трепет внутри - вот оно что в нём такого. Крутит очарованием так ловко, что и не заметишь.
Чонвон ведомо раскрыл рот, опаляя горячим дыханием втиснувшуюся в него сигарету и чувствуя жжение на губах от соприкосновения с бумагой. Он зажал ими фильтр, робко поглядывая на завораживающее полыхание огонька зажигалки, опаляющее кончик и обдавшее кожу теплом. Ян лишь мельком уделил внимание точеным чертам лица напротив, что заманивали не меньше, но тем и отпугивали. Спустя секунду между близко стоящими телами пробежала струя едкого дыма.
Чонвон тут же обхватил фильтр, почти не чувствуя содержимого собственных пальцев сквозь плотную ткань перчаток. Дым расслабляюще окутал голову и сдавил лёгкие, заставляя на секунду прикрыть глаза, откинув затылок к шершавой стене. Ян уже успел забыть и о неоднозначной компании, и о шуме за дверьми, и о валяющихся под ногами пакетах. Кажется, последние часа два он как никогда нуждался в затяжке.
– Отправили догнаться? – подал голос Джей, вытягивая Яна из пустоты, разрастающейся в его голове. Пак выгнул бровь и заинтересованно кивнул в сторону пакетов, валяющихся в его ногах.
– Вроде того. – разочарованно пробурчал Чонвон, ёрзая около стены и продолжая пускать дымовые нити по площадке. Батареи и труба, выросшая в углу, издавали ноющее урчание и призрачное тепло сквозь куртку. – Знаешь Джен? Она говорила, что вы учитесь вместе, так что наверное знаешь. – Ян влажными глазами взглянул на Джея, чье лицо заволокла ядовитая пелена, сквозь которую просвечивалась одна лишь ухмылка. Что-то было в ней такое, что манило к себе, заставляя свести весь фокус внимания на сухие губы.
Воспользовавшись секундной растерянностью, Джей выхватил сигарету с чужих губ и, сморщившись, затянулся, метнув хищным взглядом в зажавшегося в углу Чонвона. Того едва в дрож не бросило от этого уверенного, но отрешённого действия.
– Которую из? Здесь много таких. – выдыхая в бок поинтересовался Пак.
Чонвон с недовольным удивлением выпучил глаза, но решил оставить язвительные мысли при себе. О, конечно Джей знает многих девушек, и наверняка очень хорошо.
Он аккуратно поднёс сигарету к приоткрытым Яновским губам, но тот сразу же перехватил её пальцами сквозь дутые перчатки. Так мерзко и нагло, что пальцы колит.
– Не суть... – спешно обрезал этот вектор разговора Чонвон. Он чувствовал себя неловко, слабо понимая происходящее и уже забыв, как докатился до того, что
делит одну сигарету с Пак Джеем, прикуривая с его рук. Звучит опасно, и Ян неосознанно ежится, словно готовится врасти в стену. А ведь надпись вдоль неё предупреждала об угрозе. – В общем, одна знакомая отправила меня, хотя сама же позвала и сказала, что мы будем держаться вместе, а в итоге смылась к своим. Ещё и гандоны купить попросила. – недовольно бубнил Чонвон, утыкаясь взглядом в вырастающую напротив лестницу и стирая своё раздражение першением дыма в горле, что придавал голосу лёгкой хрипотцы.
Джей тут же глухо рассмеялся, прикрывая рот рукой и бурча тихое: «Прости, прости», - но Чонвон по-прежнему недовольно косился на него, прожигая дыру глазами.
– И ты купил? – почти успокоившись поинтересовался Пак, держа руку около рта.
– Нет конечно! – оскарбленно прошипел Ян, уводя взгляд в сторону. – Ещё и свои деньги пришлось на это дерьмо тратить. – недовольно цокнул он, вновь затыкаясь затяжкой.
– Серьезно? Зачем ты взял два пакета? – удивление в голосе Пака было пресным, он хмуро разглядывал торчащие горлышки бутылок.
– Чтобы они все нажрались и сдохли. – обиженно выдавил Чонвон, рассеивая дым себе под нос. Он смутился своих же слов, вновь услышав усмешку со стороны Джея. – Что смешного? – нахмурился Ян, сдвинув брови к переносице.
– Видимо у тебя отличное новогоднее настроение. – безобидно хмыкнул он с приевшейся косой улыбкой и блеском в глазах. Джей на секунду замер, словно о чем-то задумавшись и боком прижался к стене, буравя зажимающегося Чонвона хищным взглядом.
– Я даже не сказал своё имя... – заторможено протянул Пак, всё о чем-то думая и смотря то ли на Яна, то ли куда-то сквозь. – Меня зовут Джей, хотя ты, видимо, уже в курсе. – вспомнив недавние слова об общей знакомой предположил он, вытягивая руку вперёд.
Ян недоверчиво очертил взглядом силуэт напротив и, по неясной для себя причине, не нашёл повода отказывать Джею в его заинтересованности. Более того, он, сам не замечая, втянулся в игру сплетающихся взглядов, забивающих воздух между телами колким напряжением.
– Чонвон. – немного грубо выпалил он, пожимая Джеевскую теплую ладонь сквозь ткань его же перчаток. Очередная ли это игра, или проявление любезности? Рядом с Паком находится морально тяжело, ведь постоянно приходится себя одергивать и обдумывать каждый последующий шаг, чтобы случайно не попасться в одну из сотни расставленных им ловушек.
– Да. Я помню. – закивал головой Джей, сильнее сжимая чужую руку и мягко улыбаясь.
Чонвону кажется, что внутри него что-то трескается и он тут же уводит взгляд в сторону, кусая щёку изнутри. Опасно.
– Может ты меня с кем-то перепутал? Наверняка здесь много таких. – запоздало огрызается Ян на чужую невзначай брошенную фразу, но не пыщет и каплей уверенности, не решаясь возобновить зрительный контакт. Но чужой взгляд бегает даже под его кожей.
Джей выпрямляется, отлипая от стены и вынуждая обратить на себя внимание. Он забавно хмыкает и прикрывает глаза руками.
– Ян-Чон-вон. – по слогам вытягивает Пак и раздвигает пальцы, перекрывающие глаза, чтобы подглядеть за чужой реакцией.
Усмешкой, несдержанно слетевшей с губ, Ян старается выразить своё недовольство, но его с позором сдают краснеющие от смущения щеки.
– Откуда ты знаешь мою фамилию? – недоумевающе бурчит тот.
– Так... – равнодушно пожимает плечами Джей, – на слуху была.
Пак Джей гнусно соврал ровно секунду назад.
Ян Чонвон действительно выделялся своей активностью среди неприметных первокурсников, не привыкших к новому ритму жизни. Он быстро влился в университетский шум, отличался хорошей учебой и не только оправдывал, но и превосходил ожидания преподавателей. Джей невольно втянулся в наблюдение за ним, как в засасывающую полудрёму. Что-то тонкими нитями тянуло его в омут сверкающих кошачьих глаз, к мягкой малиновой улыбке, бархатистому голосу и лёгкой растерянности в поведении. Так и хотелось сказать: «Вытащи солнце из глаз и аккуратно вылезай из моей головы».
В то же время, в Джее просыпалась зависть. Чонвоновское очарование помогало ему держаться в стороне от гнилых слухов, делало своего рода неприкосновенным и чистым. Атмосфера вокруг Яна будто благоухала и всё больше затягивала в свой сладкий омут. Джей был готов кануть в него с головой.
Чонвон, пусть и прекрасно справлялся со всеми взваленными на него обязанностями, казался потерянным и зажатым. Смотрел на окружающих очаровательными глазами сквозь густые влажные ресницы, невинно моргая и словно немо моля о помощи.
Но признавшись в своём желании друзьям, получил выговор:
«Такие невинные штучки на самом деле самые конченые мрази. Сегодня он глупо хлопает глазками, а завтра ведёт тебя в дурку за ручку, убедив в том, что ты невменяемый. Твоё дело конечно, но будь осторожнее. Ян кажется двуличным». Джей не был готов пойти на такой риск, пускай всё сказанное не сходилось в его голове с очаровательным Ян Чонвоном, который, со всеми вёл себя вежливо, всегда был готов оказать помощь и поддержку.
Но уже спустя несколько месяцев новые слухи о первокурснике заполонили его поток. В Чонвоне словно что-то переклинило, он кидался на однокурсников с обвинениями, едва ли не истекая желчью.
«Моя знакомая учиться с ним в одной группе. Она была там, когда он закатил скандал на всю аудиторию, как истеричная сука. Только представь, какое жуткое у него наверное было лицо! Я уже вижу: красное, надутое, как будто сейчас лопнет. Тебе бы стоило на это посмотреть, может быть пришёл бы в себя. И Ян всё кричал, чтобы от него наконец отстали. Боже, да как будто кто-то лез! В конце концов можно было просто сразу сказать нет этим долбаебам, а не закатывать скандал».
Сказочный образ, заполняющий его голову, потрескался по швам и посыпался нитями, но Джей не был разочарован, слишком очаровался. Наверняка непривычный объём нагрузки, давление преподавателей и однокурсников сделали своё дело, выводя терпение до истерического припадка. Паку и самому порой хотелось сорваться и кинуться с обвинениями на окружающих, но что толку? Джею стало так глубоко наплевать.
Чонвон по-прежнему владел толикой его теневого внимания. Это была лёгкая заинтересованность, которой Пак не придавал значения и довольствовался лишь призрачным трепетом в груди, что вызывали в нём совершенно обыденные вещи: улыбка, смех, привычки вроде нервного покусывания губ и пристальной слежки за собственной презентабельностью. Казалось, Чонвон стремится к абсолютному совершенству, в то время как Джей стремится на самое дно.
Последний месяц Ян держался совсем иначе, гордо встречаясь со всеми трудностями и источая непоколебимую уверенность, которой ему и не хватало прежде. Пускай это отпугивало окружающих, Джей считал, что Ян всё делает правильно и ему самому не хватает того стержня, чтобы отсекать от себя весь ненужный мусор из чужого внимания.
Тем не менее, у Джея всегда находилась тысяча поводов проигнорировать очередной грудной спазм, отлетающий в голову взрывом эндорфинов.
Джей не уверен, готов ли сейчас на заботу и открытость в собственных чувствах, прятать их от самого себя уже стало привычкой. Пака сковывал страх случайно ошибиться или причинить кому-то боль, самым правильным решением казалось застыть в собственном неподвижном интересе. Лишь бы делая шаг на встречу, ненароком не наступить на чье-то хрупкое сердце.
Но около получаса назад всё в его мыслях перевернулось с ног на голову. Чонвон - не кто-либо ещё - предложил свою помощь, когда даже близкие люди воспользовались ускользающим из рук контролем и бесстыдно, словно падальщики, заползли в личное пространство. И Джею впервые стало
хорошо. Чонвон точно последний шанс на исправление, улыбка фортуны и тайфун трепещущих в жилах бабочек - разве можно бежать от такого? Хватит уже пасовать, стараясь закопать в себе эти внезапные вспышки. Сегодня ночью Пак пообещал своему внутреннему зову свободу - будь что будет. В новогодние ночи случаются чудеса - он принуждает себя верить в это.
Но чудо стоит прямо перед ним - влажный блеск в жалостливых глазах искренний, как и явное смущение от взгляда, всего лишь затянувшегося чуть дольше положенного. Паку нравится, как Чонвона сжимает от его совершенно безобидных действий. Как он млеет от призрачного, бережного касания рук. Джей жадно желает и дальше вызывать подобную реакцию, ощущая внутривенное тепло. Он всего лишь хочет попытаться проявить ответную заботу, тем самым выразив свою благодарность. Да и Чонвон сам по себе такой - вызывает желание окутать себя трепетом и нежностью. Рядом с ним Джей расплывается воздушным пятном, ощущая обволакивающую мягкость даже под кожей.
Паку тяжело увести взгляд от краснеющего лица, блеска промокшей кожи, которую завораживающе окутывает теплый подъездный свет и прячут никотиновые нити. Влажные кудри, выползающие из под шапки, придают Яну особого очарования, пальцы покалывает от желания коснуться их и поправить. Джею всё больше становится плевать на стоящий вдоль площадки шум, тухлые запахи и жужжание телефона в кармане. Должно быть, его отсутствие всё же стало заметным, но Джея сейчас это совершенно не волнует.
– А может ну их на хуй? – задумчиво протянул Пак, разглядывая собственную обувь, мелькающую на фоне побитого пола, окурков, семечек, небольших лужиц снега и смердящего алкоголя, отзывающегося кислым привкусом на опухшем языке.
– Что? – переспросил Ян, непонятливо скосившись на Джея. Тот поднял голову и с улыбкой качнул головой в сторону двери, раскрывая куртку сквозь карманы.
– Не пойдем туда. – спокойно ответил он.
Мысли Чонвона ненадолго повисли в прохладном прокуренном воздухе. Ян глупо косился то на квартиру, где ждали скорее не его, а пакеты с алкоголем, то на Джея. Джея, который смотрел на него так ласково, что Чонвон ощутил слабое жжение в солнечном сплетении. Рядом с ним витала атмосфера ленивого спокойствия, что словно вводила в транс от одного взгляда на шершавую улыбку. И именно спокойствие, это то, чего хотел Чонвон с того момента, как был втянут за двери незнакомой квартиры. Выбор был очевиден, но должен ли Ян сдаться так просто? Он хитро нахмурился, скрестив руки и искоса взглянул на Джея, ничего не отвечая.
– Возьмём пакеты и свалим. Не зря же ты столько денег потратил. – сигарета, что вновь оказалась меж тонких Джеевских пальцев, дотлевала, скрывая его лицо дымовыми полосами, сквозь которые мелькали острые глаза. Уверенный неотступный взгляд был заточен строго на Чонвона, кожу которого припекало от столь пристального внимания. Окурок был откинут на пол и затоптан массивной подошвой.
–Ну... можно зайти ко мне домой, тут недалеко. – с напускным равнодушием, задумчиво бурчал Ян, закатив глаза. – Но мы же не выпьем столько
вдвоём. – на последнем слове, Чонвон мысленно осекся, ощущая жжение на краснеющих ушах. Скрывая смущение, он потерянно оглядел пространство вокруг себя, поглядывая на расписанные стены и смятые, теряющие форму пакеты. Ему действительно предстоит провести новый год в компании Пака?
Джею хотелось сказать колкость, вроде: «Не стоит меня недооценивать», – но он всё ещё не отошёл от непонятного вещества, что казалось высосало всю воду из организма. Лишний глоток чего-то высокоградусного вынудил бы его скрючиться и проблеваться в снегу.
– Сделаем кому-нибудь подарок. – Пак улыбнулся на бок по привычке и, весело подмигнув Чонвону, с шуршанием поволок один из пакетов на этаж выше.
Ян окинул его недоверчивым взглядом и направился следом.
Шурша и звеня, Пак спешно плелся наверх, останавливаясь у одной из дверей, за которой разрасталась могильная тишина, позволяющая ушам ненадолго отдохнуть от проедающего голову шума.
Ставя пакет у входа и звонко постучав по металлической поверхности два раза, Джей тот час сорвался с места, пробегая мимо Чонвона и вызывая в том лёгкую панику. Хриплый голос и шум дрожащих перил эхом разнеслись по помещению, когда он поторопил Яна проследовать за собой.
Чонвон нахмурился и сам сорвался с места, чувствуя, как сердце начинает бешеную тряску. Казалось бы, всего лишь детская шалость, но двери многоэтажек могут скрывать за собой удивительные и гадкие тайны. Может им открыла бы миниатюрная девочка в новогоднем платье, а может поседевший старик с ружьём наперевес, обозленный на то, что парочка идиотов решила потревожить его покой. Эти мысли паникой липли на пульсирующее сердце, заставляя Чонвона нервно посмеиваться в унисон Джею, бегущему впереди, от глупости и абсурдности происходящего. Мизерная капля адреналина билась в его взмокших висках, из груди доносились хрипы после скуренной накануне сигареты, от чего смешки давили на горло.
Темные, грязные стены подъезда быстро растворялись перед глазами. Пульс пробивался сквозь кожу, в животе что-то скручивало от колкого страха. Несколько этажей лестниц тянулись бесконечными, плывущими пятнами.
Уличная прохлада ощутимо пробралась под одежду, вытесняя давящий жар из ноющей головы. Дверь за спиной закрылась с громким хлопком, а Джей по-прежнему плелся впереди, но вдруг замер, откидывая голову назад и заливаясь смехом. В его крепких костлявых руках болтался оставшийся пакет с выпивкой. Поверх сгорбившегося от смеха тела разрастались салюты, взрывающиеся у Чонвона в ушах.
Джей вдруг повернулся им навстречу, начиная громко выкрикивать что-то нечленораздельное и вынуждая сдавленную от мороза улыбку расплыться по Яновскому лицу.
Вспышки в небе, бьющиеся в воздухе снежинки и свет фонарей окутывали резкие черты его лица, притягивая к ним всё внимание Чонвона. Острая улыбка покалывала глаза своей детской искренностью, как и протрезвевший взгляд. Смуглая кожа сияла и алела на щеках, снег забивался в белые волосы и липнул к одежде сквозь не застегнутую куртку. Но Чонвону казалось, он чувствует тепло чужого тела даже на расстоянии в метр.
– Ведёшь себя как будто впервые увидел фейерверк. – сквозь безобидную усмешку фыркнул Чонвон, всё не находя сил отвести взгляд от притягательного лица. Он топтался на месте от бегающего по ногам холода, шеркая друг о друга чужие перчатки.
– Если честно, так себя и ощущаю. – спокойнее заявил Джей, затухая после брошенных Яном слов. Грудь того сдавило внезапное чувство вины и желание вернуть прежнюю ребяческую беззаботность сияющему взгляду. Казалось, салюты в небе - это всего лишь отражение искр, горящих на дне Джеевских глаз.
Чонвон хмурился в ответ на собственные мысли, буравя взглядом поблескивающий снег, в котором тонули его ботинки. Покрытые инеем скрюченные деревья грозным осуждением склонялись над ним. «Ребяческая беззаботность» и Джей в голове Чонвона всё никак не сливались в единое целое. Возможно, Пак всё ещё не отошёл от наркотика, что увеличивал зрачки, пускай его след давно исчез. Впрочем, Ян не был уверен в том, что травка не играла сейчас в его собственном теле.
Бурлящая в венах кровь согревала тело Джея, хотя куртка по-прежнему оставалась расстёгнутой. Что-то ноюще крутилось в его животе, а лёгкие дышали прохладной свободой. Он чувствовал себя вырвавшимся из бесконечного плена, словно действительно получил шанс начать всё с чистого листа. Словно и правда впервые взглянул на мерцающие в небе фейерверки, обвиняя то ли давление травки, то ли жмущегося от холода Чонвона, стоящего сбоку, в собственных вырвавшихся наружу чувствах. Рядом с Яном действительно чувствуешь себя легко и тепло, даже в раскрытой куртке и без перчаток при 20 градусном морозе.
И всё же, стоящий в округе холод сразил Джеевское тело, когда небольшой снежный ком резано ударился об его голову, распластавшись каплями по щеке. Чонвон тихо посмеивался прикрывая рот, а Пак смотрел на него с каким-то неверящим, глупым выражением лица.
– Пошли быстрее, а то заболеешь. – шутливый и обиженный тон Чонвона скомкано пробирался сквозь его замёрзшие губы и шум ветра.
Джей тут же обиженно скорчился и, поставив пакет с алкоголем на землю, набрал в голые руки горсть мокрого снега, сминая его в комок. Чонвон удивленно раскрыл рот и успел только прикрыться ладонями, когда снежок ударился об его тело, рассыпавшись на мелкие частицы.
Ян шмыгнул покрасневшим, онемевшим носом и с ухмылкой принял правила игры.
К дворовым шумам прильнули глупые мужские крики, снег в ногах ворошился, а уличный холод постепенно испарялся из тела под давящим на него жаром. Чонвон повалил Джея в снег, волоча его по сугробам, а тот звонко отбивался пакетом и бегал по кругу, успев выронить и разбить несколько бутылок. Запасы становились всё меньше, но Чонвона это совершенно не расстраивало. Он чувствовал, как тепло вьет нити в его груди, как кружится голова, когда жар в ней мимолетно сменяется на холод, и вновь запускает в теле эту круговерть. Ян смеялся совершенно глупо, не видя ничего перед глазами, которые заволокла влага. Волосы промокли окончательно, когда с них слетела шапка, но Чонвон чувствовал себя просто потрясающе. С Джеем не нужно быть сдержанным, ему не нужно угождать и вряд-ли хоть один упрёк сорвётся с замерзших Паковских губ.
– Смотри-смотри, оно разлилось в форме сердца. – смеясь бормотал Джей, покачиваясь на месте от недавней встряски и тыча пальцем в пятно алкоголя на снегу.
Чонвон, растирая нос, с которого капала влага, подошёл ближе, присматриваясь к расплывшемуся в кругу бутылок следу.
– На член похоже. – спесиво заключил Ян.
– Да какой член? – обиженно воскликнул Джей, пиная Чонвона по ноге. Тот язвительно ухмыльнулся, отскакивая в сторону, словно ошпаренный.
– В глаза долбишься что-ли? – разочарованно бормотал Пак, укоризненно поглядывая на Чонвона, что продолжал довольно посмеиваться.
– Хорошо-хорошо, пусть это будет сердце. – хихикая, Ян вернулся на прежнее место и кивнул головой на пятно у собственных ног. – Но оно выглядит так, как будто его кто-то нассал.
Джей только недовольно цокнул, оглядываясь по сторонам в поисках утерянного пакета, что сливался с белым снегом в округе.
– Тебе на сердце нассали видимо. Никакой романтики даже в новый год! – насмешливый тон Пака звучал совсем безнадежно. Он размахивал руками и всё вертелся из стороны в сторону, надолго задерживая улыбку на Чонвоновском лице.
Какая глупость, думает Ян, наблюдая за тем, как Джей достает мокрый порванный пакет из черноватой снежной кучи и, тут же откинув его в сторону, принимается собирать ещё целые бутылки в собственные руки. Кто бы мог подумать, Пак Джей - самая настоящая глупость. Как минимум когда пьян и безнадежно упорот.
Чонвон стыдливо прикрывает лицо руками, качая головой, а затем подходит ближе, разворачивая копошащегося в снегу Джея к себе лицом.
– Заболеешь. – нравоучающе бубнит он и, не обращая внимания на кучу бутылок, крепко сжатых в обеих Джеевских руках, дёргает ткань его куртки, цепляя замок и молниеносно застегивая его. Пак лишь испуганно поднимает подбородок, и вправду совсем по-ребячески.
– Ты ведь сам извалял меня в снегу. – хмыкнул Джей, вызывающе выгибая брови, но Чонвон ничего ему не ответил. Только сдавленно улыбнулся и пафосно закатил глаза. Почему-то его щеки вновь горели от смущения.
– Пошли. – надменно кинул Ян, тут же разворачиваясь и направляясь прямиком в поглощающий лабиринт сверкающих многоэтажек, протаптывая дорожку к собственному дому сквозь засасывающие сугробы.
***
Наваристый аромат праздничной еды, цветов и цитрусов с ходу ударил в нос, как только парни ввалились в Чонвоновскую квартиру, перебивая прежде застывшую в ней тишину. Темнота давила на зрачки и перебивалась лишь слабыми цветными лучами гирлянды, обвивающей искусственную ель. Но Джей и Чонвон продолжали шумно копошится в коридоре, что-то недовольно бурча друг другу под нос и стягивая с себя промокшую, пропитавшуюся уличным холодом одежду.
Чонвон перехватил бутылки с рук Пака и направился в сторону кухни, где аппетитные запахи усиливали напор. Он с режущим звоном расставлял спиртное на стол с цветочной скатертью, а после повесил чужие влажные перчатки на бурчащую батарею, по которой тот час потекли струйки воды. Джей пробрался в гостиную, усаживаясь на колени прямо перед ёлкой. Гирлянда била светом в его глаза и пятнами ложилась на кожу.
Ян хотел включить свет, но Пак остановил его, предложив расположиться с едой и вином прямо под елью.
Джею нравилась атмосфера тихого уюта, что царила в каждом углу Чонвоновской квартиры. Темнота и молчание клонили его в сон, но копошение под боком отвлекало. Ян торопливо расставил бокалы и чашки с едой прямо на полу, удивляясь тому, как легко согласился на подобную авантюру, ведь по сути своей являлся даже излишне чистоплотным. Об этом говорил до мелочей продуманный порядок, царящий вокруг, который придавал минимализма и пустоты и без того узкому пространству. Облезжие выцветшие обои давно отжили свой срок, колючий узорчатый ковер пах пылью и шуршал под ногами. В противоположном углу покоился торшер, под ним черным пятном валялся чехол, а сбоку стояла электрогитара, что казалась в этом месте инородной. В сути - самая обычная дешёвая съемная квартира, но Джею здесь было необычно хорошо.
От огромного пластикового окна, отражающего блеск гирлянды, веяло лёгким холодком, от которого парней спрятал теплый, услужливо предоставленный Чонвоном плед, мягко легший на плечи.
С потолка разливались басы музыки, крики и топот, но это нисколько не мешало парням тихо наслаждаться присутствием друг друга, бессмысленной болтовней и вкусом наготовленной Чонвоном еды, что растворялась в кислоте виноградного вина.
Алкоголь быстро ударил в кровь, развязывая Яну язык и установленные им же барьеры.
– Та девушка о которой ты говорил... – казалось совершенно не заинтересованно начал Джей, зарываясь ложкой в груду жирного от обилия майонеза салата. – Джен? У тебя на неё какие-то планы? Она нравится тебе? – Джей перевёл заинтересованный взгляд на зависшего в своих мыслях Чонвона, пихая ложку с салатом в собственный рот.
– Нет. – вяло ответил Ян.
Аппетит совершенно не одолевал его, когда взгляд Чонвона тонул в практически белом пятне еды в собственной тарелке. Только несколько мандаринов из прозрачной чашки пробрались в его желудок. Воспоминания о времени, потраченном на бессмысленную готовку, набивали сытостью его живот и глотку. Казалось, старания оказались пустыми, но довольно уплетающий салат Джей вынуждал сменить курс собственных мыслей. Может всё и не зря. Может, всё что не делается, и правда к лучшему.
– Мы просто хорошие знакомые. – продолжил Чонвон, нервно покачиваясь на месте и сцепляя собственные ноги в замок рук. Он сквозь обсыхающую чёлку наблюдал за мерцанием гирлянды, что сменяла цвета то протяжно и медленно, то ускорялась, оставляя жгучий след на сетчатке. – Тем более, я младше. Не то чтобы для меня это проблема, но обычно девушкам нравятся либо ровесники, либо парни старше их.
Почувствовав сухую боль в глазах от бегающего по ним света, Чонвон всё же повернул голову в сторону Джея, который продолжал голодно уплетать салат, изредка издавая довольное мычание. Казалось, он не ел несколько дней, так резво еда и вино растворялись на его блестящих губах.
– Мне кажется, ей нужен кто-то вроде тебя. – задумчиво хмыкает Ян, вглядываясь в отражение цветных узоров на чужой коже. Он сам не знает, что имел под этим ввиду: что эти двое стоят друг друга, или что сама Джен действительно могла проявлять к Джею не дружеский интерес.
Но Пак лишь улыбнулся этим словам, а щеки его растянулись от обилия еды во рту, отчего Чонвон не сдержал дрогнувшей на его губах ответной улыбки. Совершенно безобидные, порой глупые вещи, которые частенько выдает Джей, вводят его в замешательство.
– Почему-то всем вокруг кажется, что им нужен кто-то вроде меня. – обречённо усмехнулся Пак, облизывая губы и растирая сухие ладони. – Но не то чтобы кто-то торопиться меня узнать. – безобидная улыбка и задорный тон не могли перекрыть пустоты, что расстилалась в Джеевских глазах. Пак пытался делать вид, будто ему глубоко плевать на такое стечение обстоятельств, но Чонвон распознал фальш в его напряжённом лице, что словно через силу удерживало эту беспечность.
Ян никогда не придавался размышлениям о личной жизни Джея, не позволил бы и отдаленной мысли об этом пробраться в голову, ведь подобное казалось чрезмерной наглостью и эгоизмом. В конце концов, какое ему дело? Но сказанные Джеем слова показались логичными и Чонвона лишь удивляло, что данный порядок вещей его беспокоит. Наверняка и сам Пак не особо интересуется теми, с кем пытается сблизиться, ведь не способен даже запомнить имён. На что же тогда он может быть обижен?
– А кто нужен тебе? – с блеклым интересом спросил Ян, пытаясь скрыть долю спеси в собственных усталых глазах. Он был уверен - Джей не знает ответа на поставленный вопрос, и именно в этом его проблема. Возможно, на самом деле Пак и вовсе не нуждается в чьему-то особенном, близком присутствии.
Джей вдруг заерзал на месте и прокашлялся, чуть подняв голову и уплывая следом за своими мыслями. Его вытянутые ноги были расставлены в стороны, а руки удерживали тело, находясь за спиной.
– Не думаю, что меня особо волнуют параметры внешности и пол. Из особых качеств наверное... Честность. – Джей буравил взглядом потолок и болтал ступнями, его голос был сиплым, будто слова давались Паку с трудом.
– Честность и прямолинейность. – увереннее продолжил он. – Умение признавать свои ошибки и учиться на них. Мне нравятся люди, которые не боятся говорить то, что думают и не боятся быть какими-то «не такими» в глазах окружающих. Наверное, мне просто нужен кто-то, кто будет понятен мне и кто так же сможет понять и принять меня. Это должен быть кто-то с близкими мне взглядами и интересами, кто-то, кому я действительно буду нужен, кому смогу не стыдясь отдавать свою любовь, показывать все косяки своего характера и чувствовать такую же отдачу. Симбиоз, понимаешь? – Джей всё продолжал мечтательным хмурым взглядом буравить мутный потолок, оживлённо размахивая руками, а после взглянул на Чонвона, вскинув брови.
Тот глупо захлопал глазами и был готов сказать, что не понял совершенно ничего, но лишь повержено раскрыл рот и согласно кивнул головой, издав невнятное мычание. У Чонвона не было большого опыта в отношениях, но, тем не менее, слова Пака находили в нём отклик.
– Мне важна работа в отношениях и отдача, иначе от них просто не будет толку. – заключил Джей, махнув головой и вновь уводя взгляд в сторону. На фоне его совершенно несерьёзного положения и действий эти слова казались вполне осмысленными.
Всё же, Чонвон не мог сложить всё только что сказанное в нечто целостное и образное, Пак крупицами распадался в его голове.
Джей ведь не застрявший в пубертате мальчишка, а взрослый человек, который через несколько лет полностью состоится в жизни, но слова его отдают каплей слепой наивности и веры в любовь, словно в нечто мистическое. Ещё не так давно Яну казалось, что Джей и вовсе может не нуждаться в чьем-то тепле, что брезгливо отвергает любые сантименты. Может, Чонвон обманулся или поторопился с выводами, теперь показалось глупостью с пренебрежением относится к Джеевским чувствам, а то и вовсе упрямо отрицать их существование. Яну стоит быть снисходительнее, и чуточку проще, ведь кажется он дошёл до того, что и вовсе не видит в Паке живого человека - холодный мрамор - прямая к нему ассоциация.
– А почему ты решил уйти? – по-прежнему тихо и робко вдруг поинтересовался Чонвон, взглянув на сидящего рядом Джея, что облокотился о собственные колени. Пак прокручивал в руке бокал с вином и загипнотизировано разглядывал дрожащие игрушки, свисающие с колючих веток. – Со мной то всё ясно, а вот ты...
Молчание давило на Яна, чьи щеки тут же стыдливо залились румянцем, а в горле застыл душащий ком. Но Джей расстворялся в этой тишине, перекатывая мысли в собственной голове и обдумывая предстоящие слова. Бокал, кончики которого обводили немеющие подушечки пальцев, издавал в этом молчании неуловимую симфонию. Джея пробрало мурашками.
– Нудно там. – всё же солгал Пак. Ему не хотелось рушить ту сонную, сказочную атмосферу, что витала вокруг его головы, путая мысли. Не хотелось нагружать и пугать Чонвона своими жалостливыми воплями. – И музыка беспонтовая.
Чонвон лишь удивленно выпустил шипящую усмешку, опуская взгляд в пол, прокручивая между пальцев ткань пледа и нервно покусывая губу. Страшно представить, что для Пака означает настоящее веселье, если то, что окружало Джея около получаса назад показалось ему нудным.
– Музыка то нормальная. – напряжённо пробурчал Ян, пытаясь хоть как-то сгустить вдруг повисшую в воздухе тишину. Действительно, выбивающаяся сквозь давящие шумы мелодия была тем единственным, что не раздражало Чонвона во всём творящемся рядом смраде.
– Терпеть не могу попсу, у меня от неё мозги скукоживаются. – недовольно ответил Джей, с хмурым лицом делая звучный глоток вина, что наполнил ноющий язык привкусом винограда. Это расслабляло, и в то же время действие алкоголя в венах было недостаточными для того, чтобы скрутить желудок.
– А мне нравится. – Ян поджал губу и пожал плечами. Мелодия с потолка заполняла его мозг и крутилась в мыслях, мешая сосредоточиться на тишине. – You spin my head right round, right round, when you go down, when you go down down... – напел Чонвон, прислушиваясь к музыке, играющей в квартире на этаж выше.
Джей вдруг усмехнулся, глядя на довольно улыбающегося Чонвона, что щурил глаза, словно кот. Плед постоянно слетал с его плеча, и Ян, то и дело, осторожно поправлял его. Даже в этом бессмысленном жесте Джей находил нечто затягивающее.
– Я знаю кое-что другое... – словно выйдя из транса, но пока лишь наполовину, Джей, плавно обернулся, утыкаясь взглядом в стену за собственной спиной. На ней висела деревянная полка, заставленная цветочными горшками, а ниже всё покоилась косо стоящая электрогитара.
– Это твоя? – Джей тут же кивнул в сторону инструмента.
Чонвон, погрузившийся в мутный шум музыки, резко замер на месте удивленно хлопая глазами и недоумевающе глядя на Джея, совершенно не понимая, о чём тот говорит. Но когда его взгляд проследовал к стене, Ян тут же понял, что вызвало в Джее интерес.
– А... Нет. – заторможено ответил он. – Ко мне приехал младший брат, это его... – в забитый тон Чонвона вплеталась грусть, он опустил взгляд на собственные бедра, глубже зарываясь в плед.
Ещё одно разочарование за эту ночь. Впрочем, может главной проблемой, что мешает нормальной Чонвоновской жизни, как любого среднестатистического человека, является он же сам.
Младший брат Яна - Рики, обещал приехать к нему на новый год, раз уж тот отказался праздновать его с семьёй. Сказал, будет проверять обстановку и о любой оплошности доложит родителям, так что: «Прячь шприцы и презервативы». Шутя конечно, но Чонвона грело это своеобразное проявление заботы.
Чонвон, зная о вечном голоде молодого растущего организма завалил едой весь холодильник, потратив на готовку неизвестное, мучительно долгое колличество времени. Хотелось порадовать Рики, надеясь на то, что тот скучал так же сильно, как и сам Чонвон. Пускай Рики никогда открыто не говорил о своей братской любви, Ян считывал её между строк, сквозь каждое неоднозначное действие.
Но видимо, он в очередной раз обманулся. Чонвон и Рики никогда не были похожи, не смотря на свою кровную связь. Брат умудрился даже в совершенно незнакомом городе, который овладел его впечателительным сердцем и затянул в свою глубь, найти себе местечко, чтобы развлечься. На том и сошлись, думал Чонвон: они с Рики празднуют вместе, а после этого своеобразного застолья разбредутся кто куда - Чонвон на мерзкую тусовку в незнакомой квартире, а Рики на выписку по репосту.
Только вот младший даже не стал церемониться и без предупреждения покинул Чонвоновскую квартиру, сбежав под бой курантов, точно принцесса из сказки, оставив после себя только рюкзак с одеждой и гитару, забившуюся в угол квартиры.
Тяжёлый вздох жгучей тяжестью рассеялся в лёгких, пока Чонвон продолжал нервно терзать нижнюю губу и глубже тонуть в омуте собственных безнадёжных мыслей.
– Он сейчас здесь? – осторожно поинтересовался Джей, оглядываясь по сторонам. Ему очень не хотелось нарушать чей-то покой и без предупреждения ломать семейную идиллию.
– Нет. – грустно улыбнулся Ян, понурым взглядом едва ли не выжигая дыру в полу. – Мы должны были отпраздновать вместе, а потом разойтись, а он... Выходит просто сбежал. Наверное ему не очень интересно со мной. Зря только всё это готовил.
Чонвон не может винить Рики в чём бы то ни было, и никогда не мог. Дети бывают жестоки, сами того не понимая, и Чонвон на его примере давно выучил этот урок. Ян готов пожертвовать своим комфортом и желаниями, если это позволит Рики действительно хорошо провести время, не мучаясь в его нудной компании. Не хочет, чтобы младший повторял его собственные ошибки, спуская свою молодость на неокупающиеся старания. Лучше уж ему будет стыдно перед чужими людьми, только не перед самим собой. Чонвон всё понимает и всегда прощает.
– Не говори так. Лично мне с тобой совсем не скучно. – призрачный мягкий тон Джея воздушной пеленой рассеялся в груди, осел медовой вязью на лёгких, тормозя дыхание. –И я не ел ничего настолько вкусного с тех пор, как съехал от родителей. – хмыкнул он, вновь погружая ложку в салат. – Твой брат многое потерял.
– Думаю, он просто втихую сцапал что-то из холодильника. – смущённо посмеялся Чонвон, всё безуспешно пытаясь стереть глупую улыбку с лица. Слова Джея окутали теплом его живот.
– Можем ли мы тогда втихую сцапать его гитару? – с вызовом хмыкнул Джей, выгибая брови и улыбчиво покачивая головой в ожидании.
Чонвон удивленно взглянул на него, подвиснув в недолгом молчании.
– Ты умеешь играть на гитаре? – недоверчиво поинтересовался он.
Джей ничего на это не ответил, поднявшись с места с едва слышным хрустом и направившись к противоположной стене. Схватив гитару, он уселся на стоящий рядом с елкой небольшой диван, покрытый махровым пледом. Дешёвая, местами покоцанная Fender stratocaster в его руках отливал черным лакированным блеском.
– Есть куда воткнуться? Ноутбук например? – вопросительно поднял голову Джей, смотря на сидящего возле его ног Чонвона, что заинтересованно хлопая глазами кутался в оставшийся на его плечах плед.
Ян тут же сорвался с места, направляясь в спальню и возвращаясь уже с ноутбуком в руках.
Джей в несколько ловких движений подключил гитару, и привычно быстро настроил звук. Первый курс Пака был завален попытками склеить нечто качественно звучащее из дерьма и палок, и каждое неровное движение пальцев отзывалось эхом дежавю в его груди и отражалось глупой, мечтающей улыбкой на склеенных от сухости губах.
Отодвигая ноутбук в сторону и оставляя лишь след его голубого свечения на собственной коже, Джей прокашлялся и с натяжным скрипом зашевелился на диване, принимая положение поудобнее. Пальцы скользили по струнам, выдавливая льющиеся волны незамысловатой мелодии.
Чонвон как заворожённый, не смея шелохнуться наблюдал за каждым его движением, вслушиваясь в приятный вой гитарных струн. Со временем их звук становился всё громче и вырисовался в нечто целостное и смутно знакомое. Чонвон различил в нём мелодию, доносящуюся с потолка.
– А говорил попсу не любишь. – с фальшивой гордыней хмыкнул Ян, чуть вздернув голову и расплываясь в улыбке.
– Это не попса. – флегматично ответил Джей, пока гитарные струны с приевшейся болью били по подушечкам его пальцев. – Это песня Dope - You spin me round.
Пак задумчиво загнул брови, глядя в потолок и, проведя пальцами по струнам, начал играть более уверенно, подпевая в такт.
– You spin me right round, baby right round, like a record, baby, right round, round, round. – лёгкая хрипотца придавала голосу некой рокерской брутальности.
Чонвон, по-прежнему сидящий около дивана и глядящий на Джея снизу вверх, заполнял горло вином прямо с бутылки, вытирая смоченные губы ладонью. Ночная мгла и алкоголь клонили его в сон, заставляя отпустить контроль над телом, размеренно двигаясь в такт музыке. Пуская в голову мысли об удивительной притягательности человека рядом и запретном желании коснуться его, хотя бы миллиметра красной кожи подушечками пальцев. Чонвона словно магнитом тянуло к Паку и это осознание вынуждало его всё гуще забивать пустой желудок вином, играющим в мозгах и побуждающим на странные действия.
В какой-то момент Чонвон решил, что должен подняться с места, сбросив плед, и начать пританцовывать в такт наигранной Джеем мелодией с бутылкой в руках. Вино крутилось в его жилах и стекало по губам, пачкая бархатную кожу на вырезе пуловера. Шею и ключицы холодило, влага неприятно пробиралась под одежду и начинала мешаться с выступающим потом. Чонвон делал жадные глотки, кисло оседающие во рту, и продолжал странно двигаться, совершенно ничего не понимая. Его сердце дрожало в такт музыке, пьянящие волны растекались по венам, будто бы насыщая кровь ядовитой сладкой паутиной. Гостиная расплывалась мутным пятном у него перед глазами, низ живота скручивало от фантомного ощущения стыда и внезапного желания близости. Но первое так и не добралось до опьяневшего рассудка, который доверху забил кружащий голову шум электрогитары.
Джей, умело двигая струны пальцами, не отрывал взгляд от захмелевшего, раскрасневшегося Чонвона, с бутылкой в руках вьющегося вдоль узкой гостиной. Он словно поглотил собой всё пространство, изящная дрожь его призрачной тени казалась ярче ляпистых бликов вдоль стен и окон. Джею некуда деться от Чонвоновского пьянящего аромата, притягательного тела, усыпанного цветными пятнами гирлянды, и голоса, что изредка пробирался сквозь гитарные шумы. Он так легко угодил в эти сети, будто с самого начала хотел проиграть.
Глаза цеплялись за каждую мелкую деталь: блестящую потом кожу, порой оголяющуюся из под задирающейся ткани пуловера, капельки вина, стекающие с края губ и медленно уплывающие к точеным ключицам. Каждое движение завораживало взор, не давая оторваться от себя ни на миг. Руки Чонвона вились, словно языки пламени, влажные волосы соблазнительно слипались с блестящей кожей, блаженное выражение лица и затуманенные глаза вызывали тягу в груди, ускоряя пульс и заставляя низ живота изнывать от желания сделать с танцующим силуэтом
хоть что-нибудь и прямо сейчас. Джей останавливается, когда обнаруживает колкую тряску в собственных руках и лёгкое помутнение в голове.
Чонвон замучено ложится на шершавый ковер, колющий его спину, и утыкается взглядом в потолок, пытаясь привести в норму ускорившееся биение сердца. Его липкая грудь тяжко вздымается, забиваясь спешными жгучими вздохами. В нос ударяет кисловатый запах мандаринов.
Джей с усталым охрипшим стоном заваливается рядом, ёрзая между тарелок и бокалов. Он подкладывает руку под набитую алкоголем голову и переводит взгляд на лежащего рядом, тяжко дышащего Чонвона.
– Ты красиво танцуешь. – полушепотм произносит Джей, очерчивая взглядом плавные линию силуэта, вдоль которого спят мерцающие блики. Мягкие щеки, тонкий подбородок, алая, испачканная вином шея, вздувшиеся венки под тонкой кожей, выделяющиеся косточки ключиц и мокрая грудь, что лихорадочно вздымается - каждая черта отражается в Джеевской черепной коробке, как в калейдоскопе, принимая всё более и более завораживающие формы. Паку вдруг хочется слизать присохшие капли с чужой кожи, чтобы узнать, как изменится их вкус. Чонвон кажется запретно сладким.
Ян тут же удивленно прыскает смешком, ведь слова Джея кажутся ему очередной бессмысленной глупостью. Вряд-ли те пьяные конвульсии, в которых он бился несколько минут назад, можно было назвать танцем. И всё же, низ живота приятно прижгло от этих слов.
– В таком случае ты красиво играешь на гитаре. – передразнивает Джея Чонвон, поворачивая голову и наталкиваясь на безнадёжно заплывший взгляд, вдруг поразивший смущённым жаром всё Яновское тело. Кажется, ни разу в жизни никто не смотрел на него
так.
Чонвон внимательно вглядывался в освещаемое гирляндами лицо, считывая некое безмолвное предупреждение в пробирающем взгляде, с приоткрытых блестящих губ, с которых срывались шумные вздохи. Яновские глаза вновь застыли на них, любуясь набухшими порозовевшими половинками.
Чонвон не успел опомниться, как чужие притягательные губы вцепились в его собственные, быстро насыщая рот кислым вкусом вина и сигарет. Джеевская рука пробралась в его взмокшие вьющиеся волосы, стягивая пряди пальцами. Кислые шершавые губы плавно раздвигали Чонвоновские, голодно покусывая и растирая по ним винную влажность. Ян зажмурил глаза, ненадолго позволяя себе безвольно погрузиться в поцелуй, который на секунду заменил ему кислород.
Но вдруг в голове словно что-то раскололось, живот скрутило и Чонвон моментально вскочил с места. Взлохмаченный, раскрасневшийся и тяжело дышащий он негодующие глядел на Джея, чувствуя, как ноют мокрые губы, пока вдоль них стягивается слюна.
– Какого черта ты творишь?! – злобно выдавил он сквозь сжимающиеся от злости зубы.
Сердце билось нездорово быстро, ладони стягивались в кулаки.
Джей растерянно проехался по ковру, влажными блестящими глазами глядя на Чонвона снизу вверх. От его озлобленного выражения лица грудь сдавило не выпущенными вздохами. Огонёк в глазах напротив выжигал дыру там, где прежде сам пустил ростки.
– Прости, я подумал...
– Что подумал?! – тут же перебил его Ян, теснее стискивая зубы едва ли не до скрежета.
Джей опустил виноватый взгляд в пол, растирая волосы запотевшей ладонью.
Пак действительно не понимает о чём думал. Должно быть, только о себе и собственном безумном желании ощутить вкус пухлых Чонвоновских губ. О том, что его просящий запьяневший взгляд отражает все собственные желания и призывает к незамедлительным действиям.
Эгоист.
Молчание першило в Чонвоновской сдавленной глотке и молотом билось в ушах. Какая мерзость. На что только Ян рассчитывал? Кто-то вроде Джея никогда не сможет взять ответственность за свои поступки, Чонвон сам должен нести крест на собственном полыхающем сердце, разгоняя мысли о том, что жалко поддался на чужие провокации. Он сильнее сжимает кулаки и думает о том, что стоило в первую же секунду обдать ими чужое бесстыжее лицо.
– Подумал, что ты не будешь против... – нервно взглотнув всё же ответил Пак, чувствуя, как ноет его голова от гложащего чувства вины и собственной слабости. Он совершенно наивен и эгоистичен, когда дело касается собственных чувств. Каждая секунда проведённая с Яном давала им волю, но Джею стоило помнить о том, что контроль всегда остаётся в его руках. О том, что не стоит вестись на поводу у собственного сердца, что так и просится оказаться в руках едва знакомого человека.
– Я создал такое впечатление?! – в ужасе едва ли не визжал Чонвон, пока его челюсть оскарбленно сжималась, а пульсирующие венки на шее грозились полопаться от злости.
– Почему ты говоришь так, как будто это что-то ужасное? – непонимающе замотал головой Пак, хмуря брови. Его тон вдруг стал громче и увереннее, казалось даже внутренности окаменели от напряжения, впившегося в тело.
– А что хорошего?! – хриплый крик пробивался сквозь контрастирующе задорную мелодию, мутно осевшую в гостиной. – Или ты думаешь, я совсем идиот?! Думаешь, ни черта не знаю о таких, как ты?!
– Каких? – твердо произнёс Джей, оскарбленно соскакивая с места. Его лицо было напряжённым и хмурым, настолько, что капля страха забилась в нездорово пульсирующих Чонвоновских висках.
Ян тут же растерял весь былой настрой, злость испарилась с черт его лица, возвращая им привычную мягкость и лишь глаза удивленно округлились, а рот распахнулся, растерянно пытаясь вырвать из себя хоть слово.
– Ну давай, скажи? – вызывающе воскликнул Джей.
Пак прекрасно понимает, что имеет ввиду Чонвон, каким видит его прямо сейчас. Полагать, что Ян и вправду отнёсся к нему по особенному, что глупые сплетни обошли его, было наивно, но Джей повелся, как изголодавшийся хищник на приманку - несколько секунд ласки.
– Да пошёл ты. – тускло прошипел Ян, тут же разворачиваясь и пробираясь к окну.
Его пульс затихал, чтобы в один момент задаться в нездоровом ритме, руки тряслись, на сгрызаных губах выступала кровь, что мешалась с терпким вкусом винограда. Чонвон уткнулся взглядом в моросящее окно, уперевшись руками в подоконник и разглядывая витающий в воздухе снег. Весь двор погряз в этой чернеющей грязной пелене, и только ветви деревьев были покрыты чистым белым инеем.
Сквозь плотное стекло редко выбивались шумы фейерверков.
Чонвон старательно гнал прочь мысли о собственных ноющих губах и осевшей на них горечи. Неужели он и правда настолько наивен, что готов повестись на чужое обманчивое внимание? Легко, словно бабочка угодил в паучьи и сети, в которых теперь вертится его безвольная душонка. Низ живота предательски горит, щеки краснеют от воспоминаний, что отзываются в груди приятным теплом. Чонвону мерзко от самого себя, ведь перед Джеем он оказался слаб и беспомощен, повелся на каждую сыгранную Паком игру.
Нужно ли ему это бессмысленное пятно на собственной памяти, которое, в конечном итоге, может оставить лишь разводы от горького разочарования? Джей инфантильный придурок, вся его жизнь - короткая вспышка, гаснущая в бездне деградации. Чонвон думает об этом, и понимает, что в его голове столь гадкие мысли не вяжутся с трепетом льющимся в Паковских глазах, с каждым его словом и действием, столь осторожным, но искренним, что заставляет что-то болезненно колотся между Яновских ребер. Нёбо обдаёт горечь собственных мыслей и невысказанных слов, создавая из них слипшуюся ломь.
Пак призраком блуждает позади, о его присутствии напоминают лишь нервные шорохи и громкое дыхание, отбивающее свой ритм в стенах гостиной. Едва различимый скрип пола приближается волной и Чонвон вдруг чувствует, как тепло чужого тела обжигает его спину. Мурашки тут же колючим роем собираются на коже.
– Чонвон... – робкий зов обдаёт тело током, Ян даже не оборачиваясь слышит Джеевское сбитое дыхание и чувствует на себе его пытливый взгляд. – Прости меня.
Ян едва не подпрыгивает на месте от удивления, тут же оборачиваясь и растерянно глядя на Джея.
Кто вообще из них двоих виноват в том, что творилось в стенах узенькой дряхлой квартиры несколько минут назад? Чонвон бы мог сказать, что алкоголь смутил его мысли, да только вино это всего лишь средство, а не цель. Целью Ян чувствует самого себя, но в этом ощущении его пугает скорее лишь собственная доступность, будто он сам подставляется под дуло.
– Я не хотел, чтобы всё так вышло. Ты не подумай, я не собираюсь посягать на что-то, мне не плевать на твои чувства и... Прости если я задел тебя.
Забылся. – взгляд Джея виноватый, но настырный, голос сквозит искренностью, которая грозится раздавить Яна до точки. – Если не хочешь, я вообще больше не буду тебя трогать. Можешь заклеить мне рот скотчем и связать руки. – неловко усмехнулся Пак, шутливо вытягивая руки.
Чонвон смотрел на него, словно на затягивающее темное, бесформенное пятно, не понимая, что должен сказать теперь, что думать и как поступать. Ему нужно одуматься и прогнать Джея прочь, пока он не растер в порошок Чонвоновские чувства, забрав их прах с собой на самое дно. Стоит прогнать его прямо сейчас, дав понять, что здесь Пак не найдёт то, что ищет. Но искренний блеск в его глазах склоняет к обратному, сердце Чонвона тает и каплями стекает на едва теплую батарею.
– Тебе повезло, что у меня нет ни скотча, ни веревки. – всё, что может ответить Чонвон, громче сказанных слов слыша сгущающийся шум крови в собственных раздутых венах. Его красные уши начинает покалывать от беззаботной Джеевской улыбки и его тёплого взгляда.
Ян тут же отворачивается, чтобы не расплавится под ним окончательно.
– Так... Всё нормально? – пытливо вытягивает Пак, чуть склоняясь чтобы внимательнее вглядеться в чужой профиль.
Чонвон лишь согласно кивает головой, но от этой лжи у него сдавливает внутренности, а руки обдаёт тремор. Вернее сказать, всё и правда хорошо, но это определенно не то, что Чонвон должен был чувствовать и ощущение собственной жалости пускает корни в его голове.
Чонвон всё безуспешно пытается отыскать в дебрях собственных мыслей объяснение собственной безудержной тяги и ответ на вопрос, почему именно сегодня всё в его жизни идёт наперекосяк. Говорят, как новый год встретишь, так его и проведешь, и Яна уже одолевает паранойя.
– О чем ты думаешь? – мягко произносит Джей, и голос его теперь звучит глухо, ведь тот осторожничая отошёл чуть дальше, чтобы не давить на Яна своим чрезмерными присутствием.
Чонвон тяжело вздыхает и какое-то время молча тупит взгляд в белый шершавый подоконник, перебирая все возможные ответы.
– Там... Машина стоит. Помню, у друга моего отца была такая, мы на ней на рыбалку ездили. Здорово было. – угрюмо отвечает Ян, перебирая пальцы.
– Которая? – заинтересованно произносит Джей, чуть склоняясь к окну и всматриваясь в груду припаркованных под окнами машин.
– Тойота, третья слева. – Чонвон кивает головой и тычет пальцем в покрытый снегом чёрный автомобиль, который, в сути, интересовал его намного меньше, чем собственные крошащиеся нервы.
Джей вдруг усмехается, оголяя зубы, а после переводит довольный взгляд на Чонвона.
– Это моя. – гордо улыбается он, тыча пальцем в собственную грудь.
***
Чонвон готов признаться сам себе в том, что он пропащий идиот, когда мельком высовывая голову из окна машины он визжит навстречу спутанным волнам - всё, что под бешеной скоростью автомобиля осталось от заснеженного города.
Кровь в его венах бьётся в конвульсиях, тошнота скручивает внутренности и вот-вот ударит в голову, но Чонвону до невозможно плевать. Он чувствует себя совершенно пьяным, и в то же время как никогда трезвым.
Джей кажется теперь более здравомыслящим - как ни странно - всё одергивая Чонвоновскую дутую куртку, и голосом во всех возможных красках: сурово шипя и хрипя, или бережливо умоляя, - просит усесться на место и застегнуть наконец ремень. И в то же время сам смеётся, предатель.
Чёрствый, гадкий, грубый - да чёрт его знает. Чонвон, как и все прочие люди, не может разобраться даже сам с собой, но всё упорно пытается залезть в чужую голову, нагло расковыряв всё то, что в ней таится.
А не глубоко ли на это наплевать, ведь сейчас он удобно расплывается ватным комком на переднем сиденье злосчастной Тойоты, согреваясь теплом в её салоне и до тошноты вбирая стоящие внутри запахи - фруктово-химозные и приевшейся лично Джеевские, что он, казалось, должен был перестать чувствовать, пресытившись, но чужой аромат вновь и вновь крутится в Чонвоновской глотке. И ему до дурного хорошо и жарко.
Чонвону нравится сквозь потеющие окна разглядывать заснеженные высотки, блеск гирлянд и прочих новогодних украшений, которыми усыпан город. Нравится следить за снующими туда-сюда толпами, кричать в ответ на чужой крик, просить просигналить в ответ на чужие сигналы и чувствовать себя упоротым, но в конец честным.
Нельзя молчать - и Чонвон сам едва сдерживается - о том, как манит его чужой силуэт и точеный профиль. Улыбка и тепло в каждом незначительном, совершенно осторожном действии. Джей обещал, что не будет трогать его и сорвался лишь из-за страха, что Чонвон сможет своей пьяной тушей выкатиться из машины через окно, грязно красным пятном расплываясь по дороге, в каше чёрно-белого снега. Чонвон простит ему это, захочет ещё. Сердце Яна действительно выворачивает наизнанку.
Он смеётся до истерики, а после почти плачет и вновь смеётся, ведь не может вспомнить и дня, когда чувствовал себя так хорошо.
Чонвон трезвеет лишь на каплю - большего не позволяет чужой зачарованный взгляд, - когда, выбираясь из прогретого салона автомобиля оказывается в самом центре города, где скапливается весь шум. Чонвон его обитатель не так давно, почти ничего и не видел, а Пак словно знает каждый закоулочек, нахваливая их с блеском в глазах.
Вокруг снежной горки, висящих будто в воздухе золотых гирлянд и проваливающихся в этом свете заданий, сверкает огромная ёлка, кажется метра в два - два с половиной. Вокруг неё вьются снежинки, смешанные в беспорядочную кучу людские тела и голоса - в основном детские. Завидев Джея, те тут же ведутся на блеклый цвет его волос, расспрашивая о потерянной бороде и новогодних подарках. Тот всё смеётся и отвечает, что бороду сбрил и сделал из неё много сладкой ваты. Чонвон, глядя на него, смеётся тоже, так что замёрзшие щеки начинают ныть. Джей признается ему, что давно не чувствовал себя так хорошо и Ян отвечает взаимностью, позволяя сквозь ткань перчаток - теперь уже собственных - согреть свои руки теплом чужих ладоней.
Он чувствует какое-то необъяснимое, сказочное притяжение, панически боясь задумываться о том, что то всего лишь игры бутылки спиртного, плетущего свои тонкие нити в венах. То, что с треском посыпется, когда настанет рассвет и Джей рассеется призраком, как заволочившая небо мгла.
– Чонсон. – говорит вдруг Пак, сидя за небольшим деревянным столиком в круглосуточном кафе, что забито лишь редким скрежетом посуды. Живые здесь только они с Чонвоном и косо поглядывающие на них работники. Окно сбоку моросит, покрываясь морозными узорами и вырезанными из бумаги снежинками.
Чонвон греет руки о чашку с горячим какао, пар которого отдает ему в шею сквозь расстегнутую куртку, и глупо косится на Пака.
– Зови меня Чонсон. – изъясняется он в ответ на чужой взгляд, окутанный ступором. – Это моё имя, и в паспорте так записано, но все с первого курса зовут меня Джеем. Даже не помню почему. – равнодушно пожимает плечами он, бесстрашно делая глоток горячего напитка и даже не морщится. Чонвон продолжает завороженно разглядывать Чонсоновские черты, будто даже не моргая - боится, что стоит только прикрыть глаза, как Пак снегом развеется по ветру.
Сладкий запах какао и выпечки путает его мысли, а пар жжёт по замёрзшим скуренным лёгким.
– Значит тебе больше нравится, когда тебя зовут Чонсоном? – заинтересованно склоняет голову Ян.
Пак громко сглатывает, утыкаясь взглядом в мелькающие за окном вид, что едва можно разглядеть сквозь ледяной налёт. Смакует влажные заалевшие губы и Чонвон не может не смотреть на это, готовясь бросить своё сердце прямо в кружку горячего какао и выпить залпом - лишь бы больше не терзаться. И, словно ведомый, не отрывая потонувшего взгляда, Ян сам начинает нервно покусывать обожженные мелкими ранками губы.
– Никто так меня и не зовёт. Многие вообще не в курсе. – наконец отвечает Чонсон, постукивая пальцами по столу и задумчиво буравя взглядом его поверхность.
У Чонвона в груди бьётся нервный выдох, что никак не может выбраться наружу, ток рассеивается меж пальцев. Ему словно доверили какую-то тайну, что-то очень важное и сокровенное, что заставляет горячий пар осесть внизу живота.
– Но я хочу, чтобы
ты звал меня так. – уверенный взгляд пулей прошибает каждую клеточку Чонвоновского тела и он даже вздрагивает, не в силах стянуть глупую гримасу с лица, от которой уже скулы ломит.
– Почему? – робко тянет Чонвон, тут же смущенно уводя взгляд в сторону.
– Не знаю. – хмыкает Пак, словно говорит о чем-то совершенно обыденном, заставляя Чонвона чувствовать себя осыпающимися на осколки идиотом, стыдясь чрезмерно яркой реакции. – Может, мне просто нравится твой голос. – вновь, словно невзначай, пуская руки прямиком к Чонвоновскому сердцу и наконец добираясь до него, задевая пальцами, как гитарную струну и вынуждая точно такую же волну разлиться по пылающим нервам. Пристальное внимание Чонсона оплетает Яна коконом, в котором тот начинает задыхаться от собственного же смущения. Выхода из этого плена нет, или же Чонвон совсем не хочет его искать.
Чонсону и вправду, до сладости в животе, нравится каждая неприметная чёрта - Чонвон робким тоном выводит буквы его имени, и этот момент кажется Паку особенными, ведь почти никто не звал его так прежде.
Так - Джей точно не может сказать, что это означает и почему его сердце бьётся в унисон тонким волнам чужого голоса.
Дело не только в совершенно красных мягких щеках, вялом счастливом взгляде, скомканной улыбке, что Чонвон будто всё пытается удавить, но Чонсон хочет видеть его радостным в этот день. Паку кажется, что его собственное безумие бременем ложится на Яновские плечи и готовиться укрыть от холода в самые страшные морозы. Кажется, Чонвон задевает в нём что-то глубже чем позволено, нравится больше, чем должен для того, кого в сути знаешь всего несколько часов. Но Джей отвергает эти мысли - не верится, что Ян рядом меньше, чем всю жизнь до этого.
– Ну всё. Приехали.
Пустынная, сплошь белая улица освещена одним единственным работающим вдоль неё фонарём - и тот барахлит - издает в могильной тишине шипящих треск, словно и правда вот-вот расколется.
Скоро рассвет, но небо по-прежнему укрывает их черной пеленой, где салюты и звёзды прожигают небольшие дыры. Полосы проводов едва выбиваются сквозь небесную мглу, блекло меркнут на её фоне. Кругом жутко горбятся голые деревья, навалены грязные снежные кучи, вдоль дороги чернеющими пятнами плывут следы шин. Вот и Чонсоновская Тойота встревает, глухо погрязнув в сугробе.
Пак напряжённо дёргает руль то влево, то вправо, но колеса лишь плюются снежными ошметками, не находят для себя зацепки, чтобы выбраться из поглотившей их гущи.
Чонвон может лишь с сожалением поглядывать на его безуспешные попытки выкатить машину, попутно удерживая в кулаке собственные сдающие нервы. И всё таки оступается, ударяя ладонью по рулю и доставая новую пачку Мальборо из бардачка, вылезает на улицу - всё так же расстегнутый и без перчаток.
Уши мёрзнут, губы едва двигаются под давящими на них порывами морозного ветра. Чонсон злостно трясёт зажигалкой, сжимая сигарету промерзшими зубами и пытается подпалить кончик, но огонь быстро тухнет от гулкого ветра, что будто каждую секунду меняет направление - никак от него не закрыться, а руки уже колит мороз.
Чонвон выпрыгивает из машины за ним следом, становясь вплотную и ладонями, закутанными в перчатки, окольцовывает чужие губы, спасая их от холодного ветра. Дым бьёт прямо ему в лицо, и тут же рассеивается по округе, сливаясь с мелькающими в воздухе снежинками.
Совершенная пустошь, заключает Чонвон, лишь вдалеке видя разросшиеся мутные здания.
– Придется толкать. – недовольно морщится Чонсон, ощущая во рту горечь затяжки и жгучие удары ветра на собственной коже - стало холоднее и пора бы им уже домой. Только теперь ни черта не выйдет. Плохо это или хорошо - Пак ещё не решил. Пока, он замерзше прижимается к капоту автомобиля, разбито наблюдая за снующими навстречу ветру и снегу Чонвоновским силуэтом.
– Может в машине пока посидишь? Холодно. – слова едва различимыми клубками, вместе такими же из дыма и морозного пара, едва срываются с онемевших Джеевских губ.
Чонвон одним своим невинным взглядом вынуждает его нутро полыхать и виться вокруг головы вместе с едким испарениями - пагубнее любой затяжки. Поворачивается, быстро моргая ловит снежинки ресницами, и смотрит заинтересовано, точно любопытный кот склоняя голову в бок.
– А сам то без шапки, без рукавиц, ещё и расстегнутый. – укоризненно посмеивается Ян и звонкая трель его голоса горячо бьётся у Чонсона в груди. – Если ты не пойдешь, то и я не пойду. – добавляет Чонвон, быстрыми неуклюжими шажкам протаптывая себе дорожку ближе к Паку и поглубже кутаясь в ворот своей куртки. Прелесть - одна только мысль огромным пятном наглухо забивает всё Чонсоновское тело, как поролон мягкую игрушку. Джей бы даже готов стать такой и подарить себя Яну, чтобы только греться в его объятиях.
Это оказывается совсем не нужной жертвой - Чонвон сам подходит к нему вплотную, забитым носом вдыхая сигаретный дым, и согревающе обвивает тело руками сбоку. Поднимает голову навстречу чужому взгляду и заплывает довольной улыбкой, что теплится в Чонсоновском животе и искрами мечется в ребрах. Тот и не против.
Только сигарету перемещает меж пальцев из одной руки в другую, чтобы уберечь Яна от дымящегося яда и свободной рукой самому приластиться ближе, оглаживая ладонью гладкую холодную ткань чужой куртки.
Его руки, окутанные шипами мороза, блуждают вдоль Чонвоновской спины и, не ясно как, сквозь плотную ткань и давление холода, пускают волну жара вдоль позвоночника. Взгляд на Чонвоновской макушке словно заставляет его волосы топорщится, холодные мурашки вмиг забивают кожу.
Ян смелеет, пускай и чувствует себя практически трезвым, ведь не отводит взгляд, бросаясь навстречу чужому, словно с головой под поезд. Джей немного хмурится от холода, морщинки усеивают его мокрый от снега лоб. Нос красный, а губы бледнеют - мелкая пурга нагло срывает с них кожу. Вокруг всё ещё клубится пар и смог тлеющей на ветру, мокнущей сигареты.
Чонвон кусает свои губы и не уверен, что не представляет вместо них чужие, желая окутать замержшую кожу теплом, собрав с неё горький привкус. Лицо Пака кажется ему бесконечным лабиринтом - взгляд сбегает с губ к чарующим глазам, а после выводит обратную дорожку, но так и не находит выхода.
Чонсон зачарованно разглядывает его снежные дрожащие ресницы, что застилают волны падающих на лицо порядок, вьющихся на ветру. Взор Чонвона то уверенно бьёт по его зрачкам, выжигая на них узоры, то уплывает ниже и кошачьи глаза щурятся. Джей чувствует его дрож всем своим тело, пока ветер покачивает прижимающегося к нему Яна, или же тот сам всё не может решиться на побег из цепкой хватки.
Влажные губы, окутанные холодом, чуть приоткрыты и этим словно бросают вызов Джеевским - прильни и согрей, тогда согреешься и сам. Это так банально, глупо и просто, но Чонсону не нужно большего. Его голова чуть склоняется, когда Яновские ладони стягивают в кулаках ткань куртки, но эти несколько секунд оказываются забытьем, ведь Чонвон тут же отстраняется, оборачиваясь к Джею спиной и оставляя лишь призрачный след, режущийся внутри. Колючий страх звонко бьётся в его желудке от мыслей о том, что в очередной раз поторопился - оступился, не смотря на данное обещание. Лжец и эгоист. Не стоило обманывать хотя бы самого себя тем, что действительно сможет выдержать эту пытку - лишь взглядом касаться чужих манящих губ.
Холодный воздух отрезвляюще прожигает лёгкие, и Чонвон жадно глотает его, пытаясь привести мысли в порядок. Голова кружится от темноты и мокрого ветра, снующего в округе. Ошарашенным взглядом Чонвон выводит тропы на хрустящем снегу, шмыгает немеющим носом, ощущая на губах фантомное, так и не полученное тепло.
Яна гложет, он не из тех людей, что кидаются в омут с головой, пусть даже это желание пожирает изнутри - Чонвон не забудется и не позволит себя ранить.
Мысли кружат голову, как снежинки разметавшиеся по ветру, что жужжат под тусклым светом фонаря и фар автомобиля. Кажется, Джей и Чонсон в его голове уже не представляют собой единую личность. Чонсон кутает его сердце в тепло и лелеет, а Джей скорее тень, отбрасываемая чужими гадкими словами. Чонвон не хочет им верить, ровно так же, как не хочет погубить себя, оказавшись в кучке мусора из пользованных Джеем тел и сердец.
Пак глотает едкий дым, скрещивая руки на груди и сморщено глядит на Чонвона - дожидается своего приговора.
– Я не могу так. – абстрактно заявляет Ян, поправляя сбитую на бок шапку и, утыкаясь взглядом себе под ноги, выводит круги в одной точке и пиная комкающийся под его ботинками снег.
Его сердце мечется в груди, и вот-вот отскочит в глотку, глаза слезятся то ли от ветра, то ли от желания с позором разрыдаться, зарывшись в зыбкую снежную кучу от напавших на голову чувств.
– Я же знаю, ты..! – Чонвон поднимает голову, встречаясь с грозным лицом Чонсона и в ту же секунду слова тонут в его горле, теряя свой смысл.
А что, в конце концов, Ян знает о Чонсоне? Ни-чер-та.
– Может ты наконец скажешь это? – твёрдо заявляет Пак, задирая голову и позволяя разглядеть ядовитый блеск в собственных глазах. И без того острые черты его лица в этот миг словно стачиваются до предела. – Не молчи, Чонвон. – имя тянет, словно зазывает с собой в пропасть, вынуждая сердце снежной пылью разметается по выросшей вокруг холодной пустоши. – Скажи как есть, всё, что думаешь. Спроси и я отвечу правдой на любой твой вопрос.
Чонсон цепляется за растерянность на изнеженном морозом Чонвоновском лице, как за свой последний шанс. Каждая секунда, проведённая с Яном становилась особенной, скрывала в себе больше смысла, чем любое ранее пережитое мгновение, и Пак панически боится утратить это чувство в возникшем между ними, бесформенном, но нерушимом расстоянии.
Это глупо, так не поступают взрослые люди, - они собирают свои чувства обдуманно и по крупицам, взращивая корни чего-то серьезного и сокровенного. Не ведутся на вспышку, возникшую всего лишь от чьего-то тёплого взгляда, так бездумно распоряжаясь своим сердцем, но Джею кажется, что Чонвон для него
тот. Чонсон до тряски в промерзших руках боится упустить его, словно ничего не значащее мгновение, цепляясь не пойми за что и находя вескую причину только лишь в том, как собственный силуэт мелькает отражением в чужих глазах.
Таким Чонсона не видит никто.
Ян нервно сгрызает губу и, касаясь пальцами о пальцы сквозь перчатки, кажется, чувствует, что колющее давление на подушечках усиливается, по ним рассеивается ток. Сырой ком подступает к его горлу, заставляя каждое не выпущенное слово обмякать и осыпаться в желудке. Он тяжело вздыхает, чувствуя, как холодный ветер гудит в лёгких и всё же решается сделать шаг навстречу.
– Просто, знаешь, мне многое про тебя рассказывали... – Ян начинает вроде бы издалека, но в голове Чонсона бьёт точно в цель, заставляя выпустить сквозь холодные губы нелепую усмешку.
– Что ты просто система жизнеобеспечения для своего члена, которая презирает людские чувства. – напыщенно произносит Ян, и вдруг понимает всю абсурдность этих слов, особенно, когда вжимающийся в капот автомобиля Джей начинает хрипло посмеиваться.
– Какой кошмар. – смешки давят на изрезанные дымом и холодом лёгкие, даже пальцы трясутся от этой, почти истерики.
– Что ты торч, распиздяй, зарабатываешь бог знает чем. Просто душная мразь, которой плевать на всё, кроме своего эго, поэтому многим ты разбивал сердце.
– Охуеть. – Чонсон, как и прежде, мелко и нервно усмехается, откидывая голову назад и выдыхая дым в чёрное небо. Тряска одолевает его изнутри, ездит по панически сжимающемуся желудку, где тошнотворно оседает никотин.
Что ж, если и Чонвон такого о нём мнения, то у Пака нет шансов.
– Если ты хочешь знать правда это или нет... – мысли пулями скручиваются в его висках, зубы нервно ковыряют щёку изнутри. – Скорее просто преувеличение. Очень сильное преувеличение, я не буду притворяться святым.
Панический вздох застревает у Чонвона в глотке, внутренности скрючено комкаются от сказанных Джеем слов, но после Яна отпускает. Очевидно, Пак намерен быть полностью честным и откровенным.
– Так уж вышло, что на первом курсе я втянулся в какой-то мутный студенческий движ. Там как минимум без травы никуда, так что наркота была, да. Только меня от неё так корежит, что баловаться особо никогда не получалось. – Джей жмёт плечами и взглядом дырявит вырастающие вдалеке кольца зданий. Хмурые брови давят ему на глаза, желваки поджимаются, а пальцы то и дело вьются у рта, передавая сигарету в иссушенные губы.
– Я бы не сказал, что я прям трахался со всеми подряд. Может, так кажется потому, что за все время учёбы у меня ни разу не было серьезных отношений, а я всё равно пытался за что-то цепляться. – Джей хмыкает разбито, но смущенно, чувствуя, как одна его маленькая слабость выбирается наружу и предстает перед Чонвоном во всей своей красе.
– Я просто влился не в то окружение, мои... Друзья, – на последнем слове голос Джея жалобно, саркастично содрогнулся, – все сплошь и рядом были ублюдками, и вот у этих людей действительно дыра в башке. А я просто бездумно следовал их примеру, казалось так правильнее жить. Типа: я же парень, какие мне сопли и сантименты? Поэтому не думаю, что и правда много кому мог разбить сердце, скорее просто разочаровать. Потому что, блять, да я хочу, чтобы меня гладили по голове и называли солнышком. Люди же просто относятся друг к другу одинаково - как мне было плевать на тех, с кем я спал, так и им на меня. Всё честно. – Пак тяжко вздыхает, словно сказанные слова вытянули из него все силы. Он временно смолкает, чтобы привести мысли в порядок и вновь собрать из них законченную логическую цепь.
– Но про распиздяя правда. – вдруг щелкает пальцами Чонсон, ядовито усмехаясь. – Мне казалось - это правильно, не зависеть не от кого, вести хер пойми какой образ жизни. Да, моя печень меня потом не поблагодарит, но главное, что сейчас охуенно. Я понимаю - это тупо было, и бессмысленно. Повзрослел, наверное. Теперь трахаюсь только с учебой, как приличный студент за приличную стипендию, так ещё скоро и на практику выпрут. Что работаю не пойми кем тоже правда: то в маке, то доставщиком, то барменом. – Джей мягко посмеивается, будто забавляясь своими же словами.
– Всё в общем-то хорошо уже почти как год, но вот я с дуру согласился ехать отмечать новый год на чьей-то непонятной хате, не уследил за тем, что пью и меня торкнуло от какой-то подсыпанной гадости.
Голос Чонсона был оскарбленно насмешливым, руки вились в воздухе, распыляя сигаретный дым по снежной влаге. Чонвон, глядя на него необъяснимо улыбался, глупая, ребяческая искренность Чонсона, которую Ян разглядел с самого начала, вновь окутала его тело мягким теплом. Чонвон сейчас готов верить и внемлеть каждому Джеевскому слову.
– Может это всё и оправданно. – потухше продолжал Пак, вытягивая сквозь сжатые губы последнюю нить дыма и откидывая смолящий окурок в сторону - тот ещё секунду искрится в снегу, и ровно так же тухнет. Руки Чонсона находят своё теплое место в карманах куртки. – Но я точно не был каким-то мега крутым ебырем, скорее тупым малолетним лохом. – его улыбка больше напоминает кривую полоску, которую почти и не разглядишь - настолько блеклая, что почти сливается с бледностью лица. – Но ты, конечно, в праве считать меня придурком, не то чтобы это далеко от истины.
Чонвон смотрит на него глупо улыбаясь, от чего губы и щеки жжёт и это столь осознанное смущение, что кажется уже почти призрачным. Страх в нём улетучивается в небо, следом за вспышками фейерверков и Чонвон лишь мысленно, даже благодарно прощается с ним - шлёт куда подальше.
– Кто-то говорил, что ты участвовал в оргии. – Ян говорит мягко и равнодушно в то же время - эти слова не имеют для него никакого значения.
Только Чонсон, то что он говорит и позволяет в себе разглядеть имеет смысл. Чонвону стоило прийти к этой мысли ещё несколько часов назад, а не слепо закрываться под густой дымкой своих неоправданных мыслей от чужого нежного трепета, коим Джей окутывал его с ног до головы, с самой первой секунды их встречи.
– И ты в это веришь? – хмыкает Джей, выводя по лицу изогнутую ухмылку, а головой заинтересовано ведя в бок.
– Не-а. – наплевательски бросает Чонвон, больше не противясь оскаленному взгляду, не сводя глаз с чужого лица, что за несколько жалких часов начало казаться ему родным, выученным до самых мелочей. Настоящее безумие.
– Значит ещё не всё потеряно. – Чонсон улыбается забвенно, искры то и дело сыпятся из его глаз - Чонвон считает по ним звёзды.
Ян готов был ответить,
всё - что бы оно там не значило, должно только-только проложить своё начало. Но он молча, зачем-то с осторожностью, плавно приближается к Джею, не разрывая связывающий их взгляды канат.
Ток бьётся теплом внизу живота, ноги ватные, но послушно несут тело ближе - как можно ближе. Чонвон во всём своём очаровании, с порозовевшими щеками и слипшимися на морозе ресницами, заторможено глядит на Джея снизу вверх, но взгляд его перенимает чужую хищность.
– Я не буду об этом жалеть. – предупреждает не ясно кого: себя, или Чонсона, что на самом деле готов сейчас пойти на любую дикость, если только Ян будет держаться рядом.
Если и дальше продолжит сжимать меж пальцами заснеженные пряди волос, разглаживая их холодную влажность; сминать своими полными, сладкими губами его шероховатые и замёрзшие, впитавшие никотин в каждую сухую трещинку, что отзывается лёгкой горечью в горле. А поцелуй на вкус точно сигаретки с кнопкой. Чонвон жалит теплом своих губ, спасая от накрывшего их холода, путает взлохмаченные на ветру волосы своими мокрыми перчатками и делиться жаром мягкого сгустившегося дыхания, что теперь у них одно на двоих - симбиоз.
Глаза обрастают влагой, согретые ноющие губы болят, когда их новой волной окутывает уличный мороз. Ян рук не убирает - опускает чуть ниже, размазывая влагу по красной, оголенной коже Джеевской шеи, и сгребает его тело в объятия. Сквозь шумный вой снега Чонсон слышит его плавное, взволнованное дыхание, трением греет их кожу, когда жмётся ближе, притираясь щекой к щеке. Чонвон вдыхает горький аромат Пака вместо воздуха, волной пуская его сквозь каждую клеточку своего тела. Жар теплится между ними - грудью к груди, лицом к лицу, руками сковывая два силуэта, что едва ли не срастаются посреди пустой темной улицы.
– Ты - лучше, что со мной было в этот день. – Чонвон шепчет куда-то сквозь шею, так боязно, словно стоит сказать чуть громче и слова потеряют свой смысл. Губы вновь коченеют - их колит мороз и фантомное ощущения чужой пьяной горечи, а потому и говорить удается с трудом, холод вьет клубы даже в хрипящем горле.
Джей млеет, готовится растаять неуместной лужей посреди зимы и лишь сильнее сжимает чужое, почти неосязаемое тело, спрятанное под толстым слоем куртки, но хочет прочувствовать каждую скрытую под тонкой медовой кожей косточку. Взмокшую голову припекает жар блуждающих в ней мыслей - сегодня Пак получил всё, о чём так замучено молил судьбу, уже едва ей веря. Главное теперь не потерять, да, насильно рядом не удержишь, но Чонсон готов сделать всё, лишь бы Чонвон сам захотел остаться с ним хоть на секунду дольше.
– Всё потому, что ты заслуживаешь праздника. – голос Джея томный, вместе с жаркой горечью дыхания он щекочет мерзлую Яновскую кожу, и лёгкой плёнкой чуть накрывает волосы, пробивая на мурашки от головы до самых кончиков пят.
Чонвон чувствует себя так глупо и честно, словно вся его жизнь до этого момента была лишь бессмысленным наваждением. Яна тянет неудержимо, ведь из той жахлой нити, что связывала их прежде, Чонсон построил мост, спустив на это всего одну ночь, что даже ещё не подошла к своему концу.
– Ты дрожишь, потому что замёрз? – кожу на щеке прижигает волной горького Джеевского дыхания, что заползает под шапку и расплывается по ушам, а желваки заставляет стиснуться.
– Конечно нет. – с упрёком фырчит Чонвон, но не отпускает чужое тело ни на миг, и пускай между ними не найдется и сантиметра, Яну всё ещё мало. Хочется быть ещё ближе, но он боится излишней спешки.
– И всё таки, пойдём в машину. – голос Пака пленительный, точно готовый играть на Чонвоновских нервах, выводя свою наивно влюбленную мелодию.
Он отстраняется, сцепляя руки и тянет Яна к дверце с изнеженной улыбкой - точно только валялся на мягкой теплой кровати, видя самые сладкие сны. Как хорошо, что Чонвон перед ним самый настоящий, живее всех живых и ближе всех кровных. Их притяжение особенное - космическое, что даже тусклые звёзды в мутном небе ещё миллиарды лет назад сыпятся от зависти.
***
Огромная спальня кажется Чонвону вакуумом, столь тесным, что в нём не помещается целиком даже Яновское сбитое дыхание. Он всё таки попался, как глупый кот, в не менее глупую ловушку, которая затягивает и Джея.
Снег за окном кружится и блестит, взбиваясь густым облаком под светом фонарей - Чонсон не видит этого; всё внимание обволакивает сидящий на его крепких бёдрах, дрожащий силуэт, что плавными линиями теней отражается от стен спальни.
Кажется, каждая проведённая секунду делает их ближе на микроскопическом, молекулярном уровне. Словно кубик Рубика, каждое мгновение накладывается друг на друга, как до мелочей продуманная цепь, что в конечном итоге нужна лишь для того, чтобы повязать собой две заблудшие, будто сепарировавшиеся от внешнего мира души.
Рядом с Джеем, Чонвон готов и глупо ворошится в сугробах, и делить одну сигарету на двоих, и кричать из окна гонящего на всей скорости автомобиля каждому прохожему, и крыть всех им непригодных трёх этажный матом, и толкать машину по безлюдной, мертвой от застоявшейся тишины улице.
Готов сдаться его трепетному взгляду, даже если в этом океане наколется на рифы.
Их уровень притяжения - космический, ведь тела обоих говорят друг с другом без запинок, лжи и недосказанностей, так, как ещё не могут сами Джей и Чонвон, но умудряются понимать друг друга сквозь касания.
В квартире Чонсона тепло, настолько, что даже свет люстры кажется горячим. Он расползается по широкой спальне, отражается на бежевых стенах, забивается в приоткрытые коричневые шторы, падает на белоснежные простыни; за ним следом падает и Джей, позволяя золотым узорам вить нити на его теле. Чонвону хочется пробраться пальцами под его кожу, словно та и правда окажется эластичной драгоценностью.
На широкой кровати так узко, что их тела превращаются скорее в один большой клубок нитей, что невозможно расцепить. Путается дыхание, мажется между лицами и губами, делясь остатками дешёвой горечи никотина, сквозь которую выбивается волшебная сладость Чонвоновским губ. Чёрт знает, чем там он их мажет, но на вкус они и вправду точно малина. Ян крутит остатки Джеевской трезвости на языке, умело играется с накалившимися нервами, с белыми волосами, что сыпятся между его пальцев, с телом, сидя на котором искусно вьётся и каждым своим неровным движением сводит с ума окончательно. Джей готов песком посыпаться Чонвону под ноги, лишь бы тот не отпускал его из этой цепкой хватки рук, ног, губ и языков.
Пак гладит потными ладонями его мягкие бедра сквозь плотную ткань джинс, сжимает, будто в бессмысленных попытках дотянуться пальцами до кожи. Руки бегают по всему Чонвоновскому телу, что кажется бесконечной головоломкой, и единственным, что ещё позволяет удерживать воздух в лёгких.
Ладони зарываются в кремовый Чонвоновский пуловер, сминая мягкую ткань и стягивая медовую кожу под ней, вынуждая Яна мычать в поцелуй. Его кудрявые волосы бьются и Джеевский мокрый лоб, приятно щекочат кожу и заставляют тепло нервно трепыхаться в груди, стекая всё ниже и собираясь жгучей сладостью в одной точке.
Чонвон вдавливает его в кровать , точно в облако, и Джею кажется, будто он действительно падает с самых воздушных высот, всё глубже утопая в тепле линий чужого силуэта, метаясь по нему руками, что греются жаром Яновской кожи. Губы немеют и вновь оживают от его поцелуев, когда Чонвон колко кусает их, облизывает сладостно и глядит с довольной дымкой во взгляде.
Джей задыхается от того, что сейчас является единственной причиной дышать. Капли пота мажутся под его липкой одеждой.
Чонвон с упоением слизывает горечь Чонсоновских губ с своих собственных, совсем размякших и уже едва ощутимых. Джей наконец сорвал с его пушистых кудрей ту дурацкую шапку, поглубже зарываясь ладонью в пряди, лишь бережно их разглаживая и распутывая. На его руке остаётся сладкий запах шампуня.
– Мне так нравятся твои волосы. – Чонсон говорит задушенно и сам теряется где-то между прядей, расстворяясь в их нежном аромате. – И ты.
Чонвон глядит на него с глупым восхищением и совсем не щадя - топит прямо на дне своих сочных, мутных зрачков, что едва не выплывают за радужку. Яну так душно в собственном теле, что и влюбленным словам тесно биться в его горле, но Чонвон не настолько отчаянный, и это так ужасно эгоистично, ведь слова Джея заставляют его внутренности гореть и плавится, а мысли покрываться дымкой нежного бреда - слова Джея так ужасно ему нужны.
Ян многозначно кивает головой, пытаясь вернуть трезвость то ли себе, то ли Паку, хотя сам выглядит таким запьяневший в чужих ласках, совсем мягким и разнеженным, со взбитыми волосами, алеющими щеками и трясущимися, пульсирующими бедрами и руками. Тело Чонвона говорит больше, чем он сам.
– Тебе лучше остановиться. – руки Джея, вцепившиеся в талию, бессмысленно пытаются тормозить Яна. Так же бессмысленно он пытается остановить потоки собственных мыслей, что взрывными импульсами стекают вниз живота и крутятся там жгучей смесью. Боится, что наконец полученный шанс оживить себя изнутри испуганно ускользнет из его рук.
Но Чонвон лишь хитро улыбается, нависнув над Паком и буравя тело под собой до тока пробирающим взглядом.
Яну кажется, что искры в его животе вот-вот взорвуться, смешивая внутренности в кашу. Чонвон знает, что будет, если он задержится рядом с Джеем ещё на секунду - задохнётся в своей сладкой истоме и сгинет, снежными каплями разметавшись по его ладоням. Вверит им себя без остатка и всю ночь будет молится о том, чтобы не вырваться из них одними лишь ошметками. Невозможно полностью доверять человеку, которого знаешь не больше одного дня, но значит ли это, что не стоит даже пробовать? Кажется, они и так уже зашли слишком далеко.
– А то что? – с вызовом хмыкает Ян, хищно скалится, но головой ведёт со всей своей совершенной кошачьей невинностью, а бедрами плавно толкается к Джеевским, вздувая между шероховатостью их штанов сладкий воздушный ком. – Трахнешь меня? – его смех окутывает теплые стены комнаты, а руки цепко сжимают черную ткань джемпера на Джеевской груди, оставляя след горячих ладоней даже на внутренней её стороне. Грозясь расплавить рёбра, что вот-вот расправятся крыльями и заставят его воспарить.
Пак в секунду соскакивает со своего места, теперь же подминая Чонвона под себя и указательным пальцем укоризненно скользит между их губ, где больше колючего давления, чем хотя бы жалкого подобия расстояния.
– Ч-ш-ш. – шипит ему Пак, стискивая Чонвоновские бедра между своими. Молчит, завороженно разглядывая блеск румяной кожи и огромных, точно бесконечных, как космическое пространство, глаз.
Носом зарывается в шею, впитывая её аромат, урчит от тесной близости с чужим телом, что рябью растекается по его коже, заставляя кровь кипеть, обжигая мышцы, а тело плавится до крупных капель пота.
Джей чувствует, как горечь пепельных ошмётков скапливается на языке от этих слов. С Чонвоном нельзя «трахаться», Пак готов назвать это как угодно, даже любовью, но не тем, что мерзкими воспоминаниями бьётся в его черепной коробке. Близость с Чонвоном предвещает стать особенной, в ней Пак будет бережно кутать теплом своих рук чужое тело, медленно и плавно проникая в Яновскую зону комфорта, так же и Чонвон - не станет, как кучка гиен в забитой гнилью квартире притираться к нему, лишь высасывая последние живое, - нет. Только примет его тепло и поделиться своим.
– Думаешь, мы поступаем правильно? – горячий воздух томится меж сухих Джеевский губ, срываясь с них шепотом и обмазывая жгучей пеленой всё лицо Яна.
Чонвон по прежнему размякше улыбается, пока его кудри стелятся по подушке, отливая золотистым светом люстры. Мягкое золото - его кожа, укрытая блеском пота и плавно переливающаяся от пылкого, сбитого дыхания.
– Я не хочу думать. Я хочу тебя. – рука влажная, пластичная, тянется вверх, находя своё место у Чонсона на щеке и гладит её до жжения. Пак уже не разбирает, где именно разливается всё обилие жара в его теле - он полыхает с ног до головы.
– Это глупо будет звучать... – Чонвон робеет, кусая губу так маняще, что крылья бабочек, порхающих на ветвях Джеевских нервов, крошатся по ним пылью, – но мне кажется, что я знаю тебя всю свою жизнь.
Ян сам едва верит, что всё же решился сказать то, что теплилось в его ребрах и въедалось в глотку. Глупость и безумие - пусть так, но это всё, что Чонвон сейчас чувствует; это честно.
Джей лишь устало прикрывает глаза и кивает головой, вновь приставая к улегшимся на подушку Яновским кудрям.
– Мне тоже.
Ком в груди Джея рассеивается бесполезной пылью, это даже видно, когда он выдыхает так, будто прежде и не дышал вовсе. Чонвоновская ладонь тут же оказывается в плане его рук, пальцев, что оглаживают бархатную кожу, упиваясь её нежностью. Пак прощупывает её губами, оставляя мягкий, блеклый поцелуй и смотря так потерянно на то чудо, что представляет из себя плавный Чонвоновский силуэт, дрож его ресниц и робкий, утопающий взгляд вкупе с втянутой между зубами, алеющей от колкого трения губой.
Нет, Джей не упустит этот шанс, разобьёт свои чувства в кровь, но не отпустит, как всё не может решиться отпустить Чонвоновскую теплую руку.
Но ему придется позволить трезвости больно зазвенеть в собственной голове, прежде облеченной нежной дымкой Чонвоновских чар. Нужно найти хотя бы презервативы и что-то, что заменит лубрикант, потому что до появления в стенах квартиры Яна, Джей глохнул внутри неё в своем одиночестве и был полностью этим доволен. Кажется, где-то на захламленном листами компьютерном столе валялся тюбик вазелина. Спустя несколько минут копашений по комнате находится и защита - где-то на самом дне комода, в куче пахнущей кондиционером одежды.
Чонвон смеётся забавно, наблюдая за тем шумом, что устраивает снующий по собственной спальне, словно по не проходимому лабиринту Джей, вечно что-то шипящий себе под нос.
– Позорник ты, а не альфа-самец. – нежно хихикает Ян, как только Чонсон
наконец-то возвращается на мягкую кровать, ластясь к его полыхающему, нуждающемуся телу.
Чонвон взгромоздил руки на чужие плечи, утягивая Джеевские губы в ленивый, мягкий поцелуй, от которого у него прижигало язык, пока Чонсон ворошился руками по постели, пытаясь припрятать всё найденное за собственной спиной.
Чонвон падает на мягкую кровать, будто проваливается в туман - плотную слепящую дымку, где осязаемо только Джеевское тело; руки, которых будто не две, а тысячи, что блуждают по его коже. Пак не щадит его, уже задыхающегося в сетях этих прикосновений, когда стягивает бьющийся током пуловер, комком отбрасывая в пустоту, ведь всё, что Ян сейчас может разглядеть - это нависший силуэт Чонсона, что скалится голодно, и будто пытается ладонями заменить Чонвону весь внешний мир.
Кожа Яна - благоухающий маслянистый бархат, сияющий золотыми каплями световых лучей; тело - материализовавшаяся трель, ведь дрожь бьёт его током даже от призрачных мазков подушечками пальцев по выпирающим косточкам. Чонвону кажется, они осыпятся в любой момент от недостатка этих ласк.
Поцелуи почти выжигают дыры на Яновской беззащитной коже, под которой полыхают искры. Обжигают набухшие соски трением шелушавых губ вокруг и горячих пальцев, что крутят меж собой опухшие розовые бусины, а Ян скулит от изнеможения, чувствуя, как сырая тесная духота забивает ему штаны.
Чонвон ищет спасения от своей жаркой истомы в Джеевских плечах - срывает с них к чертям дрянную тряпку, чтобы вдоволь насытиться видом краснеющей липкой кожи, каждой вздутой венки на руках, в которых дико бьётся кровь, и, Джею кажется, чужая приторность присыщается к ней, циркулирует в теле и теплится в сгустившимся, прислащенном воздухе. Он облизывает губы, пока Ян завороженной пеленой своего взгляда мечется вдоль тела - твердого, поджарого и всё же по-своему мягкого, плавного даже на переливах сильных мышц, по которым катаются Чонвоновские пальцы, заставляя их спазмировать. У Джея перед глазами пелена - жирная челка и Чонсоновское обмякшее тело, по ощущениям и правда поразительно мягкое и нежное, что хочется сжать и раздавить.
Воздух в спальне липнет на их кожу и будто даже давит, пьянит, заставляя и без того резкую тягу всё накручивать и накручивать свои обороты, как Джей Яновские кудри на пальцы, как Чонвон его нервы на свои сладкие губы.
Ян тонет пятном на смятом постельном белье, въедается в него бесформенно, и потому уже едва ли чувствует, как Джей стягивает с ног джинсы, освобождая их от мучительного жара и тесноты в душном возбуждении. Ян плавится, всё тает и тает под жаром Джеевских губ, хныча то через рот, то через нос, и так же сбивчато, вымученно дышит. Каждый рассеивающийся в этом бесконечно тесном пространстве выдох обжигающим комком крутится в его внутренностях, подымается к груди и до слезинок в глазах обжигает горло - Яну хочется кричать.
Он перед Джеем такой слабый, беспомощный и безвольный, уже согласный на всё, как будто на дозу подсаживаясь на его губы. Боже, как Чонсон мучит его - срывает прилипшие к потной коже боксеры, медленной и плавной пыткой скатывая их по мягкой коже ног, и так неожиданно резко берёт в горячее кольцо ладоней его член, густо покрытый телесной смазкой.
На изнеженных Чонвоновских щеках густеет и почти паром течет румянец. Джею нравится так играть с его телом, хлипко водя рукой вдоль набухающего в ладони члена, мучить и упиваться каждым неловким стоном, едва выбирающимся через стиснутые, пухлые губы. В мельчайших деталях рассматривая дрож густых ресниц, капель пота на медовой коже, мягких бедер, которые будто одолевает судорога - Джей ощущает, как внутри него жалит всё больше и больше это запретное чувство - влюбленность. В каждую, даже мимолетную, едва различимую реакцию, в гнусавые ломанные стоны и зыбчатую тряску тела в своих руках. Чонвона словно лихорадит - Пак влюбляется и в это.
Обрывая наконец свою пытку, пальцы Джея отступают, но лишь чтобы стянуть с его бедер тесные джинсы, и с ними же боксеры, звонко забив их самый дальний угол. На его подушечки ложится кремовая вязкость вазелина - Чонвон раздвигает влажные бедра с подтеками, что выводят на них сочные узоры, пока коленки жалобно дрожат.
Джею и самому кажется, будто его кожа стекает по телу воском, настолько оно раскалено. Пальцы Пака льнут сначала к бёдрам, сглаживая их дрож и мурашки, ощущая всю мясляность теплой кожи и с предупреждением глядя в глаза - слезящиеся, чуть покрасневшие от забившейся в них соли и всё такие же завораживающие своей глубиной и формой. Как Чонвон может быть таким потрясающим, даже когда ворочается на постели до красноты, взбивая свои потные кудри на подушках, вынуждая их липнуть к лицу так невинно соблазнительно, что у Джея и у самого коленки ломит, внутренности скручиваются от тошного голода - Яна ему по-прежнему критически мало, хочется возвести их притяжение в абсолют.
Чонвон позволяет себе царапать Джею плечи, их гладкую, плотную, липкую кожу, скабливающуюся под ногтями; когда Пак пальцем проникает в его вход и холодной смазкой аккуратно выводит по стенкам узоры. Его жалобное дыхание, комкающееся в стонах, гладит и греет пожелтевшие под светом люстры стены, блуждает где-то вдоль Джеевского тела, осыпаясь на него мурашками. Свои узоры Чонвон руками и ногами выводит на простыни, оставляя после каждого резкого движения помятости и мокрые следы. Джей добавляет второй палец, бьётся в стенки склизко и звучно, рассеивая этот шум в спальне как-то грязно громко, но Чонвоновская невинность и его слабый вой удовольствия превращают эти звуки в райскую симфонию. Ян начинает тонуть в этой липкости, в полотнах постели, ощущая давящие импульсы сказочного удовольствия от каждого движения внутри себя, сладостно скоблящего по нервам.
Его тело загибается, как лист бумаги, подожженый с краю, и Ян полыхает точно так же, пока его ноги немеют, не выдерживая жгучей стяжки мышц, но пальцы на них покалывает и даже моросит. Ногти по прежнему выводят белые царапины на красной Джеевской коже, рассекают венки под ней, впитывая их сбитый пульс. Джею нравится эта призрачная колючая боль, как и любые Чонвоновские прикосновения.
Пальца хлюпают, вырываясь из жаркой узости Яновского нутра и Джей не сдерживается, оставляя на взмокших ягодицах несколько мятых поцелуев, уже сам того не осознавая - как в бреду, хватаясь за Чонвоновские ноги, которые тот чуть подбрасывает вверх и вытягивает вслед за ползущими по его коже прикосновениями, оставляющими после себя колючки мурашек.
Джей упивается вновь и вновь, руками выводит на теле свои странные послания, собирая в ладони пот, мягкость горячей кожи на плотных бёдрах, что хочется кусать; на, по ощущениям, вздувшемся от шипучей жгучести внутри животе, где примятая кожа забивается в небольшие складки - их хочется кусать тоже. Джей не знает, почему пытается остановить себя, будто для Чонвона он голодный зверь, что всерьёз вот-вот поглотит всё его сладкое, аппетитное тело. Странные импульсы, но Джею плевать, он утоляет свой голод, когда тянется к призывно распахнутым блестящим малиновым губам, целуя их, будто две вздувшиеся подушечки, смакуя их вкус и соки меж своими собственными, слизывая и горячим языком проникая вглубь рта - такую же обжигающую.
– Давай же. – призывает Ян, крутит бедрами, когда Джей отстраняется от его манящих губ. Чонвон теперь гладит Пакавскую кожу лишь своим сбитым, приглушённым дыханием и тот ловит его своими ритмами, собирая на ноющих губах приятное тепло.
Их тела, как и прежде - спутанный клубок, где каждая ниточка жжется - трение кожи создаёт ток, когда руки, бедра и грудь гладят друг друга в этой путанице, насыщая густой кровью каждую венку, что даже в висках колотятся нервно.
Жар ломит Джею спину, кажется, мурашки с тела Чонвон зарываются под его кожу и бегают по каждому позвонку, разжигают искры в и без того полыхающем кольце грудной клетки. Пальцы Пака трясутся моляще - просят ещё присытится к бархатной коже, но Чонвон смотрит, будто в молитвах заревано, всё жаждет жгучего слияния. Просит руками - лаская жар Джеевской чувствительной до остроты кожи; ногами, всё теснее притираясь к его бёдрам и качаясь под ними. На животе липкое пятно - красный член Чонвона весь истекает предэякулятом и тот капает на постель, но больше мажется о Джеевский торс. Кажется, до изнеможения опьяненный ласками, захмелевший от всех касаний и разнеженный, он всё умоляет, головой вертит по подушке, размазывая по её бледности свои позолоченные слипшиеся кудри, почти плачет и едва дышит от сладкой истомы, что давит на грудь.
Джей не может больше его мучить, как не в силах томится и сам. Заводя руки за спину нащупывает гладкую упаковку от,
о боже - малинового презерватива и вскрывает зубами со звучным треском - Чонвон с завороженный испугом вздрагивает, тая в своём ожидании. Джей эластичное кольцо раскатывает по ноющему члену, на котором, кажется, начинают кромсаться в боли даже вены, и входит медленно, тягуче, постепенно погружаясь во всю Чонвоновскую пылающую узость и влажность, позволяя малиновым запахам таять в комнате и клубами виться вокруг.
Чонвон скулит и бьётся в постельном, кровать продавливает ногами и выгибается в спине с шипением - так грациозно, что Джею хочется взвыть. Он ещё какое-то время наблюдает за тем, как Ян мучится в своем недосягаемом удовольствии, закатывая глаза к потолку и словно что-то на нем собирая, как пульсируют вены на его блестящей красной шее - длинной и тонкой, украшенной засосами. Вид пьянит, а добивает громкий стон, когда Чонсон заполняет Яна полностью, вновь заставляя сжаться и вымученно извернутсься на кровати, задыхаясь в своих же томных вздохах.
Стенки горячо давят Джею на член - Чонвон стягивает горячо и влажно, вьюном метаясь по кровати, пытаясь будто собрать что-то осмысленное из своих лихорадочных пылких вздохов, но быстро сдается - обмякает, привыкая к током прошибающей его заполненности. Его колени судорожно дрожат, а Джей всё гладит их рукой под едва слышные гудения у Яна в груди, чем-то даже напоминающее кошачье мурлыканье. Хочет протолкнуться в него глубже, но эта узость болезненно скажется на них обоих, и пока Чонвон замерает в своих смутных, заплывших мыслях и ощущениях, Джей всё наглаживает его бархатное медовое тело, дожидаясь команды, точно верный пёс, которому только скажи фас - растерзает Яна до пепла на кровати, поглотив каждый миллиметр его стройной фигуры.
– Двигайся, прошу... Двигайся... – Чонвон стонет забвенно, точно бредит, и голос его надломлен, как и нервы от той пытки, в которой он вился последние минуты бесформенным нечто, ведь уже едва чувствовал собственное тело, лишь постоянные спазмы и густые комки першащего томного дыхания в груди; лишь патоку, что стекала вдоль и билась об вены, точно об струны, создавая в теле свою симфонию тяжкого, сжирающего удовольствия.
Джей исполняет приказ тот час, хлипко толкается, чувствуя приятное трение кожи и венок в кольце Чонвоновского тела - как же ему там хорошо. Это удовольствие рассекает его насквозь, выбивает удавленное мычание из пульсирующих, сосредоточенно сведенных губ - Джей сегодня особенно старателен, хочет доставить Яну отдельный, личный сорт удовольствия.
Чонвона бьёт в дрожи, истома жарко ползёт по его телу, прямо в нём, пока Яна распинают на бледной, горячей постели, где в конвульсиях бьются его ноги, а в них - кровь, несдержанно пульсируя и доводя до такого сладостного изнеможения, что Чонвон бесстыдно воет. Его стоны скребутся, корабкаются по стенам, а руки - по Джеевской горячей, липкой, спасительно широкой и твёрдой спине, что так стойко удерживает все притоки удовольствия, скоблящегося в царапинах. Чонвон им переполнен и от того гнет линию своего тела навстречу каждому толчку, что пускают в нём бурлящие искры.
Вокруг их тел душнят налегающие друг на друга запахи: кожи, каждого касания, каждого поцелуя и жгучего малинового секса, - ими пропитывается томный сочный воздух, обмазывает мебель и плавит оконный пластик - слишком жарко.
Голос Чонвона зыблется, никак не может собраться во что-то осмысленное и приглушённое. Он стонет громко, даже дыхание шумное до неприличия, как и Джеевское, уже охрипшее и надломленное. Ян вьется в его руках так сладко и нежно, что Чонсон сам вот-вот осыпется на кровати, его колени ноют, бедра дрожат в унисон Чонвоновским, трение растирает меж ними горячий пот. С Яна течет, он весь в смазке и своих телесных соках, и этими ароматами душит Джея, что готов жадно и дальше вбирать эту густую кисловатую сладость, кружащую ему голову.
Ян не знает точно, свет ли люстры бьёт ему в глаза настолько, что перед ними оседают пятна, или его тело настолько изнеможенно от получаемого удовольствия, что скоро сплавиться гремучей смесью на постели и затекшими костями.
Прожженые мышцы ноют, тело дрожит бесконтрольно, Ян чувствует слишком отчётливо, как густая капля пота течёт вдоль его шеи, прямо по дергано пульсирующей вене, и к ней тут же припадает Джей - лижет и всасывает, перекатывает мед кожи в губах и зубах, на одной отметине ставя другую. Чонвон воет, готовясь к тому, что зрачки его лопнут от превышенной дозы удовольствия в гибком теле. Он мечется рукой вдоль влажных Джеевских волос, вдыхая их запах и ощущая зыбкую, призрачную щекотку на коже, даже чувствует, как течет жар под ней и на лице - красном и припухшем от слез, а на губах от вечных терзаний поцелуями и собственными зубами, будто пытаясь их сгрызть, стеная в собственной избранной пытке.
Губы Джея пылкие, касаясь даже едва, оставляют на теле влажные прижигающие следы, всю кожу тянет и жалит каждое касание, даже нагретый воздух спальни, но утратив этот гон ощущений Ян просто задохнётся. Удары Джея приходятся всё глубже, Чонвона распирает в этом жаре, в этой чувственности, ведь даже трение с простыней ощущается для него режущей мукой, что уж говорить о почувствовавших свою власть Джеевских губах и зубах.
Спазмы колко бьются в каждом миллиметре тела, вены натянуты и будто вот-вот прорвутся, но Чонвон лишь толкается навстречу трению их тел, сплетается бедрами, теснится под прессом Джеевского тела, о торс которого бьётся его истекающий смазкой член. Кожа Джея жжёт его, и в то же время мягко обволакивает, пока пальцы и губы проходятся по шее, по затекшим плечам, давая им своеобразную разрядку; по ключицам, что щекочут Чонсоновские нежные поцелуи. Руки Яна по-прежнему тонут в липкой путанице его волос, вьются в них пальцами, касаются и шеи, до мурашек поглаживая и всё оттягивая пряди до задушенных стонов.
Жар дымкой заволок всю голову Пака, что сгущали пальцы, стягивающие его волосы. Щеки горят сильнее, когда Чонвон обмазывает их своими поцелуями и солёными капельками жгучих слёз, ладонями придавливая затылок.
Джей ластится к его губам, жалит их до онемения и скользит вглубь языком, чувствуя, как влага с чужого лица скатывается по его коже, а по костям ползёт ломка. Ян в его руках такой беспомощный и умоляющий, когда сбито толкается навстречу и задушенно просит больше, когда воет что-то бредовое, всё избегая слов о любви, но Джей чувствует её в каждом касании, в каждом сиплом вздохе и тонком стоне, что своими волнами оплетает всю пылающую комнату, заставляя кровать под ними гореть и скрипеть.
Ян разбит, но ненасытен, невинен, но сладостно порочен, губителен но необходим похлеще кислорода в венах, уже вытеснил его и заполнил своей мягкостью. Джей его никогда не выскребет, никогда не забудет, отдаться полностью в плен очаровательно хищных глаз и потонет в них, не сделав и шороха для своего спасения. Пока ток бьётся в соединяющем их воздухе, Джей будет продолжать неумолимо целовать изгибы Яновского тела, словно икону, и вымаливать каждый последующий поцелуй.
Когда ломящий позвоночник жар притекает к животу, стягивая его мышцы, Джей понимает, что ему остаётся недолго, а потому вбивается в распятое тряской тело сильнее, ладонью обхватывая липкий, затекший смазкой член Чонвона, надрачивая в унисон толчкам и вслушиваясь в ласкающую стены симфонию его стонов, что ни один музыкант не смог бы затмить своим талантом. Чонвоновский вой комкается медовыми нитями в его желудке, дрожью покрывает руки и взрывается внутри, растекаясь белыми пятнами перед глазами.
Чонвон чувствует, как горячо вздувается презерватив, что сдавливают его стенки, и это усиливает чувство его заполненности, хотя толчки замирают. Вместо них - рука Джея на основании его члена, мажущая вдоль и приводящая к молниеносной разрядке - Ян уверен, именно электрический разряд ползёт по его костям и нервам, заставляя содрогнуться и густо излиться в Джеевскую ладонь, ощущая приятную пустую морось в некогда вздувшемся животе.
Перед глазами сеятся едкие точки и Чонвону так дурно от неконтролируемой истощенной дрожи в собственном теле, от жирных капель слюны, смазки и пота, что стекают по коже на белые простыни. Вена на лбу бьётся, будто вот-вот лопнет, в ушах слышится едва разлечимый звон, но этот звук не позволяет расслышать то, что пытается сказать лежащий под боком Джей. Слабость засасывает его в сон, жалит слипающиеся глаза и в последний раз мельком взглянув на Пака, уже не ощущая, как его рука оглаживает плечи, Ян засыпает.
***
Джей давно забыл, что утро может быть добрым. Солнце за окном выжигает дыры на месте глаз, горло дерет сухость, боль кромсает тело и гнёт кости, голова готовится вспыхнуть и взорваться - теперь совершенно бесполезная и не способная мыслить сквозь укрывший черепную коробку туман, с кожи несёт перегаром и потом, а Чонсон радуется этому, как последний придурок. Улыбается сквозь сжимающую челюсть боль, поднимается с постели, ощущая себя безногим, целует Чонвоновские мягкие щеки с утра пораньше, не чувствуя губ, желает ему доброго утра походя на смердящий разлагающийся труп, пока каждое слово ножом царапает высохшую глотку, обнимает руками, что едва может поднять, ощущая их скорее гипсовым браком, чем частью собственного тела.
Чонвон кажется намного живее: бегает по квартире, собирая свои вещи, роясь в аптечке в поисках аспирина, тащиться к Джею со стаканом воды и всё ругается на что-то или кого-то. Пак не понимает, ему слишком хорошо для того, чтобы мозг способен был осознавать окружающую действительность.
Спустя несколько часов, местами молчаливых и неловких, местами до упоротости смешных, а местами через чур серьезных, они стоят на пороге Чонвоновской квартиры, рассеивая по коридору уличный холод.
– И где ты шлялся?!
Поднимая голову, Чонсон видит перед собой рослого худого юношу с гардиентным окрашиванием волос, в помятой чёрной футболке и с грозным испуганным лицом. В маленькой квартире он кажется настолько большим, что головой едва не бьётся об потолок.
Парень с угрожающей спешкой подходит к Чонвону, и Джей даже пугается на секунду его сжатых кулаков и стиснутой челюсти, но юноша лишь обнимает, и так крепко, будто в своей озлобленной заботе готов Яна раздавить.
– Почему на звонки не отвечал? – юноша смотрит как и прежде хмуро и совершенно не обращает внимание на Джея, неловко жмущегося в стороне и по-прежнему обличенного в куртку. Ему, наверное, и нет смысла оставаться здесь, ведь единственная причина нахождения Чонсона в этой квартире - желание подольше не отпускать Яна от себя и довезти его до дома.
Должно быть парень - брат Чонвона, Рики.
– Занят был. – Ян пожимает плечами равнодушно, но в его тоне скрывается обида, которую Джей считывает фальшивой и скорее воспитательной.
– Ага, я вижу. – Рики рукой хватается за Чонвоновский подбородок, поднимая вверх и разглядывая шею, заплывшую в засосах.
Джей не знает, каких богов должен благодарить за то, что сегодня решил надеть водолазку.
Он оглядывается по сторонам, не придавая значения братским разборкам: упрекам и извинениям, жалобам Рики на то, что вписки по репосту - тухлый отстой, совершенно не оправдавший его ожиданий. Дежавю накрывает его с головой от взгляда на всё так же мерцающую гирляндами ёлку, валяющийся в углу чехол от исчезнувшей из гостиной гитары, шершавый ковёр, шоркающийся под ногами. В голове всё собирается сумбурно, но в самых мелочах, вплоть до каждой Чонвоновской улыбки - вот бы видеть её вновь и вновь.
– Чай будешь? – Ян будто ножницами вырывает его из пленки собственных воспоминаний, что звенят в голове и греются в груди.
– Если я не буду мешать. – с улыбкой хмыкает Чонсон.
Ему неловко до тока, бьющегося в пальцах, и хорошо до бабочек, порхающих в ребрах, сыпящих нежную пыльцу в желудок.
Казалось, утро не может быть ещё более добрым, но.
– Это Чонсон. – Ян бегает в узенькой прохладной кухне, расставляя кружки на столе и ставя чайник, пока сидящий на загнутом диване Джей смущенно косится то на него, то на Рики, что буравит проницательным взглядом в ответ, сидя напротив.
– Твой друг? – Чонвон не отвечает.
Джей не знает, повод ли это радоваться или грустить. Но всё понимает, когда налив чай в кружку и завязав с Рики бессмысленный диалог о прошедшей ночи, Чонвон осторожно берет его за руку, что покоится на бедре. Этого нельзя увидеть сквозь цветочную скатерть на столе, но Рики всё равно смотрит так, будто что-то знает, или Джей просто параноит.
Кто бы мог подумать, что самым добрым утром в жизни станет затянувшееся похмелье, неловкость в полуразвалившейся квартире и чья-то теплая рука в своей собственной. Кто бы мог подумать, что Джей будет счастлив начать свой новый год именно так.
